Текст книги "Ожидание шторма"

Автор книги: Юрий Авдеенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 33 страниц)

Глава четвертая

1

Тридцать восемь – сама по себе, конечно, небольшая цифра. Но если к ней прибавить слово «лет», тогда наверняка получится половина жизни, а может быть, и больше. Это уж как повезет!

Каиров верил в свое везение. Верил спокойно, рассудительно, с достоинством смелого, опытного человека, повидавшего на своем веку всякого – и хорошего, и плохого, – знающего цену риску, уверенности, бесстрашию. В его биографии не было ничего исключительного. Скорее, наоборот, она была характерной для многих людей того поколения. 1899 год – ученик сапожника в городе Баку, 1903 год – юнга на шхуне «Вознесение», 1917 год – большевик-красногвардеец, 1920 год – служба в разведотделе 9-й армии, 1921 год – старший следователь военного трибунала Туркестанского фронта... Была и другая работа. В Донугро он приехал после специальных юридических курсов.

На курсах лекции читали серьезные специалисты, приезжали руководители кабинетов судебной экспертизы из Харькова, Киева, Одессы. Практические занятия, преподанные самой жизнью, оснащались теорией, как шхуна парусами, крепкими, надежными, потому что плавание могло оказаться штормовым и дальним.

Безусловно, знания, полученные на лекциях, были важными и ценными. Оставалось лишь правильно применять их на практике.

Тогда в Ростове они с Боровицким решили, что Каиров поедет в Северокавказск под своей фамилией. Биографическая легенда такова: в прошлом белый офицер, служил в Добровольческой армии; воевал против красных; после гражданской войны отбывал наказание; сейчас живет в Баку, вместе с родственниками держит чайную. Сюда приехал лечиться. Принимать минеральные ванны, дышать горным воздухом. В административном отделе, тем более в местном угро не должен появляться. Связь держать через шашлычную «Перепутье».

Каиров сказал:

– Мне нужно дней пять. Если за эти дни убийца на меня не выйдет, пусть эти дни пойдут в счет моего отпуска.

2

Известие о том, что Виктория является вдовой есаула Кратова, не внесло в дело ничего обнадеживающего. По сведениям Салтыкова, она вернулась в Северокавказск в двадцать втором году. Чистой наивностью было предполагать, что, знай о тайнике, она бы пять лет выбирала момент для завладения им.

Можно предположить другое: Виктория была знакома с Дантистом. Твердой уверенности в этом нет. Но предположить можно. И вдруг Дантист появляется здесь, в городе. «Роллс-ройс» в городе один. Дантист вполне может увидеть и узнать Викторию. Однако это совсем не означает, что она тоже может увидеть Дантиста, если он этого не захочет. В курортный сезон здесь больше ста тысяч жителей.

Итак, если Дантист не подделает встречи с Викторией, то в его силах это осуществить.

Однако следует продумать и другой вариант. Дантист встречает Викторию. Они узнают друг друга. Как поведет себя Дантист? Откроет ей цель приезда? Или, наоборот, попытается выведать: известно ли Виктории что-нибудь о тайнике?

Если не откроет истинной цели, то Виктория опять в стороне. Но...

Допустим, откроет.

Для чего? Ему нужна ее помощь? В чем? В транспорте? Но чемодан очень просто положить в коляску, не открываясь кучеру.

Есть и еще один вариант.

Дантист – чистая условность. Тот, настоящий Дантист (предположительно Разумовский), мог по какой-либо причине поведать кому-нибудь тайну старой кладовки, как это сделал есаул Кратов. Тогда нынешний Дантист и Виктория могут не знать друг друга и потому не вступить в контакт.

Нет, естественно, возможен случайный контакт мужчины и женщины. Впрочем, стоп! Разумовский мог открыть тайну не обязательно мужчине. Забавно, Дантист может оказаться женщиной.

Боровицкий в Ростове говорил:

– Задержание убийцы завхоза в данном случае не только факт справедливости, возмездия... Здесь есть еще один любопытный момент. В похищении участвовали офицеры: поручик Шавло, есаул Кратов, полковник Ованесов... Возможно, за ними стояла или стоит организация... Сам знаешь, сколько их было!.. И «Союз возрождения», и «Национальный центр», и «Союз защиты родины и свободы»... Мы должны сделать все, чтобы с этим разобраться. Похитить такие ценности в одиночку, без серьезной поддержки невозможно.

