Текст книги "30 лет в ОГПУ-НКВД-МВД: от оперуполномоченного до заместителя министра"

Автор книги: Юрий Богданов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 38 (всего у книги 45 страниц)

Глава 37. Компромат

В 1956 году начался активный сбор компрометирующего материала с целью дискредитации замминистра внутренних дел РСФСР Богданова. Являлось ли это инициативой подпольного обкома, возглавлявшегося Андриановым или было задано из иной, более высокой инстанции, документально сейчас доказать трудно. Такие указания обычно отдавались устно. Но то, что материалы подбирались целенаправленно, легко установить хотя бы из текста сопроводительных писем и объяснительных записок свидетелей, которые мы далее приведём.

В конце лета 1956 года (даты на документе нет) председатель Ленинградского областного суда С. Самарин направил секретарю своего обкома партии Ф.Р. Козлову «Справку по делу, расследованному райотделом НКВД Лужского района в 1937 году и прекращённому производством Президиумом Областного суда». В документе говорилось о том, что в августе месяце 1937 года Лужским РО НКВД было возбуждено уголовное дело, по которому постановлением особой тройки УНКВД ЛО от 11 октября 1937 года из девяти арестованных двое, М.Х. Михайлова и А.И. Посина, приговорили к расстрелу, а остальных семерых, Ф.Ф. Волкова, Н.И. Константинова, А.Г. Щербакова, И.С. Устинова, И.Д. Дементьева, В.С. Фёдорова и Я.М. Матвеева, – к 10 годам заключения в ИТЛ каждого.

«Всем вышеуказанным лицам, – говорилось далее в справке, – было предъявлено обвинение в том, что, проживая в деревне Пола Лужского района, они организовали контрреволюционную группу и под видом отправления религиозного обряда проводили контрреволюционную агитацию, направленную против мероприятий советской власти в области колхозного строительства, распространяли провокационные слухи по адресу Советского правительства и ВКП(б). Обвинение всех этих лиц основано на показаниях свидетелей: Кириллова, Ефимова, Голубева, Никифорова и Тимофеева, данных ими в 1937 году» [А. 10].

В главе 12 нами приводилось составленное на основании документов описание уголовного дела «О выявленной контрреволюционной группировке в деревне Смерди» (а не Пола) Лужского района, участниками которой были Ф.Ф. Волков, И.Д. Дементьев, И.С. Устинов, Я.М. Матвеев, а также П.Ф. Волков, сын первого из обвиняемых. Среди них М.Х. Михайлов, А.И. Посин, Н.И. Константинов и А.Г. Щербаков указаны не были. В качестве свидетелей по этому делу выступали колхозники Филатов, Плишин, Матвеев. Следствие вёл оперуполномоченный Лужского райотделения А.И. Варицев. Вполне возможно, что при подготовке этого дела к докладу на тройке его объединили с другим делом, возбуждённым против односельчан – служителей культа священника М.Х. Михайлова и дьякона А.И. Посина, присовокупив к ним сторожа детсада Н.И. Константинова, колхозников А.Г. Щербакова и В.В. Фёдорова. При этом делу придали религиозно-политическую окраску, хотя при расследовании дела группы Ф.Ф. Волкова ни о каких обрядах, под видом которых проводилась контрреволюционная агитация, не говорилось.

Всё это внесло такую путаницу, что в дальнейшем в следственных делах стали указываться две группы: одна – Михайлова, Посина, Волкова в составе 9 человек, а другая – Волкова, Устинова в составе 5 человек [А. 13]. Конечно, осуждённым от этого было не легче, но на Богданова стали вешатьпо двум эпизодам суммарно 14 человек одних и тех же пострадавших.

