Текст книги "Ожидание шторма"

Автор книги: Юрий Авдеенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 33 страниц)

Жизнь вообще, семейная в частности

Каиров обнял Нелли. По-отечески поцеловал ее в обе щеки. И она поцеловала его.

Золотухин прошел вперед. А они замешкались у крыльца. И Каиров сказал:

– Пойдем. Я хочу рассмотреть тебя при свете. Перила – они были видны в темноте – подпирали крыльцо, но длинные ступеньки оставались невидимыми. И Нелли посветила фонариком, а Каиров держал ее под локоть.

Дверь, которую успел открыть Золотухин, оголила светлый проем, прикрытый колышущимися портьерами. Каиров поднялся на крыльцо. И его крупная фигура едва протиснулась сквозь дверь, а занавески он раздвинул руками.

Нелли поставила графин с вином на стол. Подошла к Каирову.

– Постарела я? Сильно? – спросила она с надеждой, чистой и чуть-чуть забавной.

– Что значит постарела? Я не постарел, а в твои годы... Тридцати нет.

– Скоро двадцать девять.

– Двадцать девять? Я этот возраст за детский считаю. Вот когда тебе будет шестьдесят, а мне девяносто, ты придешь, спросишь: «Постарела, Мирзо Иванович?» А я отвечу: «Шутишь, Нелли, ты стала зрелой женщиной».

– Вы такой же веселый человек, как и прежде...

Каиров вздохнул и улыбнулся:

– На том стоим, Нелли... Грусть – она хуже старости.

– Раздевайтесь, Мирзо Иванович. Нелли заговорит кого угодно.

– Ладно, Золотухин, – Нелли сказала с улыбкой, но решительно, – не проявляй остроумия.

Каиров посмотрел на стол. Покачал головой, вздохнул:

– Сдаюсь... Тут уж ничего не поделаешь...

– Сейчас мы организуем патефон. И довоенные пластинки, – сказал Золотухин и ушел.

– Как живете? – спросил Каиров, передавая Нелли шинель.

– По-семейному...

– Не ругаетесь?

– Он так выматывается на службе, что не способен даже ругаться.

– Мне не нравится твой ответ, дочка... Аршалуз Аршаковна просила передать тебе привет. И велела разузнать все о твоем житье-бытье.

– За привет спасибо. Житье-бытье у меня обыкновенное. А для военных лет – прямо хорошее. У других мужья на фронте, а мой рядом. У других дома разбомбили, а наш целый...

– Не нравится мне твой голос, Нелли.

– Ой, милый Мирзо Иванович, мне много чего не нравится!

– Выкладывай.

– Пойдемте на кухню. Умывальник на веранде, но там нельзя зажигать свет.

– Тогда я сниму китель.

– Конечно. Повесьте его на спинку стула.

Каиров склонился над белым эмалированным тазом, а Нелли сливала воду, держа обеими руками коричневый глиняный кувшин.

– Говори, – попросил Каиров.

– Что?

– Он тебя любит?

– Да.

– А ты?

– Вы же знаете.

– Он хороший человек.

– Хороший.

– Чем же еще недовольна?

– Засосала меня семья!

– Вай! Вай! Некрасиво говоришь.

– Домохозяйка я. Повариха, прачка, садовник, огородница...

– Полезные специальности.

– Я литературу люблю. На педагога хотела учиться.

– Еще не поздно.

– Легко говорить. А мне газету почитать некогда, не то что книгу.

– Э... Умение выкраивать время – это тоже талант.

– Сколькими же талантами должен обладать человек, чтобы прожить так, как он хочет?

– Видимо, многими. Однако к талантам нужна еще одна штука – сила воли. Иногда ее подменяет везение...

– Тогда все верно. – Нелли подала Каирову полотенце. – Значит, я на своем месте. И Золотухин здесь ни при чем... Понимаете, когда-то вы давали мне маленькие задания, пустяковые... А я, дура, думала, что вот так, от одного дела к другому, смогу стать оперативным работником. Человеком полезным... Увы, наивные мечты кончились детьми и корытом...

– Видишь ли, Нелли, – они еще минуту стояли на кухне, – возможно, у вас с Золотухиным где-то и не все ладно получилось. Но нельзя игнорировать и то сложное время, в которое мы живем. Не погибни от пули бандита Гена Мироненко – и твоя жизнь могла сложиться сейчас иначе. И ты бы не стояла, как говоришь, у корыта, а может быть, работала разведчицей в тылу врага... Или исполнилась бы первая мечта – и ты читала бы литературу в школе... Понимаешь?

