Текст книги "Ожидание шторма"

Автор книги: Юрий Авдеенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 33 страниц)

Глава пятая

1

Машина гудела ровно. Виктория без напряжения держала темный, давно утративший блеск руль. Иногда оборачивалась на два-три мгновения в сторону Каирова, неопределенно улыбалась.

Сырой рассвет клочкастым туманом поднимался из ущелий, заслоняясь от дороги кустами и ветками, еще глянцево черными, без полутонов, которыми были щедро помечены облака, выгнанные на сине-голубое пастбище. Неторопливо и равнодушно они пощипывали вершину горы, светлую и чуть позолоченную, похожую на спелую разломанную дыню.

Между ущельем и дорогой по склону, окутанному в мягкую тень, высокими фундаментами ступали вверх домики под острыми драночными крышами, призывно заливался пастуший рожок, мычали волы.

– Иногда мне хочется бросить все, – сказала Виктория, – уйти в горы. Стать женой пастуха. И жить до ста двадцати лет.

– Не много ли?

– В горах живут долго.

– Что же мешает осуществить эту голубую мечту?

– Разное. – Виктория прикрыла ресницы, притормаживая, потому что из-за каштана, росшего на крутом повороте скатывающейся вниз дороги, показалась телега с дровами, которую медленно тянули две лошади. – В том числе и такие товарищи, как ты.

– Странный ответ...

Виктория кивнула. Без грусти, без улыбки. Совершенно спокойно признавала странность ответа.

Она вломилась в номер, чуть забрезжил рассвет. Энергичная, деловая. Глядела на заспанное лицо Каирова и не могла скрыть улыбки.

– Извини, Мирзо, но твою записку я нашла только утром. Отец положил ее на мой письменный стол. А я вернулась вчера усталая как черт. И сразу завалилась в постель... Одевайся, я обожду тебя в холле. Поехали.

– Понимаю, понимаю, – нудновато повторял он, несколько ошарашенный напором и стремительностью. Все-таки догадался спросить: – Куда поехали?

– Какая разница! – беспечно ответила она. – Потом узнаешь.

...Дорога взбиралась на гору частыми петлями, очень красивыми издалека. Скалистая стена, что долго тянулась справа, вдруг начала уменьшаться.

– Смотри внимательно, – сказала Виктория. – Мы въезжаем на перевал. Через минуту, Мирзо, увидишь море.

Оно прыгнуло снизу. Зависло, как воздушный шар. Огромный. Серо-зеленоватый. Казалось, его можно достать, протянув руку.

Линия берега не просматривалась. Ее прикрывали пологие вершины гор, бурой лесенкой спускающиеся к морю. Белые черточки кораблей были разбросаны, как блики. Над тремя из них вились неширокие черные дымки.

– Останови машину, – попросил Каиров.

Она выполнила его просьбу, повернулась, прислонившись плечом к желтой коже сиденья. Он взял ладонями ее лицо и крепко поцеловал в губы.

– Сумасшедший! – тихо удивилась она.

Он кивнул. Она сказала:

– Я прощаю тебя. Похоже, ты никогда раньше не видел моря.

– С такой высоты – да.

– Тогда все понятно. – Она убрала тормоз. Дорога медленно поползла навстречу. Плохая, никогда не знавшая асфальта дорога.

2

Она дала сигналы: два коротких и один длинный. Железные ворота, непроницаемые, как сундук, распахнулись перед машиной. Неторопливо. Вначале правая половина, затем левая. Дорожка от ворот, на которую они выехали, не была выложена камнями. Редкая, невысокая трава росла между неглубокими колеями, заметными в сухой глине.

Старик, отворивший ворота, был совершенно лыс, пышные седоватые усы казались приклеенными к его сухому маленькому лицу. Сощурившись, он стоял почти по стойке «смирно», неподвижно глядя на Викторию, всем своим видом выражая почтительный испуг. Огромные платаны, росшие по саду, бросали вокруг себя плотную тень. И Каиров почувствовал, что воздух здесь, конечно, более влажный, чем на дороге. Где-то рядом журчала вода. Впереди за деревьями белела глухая стена каменного дома.

