Текст книги "Ожидание шторма"

Автор книги: Юрий Авдеенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 33 страниц)

Глава вторая

1

Дорога от гостиницы уходила вниз вдоль мелкой горной речки, облизывающей камни, крутые и белые, покрытые местами сероватым мхом. На противоположном обрывистом берегу реки, зеленом от густых кустов ажины и кизила, виднелся двор, огороженный новым некрашеным штакетником. За забором стоял дом с разобранной крышей. На крыше сидел человек с молотком.

Из окна были видны горы. Высвеченные ранним солнцем, они дышали туманом и синевой, прохладой, глубокой, подступающей из ущелья.

Дантист опустил занавеску. Медленно прошелся по номеру из угла в угол. Сел на неубранную постель. Вынул из бумажника календарь-открытку. Перечеркнул в июне 13-е число. На оборотной стороне календаря был нарисован рабочий в фартуке и красным по белому шла надпись: «Новый 10% выигрышный заем. По облигациям займа начисляется 10% годовых».

У большого зеркала в деревянной раме, отделанной резными цветочками, Дантист освежил лицо одеколоном из пульверизатора, вытер губы платком. Потом он вышел из номера, запер за собой дверь. И пошел по коридору к лестничной площадке. Ни в коридоре, ни на лестнице ему никто не встретился.

Вестибюль гостиницы был пуст. Дежурный администратор – невзрачная маленькая женщина наливала в кружку кипяток из закопченного чайника с помятым боком. Из середины вестибюля дверь под лестницу была не видна. Дантист решил задать какой-нибудь вопрос дежурной. Тогда, уходя из конторки, он мог бы невзначай повернуть голову и увидеть, по-прежнему ли опломбирована дверь или нет. Однако внимание его привлекло большое объявление на стене, которого вчера еще не было. Он смело пересек холл, впрочем не посмев скосить глаза направо.

Объявление извещало:

«КНИЖНЫЙ И ПИСЧЕБУМАЖНЫЙ МАГАЗИН

Северокавказского о-ва «Долой неграмотность»

Книжный отдел снабжен учебниками и учебной литературой. Своевременно получаются все новинки по беллетристике и политике. Школам и учреждениям скидка и долгосрочный кредит.

Канцелярский отдел.

Цены вне конкуренции.

Чернила, ручки, пеналы, циркули, счеты, перочинные ножи и т. д. получаются непосредственно от лучшего производителя-кустаря.

Большой выбор заграничных канцелярских товаров: клетчатка, калька, рулетки, перья, карандаши, готовальни, ленты для пишущих машинок, копировальная бумага, кнопки и т. д.

п о  с а м ы м  д е ш е в ы м  ц е н а м».

Дантист достал авторучку, блокнот. Сделал какую-то запись. Потом вернулся. И вот тогда взглянул за конторку, под лестницу. Пломбы на двери больше не было. Дверь стояла даже немного приоткрытой...

Он вышел из гостиницы. Кругом растекалась необычная, почти недневная тишина. Мелодично журчала река. Розовые пятна, как листья, плыли по ее стальной воде. Высокие облака отражались в воде. Толстоватые чинары держали над собой роскошные кроны блестящих листьев – темно-зеленых, лиловых, золотых. Тополя, наоборот, были стройны, глядели в густеющее небо, где парила какая-то черная птица, возможно даже орел.

Было свежо, словно осенью. Во дворе напротив, что уползал в гору фруктовым садом, дымила глиняная печь. Возле печи был навес из ржавого железа, видимо защищающий от дождя. Смуглая женщина подкладывала в огонь рубленые ветки. Маленький мальчик держал на руках кошку. Женщина что-то сказала. Мальчик выпустил кошку и побежал в дом...

Дантист пересек город пешком до самого вокзала. На вокзале он взял из камеры хранения чемодан. Потом позвонил по автомату.

– Викторию Германовну можно? – спросил он в трубку.

2

Сода в стакане поднялась, когда Салтыков начал мешать ложкой.

– Извините, – сказал он Шелепневой. – Вы присаживайтесь.

Шелепнева осторожно, будто в потемках, села на стул, не сводя красивых испуганных глаз с начальника уголовного розыска.

Салтыков выпил воду. Сморщился. Поставил стакан на тумбочку. Вынул из ящика стола чистый лист бумаги. Положил перед собой.

