Текст книги "Ожидание шторма"

Автор книги: Юрий Авдеенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 33 страниц)

Опять Перевальный

«Совершенно секретно.

Полковнику М. И. Каирову.

Отп. 1 экз.

3 апреля 1944 года сотрудниками военной контрразведки «Смерш» фронта совместно с территориальными органами государственной безопасности и внутренних дел в районе станции Южная задержан Примаков Евгений Васильевич (он же Авраменко, Одинец, Парцалиадис, Домогацких). Агентурная кличка – Длинный. Прошел специальную подготовку в диверсионно-разведывательной дивизии «Бранденбург-800». С апреля по декабрь 1941 года находился в распоряжении, разведуправления «Валли-VI». С февраля 1942 года – сотрудник зондеркоманды «Марс» разведоргана «Цеппелин», подчиненного главному управлению имперской безопасности. Шел на связь с агентом по кличке Зуб, которого знал в лицо. Из десяти фотографий, предъявленных ему, с изображением различных людей без колебаний отобрал фотографию Сизова. Имел запасную явку в Перевальном.

Ниже для ориентировки приводятся отрывки из стенограммы допроса:

С л е д о в а т е л ь. Где вы должны были встретиться с Сизовым?

П р и м а к о в. Я не знаю никакого Сизова. Я шел на встречу с агентом по кличке Зуб. У него было много фамилий.

С л е д о в а т е л ь. И фамилия Сизов была тоже?

П р и м а к о в. В дивизии «Бранденбург-800» он носил фамилию Неделин. Но я подозревал, что она у него не первая и не последняя.

С л е д о в а т е л ь. Хорошо. Тогда ответьте на вопрос, где вы должны были встретиться с агентом по кличке Зуб?

П р и м а к о в. 15 марта с половины третьего до трех у входа в городскую баню мне надлежало прохаживаться с дубовым веником в правой руке.

С л е д о в а т е л ь. Пароль?

П р и м а к о в. Мы хорошо знали друг друга. И пароля не было.

С л е д о в а т е л ь. В чем заключалось ваше задание?

П р и м а к о в. Зуб должен был устроить мне встречу с человеком по кличке Японец, в распоряжение которого я и поступал.

С л е д о в а т е л ь. Я не очень верю, что вам не дали пароля. А если Сизов не явился бы к месту встречи? Ваши начальники должны были учитывать и такой вариант.

П р и м а к о в. Так и получилось. Сизов не пришел к баням. У меня был запасной вариант. Очень сложный. Потому что здесь огромную роль играли число месяца и час суток. 18 марта я должен был к семи вечера приехать в госпиталь в Перевальном. Сказать дежурной сестре, что я родственник раненого офицера Колесова из Чимкента. Поскольку офицер Колесов скончался несколько дней назад, я попросил бы разрешения остаться до утра, чтобы навестить его могилу. Утром на кладбище ко мне должен был подойти человек и спросить: «Это вы из Чимкента? В Чимкенте есть улица Ленина?» Ответ: «Улица Ленина, есть в любом городе».

С л е д о в а т е л ь. Как же сложились дела в действительности?

П р и м а к о в. Я уже говорил, что Зуб в баню не пришел. На другой день я добрался до Перевального. Двое суток прятался в горах. И лишь в семь часов появился в госпитале. Все сделал по инструкции. Меня оставили ночевать. Положили одного в маленькой комнате. Там были только стол и кровать, на которой я лежал. Даже не было стула. И я сложил одежду на столе. Комната не запиралась ни на какие замки. Да и дверь прикрывалась неплотно. Я чувствовал себя словно в западне. Все время держал руку с пистолетом под подушкой. Сон не брал меня, хотя я не спал уже почти три ночи. Прошло больше часа, как вдруг дверь отворилась. В комнату кто-то вошел. По звуку шагов мне показалось – женщина. Я спросил: «Кто это?» В ответ действительно женский голос: «Это вы из Чимкента?» «Да», – не веря своим ушам, сказал я. «В Чимкенте есть улица Ленина?» – «Улица Ленина есть в любом городе».

С л е д о в а т е л ь. Вы можете описать внешность незнакомки?

