Текст книги "30 лет в ОГПУ-НКВД-МВД: от оперуполномоченного до заместителя министра"

Автор книги: Юрий Богданов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 45 страниц)

В связи с ожидавшимся наплывом арестованных подготавливалась материальная база, для чего из тюремных камер убирались кровати, а вместо них оборудовались более человекоёмкиедвухъярусные нары, приобретался полезный опыт пересылок з/к з/к (так во множественном числе обозначалось слово заключённые)и организации новых исправительно-трудовых лагерей на пустом месте. По всей стране стали выделять специальные зоны, предназначавшиеся для массовых захоронений расстрелянных. Сейчас известны такие места, как Бутовский полигон и район совхоза «Коммунарка» под Москвой, Левашовская пустынь под Ленинградом, Куропаты под Минском, Золотая гора под Челябинском, Быковня на окраине Киева.

Вот так началась страшная полоса в жизни СССР, окрещенная в народе ежовщиной.Массовые репрессии оказались направлены в основном против тех, кому Советская власть только что вернула избирательные права и кто в соответствии со сталинской Конституцией при всеобщих, равных, прямых, альтернативных и тайных выборах мог стать в противовес старой бюрократии депутатом Верховного Совета СССР.

Как вспоминал впоследствии В.М. Молотов, когда под предлогом борьбы с врагами народав начале массовых репрессий стали убивать сталинских сторонников, вождь озверел.Иосиф Виссарионович вынужден был осознать, что единственным методом обуздания безмерно распоясавшейся, откровенно сопротивлявшейся новой Конституции и фактически начавшей прямой террор против народа партократии является физическое уничтожение тех, кто пытался привязать его к себе прочными нитями совместно пролитой крови. В результате ленинская(точнее, троцкистская) гвардия продолжала попадать под топор ею же спровоцированных репрессий. Уже не прибегая к излишним формальностям, из состава ЦК, КПК и ЦРК (Центральной ревизионной комиссии) за три месяца были выведены 16 первых секретарей, почти сразу арестованных, а затем расстрелянных. В их числе: Воронежского обкома Е.И. Рындин, Красноярского П.Д. Акулинушкин, Саратовского А.Д. Криницкий, СевероОсетинского Г.В. Маурер, Мордовского В.М. Путнин, Винницкого В.И. Чернявский, Татарского А.К. Лепа, Харьковского М.М. Хатаевич, Молдавского В.З. Тодрес, ЦК КП(б) Белоруссии В.М. Шарангович и др. К ним следует добавить кандидата в члены ЦК, второго секретаря Дальне-Восточного крайкома В.В. Птуху и члена ЦК, председателя Центросоюза И.А. Зеленского.

А вот как летом и осенью 1937 года проводились репрессии по обращениям периферийных партийных руководителей в ЦК КВП(б). Первый секретарь ЦК Компартии Узбекистана А.И. Икрамов попросил санкцию московского ЦК на снятие Ф. Хаджаева с поста председателя Совнаркома республики, а в сентябре пленум ЦК КП(б) Узбекистана исключил его самого из партии. Оба руководителя республики оказались вместе на скамье подсудимых и как участники Антисоветского правотроцкистского блока позже были расстреляны в один день. Первый секретарь Омского обкома Д.А. Булатов провёл решение о снятии с работы «за связь с врагами народа» председателя облисполкома Кондратьева. А в октябре сам партсекретарь решением обкома «за игнорирование решений пленумов ЦК и покровительство врагам народа» был снят, потом арестован и расстрелян. По направленной в Москву шифротелеграмме секретаря ЦК КП(б) Казахстана Л.И. Мирзояна председатель Казахского ЦИК Ку-лумбетов был снят, арестован и расстрелян. Через год его судьбу повторил сам Мирзоян. По просьбе первого секретаря ЦК КП(б) Туркмении Анна-Махамедова Политбюро санкционировало снятие с работы, исключение из партии и передачу дел в органы НКВД на председателя Туркменского ЦИК Н. Айтабекова и ряд других работников. Через полтора месяца был репрессирован и Анна-Махамедов. На Украине, несмотря на несогласие московского ЦК, по настоянию первого секретаря ЦК республики С.В. Косиора был снят с работы и исключён из партии председатель СНК УССР П.П. Любченко. Опасаясь ареста, он застрелился.