– Тогда почему об этом забыли? – спросил Каиров.

– Я не Шерлок Холмс... Но одно предположение у меня есть. Ящик с ценностями мог составлять неприкосновенный фонд какой-то офицерской организации. Поскольку единства в белом движении не было, такая секретная организация могла существовать уже тогда. В Северокавказске я узнал, что в девятнадцатом году примерно около двух недель в гостинице «Эльбрус», бывшем «Гусачке», располагался штаб казачьей дивизии. Видимо, тогда и был устроен тайник. Естественно, вся организация об этом знать не могла. И вот один из знавших, скорее всего, Дантист, стал убирать остальных, посвященных в тайну. Он ликвидировал Ованесова, Кратова, денщика Василия, может, еще кого-то... Но Дантист не знал, что содержимое ящика подменено...

Конечно, в предположениях Боровицкого не было ничего фантастического. Но и твердого, проверенного тоже ничего не было.

...В магазине около рынка Каиров купил большой чемодан, а в скобяной лавке – тяжелый лом. Положил лом в чемодан. И принес в гостиницу. Невдалеке от гостиницы повстречал Сменина и Кузнецова. Сказал им:

– Здравствуйте.

Они ответили. С удивлением посмотрели на огромный некрасивый чемодан.

3

Салтыков был обескуражен. Смотрел на Андрея Зотиковича Попова немигающими глазами без обычной цепкости, растерянно, облизывая пересохшие губы. Перед ним на столе лежали бронзовый кастет и листок из школьной тетрадки в косую линейку, исписанный крупно, торопливо.

Андрей Зотикович Попов сидел красный, вспотевший. Дышал часто. Наверное, от быстрой ходьбы. Взгляд его был помечен испугом и даже мольбой о защите и помощи.

– Вы-то чего так боитесь? – спросил наконец Салтыков.

– Я – нет... – неуверенно запротестовал Андрей Зотикович. – Лично я не боюсь. Но все это неприятно. И, я бы даже сказал, жутко.

– Жутко, – согласился Салтыков. Попросил: – Повторите, пожалуйста, где вы все это нашли. Где и когда?

– Я же говорил... Полчаса назад, – он вынул из нагрудного кармана золотые часы, – на крыльце перед собственной дверью. Открываю дверь. Смотрю: лежит газета, а в нее что-то завернуто. Мне газету «Северокавказская правда» всегда в почтовый ящик кладут. А тут она на полу, под ногами. Я взял. Чувствую – тяжесть. Развернул, А там, как сами видите, кастет и письмо.

– Вы кому-нибудь показывали свою находку?

– Что вы?! Я прямо бегом к вам. Даже извозчика искать не стал. Сразу к вам...

– Правильно поступили, – сказал Салтыков. – Я вас попрошу об этом случае пока никому ничего не рассказывать.

– Я понимаю. – Андрей Зотикович вытер платком вспотевший лоб: – Вы его поймаете?

– Не сомневайтесь.

После ухода Попова Салтыков позвонил в Компом и попросил к телефону Глотова Федора Максимовича. Ответили, что его нет на работе. На вопрос: «И давно?», поколебавшись, объяснили: «Второй день». Тогда Салтыков выяснил номер телефона начальника отдела кадров и договорился о встрече. Через двадцать минут он был в Компоме. Смотрел личное дело Глотова.

В час дня встретился с Каировым в шашлычной Лаидзе.

Каиров подбросил на ладони кастет, потом внимательно прочитал письмо.

«Андрей Зотикович!

Я знаю, что вы не очень любили своего брата Вадима. Тем не менее родная кровь – всегда родная кровь. Поэтому, прежде чем исчезнуть, я хочу признаться вам, что убил вашего брата Вадима по причине ревности, из-за любви к Татьяне Шелепневой, с которой ваш брат имел связь долгое время. Убил вот этим самым кастетом, что будет приложен к письму. Меня уже вызывали в уголовный розыск. Второго вызова я ждать не намерен. Поэтому покидаю Северокавказск и края эти навсегда. Россия, она большая.