П р и м а к о в. Нет. Окно было зашторено. А выключатель у двери, при входе. Женщина не включила свет. Видимо, она хорошо знала комнату, потому что смело сделала три шага. И остановилась надо мной. Я попытался подняться. Она сказала: «Лежите! И не вздумайте стрелять через подушку. Знаю, что нарушила инструкцию.. Но у меня нет возможности ждать утра. Зуба выследил НКВД. Он убит, как я понимаю, при задержании. Вот вам документы. Утром без промедления возвращайтесь в город. Попытайтесь устроиться на нефтеперегонный завод. Эта явка закрывается. В городе вас найдут».

С л е д о в а т е л ь. Вы не смогли бы по голосу определить возраст женщины?

П р и м а к о в. Голос чистый, молодой.

С л е д о в а т е л ь. Это могла быть дежурная сестра, которой вы представлялись как родственник офицера Колесова?

П р и м а к о в. Не думаю. Дежурной сестрой была пожилая женщина с хриплым, басовитым голосом.

Конец стенограммы.

В связи с вышеизложенным предписываю Вам при осуществлении операции «Будда» особое внимание уделить госпиталю в Перевальном. Ускорьте выяснение личности сотрудника госпиталя, к которому ездил Сизов (Зуб). Внедрение на завод нашего человека по документам Примакова считаю нецелесообразным. Пароль не назначен, и, очевидно, неизвестная женщина помнит Примакова в лицо.

О ходе операции докладывать каждые 12 часов. В случае обнаружения новых значительных данных докладывать немедленно.

На завершение всей работы даю 72 часа.

Начальник Управления военной контрразведки «Смерш» фронта...».

Свидание с Аленкой

Чирков оставил машину метрах в двухстах от ворот госпиталя. Дорога там размашисто поворачивала вправо. И горы отделялись от нее продолговатой ровной поляной. Трава на поляне была свежая, незатоптанная. И хорошо смотрелась под солнцем, поблескивая нежным зеленым цветом. С чувством сожаления Чирков въехал на поляну. А выйдя из машины, сокрушенно посмотрел под ноги. Две темные полосы, точно тропки, протянулись от дороги к колесам машины. И сок выступил, точно слезы. И скаты были влажными и зелеными.

Высокие ворота из кованого железа, красуясь причудливым орнаментом, стражем вставали на дороге. Перед ними ходил еще один страж – матрос в бескозырке, с винтовкой за спиной. Примкнутый широкий штык нанизывал на себя солнце. Издалека, оттуда, где шел Чирков, казалось, что моряк мечет молнии.

Столь грозным часовой выглядел лишь на расстоянии. Когда Чирков подошел ближе, он увидел совсем еще молодого паренька, светловолосого, курносого, с веснушками на щеках. Часовой не спросил у Чиркова пропуск, даже не поинтересовался, куда и к кому он идет. Как-то безразлично взглянул на капитана и отвернулся.

Громадные здания госпиталя, когда-то белые, а сейчас в больших серо-зеленых пятнах, возвышались справа. Перед госпиталем была широкая асфальтовая площадка. В центре – фонтан. От него лучами расходились аллеи. Аллеи были обсажены кипарисами, но среди них встречались и клены, и магнолии, и каштаны. Где-то там, за аллеями, были корпуса пониже. Чирков хорошо знал это место. До войны тут был санаторий. И хотя ему не довелось отдыхать в санатории, он несколько раз приезжал сюда по делам. Здесь тогда царило веселье. По вечерам играл духовой оркестр. Й звуки фокстротов слышались Даже на берегу.

 
Катя-Катюша, Катя моя...
Помнишь ли знойное лето это?
 

Старожилы рассказывали, что в давние годы, до революции, это была усадьба, а вернее, летняя резиденция кого-то из членов царствующей фамилии. И главное здание (остальные три корпуса построены позже, в тридцатые годы) некогда выглядело праздничным и нарядным. Беломраморные колонны охраняли его. А стены были увенчаны скульптурными фризами и фронтонами, окрашенными в темно-лиловые и ярко-синие цвета. На фоне этих красок обозначались скульптуры чистого, светлого мрамора. При усадьбе была небольшая церквушка, построенная из блоков известняка. На многочисленных плитах пентелийского мрамора просматривались рельефные изображения мужественных старцев, диковинных птиц и зверей. Близ входа, у полукруглой арки, грудастая женщина в ниспадающих одеждах держала за рога упирающегося быка. Видимо, неизвестный художник пытался разработать темы фризов Эрехтейона. И особа с короткими, но сильными ногами была не кто иная, как богиня Ника, ведущая к алтарю жертвенного быка.