Помимо центральных партийных органов, большой урон был причинён и правительству СССР. С июля по сентябрь 1937 года были отстранены от занимаемых должностей, а вслед за тем арестованы и расстреляны 6 руководителей: наркомы связи И.А. Халепский, финансов Г.Ф. Гринько, лёгкой промышленности И.Е. Любимов, зерновых и животноводческих совхозов Н.Н. Демченко, председатели комитетов при СНК СССР заготовок И.И. Клейнер, по делам физкультуры и спорта И.И. Харченко. Все они имели много общего: большой партийный стаж, участие в революции 1917 года, служба в Красной Армии во время Гражданской войны и необычайно быстрая карьера в период трудовой деятельности. Наступил черёд рассчитаться и с В.А. Антоновым-Овсеенко за его письмо 1923 года с открытой угрозой отстранить от руководства тогдашнее Политбюро, а также за подозрение в организации троцкистского путча в Испании. Решением Политбюро от 15 сентября 1937 года его отозвали из заграничной командировки в Москву и здесь сразу же арестовали.

В плане продолжения «Операции прикрытия» 11 августа 1937 года нарком Ежов подписал очередной оперативный приказ № 00485, которым начиналась широкая операция по полной ликвидации «фашистско-повстанческой, шпионской, диверсионной, пораженческой и террористической деятельности польской разведки в СССР» и Польской организации войсковой (ПОВ). Из приложенных к приказу материалов было видно, что «подрывная деятельность польской разведки проводилась и продолжала проводиться настолько открыто, что безнаказанность этой деятельности можно объяснить только плохой работой органов ГУГБ и беспечностью чекистов».

Операция проводилась с 20 августа 1937 года силами работников НКВД, и на неё отводилось 3 месяца. При этом планировалось арестовать всех выявленных, а также до сего времени не разысканных активнейших членов ПОВ, всех оставшихся в СССР военнопленных польской армии, перебежчиков, политэмигрантов и политобмененных из Польши, бывших членов польских антисоветских политических партий и «наиболее активную часть местных антисоветских националистических элементов польских районов».

Операцию предписывалось провести в две очереди: сначала арестовать перечисленные выше контингенты, работавшие в органах НКВД, в Красной Армии, на военных заводах, в оборонных цехах, на железнодорожном, водном и воздушном транспорте, в электросиловом хозяйстве всех промышленных предприятий, на газовых и нефтеперегонных заводах. Во вторую очередь подлежали аресту все остальные, работавшие на предприятиях необоронного значения, а также в колхозах, совхозах и учреждениях.

Все арестованные по мере выявления их виновности (без вынесения дел на рассмотрение троек) разбивались на две категории: первая категория, к которой относили все «шпионские, диверсионные, вредительские и повстанческие кадры польской разведки», подлежала расстрелу; вторая категория менее активных из них заключалась в тюрьмы и лагеря сроком от 5 до 10 лет.

Расчищался и Дальний Восток. Согласно секретному постановлению СНК и ЦК от 21 августа 1937 года «О выселении корейского населения из пограничных районов Дальневосточного края» перед НКВД ставилась задача до конца года переместить всех корейцев вглубь Советской страны, в Казахстан и Узбекистан. Все высланные превращались в спецпереселенцев, которым запрещалось возвращаться в родные места. Естественно, что все корейцы поголовно обвинялись «в массовом шпионаже и готовности выступить на стороне Японии в случае её нападения на СССР». В меньшей степени репрессии коснулись «китайских агентов», маскировавшихся под местных уроженцев, поскольку Китай рассматривался как стратегический партнёр в азиатском регионе.

В плане дальнейшего развития «Операции прикрытия» 20 сентября 1937 года нарком Ежов подписал оперативный приказ № 00593, в котором говорилось следующее: «Органами НКВД учтено до 25 000 человек так называемых “харбинцев” (бывшие служащие Китайско-Восточной железной дороги и реэмигранты из Маньчжоу-Го), осевших на железнодорожном транспорте и в промышленности Союза. Учётные агентурно-оперативные материалы показывают, что выехавшие в СССР харбинцы, в подавляющем большинстве, состоят из бывших белых офицеров, полицейских, жандармов, участников различных эмигрантских шпионскофашистских организаций и т. п. В подавляющем большинстве они являются агентурой японской разведки, которая на протяжении ряда лет направляла их в Советский Союз для террористической, диверсионной и шпионской деятельности. Доказательством этого могут служить также и следственные материалы. Например, на железнодорожном транспорте и промышленности за последний год репрессировано за активную террористическую и диверсионно-шпионскую деятельность до 4500 харбинцев. Следствие по их делам вскрывает тщательно подготовленную и планомерно выполняющуюся работу японской разведки по организации на территории Советского Союза диверсионно-шпионских баз из числа харбинцев».