– Шелепнева Татьяна Павловна.

– Да.

– Год рождения?

– 1904-й.

– Место рождения...

– Город Батайск.

– Семейное положение?

Шелепнева потускнела глазами. С напускной кокетливостью передернула плечиками:

– Не расписаны мы...

– Кто это «мы»? – спросил Салтыков, пододвигая к себе чернильницу.

– Ну... Федор и я.

Салтыков теперь изучающе смотрел на Шелепневу. Нет, ее нельзя было отнести к числу женщин, наделенных яркой красотой. Однако она была милая, с хитроватыми черными глазами, с хорошей фигурой. Само собой разумеется, ее могли любить мужчины. И ревновать тоже. В этом сомнений у Салтыкова не было.

– Место работы и должность.

– Гостиница «Эльбрус», горничная.

– А этот ваш... муж Федор... Пожалуйста, отчество, фамилия. Чем он занимается?

– Федор Максимович Глотов... Работает инспектором в Компоме.

– Где? – не понял Салтыков.

– В Комитете по оказанию помощи демобилизованным инвалидам и их семьям.

– Так... Хорошо, – записал Салтыков. Потом спросил: – Вы знали Попова Вадима Зотиковича?

– Знала, – тихо ответила Шелепнева. – Он работал у нас завхозом.

– Какие были у вас отношения?

– Мы дружили. Конечно, до моего замужества, – поспешно пояснила Шелепнева.

– А ваши письма к нему? Трудно поверить, что, живя в одном городе, вы переписывались.

– У нас с Федором была ссора. Вернее, разрыв... И я уезжала к родителям в Батайск... Вот тогда и возникла переписка с Поповым. Он хотел на мне жениться, по-настоящему... – Она умолкла. Но взгляд не опускала, смотрела напряженно, выжидательно. На ее загорелой длинной шее пульсировала жилка.

– Вы не согласились? – спросил Салтыков,

– Федор помешал. Он приехал в Батайск. И стоял на коленях... Я простила.

– Он знал о Попове?

– Ну и что? – запальчиво ответила Шелепнева. – Я не спрашивала, что у него с кем было. И не собиралась перед ним отчитываться...

Салтыков неодобрительно усмехнулся. И даже покачал головой:

– Отчитываться вам перед Глотовым или нет – это дело ваше. Личное... Мы же, работники уголовного розыска, должны помнить, что бывает, когда, казалось бы, сугубо личные дела приобретают общественную окраску. Особенно на почве ревности... И если вдруг Федор Максимович Глотов ревновал вас к Вадиму Зотиковичу Попову, то... Могло случиться то, что случилось...

– Нет! – Шелепнева испуганно повела рукой, словно отстраняясь от этой страшной мысли.

– Глотов проживает с вами на одной площади?

– Да, – сказала она едва слышно.

– Я выпишу ему повестку.

3

Каирова поселили в двадцать первом номере на втором этаже. Комната узкая. Возле лестницы. Кровать, стол, зеркало, рукомойник. Окно высокое. За окном – синие горы, зеленое ущелье. И река...

Шляпа, купленная в Армавире, хороша. Даже вчера, на духов день, когда центр города кишел народом, Каиров не увидел второй такой шляпы. Ужинал в шашлычной «Перепутье». Наверное, по случаю нерабочего дня там было полно посетителей. Однако владелец ее, Зураб Илларионович Лаидзе, услышав, что дядя Шалва шлет ему привет из Баку, обнял и расцеловал Каирова, на всякий случай пустил радостную слезу, чтобы никто не сомневался в его горячих чувствах к родному дяде и к друзьям родного дяди.

Он отвел гостя в маленький кабинет, вход в который, прикрытый тяжелой портьерой, находился прямо за чучелом медведя. Там, в кабинете, Зураб деловито спросил:

– Как устроились?

– Хорошо,

– Салтыков звонил, интересовался, приехали вы или нет. Что ему передать?

– Во сколько вы открываете шашлычную?

– В двенадцать.

– Встретимся здесь в половине первого.

– Все понял. Как Володя Боровицкий?

– Живой.

– Мы с ним в двадцать первом году в Белоруссии за бандой Прудникова гонялись. Ее из Польши перебросил контрреволюционный комитет «Народного союза защиты родины и свободы». Володя мне тогда жизнь спас. Братьями мы стали.