– Понимаю... А поныть иногда все равно хочется.

Каиров засмеялся, хлопнул Нелли легонько по плечу:

– Ребенок ты еще маленький... А говоришь, постарела.

– А что мне еще говорить...

– Правильно. Тема исчерпана. Молчание.,. Нет, дочка, ты мне открылась, теперь моя очередь. Слушай, жизнь сложна, но и несовершенна. И мы в этой жизни не случайные гости, а бойцы. Так уж повелось, что у бойцов не спрашивают, кем бы они хотели быть, чем бы желали заниматься. Наше дело бороться за то, чтобы жизнь стала лучше. Я, сама знаешь, только и занимаюсь тем, что разных подонков и сволочей вылавливаю. А душа у меня, между прочим, к другому лежит. Если бы жизнь была идеальной, если бы не было на земле врагов рабочего класса, я знаешь чем бы занимался? Не поверишь, засмеешь... Я бы растения домашние выращивал...

– Цветочки?!

– Это для человека непосвященного они цветочки, травки, кустики. А у них имена есть, да еще какие!.. Мирзина африканская, санхезия благородная, бегония королевская, рафиолепис индийский, арегелия представительная... Вот так-то, милая. Я недавно роман одного американца прочитал про сыщика Ниро Вульфа. Толковый такой сыщик, ленивый правда. Так он, дочка, не только всякие убийства раскрывает, но и выращивает орхидеи самых редких, самых знаменитых сортов.

Нелли ласково положила руку на плечо Каирова. Тихо и очень искренне сказала:

– Мирзо Иванович, вы хороший...

– Хороший, хороший... Лучше некуда. А бедные цветочки возрастают сиротинками.

Они вернулись в комнату.

Золотухин поставил на пластинку круглую, как луковица, мембрану, спросил:

– Подходит?

Песенка была глупенькая, но очень модная в довоенное время. И мелодия была простенькая, приятная. Вадим Козин пел слащаво, по-женски. Однако настроения песня рождала мирные, беззаботные. И слушать ее было приятно.

 
Хмуришь брови часто,
Сердишься все зря.
Злость твоя напрасна —
Я люблю тебя.
Улыбнися, Маша,
Ласково взгляни.
Жизнь прекрасна наша —
Солнечные дни.
 

– И напьюсь же я сегодня! – сказала Нелли.

– Дома можно, – согласился Каиров.

– А кто будет стол убирать? – спросил Золотухин.

– Вот так всегда, – сказала Нелли. – Сплошная проза...

Им не пришлось долго сидеть за столом, предаваться воспоминаниям. Позвонил дежурный по отделению милиции. Сказал, что вернулся старшина Туманов.

– Пришлите машину! – приказал Золотухин.

Каиров решил ехать с ним, чтобы еще сегодня побеседовать со старшиной.

Нелли сказала:

– Мы увидимся, Мирзо Иванович. Вы же не уедете не попрощавшись?

– Конечно нет. Мы еще отведаем твоего вина, Нелли. Это я говорю, Каиров. А Каиров всегда держит слово.

Старенькая эмка, похожая на черепаху, неуклюже развернулась и подкатила к калитке. Она пыхтела. И газ возле стоп-сигнала клубился красный.

Золотухин и Каиров сели на заднее сиденье.

Каиров сказал:

– Черствый ты человек, Золотухин. Может, слова мои покажутся тебе давно известными. Но женщины – это цветы. Розы, гранат, персик. Они требуют внимания, заботы, восхищения.

– Мужчины – камни. Цемент, бетон. Восьмой год живем... Она меня ни разу но имени не назвала. Все Золотухин да Золотухин... Наверно, и не знает, что Дмитрием зовут.

Проверка

Услышав слово «милиция», Марфа Ильинична напряглась, побелела лицом. Сутулая фигура ее, окаменевшая, будто бы потянулась к выкрашенному полу. И руки висели как плети.

За дверью переминались нетерпеливо: явно несколько человек. Кто-то сопел, покашливал.

Марфа Ильинична мотнула головой, стряхнула с себя оцепенение. Шепнула:

– Открывай не торопясь.

Быстро, словно ветер, подхватила со стола баул. Сунула его в пустую духовку. Метнулась в другую комнату: ну конечно же, грязную одежду бросил Жан прямо на стуле. Марфа Ильинична – разом брюки и куртку в шкаф. Все в полном порядке. Все?!