Нарком приказал «с 1 октября 1937 года приступить к широкой операции по ликвидации диверсионно-шпионских и террористических кадров харбинцев на транспорте и в промышленности».

Аресту подлежали все харбинцы, «изобличённые и подозреваемые в террористической, диверсионной, шпионской и вредительской деятельности», бывшие белые, реэмигранты, бывшие члены антисоветских политических партий (эсеры, меньшевики и др.), участники троцкистских и правых формирований, участники разных эмигрантских фашистских организаций, лица, служившие в китайской полиции и войсках, работавшие в иностранных фирмах, владельцы и совладельцы различных предприятий в Харбине (рестораны, гостиницы, гаражи и проч.), бывшие контрабандисты, уголовники, торговцы опиумом, морфием, участники контрреволюционных сектантских группировок и др.

Как и в случае с поляками, в первую очередь следовало арестовать всех харбинцев, служивших в НКВД и Красной Армии, работавших на железнодорожном, водном, воздушном транспорте, на военных заводах и т. д. Во вторую очередь приказано было взять под стражу всех остальных лиц, работавших в советских учреждениях, совхозах и колхозах. Харбинцев, не попавших в приведённый выше список, требовалось «независимо от наличия компрометирующих данных немедленно удалить из железнодорожного, водного и воздушного транспорта, а также из промышленных предприятий, приняв одновременно меры к недопущению впредь на эти объекты».

По отработанной схеме все арестованные харбинцы подразделялись на две категории: первая категория изобличенных подлежала расстрелу, вторая, включавшая всех остальных, менее активных, отправлялась в тюрьмы и лагеря на срок от 8 до 10 лет.

Особенностью в данном случае являлось лишь то, что нарком Ежов дал указание «с этой публикой не церемониться» и все дела рассматривать «в альбомном порядке». Это значило, что на всех, кто арестовывался, ежедекадно составлялся общий альбом, в котором на каждого арестованного давалась лишь отдельная справка. После утверждения представленных списков в НКВД СССР приговор приводился в исполнение немедленно. С семьями репрессируемых поступали так же, как предписывалось предыдущими приказами.

Ясно, что большинство харбинцев, прибывших из Китая (особенно, например, владельцы и совладельцыпредприятий), имели нежелательные зарубежные связи, а потому в целях пресечения возможности утечки информации их следовало строго изолировать.

Одновременно отлавливалисьи уничтожались иранцы и курды, появившиеся с территории соседнего Ирана.

С целью выявления и довыявлениявсех граждан, поддерживавших или имевших возможность поддерживать любую связь с запретной заграницей, в особый ранг доблести возводилось доносительство на сослуживцев, родственников, соседей, даже случайных знакомых. Чтобы попавшие в лагеря невиновные люди как можно дольше не могли вернуться домой и рассказать о творившемся в НКВД непонятном и, вроде бы, ничем не объяснимом беспределе, постановлением ЦИК СССР от 2 октября 1937 года максимальный срок лишения свободы «за шпионаж и измену Родине» повысили с 10 до 25 лет.

Глава 11. Лужский район. Ленинградская область

Лужское районное отделение НКВД, начальником которого в октябре 1935 года стал лейтенант госбезопасности Н.К. Богданов, имело достаточно небольшой штат. В различных бумагах встречаются такие фамилии сослуживцев: оперуполномоченный младший лейтенант гб А.И. Варицев, одновременно исполнявший обязанности заместителя начальника; следователи, помощники оперуполномоченного сержанты гб Сергеев и Горюнов, секретарь райотделения В.П. Гринько. Иногда в помощь прикомандировывался оперуполномоченный Крылов. В штат входила также одна машинистка.