Но вернёмся к письму председателя Леноблсуда Самарина. В нём отмечалось, что показания всех свидетелей по делу не были конкретны. «В них не указывается: кто из обвиняемых, где и в присутствии кого проводил контрреволюционную агитацию». Странно: например, в меморандуме на Ф.Ф. Волкова точно указано, когда, в присутствии кого и какими словами он ругал Советскую власть, нарушая тем самым пункт 10 статьи 58 УК.

Конечно, это следственное дело так и осталось бы безвестным, как тысячи других дел, но осуждённые Фёдоров, Дементьев, Устинов и Матвеев вскоре после их заключения стали писать многочисленные жалобы. Причём первые двое отказывались от своих прежних показаний, а двое других заявляли о своей невиновности. В своих обращениях страдальцы указывали, что в процессе следствия к ним применялись «меры, запрещённые законом», которые и понудилиих подписать признательные показания. Хотелось бы знать, какие такие меры были запрещены законом в 19371938 годах? Пока законодательно установленные нормы действовали, сотрудники НКВД обязаны были ими руководствоваться. В связи с этим совершенно неправомерным является то обстоятельство, что в 1950-е годы стали пересматриваться дела 1937–1938 годов без учета этих законодательно установленных норм. Ещё раз напомним, что закон обратной силы не имеет.За аморальность бывшего тогда произвола претензии современного общества должны предъявляться в первую очередь к Законодателю. Законопослушный Исполнитель может отвечать только за нарушение им в своей деятельности неписаных нормчеловеческой морали. Однако о некрасивыхправительственных и партийных постановлениях, законе от 1 декабря 1934 года, принятых специально для обеспечения выполнения «Операции прикрытия», забыли, и Исполнитель оказался виновным перед чистойсоциалистической законностью, всегда якобы стоявшей на страже «неприкосновенности общественных порядков, прав и свобод граждан».

По упомянутым жалобам осуждённых в 1940 году УНКВД ЛО проводилась дополнительная проверка объединённого следственного дела. Свидетели Ефимов и Кириллов были допрошены вторично, и они отказались от своих показаний, данных в 1937 году. При этом свидетель Ефимов пояснил, что тогда его «вызвали в РО НКВД (отделение какого района? – Ю.Б.) и предложили (кто именно? – Ю.Б.) подписать ранее составленный протокол допроса, в котором приводились факты антисоветской деятельности привлечённых (кого именно? – Ю.Б.)». В связи с тем, что Ефимову о контрреволюционной деятельности обвиняемых «было ничего не известно», то он отказался подписать этот протокол. После этого ему «стали угрожать (кто именно? – Ю.Б.)», и он «подписал протокол допроса, не читая» [А. 10].

В 1940 году были также допрошены (кем?) односельчане обвиняемых Егоров, Алексеев, Осипов и др. (всего 10 человек), ранее в качестве свидетелей не привлекавшиеся, но упоминавшиеся в показаниях 1937 года. Эти наученные горьким опытом труженики села не стали по прошествии 3 лет возводить на своих соседей напраслину и сообщили, что хорошо знали обвиняемых, но «никаких действий контрреволюционного характера за ними не замечали». Охарактеризовали своих односельчан как крестьян-середняков, активно работавших в колхозе. В отношении Михайлова, По-сина и Устинова сообщили, что они «членами колхоза не являлись». Тем не менее в феврале 1941 года часть обвинительных показаний была подтверждена, и потому никаких послаблений осуждённым в то время не последовало. Ставился вопрос лишь в отношении Матвеева о сокращении ему срока «до фактически отбытого». 3 октября 1945 года такое решение Особым совещанием при НКВД СССР было принято, и 25 ноября 1945 года Матвеева из лагеря освободили досрочно.