Ф е д о р  Г л о т о в».

– Почерк его? – спросил Каиров.

– Похож, – сказал Салтыков, протягивая Каирову лист бумаги. – Я изъял из личного дела Глотова автобиографию.

Каиров присвистнул, прочитав документ:

– На экспертизу! У Глотова начальное образование. В автобиографии семь ошибок. В письме – ни одной.

– Здесь слова простые, – заметил Салтыков.

– А слог? Тем не менее... Я хочу признаться... Имел связь. После начальной школы так не пишут.

– Идентификацию почерка можно сделать только в Ростове. На это уйдет не меньше недели.

– Я позвоню Боровицкому. Попрошу ускорить... Вызовите Шелепневу. Поговорите с ней тщательно. Если Глотов убил из-за нее человека, он не мог бы расстаться с ней просто так. Исчезнуть... Это надо сделать сегодня. По крайней мере завтра... Там, в протоколе, фигурирует старушка, которая убирала в доме братьев.

– Такмазян?

– Да, Такмазян. Побеседуйте с ней. Старые люди, они наблюдательные.

4

Старушка двигалась и говорила с бойкостью подростка. Махала руками, вскакивала со стула. Салтыкову уже несколько раз приходилось просить ее сесть и говорить тише.

Это была та самая Такмазян, о которой напомнил Салтыкову Каиров. Она жила рядом с домом убитого завхоза. Имела ключи от дома, потому что по понедельникам и четвергам производила в комнатах уборку, за что получала десять рублей в месяц.

– Зотикович называл меня тетя Айша. Тетя Айша, на тебе конфет! На тебе ключи!.. Тетя Айша, вот билет в кино. А зачем мне кино, я его боюсь... Хороший был человек Вадим Зотикович... А вот брат его Андрей – свинья. Грязный, все тряпки в проявителе... Доброго слова не скажет. Нос кверху... Плохой человек!

– Айша Давыдовна! – Старушка обтирала губы платком, и Салтыкову наконец удалось задать вопрос: – Какие отношения были между братьями?

– Отношения? Были отношения. Один брат, второй брат...

– Я спрашиваю, какие были отношения? Хорошие, плохие?

– Плохие, плохие! – зачастила старушка. – Совсем плохие. Ругались братья. Убить грозили.

– Кто грозил? – насторожился Салтыков.

– Вадим Зотикович грозил. И Андрей грозил. Убью, зарежу. Голову оторву.

– Часто такое случалось?

– Вечером случалось. Вечером...

– Каждый вечер?

– Каждый вечер, каждый вечер, – убежденно говорила старушка. – И утром тоже случалось, и днем случалось... Всегда случалось. Со стол ростом были, уже дрались.

– Понятно. Спасибо.

– Что «спасибо»? У меня три внука. Только ходить научились, уже дерутся.

– Да-да! – улыбнулся Салтыков. – Айша Давыдовна, еще один вопрос.

– Спрашивай сколько хочешь. На все отвечу, – заверила старушка, моргая черными мохнатыми ресницами.

– Последнее время перед убийством не встречались вам в доме Попова какие-нибудь незнакомые люди?

– Был, был, был... Зотиковича, значит, в субботу убили... А перед этим, в четверг, пришла я убираться и слышала из комнаты Андрея, как Зотикович у себя с мужчиной разговаривает. А потом они вышли. Я на террасе была. Оба вышли. Мужчина нестарый. Может, черкес, может, осетин. Худой. С золотым зубом.

– Где зуб? – поспешно спросил Салтыков.

– Во рту. Во рту...

Салтыков поморщился:

– Я не об этом. Вверху, внизу... Справа, слева.

Старушка задумалась:

– Не помню.

– О чем разговор был?

– Я не прислушивалась... Подметала я. Кажется, мужчина о чем-то просил. А Зотикович громко ответил, что это дорого будет стоить. Большие деньги потребуются...

– На террасе они ничего не говорили?

– Нет. Худой сказал мне: «Здравствуйте». А Зотикович: «Тетя Айша, я пошел».