Удалось найти некоторые сведения об Александре Ивановиче Варицеве как организаторе и участнике партизанского движения в Ленинградской области в годы Великой Отечественной войны. Варицев родился 14 июня 1900 года в деревне Антоново Ржевского района Калининской области. С 1925 по 1930 год работал на судостроительном заводе «Северная верфь» в качестве формовщика медно-литейного цеха. После вступления в 1928 году в члены ВКП(б) избирался на руководящие партийные должности, в связи с чем партком завода рекомендовал его на работу в органы госбезопасности. С августа 1930-го по апрель 1932 года учился в Центральной школе ОГПУ в Москве. После её окончания приступил к работе в Лужском райотделении НКВД сначала в должности рядового сотрудника, а затем заместителя (в дальнейшем ВРИО) начальника отделения [Л.38].

Распределение обязанностей в Лужском райотделении НКВД осуществлялось следующим образом. Начальник отделения Богданов отвечал за общее руководство и воспитание подчинённых, состояние агентурной сети и связи с советскими и партийными организациями. В его обязанности входило взаимодействие с прокуратурой и местной тюрьмой. Много времени растрачивалось на заседания, поскольку Богданов являлся членом бюро и пленума Лужского районного комитета ВКП(б), а также членом президиума и пленума Лужского райисполкома. Нередко случались поездки в Ленинград на совещания в областное Управление НКВД или для участия в заседаниях пленума обкома партии.

Поскольку начальник часто бывал в бегах, основную следственную работу вёл заместитель Варицев вместе с имевшимися в отделении сотрудниками. Следователь Сергеев был достаточно опытным специалистом, а Горюнов только что закончил Межобластную школу и прибыл в отделение в начале 1937 года. Секретарь Гринько занимался канцелярией с текущими делами и архивом.

Прекрасно понимая, что чем выше начальник, тем больше времени он проводит на различных заседаниях и совещаниях в ущерб основной работе, Богданов как совестливый руководитель старался в меру возможностей помочь своим подчинённым. Сам он редко участвовал в допросах, но поскольку в штате отделения имелась слабенькая машинистка и многие официальные бумаги писались от руки, то, обладая хорошим почерком, помогал в основном своему заместителю Варицеву в оформлении документов. В результате получалось, что по заметкам и записям сотрудника, проводившего следствие, протокол допроса (или иной документ) был написан рукой Богданова, а подписан тем, кто эту работу выполнил. Вроде бы ничего особенного – просто товарищеская взаимопомощь. Аналогичную работу выполняли иногда также Сергеев и Гринько. Но через 20 лет только Богданова обвинили в фальсификации, заключавшейся в том, что он без допроса обвиняемого составлял документ с признательными показаниями, а затем принуждал своего подчинённого эту бумагу подписывать. Хотя странно: если состряпал липовую бумагу, то легче её самому втихую подписать, не посвящая в это дело ещё кого-либо. Или вообще приказать подчинённому написать и подписать то-то и то-то… Другой немаловажный вопрос: если бумага отпечатана на пишущей машине (неважно, машинисткой или ещё кем-то), а подписана исполнителем, то считается что всё правильно. Но если бумага аккуратно переписана от руки добровольным помощником и подписана тем же исполнителем, то оказывается, что всё неправильно?

Следует отметить ещё один интересный момент. При работе в Лужском райотделении Богданов получил единственное за службу в органах отмеченное в дополнении к личному делу взыскание. Приказом по Ленинградскому управлению НКВД № 326 от 4 ноября 1936 года ему было поставлено «на вид за непринятие мер к своевременной организации занятий». Очевидно, про этот не столь уж серьёзный проступок попросту забыли, поскольку потом Богданову даже присвоили очередное специальное звание старшего лейтенанта гб, что обычно не делается при неснятых взысканиях. Однако через три года этот незначительный незакрытый вопрос почему-то вновь всплыл, и приказом по УНКВД ЛО № 541 от 16 августа 1939 года с провинившегося взыскание сняли, причем «Заключение о снятии взыскания» было подписано начальником отдела кадров Дубининым, согласовано с начальником УНКВД по городу Ленинграду майором гб С.И. Огольцовым и утверждено начальником УНКВД ЛО С.А. Гоглидзе [А.2]. Этим мне ещё раз хотелось подчеркнуть, что все касавшиеся работника органов госбезопасности даже незначительные вопросы не оставались без внимания и рано или поздно рассматривались и изучались.