Кирпич, оранжевый, заметный, остался лежать на столе, бросая тень на чистую голубоватую клеенку.

Первой мыслью Марфы Ильиничны было схватить кирпич и сунуть его хотя бы под стол. Но два милиционера – один повыше, помоложе, другой пожилой, с усами – уже вошли в комнату.

Молодой приветливо сказал:

– Добрый вечер, хозяева.

– Спасибо, здравствуйте, – ответила Марфа Ильинична, расплываясь в улыбке.

– Одни в доме?

– Господи, спросят же... А кто еще у нас может быть? В такое-то время! До войны, когда муж, царство ему небесное, жив был, гостей мы часто принимали. Любил он компанию... Да вы садитесь, сынки. В ногах правды нет!

Младший сел. Подозрительно посмотрел на кирпич. Дрогнул взгляд у Марфы Ильиничны, что-то похожее на тень коснулось углов рта. Однако, пересилив себя, она выдавила стеснительную улыбку. Сказала тягуче:

– Извините уж... Не прибрано. Потому как гостей не ждали. А нынче прострел у меня в хребте. Так и ноет, и ноет... Надумала кирпичину прогреть. Да в постель с собой. Хорошее народное средство.

– Грелка лучше, – сказал милиционер с усами.

– Не скажу... – возразила Марфа Ильинична. – Грелка, она пар выделяет. А при простреле пар – что ни есть яд!

– Принесите паспорта и домовую книгу, – сказал молодой милиционер.

– Для чего, милый? – всплеснула руками Марфа Ильинична. – Чай, нас не знаете? Со дня рождения безвыездно и безвыходно в городе живем.

– Не волнуйтесь, мамаша. Пора привыкнуть. Обыкновенная проверка документов.

– Сей минут, сей минут! – Марфа Ильинична торопливо направилась в другую комнату. Милиционер с усами пошел вслед за ней.

Молодой милиционер поднял кирпич, подержал его на весу и, словно убедившись, что он не из золота, положил на клеенку. Барабанщик Жан стоял, прислонившись к косяку двери, ни живой ни мертвый.

– Квартиранты имеются? – спросил молодой милиционер.

– Нет-нет! – быстро ответил Жан.

– На чердаке кто прячется?

– Он заколочен, чердак...

– Тоже непорядок. А если пожар?

– Пожар? – переспросил Жан и заморгал часто, будто собираясь расплакаться.

– Именно пожар, – назидательно повторил милиционер и добавил: – Расколотить надо.

– Сейчас?

– Можно завтра.

– Обязательно, – поспешно заверил Жан и при этом почему-то поклонился.

– Придем проверим.

Марфа Ильинична положила на стол домовую книгу и два паспорта. Пришел и милиционер с усами. Доложил:

– Посторонних нет.

– Ну и ладно.

Молодой милиционер деловито перелистал домовую книгу. Посмотрел паспорта. Встал:

– Извините за беспокойство, хозяева. Спокойной вам ночи!

– Спасибо, сынки. Вам того же.

Марфа Ильинична проводила милиционеров до двери. И только щелкнул замок, а потом и задвижка, Марфа Ильинична облегченно вздохнула. И перекрестилась.

Первый час суток

Часы в шестигранном футляре из темного полированного дерева висели на противоположной стене. Каиров видел, как большая стрелка под круглым выпуклым стеклом сползла с цифры «двенадцать» и стала клониться к цифре «один».

Старшина Туманов – мужчина сорока лет, – несколько удрученный разговором с начальником милиции, настороженно и вопросительно смотрел на незнакомого тучного полковника.

– Вы садитесь, товарищ Туманов, – сказал Каиров, всматриваясь в лицо старшины, рябоватое и плоское.

– Ничего. Я постою, товарищ полковник, – уважительно ответил старшина, полагая, что приглашение начальника не более чем вежливость, что рассиживать ему, старшине Туманову, нет никакого резона.

– Садитесь, – настоял Каиров. – Вот так... Старшие знают, что говорят. Правильно?

– Так точно.

– У меня к вам вот какой вопрос: расскажите, где вы несли службу вечером четырнадцатого марта? Что произошло на вашем участке?

– Это вы про машину, которая офицера сбила? – догадался Туманов и тяжело вздохнул.

– Совершенно верно.

– Вечером четырнадцатого марта я нес службу в районе Рыбачьего поселка, – начал Туманов монотонно, словно пересказывал текст, заученный наизусть.