5

Салтыков заболел. Его скрутило в рабочем кабинете. Врач со «скорой помощи», хорошо знавшая начальника уголовного розыска, определила диагноз – обострение язвенной болезни – и сказала, что непременно нужна госпитализация. Салтыков, конечно, отказался ложиться в больницу. Смотрел мутно, упрямо повторял:

– Все пройдет... Я знаю лучше.

Врач была седая. С сухими длинными пальцами. Говорила старательно, щелкая вставными зубами, как ножницами:

– Так нельзя, товарищ Сал-тыков. Вы человек госу-дар-ственный.

– Сам знаю, какой я! – не очень вежливо отвечал Салтыков. – Мне полежать надо часок... Часок, и все!

– Беречь здоровье на-до. Вы не мальчик.

– Знаю, знаю, – морщился Салтыков.

Недовольно повертев головой и пожав плечами, врач уступила.

...Салтыкова привезли домой на служебной машине. В тот же день его навестил Каиров.

Начальник угро сидел на кровати, в черных сатиновых трусах и морской тельняшке, прикрыв ноги ватным лоскутным одеялом. Со спинки стула свешивались пиджак и брюки. Солнце, попадавшее в окно, блестело на маленькой бляхе ремня, сделанной в форме сердца.

– Я утром буду как штык, Мирзо Иванович. Слово твердое. Я эту Шелепневу к девяти пятнадцати вызвал... Я к ней подход найду. Она от меня ничего не скроет.

– Хорошо, хорошо, – сказал Каиров. – О Шелепневой сейчас не думай. Тебе, товарищ Салтыков, надо подлечиться. Основательно. А значит, подумать нужно о своем здоровье. Шелепневу в крайнем случае я возьму на себя. И вообще, в письмо Глотова не верю. Не написал ли его сам Андрей Зотикович Попов?!

– Попов?

Каиров развел руками:

– Нет, я не утверждаю. Я думаю так... Допустим, Глотов убил Вадима Попова. Зачем ему признаваться в преступлении брату убитого? Зачем оставлять серьезную улику? Проще уехать скрытно. Ищи ветер в поле.

– Нужно ждать заключение специалистов-графологов, – подтянув одеяло, сказал Салтыков. – Вдруг Глотов псих. От психа можно ожидать любых поступков.

– Кстати, нужно выяснить, не состоит ли он на учете у психиатров, – напомнил Каиров. После паузы сказал: – Если письмо поддельное, то и ребенку ясно, только убийца заинтересован в том, чтобы подставить следствию Глотова.

– Верно, – кивнул Салтыков, однако тут же заметил: – С другой стороны, неужели убийца настолько глуп, что не способен рассуждать так же, как и мы.

– Нет. Он не глуп. Он понимает, что,такая версия придет нам в голову. Но ведь версию надо проверять. А на проверку необходимо время. Значит, он хочет выиграть время. Сколько?

Салтыков потер подбородок, на котором проступала рыжая щетина, подался вперед так, что панцирная сетка под ним скрипнула. Сказал:

– Надо усилить наблюдение в гостинице.

– С этим тоже надо быть крайне осторожными. А вдруг он почувствует, что наблюдение есть. Как быть тогда?

6

Фотография А. З. Попова находилась у входа на рынок. Это была фанерная будка, втиснутая между палаткой и приемным пунктом вторсырья, возле которого запряженный в повозку ослик равнодушно жевал сено. Слабый ветер лениво раскачивал картонный щит, свисавший с дерева. На картоне в несколько рядов были наклеены фотокарточки, некоторые из них приковывали внимание голубым небом и зелеными деревьями, небрежно раскрашенными кисточкой.

Фотограф Попов, в бурой фланелевой рубашке с засученными рукавами, сидел у входа на табурете, разбирал длинный деревянный штатив с потемневшими латунными зажимами.

– День добрый, – сказал Каиров.

Попов поднял глаза, посмотрел на Каирова оценивающе, сказал:

– Портрет, документ? Шесть на девять, девять на двенадцать? Или прикажете три на четыре?

– Когда будут готовы? – спросил Каиров.

– Через два часа. – Попов поднялся, прислонил штатив к стене. Вынул из кармана золотые часы на толстой золотой цепочке. Уточнил: – Можно через полтора.

– Нет, – ответил Каиров. – Через полтора мне не нужно. Я приду за карточками завтра утром.