– Он рассказывал.

Зураб улыбнулся, спросил:

– Что будешь ужинать?

– Самое лучшее, – ответил Каиров.

– Все ясно без дальнейших объяснений.

На другой день, 14 июня, Каиров, как и было условлено, встретился в шашлычной «Перепутье» с начальником горугро Салтыковым.

– Боровицкий просил подготовить для вас список жильцов, которые были в гостинице в день убийства Попова, 28 мая, и живут по настоящее время. Таких жильцов осталось трое. – Салтыков передал Каирову лист бумаги.

На листе были напечатаны следующие фамилии:

1. Нахапетов Рафаил Оскарович, 1899 года рождения, прибыл из г. Майкопа. Заготовитель Агентства Всероссийского кожевенного синдиката. Комната 31.

2. Сменин Гавриил Алексеевич, 1880 года рождения, прибыл из г. Сочи. Врач – частная практика. Комната 33.

3. Кузнецов Александр Яковлевич, 1890 года рождения, прибыл из г. Москвы. Место работы: Совкино. Комната 38.

Салтыков сказал:

– Следует обратить внимание, что дежурный администратор Липова видела Нахапетова ночью на лестнице в гостинице за несколько минут до того, как обнаружила труп завхоза Попова. В понедельник 30 мая Нахапетов выехал из гостиницы и в субботу 4 июня поселился вновь. Мы запросили Сочи, Майкоп, Москву подтвердить данные на этих людей. Ответ пришел пока только из Сочи. Врач, занимающийся частной практикой, по фамилии Сменин, не зарегистрирован.

– Хорошо, – сказал Каиров, возвращая листок бумаги Салтыкову.

– Вы не возьмете?! – удивился тот.

– Я все запомнил... Просьба такая к вам: выясните, кому принадлежит светло-серый «роллс-ройс» и как он попал к владельцу.

– Отвечу сразу. В городе всего две частные машины. «Роллс-ройс» принадлежит Шатровой Виктории Германовне. Попал он к ней совершенно законным путем. Она купила машину у вдовы красного командира, который в свое время был награжден этой машиной за доблесть и мужество в борьбе с белогвардейцами. По профессии Шатрова художница. На паях владеет здесь художественной мастерской. Оформляет интерьеры, рекламу. Исправно платит налог с каждой силы самодвижущегося экипажа – 6 рублей за одну лошадиную силу, дважды в год.

– Сколько же в машине сил? – поинтересовался Каиров.

Салтыков ответил:

– Больше двадцати. Не знаю точно.

– При деньгах дама.

– Безусловно, – кивнул Салтыков. – Отец ее адвокат. Ведет гражданские дела нэпманов. Живут они вдвоем...

4

Кто-то вскрикнул. Пронзительно, отчаянно. Каиров вскочил, будто подброшенный. Пружины кровати надсадно скрипнули. Слабый свет угасающего дня вливался в комнату через незашторенное окно, густым лиловым цветом играл на стекле. Где-то звенел колокольчик, мелодично, перекатисто.

Каиров распахнул дверь в коридор. Девушка с длинными темными волосами перевела на него испуганный взгляд, открывая рот беззвучно, точно рыба.

– Что случилось? – хриплым, совершенно неузнаваемым голосом спросил Каиров.

– Там, там... – Девушка показывала пальцем на лестничную площадку.

– Что там? – на этот раз спокойнее спросил Каиров.

– Крыса.

Электричество в коридоре еще не было включено. Однако на лестничной площадке во всю стену поднималось окно, светлое и голубое, с темной изломанной линией гор понизу.

– Там нет крысы, – присмотревшись, сказал Каиров.

– Но она была, – убежденно ответила девушка.

– Значит, она испугалась! – весело пояснил Каиров. – Услышала ваш крик и убежала.

– А вдруг она прячется за дверью! – Девушка не двигалась, смотрела на Каирова почти умоляюще.

– Вам нужно пройти?

Она кивнула.

– Пойдемте. – Он протянул ей руку.

Она подала свою. Пальцы у нее были холодные.

Когда пересекли лестничную площадку, Каиров хотел остановиться, но девушка не выпустила его руки, посмотрела ласково.

– Меня зовут Валя, – сказала она.