Невозможно говорить о работе одного районного отделения НКВД вне связи с общими делами в Ленинградской области. 27 и 28 февраля 1936 года состоялся пленум обкома, который подвёл итоги проверки партийных документов в областной партийной организации. «На основании осуществления указаний ЦК ВКП(б) (письмо ЦК ВКП[б] от 13.5.1935. – ІО.Б.) Ленинградская областная парторганизация провела большую работу по очищению рядов партии от врагов и жуликов и по преодолению в партийном аппарате и среди членов партии организационной распущенности и ротозейства, облегчающих враждебным элементам проникновение в ряды ВКП(б) и подрывную работу их против партии и советской власти. В результате проверки исключено 27 376 членов и кандидатов партии, что составляет 13 % всего состава областной партийной организации. Разоблачены и изгнаны из партии 649 троцкистов и зиновьевцев, 319 шпионов и связанных со шпионажем, 3189 белогвардейцев и кулаков, 1787 жуликов и аферистов».

В результате проведенной проверки подлинные документы получили 140 132 члена партии и 39 666 кандидатов. «В ходе проверки партийных документов значительно возросли активность и революционная бдительность членов и кандидатов партии, улучшились партийная организованность и политико-воспитательная работа, ещё выше поднялся авторитет ленинско-сталинской партии среди рабочих и колхозных масс».

Конечно, без недостатков не бывает. «Проверка вскрыла глубокие нарушения устава партии: вместо индивидуального приёма, принимали компанейским порядком, целыми группами по списку». Совершенно неясно, куда раньше смотрели райкомы партии, оформлявшие партийные билеты и кандидатские карточки, поскольку напринимали в священные ряды ленинско-сталинской гвардии кучу «выходцев их других партий, иностранных подданных, членов братских компартий» [А. 18]. Это было весьма опасно, поскольку вот эти-то последние как раз и являлись потенциальными экспортерами за рубеж нежелательной информации.

Казалось бы, после проведенного важного мероприятия по обмену партбилетов вряд ли имелись основания для того, чтобы сомневаться в верности кого-либо из членов «добровольного боевого союза единомышленников-коммунис-тов, организованного из людей рабочего класса, трудящихся крестьян и трудовой интеллигенции». Тем не менее причины были, а потому первый секретарь Ленинградского обкома А.А. Жданов постоянно продолжал тасовать кадры, вытесняя из руководящего органа сомнительных людей. В 1936 году подозрительные удалялись из состава бюро и пленума обкома пока что, вроде, по уважительной причине – «в связи с переходом на другую работу». Однако в начале 1937 года формулировки окрепли: «Вывести из состава… ввиду наличия материалов, компрометирующих как хозяйственного и партийного работника», «как исключенного из партии и разоблачённого как врага народа», «как снятого с поста начальника политотдела», «как не заслуживающего (либо не оправдавшего. – Ю.Б.) политического доверия», «как участника контрреволюционной организации» и т. п.

После проведенных предварительных административных и партийных чисток 13 июня 1937 года, как раз в канун начала массовых репрессий, состоялось заседание пленума Ленинградского обкома, на котором в результате тайного голосования были избраны руководящие органы. Первым секретарём обкома опять стал Жданов, в члены обкома вошли 63 человека, кандидатами в члены обкома избрали 17 человек и в ревизионную комиссию – 6 человек. Казалось бы, первый секретарь уже два с половиной года работал в городе на Неве, имел возможность изучить кадры и подобрать себе достойную команду. Ведь именно с его подачи пошли в гору ленинградские выдвиженцы, такие достойные руководители, как Н.А. Вознесенский, считавшийся наиболее подходящей кандидатурой на пост председателя Совета Министров, А.А. Кузнецов, предполагавшийся даже в качестве преемника Сталина на должности генерального секретаря партии, А.С. Попков, ставший впоследствии первым секретарем Ленинградского обкома и горкома. Однако Жданов меньше, чем за год, полностью разгромил сформированный им обком. Причём первые жертвы появились сразу с началом великой чистки – уже 17 и 26 июля 1937 года, то есть практически через месяц после избрания! А дальше каждый месяц в высшем партийном органе Ленинградской области обнаруживались враги народа: «члены контрреволюционных организаций», «утратившие политическое доверие», «неоправдавшие звания» и даже «бездеятельные в борьбе с врагом». В итоге ровно через год, к новым выборам 16 июня 1938 года, налицо осталось лишь 19 членов обкома (из 63), 7 кандидатов (из 17) и 2 (или 3) члена ревизионной комиссии (из 6). В новый состав обкома вошли лишь 9 прежних руководителей во главе всё с тем же Ждановым [А. 18].