– Как прикажете. Можно и завтра утром.

– Квитанция будет?

Попов изумленно развел руками:

– Предписание финорганов – для нас закон.

– В таком случае надо сфотографироваться.

Попов распахнул перед ним дверь:

– Рекомендую формат девять на двенадцать. Английская бумага «бромпортрет».

– Ладно, – согласился Каиров, – пусть будет английская. Кутить так кутить.

...После процедуры фотографирования Попов выписал Каирову квитанцию. Мирзо Иванович внимательно прочитал ее и спрятал в карман.

На следующее утро Каиров зря ожидал, когда откроется фотография Попова. Если верить объявлению о часах работы, она должна была открыться в восемь. Однако и в девять часов, и в десять на дверях висел замок.

В половине одиннадцатого выяснилось, что Андрей Зотикович Попов повесился у себя дома в платяном шкафу, не оставив ни письма, ни записки...

Часом раньше уборщица, подметавшая в гостинице «Эльбрус» за лестницей возле черного хода, обратила внимание на остатки мусора в виде сухой глины и ржавчины, словно нарочно высыпанных возле стены. Будучи женщиной сварливой и раздражительной, она в грубой форме выразила свое неудовольствие дежурному администратору Липовой.

Сотрудник уголовного розыска, присутствующий в холле гостиницы, слышал этот разговор. Он немедленно позвонил Салтыкову. Однако начальника угро на месте не оказалось.

Телефонный разговор с Салтыковым состоялся только в три часа дня. Салтыков спросил, цела ли кладка. Кладка была цела. Ответ сотрудника успокоил Салтыкова. И он не придал факту должного значения.

7

Конный экипаж остановился возле шашлычной «Перепутье». Каиров легко спрыгнул на мостовую. Бросил взгляд на двух молодых парней в одинаковых клетчатых костюмах и двух хихикающих девиц, на мороженщика, катившего перед собой фиолетовую повозку. Посмотрел на далекий пик горы, чуть размытый в угасающем небе, и вошел в шашлычную.

Зураб Лаидзе встретил гостя улыбкой, с которой встречал всех дорогих гостей. Провел в отдельный кабинет за чучелом медведя. Громко сказал:

– Дорогой Мирзо, вот меню! Выбирай что хочешь. Все экстра-класс.

В меню была вложена запись сегодняшнего разговора Салтыкова с Шелепневой.

На первой странице красным карандашом был отчеркнут следующий текст:

«О т в е т: Нет, мы с Федором не ссорились. Он никуда не собирался уезжать. Ему нравился этот город. Накануне мы отнесли в пошивочную мастерскую пальто Федора, чтобы перелицевать. Утром, как обычно, вместе пошли на работу. Он просил сделать на ужин вареников с вишнями. Больше я его не видела».

На третьей странице были выделены такие строчки:

«О т в е т: Я, конечно, не знаю о всех знакомствах Федора. На работе он мог встречаться с разными людьми. К нам же в дом никто не приходил. Правда, был один случай. Федор вернулся домой обеспокоенный: к нему возле почты подошел какой-то человек, пожаловался на близорукость и попросил подписать адрес на конверте. Федор зашел с ним на почту. Что-то насторожило его в этом человеке. А что – не знаю.

В о п р о с: Когда это было?

О т в е т: Дня три или четыре назад. Точно не помню.

В о п р о с: По какому адресу направлялось письмо?

О т в е т: В Ростов. Про адрес Федор не говорил.

В о п р о с: Как выглядел этот человек?

О т в е т: Интеллигентно».

8

МЕДИЦИНСКОЕ ЗАКЛЮЧЕНИЕ

о смерти Попова Андрея Зотиковича

Смерть наступила в результате удушения между двумя и тремя часами ночи 21 июня 1927 года. Следы прижизненного происхождения, имеющиеся в районе грудной клетки и голени ног, свидетельствуют о том, что А. З. Попов был привязан веревкой к кровати и подвергнут пыткам путем введения иголок под ногти правой и левой кистей, прижиганием правой и левой пяток.

Удушение, видимо, подушкой или другим мягким предметом произведено, когда А. З. Попов находился в горизонтальном положении. Изучение расположения и характер трупных пятен, нарушение трупного окоченения позволяют сделать вывод, что труп был перемещен и подвешен.