Заключённый И.С. Устинов писал свои жалобы и заявления в разные инстанции. Одно из своих писем он направил «горячо любимому секретарю обкома гражданину Жданову», надеясь на «компетенцию и проницательный ум» этого руководителя. Устинов в колхоз не вступал, являлся единоличником, слыл сыном кулака, хотя отец его умер в 1932 году «рядовым колхозником». Сам Иван Семёнович, 1900 года рождения, 18-летним юношей вступил в Красную Гвардию, «служил при штабе войск ВЧК на финляндской, мурманской и эстонской границах». В 1919 году был контужен и по инвалидности получал пенсию. До 1934 года работал в Лужском райпромкомбинате, потом секретарём сельсовета и уполномоченным деревни (очевидно, Смерди) по земельному дележу. «Вёл борьбу с кулачеством, защищал интересы бедняков» (стало быть, сам занимался репрессиями). С Волковым, Дементьевым и Константиновым не мог иметь никаких дел, так как они его ненавидели, были его врагами. Устинов разоблачил Волкова в присвоении 500 рублей, Константинова – в неуплате государственных обязательных платежей, за что его «грозили убить». Волкова, который избивал односельчанина, «боялся, как волка». (О служителях культа Михайлове и Посине, а также о проведении религиозных обрядов никаких упоминаний нет.) 5 сентября 1937 года был арестован и «брошен в Лужскую тюрьму (где предотвратил побег заключённых, взломавших стену)». На третий день следователь Крылов вывел Устинова на допрос, предъявил ему обвинения «по заранее составленному протоколу и потребовал подписать». Так как обвиняемый отказался это сделать, то следователь ругал его и, как требовал начальник оперсектора Баскаков, «заставил стоять по 20 часов в сутки без воды и хлеба в течение 10 дней». (При объективном расследовании подобные факты должны быть уточнены на очной ставке сторон.) Так как инвалиду невозможно было перенести такие мытарства, то Устинов, по его словам, хотел покончить жизнь самоубийством, но потом «подписал то, чего не было». «Тройка, – по мнению Устинова, – не проверив материалы, поверила фабрикации». В результате, «отдав здоровье на защиту золотой родины», получил 10 лет лагерей [А. 13]. Очевидно, обращение с жалобой к Жданову не имело последствий, поскольку Устинов «срок отбыл честно» в городах Тайшете и Братске. После освобождения в 1947 году поехал на Кавказ, где устроился в совхозе сначала рабочим животноводческой бригады, а потом стал её бригадиром. Однако 17 августа 1949 года был вновь арестован органами госбезопасности и без предъявления каких-либо обвинений выслан в Карагандинскую область на вечное поселение. Там 6 лет «работал на животноводстве». После освобождения вернулся на Кавказ «к разбитому корыту, потерял всё, домик сгорел, родные четыре брата убиты в Отечественную войну. Как быть, как жить – не знаю. Находясь в лагерях 17 лет при тяжких климатических условиях, окончательно потерял здоровье, стал нетрудоспособным». В связи с бесплодными обращениями в собес города Прохладного за помощью инвалид Устинов 27 января 1956 года написал заявление в МВД Кабардинской АССР с просьбой «дать санкцию о зачёте в стаж пребывание в лагере 10 лет. Тогда, смогу получить на пропитание» [А. 13]. Возможно, это заявление явилось поводом для пересмотра стародавнего следственного дела.

1 июня 1956 года и.о. прокурора Ленинградской области В. Андреевский в порядке выполнения указания о пересмотре архивно-следственных дел вынес свой протест на постановление особой тройки от 1 ноября 1937 года по делу М.Х. Михайлова, А.И. Посина, Ф.Ф. Волкова, И.С. Устинова, Я.М. Матвеева и др. – всего 9 осуждённым. При этом было указано, что передопросить привлекавшихся ранее свидетелей не удалось, а социально-имущественное происхождение осуждённых было подтверждено справками сельсовета, выданными в 1956 году. Поскольку из справок видно, что осуждённые Волков, Дементьев, Матвеев и Фёдоров являлись активными членами колхоза, то и.о. прокурора решил, что «постановление Особой тройки основано на материалах следствия, не отвечающих фактическому положению», и «в деле не имеется объективных доказательств вины осуждённых». О расстрелянных служителях культа Михайлове и Посине прокурор как-то особо не печалился. На основании этого протеста 11 июня 1956 года Президиум Ленинградского областного суда под председательством Самарина своим секретным постановлением решение особой тройки в отношении всех обвиняемых отменил и дело производством прекратил [А. 13].