– Ну! – Виктория уже вышла из машины и стояла перед стариком, чуть расставив ноги, руки на бедрах, как однажды у себя в мастерской.

– С благополучным прибытием, – очень четко, по-военному приветствовал старик.

– Готовь завтрак. И поплотнее! – Виктория кивнула Каирову, дескать, можно выходить.

Когда он вышел, старик перестал жмуриться. Смотрел острыми, холодными глазами.

– Это мой друг, – сказала Виктория. – Зовут его Мирзо. Он большой начальник.

– Здравствуйте, товарищ начальник, – приосанился старик.

– Здравствуй, дорогой, – ответил Каиров. И пошел вслед за Викторией.

Она шла широко, по-хозяйски оглядывая сад. Остановилась возле бассейна, выложенного камнем и похожего на серп молодой луны. Присела, попробовала рукой воду. Вода катилась по керамическому желобу. От ключа, который был тут же в саду, но немного выше.

– Хороша, – сказала Виктория, тряхнув мокрыми пальцами.

– Холодная?

– В самый раз. Я умываюсь здесь, когда бывает очень жарко.

За бассейном была площадка. На площадку спускалась деревянная лестница, старая, ведущая на широкую террасу, увитую мелкими дикими розами, ярко-красными и белыми.

– Куда мы попали? – спросил Каиров.

– На мою дачу.

– А старик?

– Он ухаживает за садом. Впрочем, больше бездельничает, чем ухаживает. Он живет здесь на первом этаже, рядом с кухней. Он и его старуха. В прошлом это был дом моего деда. Они всегда служили у деда.

– Почему ты назвала меня большим начальником?

Она посмотрела на Каирова с вызовом. Смешливые глаза ее сузились и удлинились, а лицо на секунду застыло, словно не лицо, а маска. Потом она тряхнула головой, повела плечами. Оранжевая блузка натянулась, обозначив выпуклость груди. Дрогнула жилка на длинной шее. Виктория сказала:

– Хафизу девяносто лет. Жизнь была к нему строгой. И он твердо уверовал – хорошим человеком может быть только начальник... Нам нужно подняться по лестнице.

Она держалась рукой за перила, нетерпеливо постукивала крашеным ногтем о старое, вымытое дождями дерево.

Каиров пошел. Ступеньки под ним не скрипели, а вздыхали. Когда поднялся на террасу, посмотрел назад. Думал, что Виктория так и осталась внизу.

Нет. Она стояла рядом. Значит, у нее был неслышный, мягкий шаг. Немного театрально она показала рукой на дверь. Сказала:

– Милости прошу.

Каиров прошел в дом. Темноватая прихожая, просторная и пустая, встретила его запахами лака и краски. Двустворчатая дверь, в верхней половине своей застекленная, была распахнута, утро голубело на толстых ромбовидных стеклах, оправленных позеленевшей медью. За прихожей открывалась длинная комната с тремя широкими незанавешенными окнами. На противоположной стене и в простенках между окнами висели картины. Это были полотна, расписанные маслом, натянутые на подрамники. Видимо, они принадлежали кисти одного автора, и автор этот был пейзажистом. Каиров увидел перевал и дорогу, по которой они только что ехали, ишака и арбу возле дома, глубокое ущелье, тонущее в облаках вершины гор...

– Это работы моего покойного дедушки. Есть решение местных властей организовать здесь Дом-музей... – Виктория задумалась, потом сказала: – Тогда я распрощаюсь со своей мастерской. И стану смотрителем. Буду выписывать из Ростова книги по искусству, ждать почтальона, комнаты в доме станут называться залами, и я буду водить по дому экскурсантов. Рассказывать им о прекрасном, вечном. – Она тряхнула головой, словно избавляясь от наваждения: – Нет-нет... Это случится позже. Не сегодня...

Она мягко повернулась на каблуках, пошла в другой конец комнаты, где за портьерой оказалась узкая дверь.