В Наркомате внутренних дел после прихода Ежова был произведен ряд структурных преобразований, и всем отделам Главного управления госбезопасности (ГУГБ) в целях конспирации 25 декабря 1936 года вместо буквенных аббревиатур присвоили номера. На пленуме ЦК ВКП(б) 3 марта 1937 года приняли резолюцию, одобрявшую проводившиеся ЦК мероприятия по организационной перестройке аппарата ГУГБ НКВД и укреплению его «новыми партийными кадрами», а также «по удалению из аппарата разложившихся бюрократов, потерявших всякую большевистскую остроту и бдительность в борьбе с классовым врагом и позорящих славное имя чекистов». Особо партийным руководством ставилась задача сделать ГУГБ «подлинно боевым органом, способным обеспечить возложенные на него партией и Советским правительством задачи по обеспечению государственной и общественной безопасности в нашей стране».

В разгар июньского пленума ЦК, когда о массовых репрессиях речи ещё не шло, постановлением Президиума ЦИК от 25 июня 1937 года была награждена большая группа работников НКВД. В том числе ордена Ленина получили начальник УНКВД Ленинградской области Л.М. Заковский и его заместитель Н.Е. Шапиро-Дайховский «за образцовое и самоотверженное выполнение важнейших заданий правительства» [Л.23]. В 1938 году наших героев самих арестуют и расстреляют несмотря на все их награды и звания, заслуженные пролитой чужой кровью и доставленными людям неисчислимыми страданиями.

Работники масштабом помельче также соответствующим образом поощрялась. Приказом НКВД СССР от 25 августа 1937 года начальник Лужского райотделения НКВД Богданов был награждён «боевым оружием НКВД СССР за беспощадную борьбу с контрреволюцией» [А.1]. Это был пистолет ТТ с комплектом патронов, которым в свои школьные годы мы с братом иногда любили поиграть.

Во исполнение приказа наркома внутренних дел № 00447 от 30 июля 1937 года в целях улучшения координации действий районных отделений НКВД в период проведения операции по репрессированию бывших кулаков и других антисоветских элементов в Ленинградской области были созданы оперативные сектора, объединявшие под единым командованием несколько районов. Лужский район вошел в оперсектор вместе с ещё четырьмя районами: Батецким, Плюс-ским, Оредежским и Уторгошским (в других бумагах – Осьминским). Начальником оперсектора был назначен направленный из Москвы оперуполномоченный 4-го (секретно-политического) отдела ГУГБ НКВД СССР младший лейтенант гб М.И. Баскаков (5 ноября 1937 года ему было присвоено спецзвание лейтенант гб). Столичный представитель прибыл вместе с небольшой группой работников из Ленинграда. Территориально новый межрайонный штаб разместился в городе Луге в помещении местного райотделения НКВД и потому получил наименование Лужский оперативный сектор (о/с) УНКВД Ленинградской области. Поскольку штат этого подразделения был невелик, то при отсутствии Баскакова решение служебных вопросов, входивших в ведение начальника оперсектора, возлагалось на Богданова «на правах исполняющего обязанности» (то есть с правом подписи).

В Ленинграде для проведения внесудебных расправ решением Политбюро от 9 июля 1937 года была утверждена особая тройкав составе второго секретаря обкома партии П.К. Смородина, прокурора П.Б. Позерна и начальника УНКВД Л О Л.М. Ваковского. Обычно тройкувозглавлял первый секретарь обкома, но Хозяин Ленинградской области Жданов, видимо, ясно себе представлял, какая работа предстояла вышеозначенной группе специалистов.В то же время первому секретарю обкома достаточно виделось дел по разгрому собственного обкома.

Массовые репрессии, включавшие в себя и «Операцию прикрытия», в районах Ленинградской области начались с получения каждым периферийным органом внутренних дел шифрованной телеграммы из НКВД СССР о выполнении арестов по всем имевшимся в производстве агентурным материалам и о проведении по ним следствия в упрощенном порядке,то есть в соответствии с законом от 1 декабря 1934 года.Вслед за этим Управление НКВД ЛО «потребовало от всех аппаратов списки лиц, на которых имелись компрометирующие материалы». Через несколько дней в Лужс-кое райотделение списки возвратились с предложением «всех арестовать, за исключением 4 человек коммунистов, дела на которых провести обычным порядком и передать в областной суд». Естественно, что это указание областного начальства должно было быть выполнено.