В организме обнаружено наличие алкоголя, достаточное для средней степени опьянения.

9

– Ну, механики, думайте, – сказал Каиров.

Была глубокая ночь, тишина. Сотрудники уголовного, розыска стояли под лестницей со свечами в руках. Желтый неяркий свет покачивался, как на воде. По краю кирпичной кладки, оштукатуренной несколько лет назад, сверху вниз чернела трещина, прямая и узкая, будто разрезанная ножом.

– Теперь ясно, за что убили завхоза Попова. – Каиров повернулся к Салтыкову: – Стенка раздвижная. И Попов знал секрет.

Один из сотрудников с черными стриженными «под бокс» волосами, сказал:

– Механизм поворота может быть вмонтирован только в лестницу. Больше его нигде не спрячешь.

Он поднял свечу, свободной рукой коснулся едва выглядывающего из бетонного пролета болта. Осторожно потянул на себя. Болт не двигался.

– Попробуй развернуть, – посоветовал Салтыков. Совет оказался дельным. Болт легко подался в правую сторону, потом вниз. И, по мере того как болт выходил из бетона, кирпичная кладка разворачивалась, поскуливая, точно щенок.

На лице Каирова появилось выражение грустной иронии, когда он увидел ящик со сдвинутой набок крышкой, обрывки бумаги и ржавый утюг. Даже при свете свечей легко было догадаться, что стена разбиралась со стороны столярной мастерской и недавно была заделана.

– Прошляпили, – уныло признался Салтыков.

– Надо поискать отпечатки пальцев, – напомнил Каиров и пошел в холл.

Администратор Липова находилась за конторкой, где стояли телефон и керосиновая лампа. Каиров спросил:

– Скажите, а столяр ваш до сих пор болен?

– Да. Но поправляется. Из больницы выписали.

– Как его фамилия?

– Пантелеев.

– В последние дни никто не интересовался его адресом?

Липова вздрогнула:

– Сегодня спрашивали. Что-то около двенадцати дня.

– Кто?

– По телефону. Голос мужской.

– Вы дали адрес?

Липова кивнула:

– Улица Станичная, шесть.

Зазвонил телефон. Липова сняла трубку:

– Гостиница. Одну минутку. – Она опустила трубку. Сказала почему-то шепотом: – Товарища Салтыкова.

Салтыков пришел быстро. Дежурный по городскому управлению милиции прочитал ему телефонограмму из Ростова. Речь шла об идентификации почерка Глотова:

«Результаты анализа частных признаков почерка автобиографии и письма, а также анализ индивидуальной совокупности признаков позволили прийти к конкретному выводу, что автобиография и письмо написаны разными людьми. Совпадение некоторых признаков почерка в письме и автобиографии может быть отнесено за счет умышленной вариационности почерка или обусловлено случайным сходством».

– Этого и следовало ожидать, – негромко сказал Каиров. – Пошли человека на Станичную, шесть. Нужно проверить, жив ли столяр Пантелеев. И понаблюдать за его домом.

– Прямо сейчас? – кисло спросил Салтыков.

– Да, – кивнул Каиров. – Не исключено, что мы уже опоздали.

10

Было тепло, но дождь лил холодный. Кисти рук хотелось спрятать в карманы, уткнуться лицом во что-нибудь сухое, мягкое. Мутный ручей, извиваясь и пенясь, бежал вниз по левой стороне улицы, лизал край тротуара.

Каиров увидел слово «Кассы» и только потом название кинотеатра по верху вытянутого, похожего на сарай здания: «Совкино№ 2».

Где-то должна была находиться афиша. Однако дожди лил такой частый, что дальний край кинотеатра расплывался, как в тумане. Помещение перед кассами, достаточно просторное, оказалось заполненным людьми, нашедшими здесь, подобно Каирову, убежище от дождя. Люди разговаривали, многие курили.

За открытой дверью серо пузырилась дождем улица. Раскатисто ухал гром. Иногда проезжали извозчики. К сожалению, с пассажирами. Свободного – ни одного.