«О чем все-таки она думает сейчас? – размышлял Каиров, следуя за Викторией. – Не для того же она везла меня в такую даль, чтобы показать картины своего дедушки. Она что-то знает, или догадывается, или просто демонстрирует женский характер. Может, умнее было бы с моей стороны прикинуться больным и отказаться от поездки... Такие вещи трудно предусмотреть заранее».

Виктория обернулась, губы ее чуть вздрогнули, она смотрела так, словно просила прощения. Браунинг лежал в заднем кармане брюк. Каиров отодвинул полу пиджака. Виктория угадала жест.

– Нет-нет! – Глаза ее затуманились, как холодные ущелья. – Здесь ты в безопасности.

Каиров почувствовал, что у него пересохло во рту, а язык стал шершавым, неспособным произносить слова. Она протянула ему руку и нырнула между портьерами. Плюш коснулся его лица, обдал застарелой пылью. Дверь взвизгнула сипло, голосом прокуренным, недовольным.

«Простоват я для такой работы», – подумал Каиров, ступая в яркий свет...

3

Салтыков уснул поздно. Проспал часа три. Проснулся с ощущением, будто что-то разбудило его. За окнами, неплотно прикрытыми занавесками, угадывался ранний рассвет. Стекла блестели темно, серо, словно смоченный водой асфальт. В комнате было тихо и душно. Салтыков встал с кровати и пошел к окну, чтобы распахнуть раму или форточку. Ковер на полу лежал мягкий, пушистый. Награжден им был Салтыков к празднику Первого мая, как было сказано в приказе: «За хорошую работу и успешные результаты по ликвидации преступного мира». Будучи холостяком, Салтыков не стал вешать ковер на стену, чтобы не увязнуть в болоте мещанства, а бросил на пол. И с удовольствием ходил по нему босиком.

Не дойдя до окна двух-трех метров, Салтыков услышал скрип половиц под чьими-то осторожными шагами. Салтыков мгновенно обернулся... Нет. Скрип проникал в комнату из-за окна.

Не прикасаясь к занавеске и стараясь оказаться на таком расстоянии от стекла, чтобы его не увидели с улицы, он вгляделся в окно. Просматривалась часть двора, одичалые кусты самшита, дорожка между ними, угол дома, за которым тянулись сараи с покосившимися дверями, крыльцо с тремя прогнившими ступенями. На крыльце, переминаясь с ноги на ногу, курил владелец шашлычной «Перепутье» Лаидзе.

Салтыков подошел к столу, где рядом с тарелками стоял телефон. Снял трубку. Вздохнул. Все ясно: телефон не работал.

Повернув ключ в замке, Салтыков распахнул дверь.

Сказал:

– Привет, Зураб! Чего сторожишь меня? Жулье не станет брать комнату начугро. В городе дома и побогаче есть.

– Про ковер забыл, – бодро ответил Зураб, затянулся папиросой, бросил на тропинку.

– Что случилось? – спросил Салтыков, закрывая за ним дверь.

– Телефон у тебя не работает.

– Я им сегодня скандал устрою! – пообещал горячо Салтыков.

Зураб махнул рукой:

– Им не скандал нужен, ты аппаратуру им новую устрой.

– Для этого другие люди есть! – недовольно возразил Салтыков. – Что у тебя?

– Увела она его прямо из-под самого моего носа. Посадила в машину и покатила в сторону перевала.

– Скорее всего, в дом своего деда. Она часто туда ездит. Надо бы дозвониться в местное отделение.

– Пробуют ребята... Но это не все. В час ночи неизвестный гражданин позвонил дежурному и предупредил, что в гостинице «Эльбрус» проживает член тайной монархической организации офицеров Мирзо Иванович Каиров, прибывший в город с террористической целью.

Салтыков взял кружку, нацедил из чайника воды. Отхлебнул и только после этого сказал:

– Ясно. Каиров мешает Дантисту. Вчерашняя попытка убийства оказалась неудачной. Тогда Дантист решил сдать Каирова нам. Отсюда вывод – сегодняшняя поездка на перевал не угрожает жизни Каирова. Тогда бы не было звонка.

Зураб возразил:

– Звонок может быть обыкновенной страховкой. Если не ухлопают его по дороге, тогда пусть берут власти...