Церковь сохранилась. Но использовалась не по назначению. До войны там находился павильон, в котором можно было выпить стакан холодного «Абрау-Дюрсо».

Аленку Чирков нашел в главном корпусе. Она шла через вестибюль, неся под мышкой лечебные карточки. Увидев Чиркова, девушка покраснела и, как ему показалось, растерялась.

Он сказал ей:

– Здравствуйте, Аленка. Вот я и приехал.

– Здравствуйте, – сказала Аленка. – Я сейчас. Я только отнесу карточки.

Он сказал:

– Хорошо.

Она ответила:

– Посидите здесь на диване. Я вернусь совсем быстро.

Он сел на диван. Вестибюль был большой, чистый, светлый. Двое раненых, выздоравливающих, пересекли вестибюль и поднялись по лестнице.

Лестница была сделана из пожелтевшего мрамора. Но дорожка ее не прикрывала. Только латунные прутья, лежащие вдоль ступенек, напоминали о том, что когда-то лестница была устлана тяжелой ковровой дорожкой.

Аленка вернулась действительно быстро. Она не села на диван, остановилась и спросила:

– Будем говорить здесь или выйдем?

– Лучше выйдем, – сказал Чирков. – Очень хорошая погода.

– Да, погода очень хорошая, – сказала Аленка и повернула голову в сторону окна.

– У вас есть свободное время? – спросил Чирков.

– Немножко. – Она ласково взглянула на него. Он поднялся. Пошел рядом. Она тихо и быстро сказала: – Возьмите меня под руку.

Мимо шел мужчина в белом халате – наверное, врач. Он странно посмотрел на Аленку.

– Ваш поклонник?

– Нет. Хирург. Большой хирург.

Свежесть встретила их во дворе. Они обогнули фонтан, в котором давно не было воды. На дне лежала сухая грязь да сморщенные прошлогодние листья. Воробьи сидели на цементном потрескавшемся дельфине, из пасти которого когда-то струилась вода.

– Мне нравится эта аллея, – сказала Аленка и увлекла Чиркова в аллею, ведущую к морю.

– Чем вы меня порадуете? – спросил Чирков.

– Я все узнала, – ответила Аленка.

– Все-все?

– То, о чем вы меня просили.

– Говорите.

– Майор, которым вы интересовались, приезжал к нашей сестре-хозяйке. Зовут ее Серафима Андреевна.

– Фамилия? – нетерпеливо спросил Чирков.

– Погожева.

– Как мне ее увидеть?

– Это невозможно.

– Почему? – Это больше походило на испуг, чем на удивление. Чирков остановился. Выпустил руку Аленки.

И она подумала, какой же он нервный. И ей стало жалко его. И она ответила тихо-тихо:

– Ее нет больше в госпитале.

– Давно?

– С восемнадцатого марта.

– Что с ней случилось?

– У нее погибла сестра. Где-то при бомбежке. Она взяла отпуск. И больше не вернулась.

– Руководство госпиталя не поинтересовалось почему? – спросил Чирков.

Аленка виновато улыбнулась:

– Такое сейчас время. Со всяким человеком все может случиться.

– Да, – сказал Чирков. – Время такое, что все может случиться... Спасибо вам, Аленка. Вы молодец.

– Это не так трудно было сделать... Я... сделала с большой охотой. Мне очень хотелось помочь вам.

– Спасибо еще раз. Вы сегодня дежурите. До которого часа?

– До шести вечера.

– Хорошо. А на следующей неделе вы когда дежурите?

– Ночью.

– Будете свободны днем?

– Да. Но дежурить ночью плохо, потому что все равно днем хочется спать. И как-то получается, что не видишь ни дня, ни ночи. Вернешься утром, упадешь в постель. Проснешься только к обеду. Пока туда-сюда... Приведешь себя в порядок. И нужно вновь заступать. Лучше дежурить днем.