Вот как эти события описывал в своих показаниях по запросу Комитета партийного контроля при ЦК КПСС бывший секретарь Лужского отделения В.П. Гринько приблизительно в 1957 году (даты на документе нет): «Основными материалами, послужившими для начала этих массовых и незаконных репрессий, явились архивные материалы, хранившиеся в архиве отделения и оставшиеся от бывшего райотделения ОГПУ и НКВД. Эти разные официальные или неофициальные материалы, дела были сданы в архив как незаконченные, не получившие своего подтверждения либо малозначительные, в которых отражалась переписка с заграницей, с родственниками, принадлежность к социально чуждым группировкам или просто случайным группам, национальной принадлежности, разным случайным антисоветским действиям, не получившим дальнейшего развития, подтверждения» [А. 13]. Отсюда видно, где следовало искать возможные каналы утечки информации.

Своим чистосердечным признанием Гринько наглядно подтвердил нашу версию о том, что для сохранения в глубочайшей тайне всех мероприятий по подготовке к освободительному походунадо было бескомпромиссно прервать все, даже малозначительные, связи советских людей (вне зависимости от их социального и служебного положения, национальности, пола и возраста) с зарубежьем. Поэтому в приказе наркома № 00447 было указано, что при проведении обысков необходимо было обращать внимание на наличие у подозреваемого иностранной валюты и переписки, а впроцессе следствия выяснять все связи, в том числе с лицами, проживавшими за границей.

В то же время в своих бумагах Богданов писал: «По делам, направляемым на тройку, был санкционирован ряд отступлений от процессуальных норм: аресты производились без санкции прокурора (хватало даже добротолько начальника Лужского оперсектора. – Ю.Б.), следствие проводилось в упрощенном порядке, признания обвиняемого считалось достаточным для рассмотрения дела на тройке, других материалов обвинения, показаний свидетелей и документов не требовалось. По окончании следствия с материалами дела обвиняемый не знакомился. Органы прокуратуры участия в следствии не принимали» [А. 14]. Такова в те годы была социалистическая законность.

Кроме того, начальник оперсектора младший лейтенант гб Баскаков собрал начальников подчинённых ему 5 райотделений НКВД и «дал указание всему аппарату арестованных при допросах держать только стоя» [А.11].

Начальник Лужского райотделения НКВД Богданов, не понимая тогда и не узнав потом (как он мне лично говорил) причины начавшихся репрессий, пытался в меру своих сил смягчать и саботироватьнесусветные, как он считал, указания руководства. Конечно, отец знал и через пару десятилетий рассказывал дома моим друзьям о том, что весь произвол чинился в те годы в соответствии с официальными (но строго секретными для всех нас) постановлениями высших государственных и партийных инстанций. Однако по прошествии 20 с лишним лет вину руководства Богданову пришлось брать на себя и в своих показаниях признавать,что «вместе с другими сотрудниками НКВД он нарушал социалистическую законность». Хотя с юридической точки зрения со стороны Богданова как исполнителя никаких нарушений законности не имелось [Л.28].

Спрос с начальника Лужского райотделения НКВД Богданова со стороны его непосредственных руководителей мог в те годы быть лишь в отношении ретивости и усердия в отработке их подчиненным поступавших неадекватных указаний. С этих позиций претензии к отцу предъявлялись постоянно.

После проведения арестов, выполненных с санкции областного руководства, аппарат Лужского райотделения в количестве 3–4 человек не мог быстро справиться с расследованием по каждому делу. Начались запросы из областного управления: «почему не представляются дела?» Особенно по этому вопросу досаждал зам. начальника УНКВД ЛО старший майор гб В.Н. Гарин (Жебенев Иван Николаевич). С такими же требованиями постоянно обращались работники оперативного штаба областного Управления внутренних дел, которые готовили и докладывали дела на особую тройку. Для проверки обстановки на месте в Лугу был командирован работник УНКВД Пайкин, который после изучения дел доложил руководству управления, что «в Лужс-ком райотделении либерально относятся к арестованным, допрашивают медленно, ночами не работают» [А.11]. В рапорте проверявший написал: «Несмотря на указание арестованных допрашивать стоя, в Лужском райотделении не выполняется» [А. 12]. От Богданова областное руководство потребовало объяснений.