4

Глядя пристально и твердо, Каиров процитировал:

– Вечером Филарет играл на рояле Шопена. Однако из него такой же музыкант, как из Разумовского дантист.

Виктория не сразу вспомнила строки своего письма. Нет, текст был ей знаком. Но то, что именно эти слова она писала в письме к Валентину, сразу не пришло ей в голову. Она подняла на Каирова синие глаза, сказала как бы из вежливости:

– Продолжайте.

– Я запомнил только это. Писем было много. Целая пачка.

– Продолжайте, – повторила она теперь уже дрогнувшим голосом.

– Почему Разумовский получил кличку Дантист?

– Ах вот что, – сказала она почти равнодушно, посмотрела в свою тарелку, взяла стебелек кинзы, вертела его между пальцами.

Каиров понимал: равнодушие дается ей нелегко, и сейчас она стремительно размышляет, что отвечать и как вести себя дальше.

– Разумовский, будучи юношей, провел несколько лет с родителями в Индии. – Виктория говорила медленно, отделяя слово от слова короткими, но подчеркнутыми паузами. Так учительница читает в школе диктант. – В Петербурге Разумовский утверждал, что один индус, бродячий лекарь, научил его удалять зубы пальцами, причем без боли и без крови. Однажды на пикнике у одного из членов нашей компании обломился зуб, и Разумовскому представилась возможность продемонстрировать свое умение. Однако он оплошал. С тех пор за ним утвердилось шутливое прозвище Дантист.

– Расскажите мне о нем подробнее.

– Нет! – Виктория вновь подняла глаза на Каирова, взгляд ее был усталым, опустошенным. – Я мало его знала. Одно время перед войной он часто приходил к нам на Фонтанку. Но Валентину это не нравилось. Он ревновал меня к Разумовскому. Он вообще был ревнивым... Какое-то время они служили вместе. Потом Разумовский бежал вместе с Врангелем... Остальное вам известно лучше, чем мне.

«Странно, – думал Каиров. – Значит, она полагает, что я бежал вместе с Врангелем. Как же я оказался здесь? С какой целью? С целью следить за Разумовским? Она считает, что нас послали сюда одни и те же люди...»

Виктория сказала:

– Вы знали моего мужа? Как он погиб?

Каиров вынул из бумажника письмо денщика Василия, передал Виктории.

«...Я поклялся на кресте, что найду его вещи. Они спрятаны в подвале гостиницы, за лестницей. Вещи в деревянном ящике с тремя сургучными печатями. Ценности громадной, даже нельзя сказать какой. Про них знал полковник Ованесов, но он мертвый уже как месяц. Знал еще Дантист. Очень опасный человек. Кратов сказал мне, что Дантист убил его и Ованесова из-за этого ящика...»

По мере того как Виктория читала письмо, лицо ее белело.

Застекленная веранда выгнулась вокруг них подковообразным фонарем. Несколько створок было распахнуто, и прохладный, пахнущий каштанами воздух врывался из сада, подталкиваемый ветром.

– Письмо не окончено, – глухо сказала Виктория.

– Дантист убил денщика Василия.

– Он убьет и вас.

– Если вы мне поможете, этого не произойдет.

Виктория закурила. Вспомнила:

– Ованесов был веселым человеком. Зачем вы сразу выложили мне, что дружили с ним?

– Хотел довести этот почетный факт до вашего сведения.

– Я так и поняла... – Она вздохнула тяжело, закрыла лицо ладонью, может, не хотела, чтобы он видел ее слезы.

Он не увидел. Когда Виктория отняла ладонь, лицо ее было сухим и суровым.

– Я помогу вам, – сказала опа. Еще четверть часа назад они были на «ты».

– Спасибо.

Она поморщилась:

– Пустое. Наша поездка предпринята с этой целью. После того как отец попросил меня показать вас, я поняла, что вам грозит опасность.

– Зачем я вашему отцу? – удивился Каиров.