– Хорошо, – сказал Чирков. – Я это учту. А сейчас мы расстанемся. Я пойду к начальнику госпиталя. Должно же сохраниться личное дело Серафимы Андреевны Погожевой.

В отделе кадров Чиркову принесли потертую тощую папку, в которой лежали трудовые книжки, справки, заявления, видимо, части вольнонаемных сотрудников госпиталя.

– Сейчас найдем, – сказал седой лысоватый мужчина с нездоровым лицом пыльного цвета. Он был в гражданском костюме. И прихрамывал на левую ногу. – Так, что же мы имеем? – Мужчина перебирал документы: – Погожева... Погожева... Есть. Вот, пожалуйста. – Он протянул Чиркову донорскую Справку о сдаче крови Погожевой Серафимой Андреевной в городе Батуми: – И все.

– Не густо, – скептически заметил Чирков.

– Ее к нам прислали из Батуми. Документы, надо полагать, там.

– Как же вы... Взяли человека без документов, без проверки? – Голос у Чиркова строгий, словно черный цвет.

Однако кадровика не смутить. Старый он, чтобы смущаться.

– Людей, дорогой товарищ, не хватает. Все палаты переполнены. Раненые в коридорах лежат. Поднимись, взгляни. Железнодорожный вокзал, а не госпиталь.

– Все это не снимает вопрос о бдительности.

– Правильно... Однако мы под начальством ходим, – стоит на своем кадровик, точно лодка на приколе. – Начальство наше в Батуми. Они направили – они в ответе.

– Направление где?

– Найдем направление... в другом деле. Стало быть, по командировочной линии посмотрим.

Звенит ключами кадровик, словно корова колокольчиком. Ящиками гремит. А на лбу испарина выступила. От натуги или от волнения?

От натуги, думается. Тяжело, видать, ему нагибаться. Годы сопротивляются.

– Вот, пожалуйста... – победоносно подходит к Чиркову, неся перед собой папку, будто каравай хлеба. – Все при деле...

Читает капитан. Верно.

«Начальнику госпиталя в Перевальном...

В ответ на Ваше письмо № 2/347 сообщаем, что направить в Ваше распоряжение врача-рентгенолога – 1, врача-терапевта – 3, врача-окулиста – 1 и младшего медицинского персонала – 25 не имеем возможности. В данный момент командируем в Ваше распоряжение старшую медицинскую сестру Погожеву С. А.

Одновременно предлагаем откомандировать в наше распоряжение врача-невропатолога – 1, которых у Вас – 2.

Начальник управления медицинской службы...».

– Документ законный, – сказал кадровик. – Шел специальной почтой.

Чирков нервно барабанил пальцами по столу.

– Паспорт вы у нее смотрели? У вас же военное учреждение!

– Паспорт непременно смотрели. С паспортом все обстоит благополучно. '

– Вы это хорошо помните?

– Конечно нет.

Чирков понимает: говорить кадровику о бдительности – попусту терять время.

– Фотографию бы мне... Этой самой Погожевой.

– Чего нет, того нет, – разводит руками кадровик.

И вот Чирков опять в коридоре. Только невеселый, угрюмый. Аленка словно поджидает его. Она внезапно появляется из-за колонны. Спрашивает:

– Удачно? Все хорошо?

– Порядочки у вас. Хаос в документации, – сокрушается Чирков.

Аленка не разделяет его печали.

– Людям жизнь здесь возвращают, – говорит она. – О здоровье человека заботятся. Не до бумажек. Понимаете?

– Не понимаю, – морщится Чирков, лицо у него обиженное-обиженное. – Удар от врага нужно ждать не только на фронте. Враг – он коварен...

Фразы какие-то стандартные получаются. Зол Чирков очень. Зол на людей безответственных.

– Фотографию бы мне Погожевой, – вслух думает он. – Посмотреть на лицо, какая она.

– Есть фотография! – радостно говорит Аленка. – Конечно, любительская. Но разобрать лицо вполне можно.