Он тоже представился:

– Мирзо.

– Интересное имя, – сказала Валя, спускаясь по ступенькам.

– Вы знаете, какой человек носил его?

– Нет, – призналась она.

– Мой дедушка.

Из холла на них смотрел молодой мужчина с короткими усиками, одетый в темный костюм и белую рубашку, воротник которой подпирал галстук бабочка. Взгляд у мужчины был не злой, но и не добрый, скорее, холодный был взгляд и острый, как лезвие ножа.

– Рафик! – возбужденно сказала Валя, по-прежнему не выпуская руки Каирова. – Познакомься, это Мирзо. Он выручил меня из беды.

Рафик вздрогнул, досадливо поморщился. Громко спросил:

– Беды? Какой беды?

– На меня напала крыса! – Валя наконец отпустила Руку Каирова.

– Крыса? – Рафик вначале не уловил связи между бедой и крысой. Но когда понял суть дела, улыбнулся, стряхнул с глаз блеск металла. Сказал: – Моя сестра Роза тоже боится крыс.

– Каиров.

Рафик пожал протянутую руку:

– Нахапетов... Спасибо вам. Вы сегодня приехали?

– Вчера.

– Тогда у нас еще будет время распить бутылку натурального кахетинского вина фирмы «Иверия».

– Натуральное вино – это то, ради чего стоит жить.

– Вы торгуете винами? – спросил Рафик.

– Не только винами.

Нахапетов уважительно кивнул.

– Спасибо вам еще раз, – сказала Валя.

И они ушли.

Глядя им вслед, Каиров вспомнил:

«Нахапетов Рафаил Оскарович, 1899 года рождения, прибыл из города Майкопа. Заготовитель Агентства Всероссийского кожевенного синдиката. Комната 31».

В холле у окна на кресле лежал полосатый, похожий на матрац мешок, набитый вещами. Женщина, окруженная тремя детьми дошкольного возраста, громко договаривалась о номере с рябым администратором. Она хотела поселиться непременно на первом этаже, то и дело указывая рукой в сторону древнего старичка, который сидел возле мешка на камышовой циновке и, закрыв глаза, твердил:

– Аллах экпер! Аллах экпер!

Аллах, видимо, на самом деле был велик. Потому что рябой администратор бросил женщине ключи. И зажал уши руками.

Подождав, когда женщина, а за ней – и дети, ушла от конторки, Каиров спросил администратора:

– У вас в городе где-то есть художественная мастерская? Оформление интерьеров, реклама.

– На улице Кооперации, – быстро и угодливо ответил администратор. – Как раз напротив водопровода.

5

Улица встретила его прохладой. Первыми звездами. И запахами шашлыков. Где-то играла музыка, скорее всего на какой-нибудь открытой террасе, обвитой дикими розами, глициниями, плющом. Скрипели рессорами тарантасы, щелкали кнуты кучеров:

– Но-о! Мила-а-ая!

Каиров вначале увидел не водопроводную колонку, а «роллс-ройс». И решительно направился к мастерской. Для осуществления намеченного им плана необходим был транспорт. Каиров не собирался тащить ящик на себе. Конечно, проще договориться с извозчиком. Но разве «самодвижущийся экипаж» хуже телеги? Нет. А уж хозяйка экипажа, само собой разумеется, симпатичнее любого здешнего владельца конного транспорта.

...На двери висела табличка: «Открыто». Каиров легко толкнул дверь. Она пошла вовнутрь, распахиваясь светлой комнатой, обшитой деревом, с верстаком вдоль стены и мольбертом у окна, слева от входа. В центре комнаты стояла Виктория Шатрова в бриджах и оранжевой куртке спортивного покроя. Руки на бедрах, ноги на ширине плеч. Не обращая внимания на Каирова, она продолжала делать гимнастику, энергично поворачивая туловище то в одну, то в другую сторону.

– Мой покойный приятель полковник Ованесов говорил, что человек – это прежде всего система мышц. И что жизнь – это не карты и даже не женщины, а прежде всего – движение.

Каиров просто так, вспомнив совет Боровицкого, упомянул фамилию Ованесова. В конце концов, это очень распространенная фамилия.

– Что же помешало вашему приятелю дожить до ста лет?

Виктория прекратила делать гимнастику. Дышала она глубоко, но ровно. Лицо ее было свежим, розовым.