– Нет. Ему вы но нужны. Об этом просил Дантист. Его интересовало, не встречал ли вас отец в девятнадцатом году, когда в гостинице стоял штаб дивизии... Помните, вы провожали меня из «Эльдорадо»? Мы поднялись на террасу. И вспыхнул свет. Я сказала: «Это я, папа. Погаси, пожалуйста, свет».

– Помню, – ответил Каиров.

– Отец тогда рассмотрел вас. Он сказал Дантисту, что никогда не встречался с вами прежде.

– Интересно. Откуда же мне грозит опасность?

– Боже! До чего же ты глупый! – Виктория с отчаянием посмотрела на Каирова: – Разумовский уверен, что тебя прислали следить за ним. Он боится тебя. Боится!

– Ему не следовало убивать завхоза.

– Это он? – испуганно спросила она. – Я так и догадывалась. Но молчала.

– Убийство завхоза осложнило проведение операции. Совершенно ясно, что ведется расследование.

– Да, ведется. Отец рассказывал. Милиция склонна верить, что убийство совершено на почве ревности.

– «Склонна верить»... Это еще не доказательство.

– Конечно, – согласилась она. – Я не знаю планов Дантиста. Но думаю, что если денщик пишет правду и в ящике ценности, а не секретные списки организации, то с ценностями Дантист не расстанется. Кровь будет пролита.

– Он говорит о списках?

– Да. Но отец не верит. Документы такого характера в случае острой нужды сжигают.

«Безусловно, – размышлял Каиров, – она считает, что мне известна фамилия Дантиста, под которой он находится в Северокавказске. Сменин или Кузнецов? Скорее всего, кто-то из них двоих... Вот же черт! Напрямую спрашивать опасно. Вдруг замкнется, насторожится».

– Мирзо, ты прости меня! Я думала, мы поживем здесь в тишине два-три дня, а потом я отвезу тебя на разъезд. И ты уедешь... куда глаза глядят... Захочешь найти меня, напишешь. Я такая дура, что готова поехать за тобой на край света.

– Почему же дура?

– Не будем! – Она тряхнула головой, не желая слушать никаких возражений. – Понимаешь, я хотела переждать... Уйти в сторону. Но... после всего того, что я узнала из письма денщика, планы мои переменились. Я отвезу тебя на разъезд сегодня же, сейчас, а сама вернусь в Северокавказск. Дантист должен расплатиться за все.

– Он и так расплатится! – заверил Каиров. – У него паршивые документы.

– Да, – согласилась она. Досадливо сказала: – Это надо же быть таким идиотом, чтобы выдавать себя за кинооператора, не умея держать в руках даже фотоаппарата.

5

Похоже, в конце улицы справляли свадьбу. Молодые парни – черкесы – танцевали, образовав круг от забора до забора. А баянист, свесив чуб на потный загорелый лоб, играл весело и быстро-быстро...

Переспелые ягоды черной шелковицы падали, разбивались о землю, оставляя следы, похожие на чернильные кляксы. Небо над деревьями уже синело. Приближался вечер.

Каиров шел в угро к Салтыкову. Открыто, не таясь. Потому что дело было сделано. Личность Дантиста установлена. Остальное – все, что предстояло, – относилось к категории ловкости и профессионального умения. Безусловно, преступника следовало взять, не привлекая общественного внимания.

Виктория умоляла его ехать к разъезду. Каиров не открылся ей. Он лишь сказал, что чувство долга повелевает ему вернуться в Северокавказск. Она посмотрела на него пристально-пристально. И сделала вывод, что он настоящий мужчина.

Тогда он подумал и поделился опасением:

– За мной ведь тоже могут следить. Кто такой Сменин?

Она успокоила:

– Не волнуйся, я знаю его много лет. Он спекулирует медикаментами. Рано или поздно его посадят. Он согласен, что заслуживает наказания. И даже уверяет, что однажды придет в прокуратуру с повинной...

Дежурный милиционер, увидев на удостоверении слово Донугро, уважительно взял под козырек.

На лице Салтыкова Каиров не обнаружил удивления. Оно было настолько озабоченно, что Каиров на какой-то момент решил: начальник угро не узнает его.