Дождь застал Каирова на улице Кооперации, возле художественной мастерской, что напротив водопроводной колонки. Еще издалека, только выйдя на эту улицу, Каиров увидел, что «роллс-ройса» у мастерской нет. Он, конечно, понял: Виктория отсутствует. Но, возможно, в мастерской есть кто-то другой, кто сможет ответить, когда вернется Шатрова или где можно ее найти. Нет. В окне мастерской белела табличка с надписью: «Закрыто». Каиров несколько раз дернул ручку двери. Безрезультатно. Дверь не поддавалась.

Вот тут-то и полил дождь. Наотмашь. Как ударил...

«Та-та-та-та...» Грохот грома – будто перекаты канонады. Эхо между горами долгое-долгое.

– Я горы люблю. Кавказ люблю, – сказал сегодня Нахапетов. – Мне без Кавказа будет трудно.

Салтыков утром сообщил, что Майкоп наконец подтвердил личность Нахапетова. 28 лет. Заготовитель Агентства Всероссийского кожевенного синдиката. Проживает в городе Майкопе, по улице Ленина... Все сходится.

У Нахапетова свои проблемы. Много планов. Валя – девушка, с которой он здесь, – чья-то невеста. С трудом она убежала от жениха. Нахапетов несколько дней ожидал ее. Потом уезжал в Майкоп, чтобы поддержать девушку, убедить... По суровым горным обычаям, у них могут возникнуть серьезные неприятности. Очень серьезные... Нельзя им в Майкоп возвращаться. Вначале Нахапетов хотел в Северокавказске остаться. Мастерскую модельной обуви открыть. Завхоз Попов, который все ходы и выходы знал, обещал помочь ему. Но говорил, что это будет дорого стоить. Нахапетову деньги обещал дядя. Однако гораздо меньше, чем нужно было для мастерской... Несчастье с Поповым помешало довести дело до конца. К тому же дядя сказал, что Северокавказск очень близко от Майкопа. И тогда Нахапетов подумал о Баку.

Каиров спросил:

– Откуда вы узнали, что я из Баку?

– От ваших друзей.

– Каких?

– Тех, с которыми вы были в ресторане «Эльдорадо».

– Понятно, – сказал Каиров. И посоветовал: – Рафаил Оскарович, Баку тоже близко. На вашем месте я бы уехал куда-нибудь в Донбасс или на Волгу... Или в Москву.

Вот тогда Нахапетов и сказал о своей любви к горам. Каиров покачал головой:

– Я думаю, что Валю вы любите больше, чем горы. Это тот случай, когда выбирать не приходится.

– Вы правы, Мирзо Иванович, – сказал Нахапетов. – Я последую вашему совету. Как только я увидел вас, сразу поверил, что встреча с вами принесет мне удачу.

– Я буду рад...

Каиров произносил эти слова, а сам думал о плотнике Пантелееве, которого вновь увезли в больницу и Дантист не успел навестить его. В доме столяра оставили сотрудника. По версии, выстроенной Каировым, Дантист непременно должен прийти на Станичную, шесть.

Версия проста.

Дантист не собирается долго задерживаться в городе. Для изъятия ящика или его содержимого ему необходимо несколько дней. Четыре-пять. Но твердых, надежных. Для этой цели он убирает Глотова и подбрасывает фальшивое письмо фотографу Попову. Дантист не сомневается, что фотограф сообщит о письме в угрозыск и расследование дела на какой-то срок пойдет по ложному пути.

Однако, вскрыв тайник, он видит перед собой ящик, набитый хламом, испытывает чувство растерянности. Он замечает, что тайник вскрывали со стороны столярной мастерской. Кто это мог сделать? Первый ответ – завхоз Попов, который много лет работал здесь, занимался ремонтом здания. Но завхоз мертв. Однако у него есть родной брат. У братьев могло не быть секретов. Тем более у фотографа Попова золотые карманные часы явно старинной работы. Не из ящика ли они? Вот почему фотографа Попова, прежде чем задушить, пытали.

«Кто еще мог вскрыть?» – думает Дантист. И второй ответ напрашивается сам собой: столяр Пантелеев. Значит, Дантист будет ожидать, когда Пантелеев вернется домой, потому что пытать человека в городской больнице невозможно.