– Встреча, – ответил Каиров. И улыбнулся так, как обязан был улыбнуться мужчина кавказского происхождения женщине, которая ему нравится.

«Наверно, я переигрываю, – подумал он. – Так ли должен держать себя владелец чайной из города Баку. Может, наоборот, надо бы побольше занудливости и чванства. Все-таки ей предстоит на мне заработать. Я ей буду платить...»

Однако Виктория смотрела на него не как на заказчика. Это было ясно. И Каиров пояснил:

– Он встретился с кинжалом.

– Романтичная... но неприятная встреча, – иронически ответила она. Добавила: – Убереги нас, судьба, от этого.

– Убереги, – согласился он.

Она провела ладонью по волосам, изогнув при этом руку как-то особо женственно, словно это было движение из танца, продолжала смотреть на Каирова изучающе. И ему почему-то показалось, что ей доставляет удовольствие видеть его. Он даже засомневался, нужно ли выдумывать заказ для несуществующей чайной. Или просто сказать: я увидел вас и вот пришел.

– Чем могу быть полезна? – Это была обычная, заученная фраза. Но в голосе дрожали смешинки, позванивали колокольчики.

Он приподнял руку и вздохнул при этом, как бы выражая растерянность. Сказал:

– Можно мне прийти в другой раз?

– Почему же?

– Вообще-то, я приезжий.

– Это очевидно, – улыбнулась она.

Улыбка обнадежила Каирова. Свято веря в каждое слово, он говорил:

– Я, конечно, по делу. Но не только по одному делу...

– По двум, – подсказала Виктория. Она села на край стола и закинула нога за ногу.

– Вы правильно меня поняли... Я из Баку. У меня там чайная. И вместе с родственниками мы открываем ресторан. Я увидел, какие в вашем городе красивые рекламы... И увидел, какая красивая вы...

Виктория, продолжая улыбаться, покачала головой:

– Два дела нельзя делать одновременно. Давайте начнем с основного. Какую вы хотите рекламу?

– Основное как раз наоборот...

– Спасибо за комплимент. – Сейчас она говорила уже без улыбки.

Он понял, что нельзя зарываться. Сознательно изобразил на лице грусть и даже маленькую обиду. Подошел к стене и, обозначив рукой размеры будущей рекламы, сказал:

– Я хотел бы примерно так... «Шашлыки из карачаевского молочного барашка, сациви, сацебели и другие туземные и европейские кушанья и закуски, а также вина лучших фирм! Имеются обставленные уютные кабинеты. Играет симфонический оркестр. Все это можно получить во вновь открытом ресторане-погребе «Булонский лес».

– «Булонский лес»! – скептически усмехнулась Виктория. – В Баку? Может, лучше что-нибудь восточное.

– Восточное? – обиделся Каиров. «Булонский лес» казалось ему самым изысканным названием в мире.

– Конечно, – не уловила обиды Виктория. – Допустим, можно ваш ресторан назвать «Лампа Алладина». Заказать специальные лампы. Я сделаю эскиз. Понимаете, в ресторане-погребе – одни лампы. И никакого электричества.

– А как же симфонический оркестр? – спросил Каиров.

– Оркестр? – задумалась Виктория. – Оркестр... Свечи не пойдут... Можно разработать маленькие лампы с голубым стеклом. Подвесить их к потолку. И они будут над оркестром, как звезды... Я набросаю эскиз интерьера. Но для этого мне придется поехать с вами в Баку.

– Ради вашей поездки я готов отказаться от названия «Булонский лес».

– Вы молодец, – сказала Виктория. – Я поняла это сразу... Вы где остановились?

– В гостинице «Эльбрус».

При слове «Эльбрус» Виктория Шатрова, кажется, вздрогнула. А может, это всего лишь показалось Каирову...

Глава третья

1

Пар над ванной поднимался заметно, с запахом резким и тяжелым. Занавески на никелированных прутьях, разделявшие ванны в зале водолечебницы, светились зеленовато, потому что с улицы в оконные стекла, матовые и большие, било яркое солнце и стены, выложенные белым кафелем, отражали его.

Санитарка, некрасивая, с космами нерасчесанных волос, вылезающих из-под косынки, сказала Каирову:

– Смотри на песочные часы.