Теперь можно было наказывать неугодных, имевших отношение к этому следственному делу 20 лет назад. В справке Самарина указано, что «следствие по делу проведено следователями НКВД Сергеевым, Крыловым и Мельниковым». Но самое главное: «Уголовное дело возбуждено по инициативе начальника Лужского РО НКВД БОГДАНОВА Н.К. Это подтверждается его меморандумом на имя зам. начальника УНКВД Ленинградской области Гарина». Причем фамилии всех сотрудников печатались в тексте мелким шрифтом, а БОГДАНОВА (здесь и далее) – заглавными буквами, чтобы сразу был виден основной виновник.

Далее предъявлялись конкретные обвинения: «Дело расследовано с грубым нарушением закона». Это голословное заявление, особенно для юридического лица. Служитель Фемиды обязан был указать, какие именно пункты процессуального или уголовного кодексов или какие постановления советского правительства, имевшие юридическую силу в то время, не были надлежащим образом соблюдены. Ясно, что председатель облсуда этого сделать не мог, ибо он обязан был бы сослаться на документы, приведенные нами в главе 8. «Никому из обвиняемых обвинение не предъявлялось, протокол об окончании расследования не составлен, и обвиняемые с материалами следствия ознакомлены не были». Увы, в 1937–1938 годах всё это делалось на совершенно законных основаниях.

И вот самый главный вывод: «В связи с тем, что расследование по делу проведено с грубым нарушением закона, а это привело к тяжким последствиям, считал бы необходимым поставить вопрос об ответственности сотрудников РО НКВД Лужского района, виновных в нарушении социалистической законности» [А. 10].

Последствия для священников и трудовых крестьян оказались действительно тяжкие, но не Богданов определял им меру наказания – приговаривал к вышке и давал десятку. Вверенное ему подразделение выявило лишь факт нарушения правопорядка, выразившийся в том, что Советской властью труженики оказались крайне недовольны, что в те времена являлось крамолой. Лейтенант гб Богданов в силу своего служебного положения добросовестно защищал Советскую власть, которая благодаря бездарности и лживости ряда её вождей в итоге рухнула.

Конечно, вызывает понимание стремление советской Фемиды после 1953 года оправдать всех, на наш сегодняшний взгляд, невинно пострадавших людей. Но только, делая одно благое дело, не надо было отягощать его другими неблаговидными деяниями. Следовало вскрыть причины совершавшихся тогда малопонятных актов, а это сделать было невозможно без нанесения ущерба невинности ряда руководителей ЦК КПСС. В результате одна болезнь перерастала в другую, что при общей бесчестности вело к краху.

Между тем председатель Леноблсуда Самарин представил в обком партии ещё некоторое количество негативных следственных материалов, причём компрометировавших почему-то исключительно одного Богданова. 6 сентября 1956 года секретарь Ленинградского обкома партии (подпись неразборчива) направил в ЦК КПСС письмо следующего содержания:

«Направляем представление председателя Ленинградского областного суда т. Самарина о нарушении социалистической законности бывшим начальником Лужского районного отделения НКВД Ленинградской области Богдановым Н.К., который работает в настоящее время заместителем министра внутренних дел РСФСР». К письму прилагались документы на 8 листах [А. 10].

Лично у меня возникает вполне обоснованный, на мой взгляд, вопрос: если ленинградский прокурор и областной суд пересматривали все стародавние следственные дела, то почему в виноватых, сданныхв ЦК КПСС, оказался только Богданов? Что же, начальники других районных отделений НКВД ЛО работали в 1937–1938 годах в белых перчатках?А как же начальники Лужского оперативного сектора, объединявшего тогда 5 районов, Баскакови Антонов,являвшиеся непосредственными руководителями Богданова, не допускали никаких нарушений так называемой социалистической законности?