Чиркову хочется поцеловать Аленку. Милая, хорошая она. Фотография – это же совсем другое дело. Это уже удача.

– Я сейчас, – говорит Аленка. Потом секунду колеблется: – Пойдемте вместе.

Он держит ее за руку. Они не идут, а бегут по аллее.

Пахнет морем, водорослями и чистой галькой. Волны накатываются где-то здесь, рядом. Их еще не видно за корпусом и деревьями. Но они шумят. На сердце у Чиркова от этого шума радостно и сладко. А может, волны тут ни при чем? Может, причиной тому медсестра, похожая на мальчишку?

Комната Аленки пуста. Девушка предлагает:

– Садитесь.

– Нет-нет!..

Она открывает тумбочку – там альбом, пухлый от фотографий:

– Сейчас я найду...

Аленка ловко, точно карты, перебирает фотокарточки.

– Вот! Крайняя слева. Нас подполковник фотографировал из газеты. Думали, не пришлет. А он два дня назад прислал...

Крайней слева была высокая худая женщина с крупными мускулистыми ногами, удлиненным лицом и густыми бровями, сросшимися у переносицы.

– Спасибо, Аленка, спасибо...

Они рядом. Они близко. И, сам того не ожидая, Чирков целует девчонку в губы.

Каиров в гостях у Татьяны

– Может, в небесах и есть рай, но в нем все равно не уютнее, чем у вас в квартире.

Татьяна с изумлением смотрит на гостя, солидного, седого полковника, и заученно улыбается. Но Каирову давно известна эта милая женская хитрость. Впрочем, улыбка у Татьяны получается нежная, непосредственная. И, глядя в ее чистые серые глаза, Каиров, в общем-то, понимает мужчин, влюблявшихся в эту женщину.

– Если вы хотите снять комнату, – мягко, словно извиняясь, произносит Татьяна, – то... Я не могу сдать. Сейчас... у меня уже есть постоялец.

– Майор интендантской службы Роксан.

– Вы знаете? – удивлена Татьяна. И тут же спрашивает кокетливо: – Это он вас прислал?

– Я сам по себе, – признается Каиров.

– Сожалею. Но ничего другого сказать вам не могу,

– Не огорчайтесь. Я остановился в гостинице Дома офицеров. Кстати, в том самом номере, где жил майор Валерий Сизов. Он, кажется, был вашим квартирантом?

– Это не имеет значения, – сухо ответила Татьяна. Ее, видимо, начал раздражать осведомленный и разговорчивый полковник. – Прежде всего, Сизов был моим другом.

– Простите, – сказал Каиров. – Но, коль я здесь, разрешите задать вам несколько вопросов. Они касаются именно вашего друга.

– Кто вы такой? – тихо и чуточку испуганно спросила Татьяна.

– Полковник из контрразведки.

Чирков скептически отнесся к идее Каирова посетить Татьяну в ее квартире.

– Лучше вызвать. Допросить. А в доме устроить обыск.

– У тебя ни грамма фантазии, сынок. Ты скучный реалист. Может быть, я покажусь несколько старомодным, но мне кажется, для вдохновения нужно посмотреть дом, где живет Дорофеева. Я хочу пройти той дорогой, по которой много раз ходил Сизов. Посмотреть двор, подняться по лестнице, постоять у двери. В доме есть подвал, И наверняка есть чердак. Я хочу посмотреть квартиру. Она может быть чистой или грязной. Я хочу посмотреть обстановку. Вещи – тоже отличные свидетели... Я предпочитаю застать хозяйку квартиры врасплох... Все это для меня очень важно. Я должен определить свое отношение к Дорофеевой: была ли она только любовницей Сизова или еще и соучастницей?

– Вам виднее, товарищ полковник, – сказал Чирков. – Хочу лишь предупредить. Я, слава богу, знаю свою бывшую жену. Неофициальная беседа с ней может иметь нулевой результат. Во-первых, Татьяна врушка. Во-вторых, если вы сразу не поставите точки над «и», не скажете, кто вы и зачем пришли, она решит, что вы просто набиваетесь к ней в постель. И в ответ на ваши хитроумные вопросы будет нести безответственный треп.

– Спасибо, капитан, за предупреждение.