11

Через час дождь утих. Небо по-прежнему было обложено тучами. Все тонуло в сумраке, наметанном серо, густо. Пахло мокрой глиной, корой, печными трубами, потому что печи стояли чуть ли не в каждом дворе под навесами, мазанные и выбеленные, с кастрюлями и сковородками на конфорках. То тут, то там слышался стук топора, треск поленьев, собачий лай, людской говор. Лишь, двор Шатровых поражал воображение мрачной тишиной: и темным домом с закрытыми ставнями. Дом смотрелся неприветливо и заброшенно, словно в нем уже давно не жили.

Каиров подошел к калитке. Она оказалась запертой на внутренний замок. Мокрые доски давили толщиной, массивностью. В левом верхнем углу калитки чернела прорезь и просматривалось облезшее слово «почта».

Дождь теперь падал редкими одинокими каплями. Каиров вынул блокнот. Написал: «Виктория Германовна! Мне нужно срочно поговорить с вами по очень важному делу. Весь вечер я буду ожидать вас у себя в гостинице. Мирзо».

Он просунул записку в прорезь. Посмотрел по сторонам. Улица была пустынна. Однако у Каирова возникло ощущение, что кто-то наблюдает за ним. Дорога, как и вчера вечером, изгибалась по краю обрыва круто, длинно. Там за выступающей вперед, похожей на полуостров горой, начиналась другая улица, одна из центральных. И до нее был еще один путь, более короткий, понизу. Для этого узким проулком следовало спуститься к реке. Нижняя дорога была прямой, почти как линейка. Это хорошо было видно с того места, где стоял Каиров.

Дождь мог вновь хлынуть каждую минуту. Поразмыслив, Каиров решил сократить путь. Проулок, весь в камнях и булыжниках, был похож на широкую трубу, зажатую с двух сторон кустарниками и деревьями, верхушки которых часто смыкались, заслоняли небо. Вода бежала вниз узким мутным ручейком, и Каиров постоянно смотрел под ноги, опасаясь поскользнуться. И все-таки ботинок скользнул по серому булыжнику, видом и размерами позволявшему рассчитывать на его устойчивость. Каиров потерял равновесие и, падая, ухватился за ветку орешника. В этот момент что-то просвистело над его головой. Лежа на боку, он увидел, как из ствола кряжистого дуба, росшего метрах в двух ниже по проулку, торчит нож, вздрагивая, словно железнодорожный рельс, по которому только что прошел поезд.

Каиров резко повернулся. Увидел вверху на дороге темный силуэт человека, мелькнувший с быстротой вспышки.

Поднявшись, Каиров вынул из дерева нож, предварительно обмотав его ручку носовым платком. Ручка была из старой кости. С каждой стороны по четыре медных клепки ромбовидной формы.

Каиров посмотрел на часы. Стрелки показывали 6 часов 11 минут.

Вверху проулка появились две женщины. Первая несла пустую плетеную корзинку. Когда они поравнялись с ним, Каиров спросил, не видели ли они мужчину в темном. Они отрицательно покачали головой. Каиров пошел вверх.

Улица по-прежнему была пустынной. Но в глубине двора напротив играли дети. Они играли в прятки. Тонкий, немного плаксивый голос мальчишки выкрикивал!: «Раз, два, три, четыре, пять! Я иду искать!»

Каиров вернулся к калитке дома Шатровых. Как и несколько минут назад, она была запертой. Приподнявшись на носки, Каиров перекинул руку через калитку, нащупал крышку почтового ящика. Открыл ее. Обшарил ящик пальцами. Записки там не было.

...Дождь вновь хлынул с лавинной силой. Но Каиров уже успел добраться до шашлычной «Перепутье». Там он выпил стакан вина, носившего звучное название «Сан-Ремо». Переговорил о чем-то с хозяином. Тот нашел ему извозчика. И Каиров уехал в гостиницу.

Когда он проходил через холл, повстречал возле лестницы Сменина. В руках у того были чемодан и портфель. Сменин многозначительно сказал:

– Прощайте. Да пусть не покинет вас удача.

– Спасибо, – поблагодарил Каиров.

Он пришел в свою комнату. Включил электричество, понял, что в его отсутствие кто-то здесь побывал. Уборщица? Едва ли. Она приходила утром, когда Каиров завтракал в буфете.