Прекрасно понимаю, что заказ был дан только на Богданова, потому его и разрабатывали.Начальник оперсектора Баскаков, а также сотрудники отделения Сергеев и Гринько будут привлечены лишь в качестве свидетелей с целью получения показаний, компрометировавших Богданова.

После поступления 8 сентября 1956 года компромата в ЦК КПСС репрессивная машина начала раскручиваться. Но этих материалов показалось мало. Стали копатьв других местах службы Богданова. По Казахстану зацепили дело «Националисты», по Москве нашли лишь одну анонимнуюбумажку, а уж про последние годы работы в Ленинграде можно было наговорить много всякой всячины.

В начале 1957 года откуда-то из недр ЦК компрометирующие материалы направили в МВД СССР, где ими занялась Особая инспекция, специально для этого существовавшая при Управлении кадров. Следователь этой инспекции подполковник Игнатьев предъявил Богданову две порции обвинений. В одной содержалось 20 архивно-следственных дел, проводившихся в период 1937–1938 годов Лужским, Батецким и Плюсским райотделениями НКВД ЛО. В другой была представлена переписка по агентурной разработке «Националисты» [А. 11].

Свои объяснения по поводу предъявленных обвинений Богданов представил 25 февраля 1957 года на имя министра внутренних дел Н.П. Дудорова. По существу первого вопроса бывший начальник Лужского райотделения НКВД описал обстановку, возникшую после июня 1937 года, когда была разослана шифротелеграмма НКВД СССР, которой давалось распоряжение «об аресте всех лиц, проходивших по агентурным материалам». В дальнейшем аресты производились с санкции Лужского оперсектора, начальником которого являлся Баскаков. При этом без конца поступали запросы из штаба Ленинградского УНКВД и приезжали проверяющие с требованиями об ускорении направления дел на тройку. Всему аппарату было дано указание арестованных при допросах держать только стоя. Признания арестованным своей вины считалось достаточным, чтобы дело направить на рассмотрение в инстанцию. Поступали указания «в трехдневный срок арестовать всех немцев, поляков, перебежчиков» и др. Руководство облуправления постоянно упрекало начальника Лужского райотделения Богданова за «либеральное отношение к обвиняемым и низкую оперативность в работе». Надзор за ведением следствия со стороны прокуратуры отсутствовал. Обвиняемые были лишены права на защиту. Однако Богданов в своём объяснении заявил, что «сам никогда не избивал арестованных и другим работникам не позволял этого делать».

По каждому из предъявленных архивно-следственных дел были даны подробные объяснения. В результате значительная часть дел отсеялась. Однако просьба Богданова привлечь конкретных свидетелей для объективности расследования была проигнорирована.

По предъявленной неполной переписке по делу «Националисты» Богданов пояснил, что в конце 1941 года, являясь зам. наркома внутренних дел Казахской ССР, выезжал с группой работников в город Кустанай, где проводил ряд следственных мероприятий и арестов. Однако отметил, что подробностей сказать не может, «так как до конца в следствии по этому делу не участвовал». Для лучшей ориентировки просил сделать обзор этого следственного дела, которое «проверялось заместителем генерального прокурора с передопросом всех обвиняемых».

В заключение своих объяснений Богданов написал: «Я отлично понимаю, что несу ответственность, как и другие работники НКВД, принимавшие участие в проведении арестов и следствия по делам 1937–1938 годов, но с полной ответственностью заявляю, что делалось это не из личных побуждений, а под сильным нажимом аппарата управления НКВД и общей обстановки, создавшейся в тот период времени. Неоднократные указания заканчивать следственные дела в кратчайший срок приводили к серьёзным ошибкам. При наличии признания обвиняемого других подтверждающих данных не требовалось. С материалами следственного дела обвиняемого не знакомили. Прокуроры, давая санкцию на арест, в дальнейшем, если дело направлялось на рассмотрение Тройки, в наблюдении за следствием не участвовали. Конечно, в таких условиях сотрудники райотделения, а особенно прикомандированные, проводившие расследование по делам, да и я лично, допускали серьёзные ошибки».