Он кивнул.

Санитарка задернула небрежно занавеску. И ушла. В щель Каиров видел угол подоконника, край батареи парового отопления.

Песок, цвета натурального кофе, сыпался беззвучно тонкой, похожей на иголку струйкой. Каиров погрузился в воду по шею, расслабился.

Вспомнились подробности сегодняшнего завтрака в буфете. Буфет при гостинице «Эльбрус» был более чем скромным. Стойка и два столика – оба приставленные к стене. Так что за каждым из них могло поместиться только три человека. Буфетчица, вежливая старушка с лицом профессиональной гувернантки, чинно и спокойно подавала кефир, чай, бутерброды. Сумму подсчитывала в уме. Не бросала на прилавок мелочь, а клала ее в тарелку с желтыми цветочками, чуть выщербленную по краю, клала аккуратно и даже несколько церемонно.

Когда Каиров расплатился, взял свой кофе и яйцо всмятку, он увидел, что за столиком, ближе к двери, сидит вчерашний старик, бормотавший «аллах экпер», шумная женщина, его родственница, и трое ребятишек: двое на одном стуле, а самый маленький – у женщины на коленях. За другим столиком допивал чай седоволосый мужчина, который, видимо, когда-то, надо полагать, был светским львом и сохранил отпечаток этого в чертах своего большого величавого лица.

Каиров спросил:

– Можно?

Седоволосый важно кивнул. И басом сказал:

– Прошу. – Он поднес к губам чашку, с наслаждением отхлебнул чай, прикрыв при этом глаза.

В это время в буфет вошел сухопарый мужчина. На нем были коричневый берет, коричневые брюки и оранжевая рубашка с закатанными рукавами. Через плечо переброшен ремень, на котором висела незачехленная кинокамера.

– Гавриил Алексеевич, пролетарский привет! – крикнул он с порога, обратив на себя внимание всех присутствующих в буфете, за исключением старика, продолжавшего невозмутимо смотреть в лепной потолок.

Седоволосый медленно и трудно повернул голову, словно шея у него была гипсовая, сказал:

– Доброе утро, Александр Яковлевич.

«Кузнецов Александр Яковлевич, – восстановил в памяти Каиров, – 1890 года рождения, прибыл из Москвы. Место работы: Совкино. Комната 38. Так, значит, с кинокамерой Кузнецов. Для своих лет мужчина основательно потасканный... Надо полагать, что «светский лев» – Сменин Гавриил Алексеевич, 1880 года рождения, прибыл из Сочи. Комната 33. Сочинской милицией частная практика не подтверждена».

– Есть ли у вас успехи, Александр Яковлевич? – спросил Сменин, когда Кузнецов поставил на стол свой завтрак и сел рядом.

– Жду пленку, – без особой горечи, даже с оттенком беззаботности, сказал Кузнецов, размазывая ножом масло по мягкой булке. – Еще двадцать шестого мая дал из Ростова телеграмму в Совкино. И как в бездну... А погода прекрасная...

– Здесь всегда прекрасная погода, – тоном, не допускающим возражений, заявил Сменин.

– У меня другая беда. С бешеными трудностями выпросил у Донснабторга на десять дней машину для съемок, а пленки все нет...

Сменин усмехнулся:

– Что Донснабторг? Организация... Здесь в городе есть одна очаровательная дама со своим собственным «роллс-ройсом». Прямо как в сказке. Могу познакомить.

Встрепенулся, заблестел глазами Кузнецов:

– Буду премного благодарен, Гавриил Алексеевич. Видел ее. Дважды видел. Проезжала она на своей машине, как амазонка на коне.

– Вот, вот... – удовлетворенно пробурчал Сменин.

Каиров сказал:

– Извините меня, пожалуйста. Но из ваших разговоров я понял, что вы живете здесь давно... Как мне лучше добраться до водолечебницы?

– Лучше всего на извозчике, – внимательно посмотрел на него Сменин, может быть, даже недовольный тем, что Каиров прервал разговор.

– Это на противоположном конце города, – добродушно пояснил Кузнецов.

– Спасибо, – ответил Каиров и встал из-за стола.

Выйдя из буфета, он некоторое время постоял у входной двери. Потом, увидев, что Кузнецов и Сменин покидают буфет, пересек холл и решительно направился под лестницу в коридор к черному ходу.