– Не мне вас учить, но профессионально грамотнее было бы вызвать Дорофееву на допрос.

– Милый Егор Матвеевич, запомни: контрразведка – это не просто профессия. Контрразведка – искусство. А в искусстве каждый идет своим путем...

...Низкая арка, хмуро глядевшая на улицу, вела во двор. В глубине двора по левую сторону стоял двухэтажный коттедж, в котором жила Татьяна Дорофеева. Ее квартира находилась на втором этаже. Двор был маленький. Бомбоубежище, желтым холмом возвышавшееся невдалеке от старой груши, делило его на две части. Дверь в бомбоубежище была распахнута. Темнота черным глазом смотрела на забрызганный солнцем двор и дышала сыростью. Две девчонки играли в классики. Смеялись они легко, беззаботно. Пальтишки на них распахивались, короткие и латаные.

Из репродуктора, висевшего на сером, зажатом рельсами столбе, слышался голос московского диктора. Он читал утреннее сообщение Советского информбюро. Новости были хорошие. 4-й Украинский фронт рвался к Севастополю...

На лестничную площадку, деревянную, с перилами, давно утратившими свой первоначальный коричневый цвет, выходило три двери. Короткая и, словно трап, крутая лестница вела на чердак. Люк над ней был закрыт. Ступив вверх на несколько ступенек, Каиров убедился: крышка заколочена поржавевшими гвоздями. И нет никаких следов, что люк недавно открывали.

Еще внизу Каиров обратил внимание: окна первого этажа висят низко над землей, в доме едва ли есть подвал.

...Услышав, что он из контрразведки, Дорофеева не испугалась, не смутилась. Наоборот, с интересом, точнее, с любопытством посмотрела на Каирова. Без улыбки, но вполне гостеприимно сказала:

– Чувствуйте себя как дома, полковник. Давайте, я помогу вам снять шинель.

– Я сам. Ради бога, не принимайте меня за дедушку.

– Зачем же? – улыбнулась Татьяна. – На мой взгляд, человеку столько лет, на сколько он выглядит.

– Я смотрю, вы прогрессивно мыслите.

– Не терплю условностей.

Каиров пристально посмотрел ей в глаза. Она выдержала взгляд.

Он сказал:

– Я думаю, разговор у нас с вами получится.

– Вы хитрый, – ответила она.

– Неожиданный вывод.

– Цыгане все хитрые.

– Я не цыган.

– Армянин?

– Я из Азербайджана.

Она села на диван. Перебросила нога за ногу. Платье из серо-голубой материи сжалось в складки и теперь лишь самую малость прикрывало колени. Откинувшись, она вдруг заломила руки и стала поправлять прическу.

Голова Каирова уже давно из черной превратилась в цвета махорочного пепла, и он конечно же понимал: поза, в которой сейчас находится Татьяна, давно разучена и отработана. Но вместе с тем именно жизненный опыт не позволял сделать иного вывода – эта дама сложена безукоризненно.

– Вы обо мне плохо думаете? – внезапно спросила Татьяна.

– Я думаю о вас хорошо.

– Нет. Вы обо мне плохо думаете. Я красивая, и все мужчины думают про меня одно и то же. – Горечь была в ее голосе и во взгляде тоже.

– К сожалению, я пришел сюда не как мужчина, – Он понял, что упускает инициативу в разговоре.

– Я вам не верю.

– У меня единственный способ убедить вас в обратном: задать несколько вопросов.

Она недоверчиво покачала головой и,сказала устало:

– Все начинают с этого.

– У ваших поклонников бедная фантазия, – пошутил Каиров. И вынул портсигар: – Разрешите?

– Пожалуйста. – Она поставила перед ним пепельницу. Вновь опустилась на диван. Пожаловалась: – Я несчастливая.

– Сейчас не время говорить о счастье, – нравоучительно заметил он. Прикурил от зажигалки.

– Что вы, мужчины, понимаете во времени? Вот вы мне в дедушки годитесь, а на вас смотреть приятно. И куда угодно с вами пойти можно.

– Благодарю.

Татьяна грустно усмехнулась:

– Доживи я до ваших лет – на меня никто и не посмотрит. Для женщин другой счет времени, полковник.