В качестве оправдания своего недосмотра Богданов ссылался на то, что в связи с выполнением им других работ, не связанных со следствием, «контроль практически отсутствовал». В качестве этих работ указывалось участие во всех хозяйственно-политических кампаниях, которыми Богданов вынужден был заниматься как член бюро Лужского райкома ВКП(б) и член президиума райисполкома. При этом отец скромно умолчал, что за свой саботаж в деле проведения следствий его должны были застрелить в начале января 1938 года. В процессе лечения, проводившемся в Ленинграде, он полгода бывал в своём Лужском райотделении лишь наездами. О следственных делах, проходивших в этот период, писал, что не был о них в курсе дела, поскольку болел.

Естественно, что такие объяснения, в которых Богданов, признавая свои ошибки и не снимая с себя ответственности, тем не менее, «не каялся, не плакал и не умолял его простить», совершенно не устраивали начальство. Через некоторое время следователем Особой инспекции ему были поставлены 6 дополнительных вопросов, ответы на которые вновь были направлены Богдановым на имя министра внутренних дел СССР Дудорова.

Во-первых, задавался каверзный вопрос: почему в рапорте на имя замминистра внудел И.С. Комиссарова (партийного эмиссара по контролю за кадрами) в 1955 году при назначении на должность замминистра внутренних дел РСФСР Богданов не указал, что в период работы в 1937–1938 годах начальником Лужского РО НКВД ЛО производил массовые аресты граждан, которым необоснованно предъявлялись обвинения в контрреволюционных преступлениях, и об имевших место нарушениях «социалистической законности»?

Богданов ответил, что в 1955 году вопрос перед ним был поставлен несколько по-иному: «Производились ли в те годы в Лужском районе аресты среди руководящих партийно-советских работников?» (Простой народ ЦК не интересовал.) Тогда в рапорте он написал, что в Луге по указанию УНКВД ЛО был арестован секретарь райкома партии Самохвалов, которого отправили в Ленинград и там содержали до осуждения. К данному аресту аппарат Лужского РО НКВД никакого отношения не имел. Что касается контрреволюционных организаций, вскрытых в Лужском районе (указанных в аттестациях на Богданова), то «таковых там не имелось», но был арестован ряд групп церковников, бывших кулаков и других антисоветских элементов. «Я это подтверждаю и сейчас». По части вопроса, касавшейся массовых арестов и нарушений соцзаконности, Богданов ответил, что такая операция проводилась по всему Советскому Союзу и не являлась тайной. В своём первом объяснении уже указывал, что «вся система арестов и ведения следствия упрощенным порядком была порочной, а обстановка создана такой, что аппарат, выполняя, за редким исключением, все установки и требования областного управления НКВД, на каждом шагу нарушал социалистическую законность».

Далее дознаватель просил уточнить, почему ряд протоколов написан рукой Богданова, а подписан Варицевым или другим сотрудником? В ответе было ещё раз подтверждено, что протоколы составлялись в порядке помощи по записям оперативных сотрудников, которые вели основную массу дел и потому порой с работой не справлялись. В тех случаях, когда допросы проводились начальником отделения, соответствующие протоколы им написаны и подписаны. На указание о том, что протоколы допросов составлялись заранее, а потом их заставляли подписывать арестованных, разъяснил, что поступило требование представлять протоколы только в форме вопросов и ответов, а не в виде записей разговора. В связи с этим бумаги часто корректировались, а потом давались обвиняемым для подписания. В соответствии с указанием начальника оперсектора Баскакова арестованные допрашивались стоя. Такое распоряжение было им получено в УНКВД ЛО при инструктаже начальников оперсекторов перед выездом на места. О других порочных методах допросов начальнику районного отделения ничего не было известно [А.11].