– Гражданин, вы куда? – почти с испугом спросила дежурный администратор Ксения Александровна Липова. После несчастья с Поповым она внимательно следила за этим коридором. – Гражданин...

– В чем дело? – спросил Каиров.

– Туда нельзя.

– Почему?

– Это служебный коридор, – пояснила Липова.

Очень недовольное лицо сделал Каиров:

– Мне сказали, что здесь можно погладить брюки.

– Вас ввели в заблуждение... Брюки можно погладить у портного Зальцмана. Это за углом, пятьдесят метров отсюда.

– Ну и гостиница! – возмутился Каиров. – У нас в Баку таких гостиниц не бывает...

– У нас хорошая гостиница, – возразила Липова. – Мы от треста «Кавотель» благодарность имеем...

– Благодарность! – пренебрежительно махнул рукой Каиров. – Денег нет у вашего треста удобства организовать...

– Как нет денег?! – обиделась Липова. – Наш основной капитал двести семьдесят тысяч рублей. У нас еще две гостиницы кроме «Эльбруса»... «Гранд-отель» и «Европа».

– «Европа», – скривился Каиров и повернул назад.

В холле громкий разговор с Липовой привлек внимание постояльцев. Кузнецов и Сменин находились среди них...

Песок продолжал струиться точно и беззвучно. В верхней половине часов его оставалось со спичечную головку.

«Итак, я знаю всех троих, – рассуждал Каиров. – Нахапетов, Сменин, Кузнецов. Но вся штука в том, что, вполне возможно, никто из них не имеет никакого отношения к убийству Попова. Дантист, если он существует, не обязательно должен жить в гостинице. Он может работать в коммунальном тресте, иметь доступ в любую из трех гостиниц. В тресте работает сорок шесть человек. Надо будет сказать Салтыкову, чтобы он занялся трестом. Убийство на почве ревности тоже исключать нельзя».

2

– О! Это вы! – Виктория чуть откинула голову назад и поправила волосы таким же грациозным жестом, что и вчера вечером.

Рабочий в фартуке – скорее всего, осетин – склонился над верстаком, остругивая доску. Стружки падали на пол неслышно, потому что рубанок, бегающий туда-сюда, повизгивал громко и тягуче.

– Я всю ночь думал о наших лампах, – сказал Каиров, протягивая Виктории розы. Их было три. И все белые.

– Спасибо, – ответила Виктория, принимая розы. – Это очень мило с вашей стороны.

Каиров засмущался.

Виктория поднялась из-за стола. И ушла в другую комнату, вход в которую прикрывала черно-красная портьера.

Рабочий продолжал стругать, не обращая на Каирова никакого внимания. Каирову ничего не оставалось делать, как повернуться к нему спиной. Смотреть в окно на светлую немощеную улицу, на чугунную водопроводную колонку, лужу вокруг нее и похожее на барак одноэтажное здание с вывеской: «Консервное производство, солка огурцов и разных маринадов. Г. К. Алоджава».

Виктория вернулась. Мокрыми пальцами она держала глиняный кувшин, в котором стояли розы.

– Сколько музыкантов будет в вашем симфоническом оркестре?

Ее вопрос застал Каирова врасплох.

– Человек шесть, – сказал он.

Она засмеялась:

– Какой же это оркестр?

– Живой. И даже очень хороший.

– Вы представляете, сколько музыкантов должно быть в настоящем симфоническом оркестре? – Она поставила цветы на стол.

– Много.

– Верно, – сказала Виктория. И осталась стоять рядом, на расстоянии протянутой руки.

«Ей, конечно, уже тридцать, – подумал Каиров. – Или около того. Смотрит она уверенно. Понимает, что неглупа и красива. Улыбка капризная. Впрочем, почему бы ей не позволять себе капризов».

– Дорогая Виктория, – сказал Каиров.

– Вы знаете, как меня зовут?! – удивилась она.

– Эту тайну знает весь город... Дорогая Виктория, я открою свой маленький секрет. Симфонический оркестр – это такая же реклама, как и карачаевский молочный барашек.

– О! Торговцы... После этого ходи к вам на шашлыки!

– Именно ужин в шашлычной я хотел предложить на сегодняшний вечер. Мы могли бы уточнить форму ламп и состав симфонического оркестра.