– Может, вы и правы... Но я все-таки перейду к делу. Когда вы познакомились с майором Сизовым?

– Какое это имеет значение? – вдруг напряглась она. И взгляд ее похолодел. И на лице обозначилась бледность, может быть, от испуга.

– Не задавайте встречных вопросов! – кажется, рассердился Каиров.

– В декабре. Число не помню. Но можно уточнить. Он пришел в библиотеку. Я выписала ему читательскую карточку. Там стоит дата.

– Видимо, вы знали его близко. Не было ли в поведении Сизова чего-либо подозрительного?

– Все мужчины одинаковы. В глаза: ля-ля, хорошая, милая. А из дому вышел – ни одной юбки не пропустит.

– У него была женщина?

– Значит, была, если письма писала.

– Вы их видели?

– Одно. Ну и этого достаточно.

– Поспешный вывод. Прежде необходимо прочитать письмо.

– Он учил меня другому. Ударил по лицу, сказал, чтобы я не смела читать чужие письма.

– Письмо сохранилось?

– Нет.

– Может, вспомните содержание?

– Ничего интересного там для вас не было.

– Охотно верю... Но любопытства ради хотел бы услышать.

– В начале письма она слюнявилась: дорогой, любимый... Встретиться бы желала, да обстоятельства не позволяют. Видно, замужняя, шлюха... Просила на брата повоздействовать, который после контузии совсем опустился. И теперь вениками торгует возле бани.

– Дубовыми?

– А вы откуда знаете?

– Проходил мимо бани... Там всегда вениками дубовыми торгуют.

– Не знала. В баню не хожу. У меня ванна... Правда, горячей воды сейчас нет. Но я моюсь холодной. Привыкла. А кожа от этого становится эластичнее и здоровее. Смотрите. – Она заголила руку выше локтя. Кожа у нее была смуглая, хорошо сохранившая следы прошлогоднего щедрого загара.

– Что было еще в письме?

– Ничего. – Ей был неприятен этот разговор. Настолько неприятен, что бледность, будто талый снег, исчезла с ее лица. И теперь – от злости ли, или простого раздражения – оно было покрыто большими розоватыми пятнами.

– Кем подписано письмо? – спросил Каиров.

– Подпись неразборчива.

– Обратный адрес?

– Без адреса. – Она отвечала, нервно покусывая губы.

– Не обратили внимания, из какого города отправлено письмо? .

– Местное... Поэтому я и выгнала его. Последнюю неделю он жил в гостинице.

– Вещей своих Сизов не оставил у вас?

– Все забрал. Позабыл только фляжку.

– Покажите ее.

Татьяна безо всякой охоты встала с дивана. «Странная она женщина, – подумал о ней Каиров. – А может, и нет, Может, все закономерно. Родилась красивой. В своем роде произведение искусства. Легкомысленная. Это тоже от рождения... Как бы выглядела жизнь на земле, если бы все женщины были вот такими красивыми? И такими легкомысленными. Наверное, сложились бы другие обычаи, нравы. Понятие морали было бы тоже совсем иным.

Почему она так разговаривает со мной? То злится, то кокетничает. Скорее всего, Татьяна иначе и не может разговаривать с мужчиной. Она привыкла нравиться. Привыкла, как пьяница к алкоголю».

Татьяна принесла фляжку. Обыкновенную, из алюминия. В зеленом матерчатом чехле. Встряхнула. Булькнула жидкость.

– Что здесь? – спросил Каиров.

– Вино. Рюмочку?

– В первой половине дня не употребляю.

– Хорошая привычка.

– Сизов пил?

– Много. Но никогда не пьянел. Только глаза краснели.

– Я заберу с собой фляжку. Слейте вино в графин.

– Графин не пустой. А это вино выпейте во второй половине дня за наше знакомство.

– Спасибо. – Каиров встал. – Скажите, Сизов вел с вами разговоры о событиях на фронте?

– Редко. Мне кажется, они не очень интересовали его. Он любил повторять, что теперь фронт везде.

– Это точно. Спасибо... Всего хорошего. Извините уж...

– Пожалуйста, пожалуйста, – вежливо ответила Татьяна.