Каиров понял, что старшина не первый раз рассказывает эту историю, что она ему порядком надоела. Потому перебил вопросом:

– Во всем поселке?

– Нет. Ну... – Старшина почесал затылок: – По треугольнику, можно сказать: рыбозавод, начало улицы Плеханова и третий километр Приморского шоссе. Ну... Я ходил.

– Вы были без мотоцикла?

– Да. У нас на той неделе вышли из строя сразу три мотоцикла.

– Понятно.

– Ну... Когда я пришел на третий километр... Там большая трансформаторная будка. Ну... Она, можно сказать, ориентир...

– Действующая будка? – Для Каирова ровным счетом не имело значения, была будка действующая или нет, но он еще улавливал монотонность в голосе старшины и стремился добить ее, эту монотонность, неожиданными вопросами.

– Нет. Она разбита. Ну... Когда я подошел к будке, мне показалось, что кто-то побежал в гору. Ветра не было, а камень посыпался. Я вынул пистолет. И поспешил за будку. Ну... Там такой съезд с дороги. Я смотрю, машина стоит, «студебеккер». По номеру вижу – военная... Ну... К ней у меня интерес сразу и отошел.

– Отошел, значит?

– Конечно. У военных своя служба. Мало ли они по какой причине машину за будкой поставили. Ну... У меня к тому времени курево вышло. Я спросил: «Хозяин, не найдется ли закурить?» Никто не ответил. Ну... – Старшина стеснительно пожал плечами: – Я подумал, или шофер по какому делу в гору полез, или с девчонкой притих в кабине.

– Бывает и так? – весело спросил Каиров.

– Всякое бывает... Я решил обойти машину. Ну... С фонариком, ясное дело. Смотрю... Метра за два от переднего колеса – след крови. А под передним левым колесом офицер...

– Какой это был час? Точно не скажете?

– Минут пять – десять одиннадцатого. Ну... Я скоро остановил попутну машину. И сообщил военному коменданту.

– А в милицию сообщили?

– И в милицию. Дежурному. Но сначала военному коменданту. Если машина военная, мы первым делом докладываем в комендатуру.

– Вы уверены, старшина, что, когда подходили к машине, какой-то человек полез в гору? – Каиров наклонился над столом, примяв лежащую на краю газету. Смотрел на старшину пристально и тревожно.

Туманов было заерзал под неожиданно потяжелевшим взглядом полковника, выдержал этот взгляд. Сказал тихо:

– Полез, точно. Ну... Человек ли? Судить трудно. Темно как было! Может, шакал. Может, бездомная собака.

– Следствием установлено, что машина шла из города. Случаем, вы не видели ее?

– Мы не автоинспекция? Наша задача следить за порядком. Чтоб хулиганства не было, разбоя. В ночное же время машин идет много.

– «Студебеккер» – приметная машина.

– Товарищ полковник, машина что человек. Ее остановить надо, разглядеть... Тогда запомнишь... Шли по дороге в тот вечер «студебеккеры». Два или три видел. Ну... Что из этого? Номеров не знаю, водителей в лицо не видел.

– Скажите, а сколько человек сидело в кабинах тех «студебеккеров»? По одному, по два?..

Старшина Туманов сочувственно, как-то по-отечески, хотя был намного моложе Каирова, посмотрел на докучливого полковника, но твердо ответил:

– Два человека, три...

– Вы уверены?

– Да. В сторону Новороссийска редко ездят в одиночку. Машина с одним шофером сразу привлекает внимание.

– Спасибо, старшина. Вы свободны.

Туманов вышел. Он неплотно прикрыл за собой дверь, и его тяжелые шаги еще долго и глухо слышались в коридоре.

Кряхтя по-стариковски, Каиров поднялся с кресла. Прошел к трехногой вешалке, где висели его шинель и фуражка. Золотухин сидел за столом, отрешенно глядя на откидной календарь.

– Я пойду, – сказал Каиров. – Чертовски выдохся за этот день.

– Я распоряжусь, и вас отвезут в машине, Мирзо Иванович. – Золотухин встал, намереваясь подать полковнику шинель. Но Каиров покачал головой, выражая этим недовольство. И Золотухин стоял возле вешалки немного растерянный.

– Здесь недалеко, – сказал Каиров. – Я пойду. Это полезно – пройтись перед сном. Иначе я не усну. И буду долго мучиться.

– Вам виднее, Мирзо Иванович, – устало ответил Золотухин и опустил голову. Скорее всего он был серьезно огорчен неудачей, постигшей Туманова.