– Как вас зовут?

– Мирзо Иванович. Можно просто Мирзо...

– Мирзо Иванович лучше. – Она смотрела на него с улыбкой. Но улыбка эта еще не означала согласия на ужин. И Каиров понимал, она оценивает его внимательно и придирчиво, как могла бы оценивать шубу в магазине женской одежды.

Вздохнув, она тихо сказала, чуть сощурив глаза:

– Не очень вы похожи на владельца чайной и ресторана-погреба «Булонский лес». Но это даже интересно...

Каиров помимо воли бросил взгляд в сторону рабочего, стругавшего доску. Виктория заметила:

– Он не понимает по-русски.

– На кого же я похож? – Теперь он тоже смотрел на нее пристально и говорил тихо.

– У нас будет время это выяснить... – заверила она. – В восемь вечера приезжайте за мной на Луначарскую улицу, шесть. Возьмите кучера. После шашлычной за руль я не сажусь... И последнее, не надевайте эту дурацкую шляпу. Офицерскую выправку шляпой не скроешь.

– Я и не скрываю, – обиделся Каиров. – За свое антипролетарское прошлое я отсидел срок от звонка до звонка. И сегодня перед новой властью чист.

Она будто не слышала его слов. В мастерскую вошли две женщины, очень похожие друг на друга. Вполне возможно, сестры. Виктория раскрыла объятия:

– Руфина! Сарочка!

– До свидания, – сказал Каиров.

– До встречи, – подчеркнула Виктория.

3

Уголовное дело, возбужденное городским прокурором по поводу убийства завхоза гостиницы «Эльбрус» Попова Вадима Зотиковича, висело на Салтыкове тяжелым грузом.

Прокурор, интеллигентный и старый, поучал его сегодня:

– Вторая стадия уголовного процесса – предварительное расследование – должна представлять мини-энциклопедию преступления. От «а» до «я». Все фактические обстоятельства, все необходимые доказательства, которые неизбежно потребуются при судебном разбирательстве, должны быть выявлены именно во второй стадии.

– Я об этом догадываюсь, – хмуро сказал Салтыков.

– Этого мало, уважаемый товарищ. О мастерстве в конечном счете говорит результат.

– Вы же знаете, одновременно этим делом занимается и Донугро.

– Не нам учить, как говорится, товарищей из края... Но мне помнится, еще до их приезда вы высказывали интересную версию...

– Убийство на почве ревности.

– Вот, вот... Скептическое отношение к первой версии в наших сферах стало чуть ли ни хорошим тоном... А между прочим, в истории криминалистики ой сколько примеров, когда первая версия являлась и единственно правильной... В здешних же краях народ темпераментный, горячий. Когда же речь идет о вопросах чести, тем более женской чести... Тут и кулак, и нож могут пойти в ход в самый неожиданный момент...

– Судя по всему, Попов был убит кастетом.

– Экспертам виднее... Во всяком случае, если бы это было запланированное убийство, тело бы пришлось искать долго и, возможно, безрезультатно...

– Может быть, и так, – мрачно согласился Салтыков.

– Ищите женщину. – Прокурор сделал жест рукой, точно приглашая к танцу.

...Вернувшись от прокурора, Салтыков по заданию Каирова позвонил в Ростов и попросил выяснить: отправлялась ли 26 мая телеграмма в Совкино гражданином Кузнецовым?

Потом он пригласил к себе ожидавшего в коридоре Глотова Федора Максимовича.

Лицо у Глотова было треугольным. Широкое во лбу, оно точкой сходилось на подбородке. Нижняя губа чуть отвисла, придавая лицу выражение удивления и легкого испуга. Однако глаза из-под мохнатых бровей смотрели нагловато, недоверчиво.

Задавая первые традиционные вопросы, Салтыков обратил внимание, что Глотов моложе Шелепневой. Она была с 1904 года рождения, он – с 1906-го. Салтыкову показалось это верхом безнравственности. Его начал раздражать даже голос допрашиваемого.

– Вы были знакомы с Поповым Вадимом Зотиковичем? – спросил Салтыков в упор.

Глотов, разумеется, ожидал этого вопроса. Ответил не задумываясь:

– Да-да... Я был знаком с ним. Не любил его. В ночь под Новый год поставил ему фонарь под глазом.