Ответы были даны и на другие вопросы. Не успели высохнуть чернила на исписанных Богдановым листах бумаги, как в тот же день, 7 марта 1957 года, начальник Особой инспекции Управления кадров МВД СССР подполковник Ботов уже представил министру внутренних дел Союза ССР своё обличительное повествование.

Поскольку этот компрометирующий материал вошел в последующем, по крайней мере, в 6 других грозных бумаг [А. 10, док. 6-12], а также в ряд литературных произведений [Л.2, Л.З, Л.4, Л.5], проанализируем его поподробнее.

«Справка» подполковника Ботова начиналась словами: «В ЦК КПСС поступило письмо…» Когда, от кого именно, под каким входящим или исходящем – не важно. В этом неопределенном письме неизвестным автором было сказано, что «Богданов Н.К., будучи начальником Лужского райотдела (точнее, райотделения. – Ю.Б.) НКВД Ленинградской области, в 1937–1938 годах необоснованно производил аресты советских граждан и допускал фальсификацию следственных документов». При этом автор справки совершенно забыл указать, что данный сотрудник органов внутренних дел действовал точно так же, как и тысячи других работников НКВД, реализовавших инспирированные партократами массовые репрессии, в плане которых одновременно проводилась и «Операция прикрытия».

Из предъявленных Богданову архивно-следственных дел часть была отброшена, как явно его не компрометировавшая. Из оставшихся, произвольно объединенных по тематике, был сварен такой компот.

«Проверкой установлено, что в 1938 году (1937 год был сразу пропущен как, видимо, несущественный. – Ю.Б.) Луж-ским райотделом НКВД необоснованно были арестованы 20 рабочих и колхозников: Вятсон, Зегельман, Пясс, Линдт и др., как участники контрреволюционной шпионско-диверсионной группы». Во-первых, проверявший опустил вопрос о том, что, согласно объяснениям Богданова, дело это тянулось еще с 1935–1936 годов, когда на территории Лужского и других районов была вскрыта Управлением НКВД ЛО разветвленная резидентура. Во-вторых, в 1938 году в плане реализации «Операции прикрытия» были даны указания (см. главу 11) об арестах (без наличия компрометирующих материалов и предъявления обвинения) лиц различных национальностей, которые имели самостоятельные государства, ранее входившие в состав Российской империи. В связи с этим укажем, что перечисленные выше лица являлись эстонцами. Проверявший в своей справке не отметил, что начальник Лужского райотделения не выполнил приказ об аресте во вверенном ему районе поголовно всех немцев, ПОЛЯКОВ и других националов. В-третьих, когда в 1938 году начались аресты участников этой группы, Богданов болел. Дело вёл его заместитель оперуполномоченный Варицев. Читаем далее: «Постановления на их арест подписаны Богдановым». На кого «их» – совершенно неясно. Богданов действительно подписал несколько постановлений, но лишь в дополнение к тем, которые были оформлены ранее в его (Богданова) отсутствие. «Не допрашивая названных арестованных, Богданов составил прокол с их (кого именно? – Ю.Б.) признательными показаниями от имени оперуполномоченного Варицева». Действительно, по этому следственному делу Богданов допросов не вёл, но во время своих приездов из Ленинграда старался как совестливый начальник помочь замещавшему его сотруднику, который вынужден был тащить весь воз работ по райотделению. Составлял эти протоколы Богданов, а подписывал Варицев, поскольку допросы проводил именно он. В записке отмечено, что Варицев «погиб на фронте в 1943 году». Так как с покойного спросить невозможно, а Богданову доверия нет, то факты можно было вертеть так, как было угодно дознавателю. «Аналогичные протоколы допросов с признательными показаниями Богдановым были составлены также и по другим делам на арестованных Рейнальда, Соотса и Пака».