Каиров застегнул шинель. Сказал спокойно:

– Я тебе не начальник. Но, как старший товарищ, как твой учитель, должен сказать, что ты неправильно поставил задачу Туманову. Не нужно было пытаться брать этого неизвестного мальчишку, или кто бы там ни пришел, на месте, в развалинах... Нужно было проследить, куда он пойдет. Какие-то связи, какие-то каналы... Поискать каналы, по которым они достают эти продукты. А теперь что? Дело кончилось испугом. И все перекрыто.

Золотухин состроил гримасу. Видимо, он был очень недоволен словами Каирова, видимо, ему было больно слышать эти слова, хотя он, разумеется, и понимал всю их правоту. Но тем досаднее и обиднее было слышать это ему, сгорающему на работе и днем и ночью.

– Это все правильно, Мирзо Иванович. Правильно, так сказать, с точки зрения нормальной, мирной жизни. А сейчас разве есть возможность проследить что-либо?.. Это все может быть настолько случайно!.. Здесь нужно брать сразу, на месте. Потому что нас всегда поджимает время. Спекулянты. Их нужно хватать. И все. На допросах сознаются. Я в этом не сомневаюсь. Просто Туманова подвел фонарик. И сам он неточно все сделал...

Это сбивчивое и даже наивное объяснение конечно же не удовлетворило Каирова. И он напомнил недовольно:

– Нельзя было посылать одного старшину.

– У меня некомплект людей. Не хватает народу. Так работать трудно.

– Всем сейчас трудно. Война...

Они не сказали друг другу ни «до свидания», ни «спокойной ночи», но это не означало, что между ними возникла холодность. Скорее всего они действительно измотались за минувшие сутки.

Ночь по-прежнему была темная. И ветер цеплялся за улицу. И вертелся на ней, как гимнаст на перекладине. Гудок маневрового паровоза прозвучал жалобно, а точнее, тоскливо и одиноко. Грузовые машины с притемненными фарами двигались , осторожно, словно на ощупь.

След «Цеппелина»?

Солнце ласкало развалины. Короткая и очень зеленая трава пробивалась мелкими клочками между обуглившимися кирпичами, искореженным бетоном, ржавым железом. На баррикадах, осевших после нудных дождей, чирикали птицы. Пахло белой акацией, сиренью, морем.

– Покажите мне вещи Сизова, – попросил Каиров.

Чирков привел полковника на какой-то широкий двор, вход в который охранял часовой с винтовкой. Во дворе стояли старые продолговатые здания, низкие – в один этаж. Видимо, это был склад, скорее всего вещевой, потому что у одного из зданий солдаты грузили в машину тюки шинелей.

Вынув связку ключей, Чирков долго искал нужный. Наконец открыл замок. И они оказались в маленькой комнате, где было немного света благодаря небольшому окну, заделанному решеткой. Мебель в комнате отсутствовала.. На полу вдоль стены лежали папки с бумагами, на которых крупно было написано лишь одно слово: «дело...», «дело...», «дело...». Черный потертый чемодан выглядел очень приметным. Он стоял перед папками. Рядом лежал узел.

– Это и есть вещи Сизова, – сказал капитан Чирков.

– Все забрали?

– Все, – ответил Чирков и добавил: – Естественно, представляющие ценность.

– Да, – задумчиво сказал Каиров, – ответ расплывчатый. Ценность, видите ли, может представлять все. Например, меня интересует, не было ли у майора Сизова дневников, записных книжек. Не нашли ли вы среди вещей каких-то бумажек, может, клочков, на которых что-нибудь написано или не написано. Мне это очень важно.

Чирков пожал плечами:

– Я не могу вам сказать ничего точно. Я лично не был... Вернее, не присутствовал, когда забирали вещи. Я послал за ними в гостиницу солдат. Понимаете, товарищ полковник, Сизов не был подследственным. Подследственным был шофер Дешин.

– У него не было библиотеки? – спросил Каиров.

– У Дешина? Не знаю... Ей-богу, не знаю...

– Сынок, меня интересует прежде всего майор Сизов. И только потом – шофер Дешин.

– Виноват, товарищ полковник. Но мне трудно судить, почему вас интересует пострадавший, собственно, даже жертва, а не преступник? – Чирков говорил почтительно, но настойчиво.

– Вы уверены, что Сизов жертва? – спросил Каиров, рассматривая чемодан.

– Это подтверждают факты.

– Меня уже в твои годы смущали дела, которые легко подтверждались фактами.