Далее по архивно-следственному делу сказано: «Обвинительное заключение на Вятсона, Линдта и других было подписано также Богдановым». Действительно, ко времени окончания следствия Богданов вернулся после лечения в строй и, вполне доверяя своему оперуполномоченному, подписал составленное Варицевым обвинительное заключение вместо Антонова как исполнявший обязанности начальника оперативного сектора. «По решению тройки НКВД из 20 человек 17 было расстреляно». Если следственное дело было проведено плохо (или сомнительно), то тройка имела право вернуть его на доследование, да ещё наказать начальника райотделения за плохую работу. Но тогда это не было сделано – значит, считалось, что всё исполнено правильно и соответствовало духу времени. Кстати, на двух нерасстрелянных из указанной выше двадцатки, граждан Э.Ю. Пясса и В.Я. Рейнгарда, протоколы допроса написаны как раз рукой Богданова. Может, данное обстоятельство помогло сохранить им жизнь?

Читаем дальше: «Это сфальсифицированное дело в настоящее время прекращено, а необоснованно осуждённые посмертно реабилитированы». Господа-товарищи! Что же вы тогда-то это нарушение социалистической законности не приостановили? Никого бы в этом случае не пришлось реабилитировать.

«Из материалов также видно, что по постановлению, подписанному Богдановым, были необоснованно арестованы: Пайст, член КПСС с 1903 года, Снигирев, член КПСС с 1901 года, Иванов и Макаров, оба члены партии, и обвинены в контрреволюционных преступлениях». (Это дело описано нами в главе 12.) Для того времени обвинение в троцкизме и дискредитации ЦК было страшным. Только из-за того, что все оговаривавшие друг друга участники запрещённой политической болтовни оказались членами партии, дело было направлено не на тройку, а в Ленинградский облсуд. Благодаря тому, что дело возвращалось на доследование и вяловелось в Лужском райотделении, оно вышло за временные рамки массовых репрессийи было прекращено. В «Справке» Ботова это трактовано так: «Впоследствии (то есть в 1939 году? – /О.Б.) они также были реабилитированы, а Пайст, будучи следственным заключённым, умер в тюрьме». Надо было бы добавить, что «от многостороннего рака желудка, печени и других органов», а то подумают, что от побоев.

Далее в «Справке» рассматривалось дело, в котором число участников каждый раз изменялось, как мы предположили, из-за объединения его при подготовке на тройкус другим делом. «Также по составленному Богдановым меморандуму, без санкции прокурора были необоснованно арестованы 7 человек колхозников: Дементьев, Устинов и др., которые обвинялись в контрреволюционных преступлениях». Во-первых, меморандум, содержавший результаты агентурной слежки за объектом, составлен был не одним Богдановым, а ещё оперуполномоченным Варицевым, который его тоже подписал. Во-вторых, за санкцией на арест в Управление НКВД ЛО обратились совместной бумагой начальник оперсектора Баскаков (о котором подполковник Ботов почему-то упорно забывает) и начальник райотделения Богданов. При этом современному дознавателю следовало бы знать, что в то жаркоевремя при направлении дела на тройкуникакие санкции от прокуратуры не требовались, поэтому нечего в этом вопросе исполнителя упрекать. В-третьих, главным в этой группе обвиняемых был Ф.Ф. Волков (которого Устинов боялся, как волка).Всего в той группе было 5, а не 7 человек (все-таки поменьше!). «По постановлению Тройки УНКВД Ленинградской области они были заключены в ИТЛ сроком на 10 лет каждый». При желании могли и расстрелять. Известно, что среди членов некоторых троекбыло даже негласное соревнование: кто больше подпишет приговоров к ВМН. От материалов следствия мера наказания достаточно мало зависела. «В настоящее время эти лица реабилитированы».