Чирков нахмурился, по-мальчишески зашмыгал носом:

– Никто не станет отрицать, что пьяный шофер Николай Дешин четырнадцатого марта сбил майора Сизова. Испугавшись расплаты, Дешин бросил истекающего кровью офицера и убежал в горы. Фактически дезертировал, тем самым усугубив свое положение. Логично?

– Относительно... А тебе не приходила в голову такая элементарная мысль, почему вдруг вечером четырнадцатого марта майор Сизов оказался на третьем километре за Рыбачьим поселком у разбитой трансформаторной будки? Что его могло привести туда?

– Я не ставил перед собой задачи уточнить это. Видимо, были какие-то причины, по которым он пришел туда. Может, он пришел на свидание.

– К Татьяне Дорофеевой? – серьезно спросил Каиров. – Едва ли. Он мог встретиться с ней и дома.

Чирков согласился:

– Да. Конечно, не к Татьяне Дорофеевой.

– Хорошо, что по этому пункту у нас общая точка зрения. Но меня интересует, почему все-таки Сизов оказался у трансформаторной будки.

– Товарищ полковник, у Сизова было сто дорог, у нас – одна. И всегда, если подумать, можно найти сто, двести, триста версий, вполне логичных, закономерных, оправданных, по которым Сизов оказался у трансформаторной будки ночью.

– Пожалуй, да, – согласился Каиров. И повторил: – Пожалуй, да... Вот и давайте искать вариант, тот самый, единственный, верный.

– Нужно ли? – недовольно спросил Чирков. – У меня по делу нет никаких сомнений.

– Спасибо за откровенность.

– Это, пожалуй, самое главное в отношениях между людьми.

– Не самое главное. Но качество важное... Как-нибудь мы выберем свободный вечер, капитан, и поговорим на отвлеченные темы.

– С удовольствием.

– А сейчас можете заниматься своими делами. – Неожиданный переход на «вы» будто подстегнул Чиркова.

Он щелкнул каблуками:

– Слушаюсь... Только вот... – Капитан Чирков протянул Каирову связку ключей: – К замку подходит вот этот.

– Спасибо, капитан.

– Разрешите идти?

– Идите.

Чирков четко повернулся, еще раз щелкнул каблуками. Такой лихости позавидовал бы завзятый строевик. Полы его шинели на мгновение растопырились, словно зонт.

Каиров невольно улыбнулся. Потом негромко и спокойно сказал:

– Одну минутку, капитан.

И опять повернулся Чирков – не мог же он разговаривать со старшим, стоя к нему спиной. Но теперь Чирков повернулся, переставив ноги, как обыкновенный штатский человек.

Рука Каирова легла на плечо капитана. И, повинуясь этой руке, словно в танце, Чирков двинулся шаг в шаг с Каировым. Они остановились у стены, против входа. Каиров тихо произнес:

– Есть одно обстоятельство, о котором ты раньше не знал, сынок. Я открою его... Майор Валерий Ильич Сизов, одна тысяча девятьсот пятого года рождения, уроженец города Астрахани, умер четырнадцатого ноября сорок третьего года от ран в Батумском госпитале. Нам надо выяснить, чей агент работал здесь четыре месяца по документам Сизова. И за что его бросили под машину. Ясно?

– Да, – так же тихо ответил капитан Чирков, с лица которого сразу исчезло выражение плохо скрытой обиды.

– Что думаешь по этому поводу?

– Сразу и не ответишь... Скорее всего, агентура абвера.

– Немцы в Крыму. Вывод кажется правильным... – Каиров сощурился: – Хотя как же быть с Батумским госпиталем? Батуми далеко от фронта.

– У абвера широкая амплитуда действий.

Каиров не любил, когда молодые офицеры щеголяли мудреными словами, будто новыми хромовыми сапожками. Он считал, что такая манера говорить равно свидетельствует о недостаточной скромности и о недостаточной профессиональной подготовке сотрудника. Поморщившись, он сказал:

– Так-то оно так... Но диверсионной деятельностью занимаются не только агенты Канариса. Уже два года Действует «Цеппелин» – орган главного управления имперской безопасности. В отличие от абвера «Цеппелин» прежде всего интересуется глубоким тылом.

– Они могут действовать совместно, – предположил Чирков.

Каиров сказал:

– По нашим данным, особой дружбы между военной разведкой и гестапо не наблюдается. Но... ворон ворону глаз не выклюет. И координировать свои действия, по логике, эти службы могут вполне.