– Товарищ Салтыков, я чувствую, что у вас опять изжога. И все равно приглашаю в шашлычную «Перепутье», чтобы отметить мой отъезд. И нашу общую удачу...

– Удачу? – спросил Салтыков тоскливо.

– Совершенно верно, – ответил Каиров. – Ты не ослышался... Давай пару человек. И через час в этих стенах ты увидишь Дантиста.

– Кто он?

– Кинооператор Кузнецов.

– Да? – виновато заморгал Салтыков. – Так я и думал. – Салтыков приподнялся на носках. Достал патрон лампочки и повернул на нем белую головку выключателя. Лампочка загорелась. Салтыков хмуро сказал: – Кузнецов убит. По мнению врача, убийство произошло вчера между семью и девятью часами вечера. Труп обнаружен сегодня в половине одиннадцатого дня около кладок, за мельницей.

6

Виктория опознала труп.

Морг был в подвале, с толстыми каменными стенами, на которых виднелись ржавые потеки и серые пятна плесени. Салтыков зажал в кулаке пузырек с нашатырным спиртом. Но спирт Виктории не потребовался. Она держалась сурово и спокойно. Взглянула на тело мельком, без сожаления. Сказала:

– Я знала этого человека до революции под фамилией Разумовский. В настоящее время он носил фамилию Кузнецов.

– Когда вы видели его в последний раз?

– Вчера. Вечером он попросил довезти его до кустарной мельницы. Ну той, что около кладок.

– Зачем?

– У него там было деловое свидание.

– С кем?

– Я не спрашивала. – Виктория повернулась и пошла к выходу.

– Одну минуточку, – сказал Салтыков. – А какие отношения были у вас с убитым?

– Он за мной ухаживал, – ответила она, не останавливаясь. У дверей добавила: – Естественно, когда был живым.

7

Телеграмма:

«Д о н у г р о  –  К а и р о в у

Фотографию потира опознал владелец ювелирного магазина Перельман. Около года назад подобный потир просил оценить неизвестный мужчина. Перельман сказал, что поскольку не торгует антиквариатом, то может оценить лишь стоимость золота и драгоценных камней. По предложенной цене одна тысяча двести рублей неизвестный продать потир отказался. Предъявленную фотографию И. Н. Строкина владелец магазина не опознал.

Сообщаю приметы неизвестного. Возраст – на вид 60 лет. Тип лица европейский. Рост высокий. Телосложение атлетическое. Жестикуляция указательная. Осанка прямая, голова откинута назад. Волосы седые. Мимика развитая. При разговоре часто закусывает губу, поднимает брови. Голос – средний дискант, чистый.

Особые приметы: короткие усы по форме кисточкой, узкая, клинообразная борода. Носит пенсне.

Напоминаю, особые приметы совпадают с показаниями И. Н. Строкина от 14 августа 1926 г. (с. 11).

Нельзя исключать, что неизвестный подвергся бандитскому нападению со стороны И. Н. Строкина. Поскольку заявления об ограблении не поступало, можно предполагать два варианта: 1. Неизвестный ограблен и убит; 2. Неизвестный имеет основания не сообщать об ограблении.

Прошу уделить особое внимание вдове есаула Кратова В. Г. Шатровой.

Б о р о в и ц к и й».

8

В бурой темноте вздорно заголосил петух. Крик резанул ночь наискось, утонул в шуме реки. Молодая луна высвечивала булыжную мостовую и створки распахнутого окна.

– Я никогда не надеялась, что беды будут обходить меня, – задумчиво произнесла Виктория. – Я самоуверенно полагала, что могу обойти их сама.

– Об этом не стоит жалеть, – ответил Каиров.

Виктория перехватила его взгляд, усмехнулась досадно:

– Я не жалею... Я не понимаю. Наконец, я не верю в то, что человек беспомощен перед судьбой.

– Человек не живот сам по себе. Ему не дают это делать другие, – с нарочитой бесшабашностью пояснил Каиров.

– Потому что он слаб, – повернулась к нему Виктория.

– Слабый человек, сильный человек – это, конечно, разные понятия. Но и тот и другой способен проявить себя лишь в определенных обстоятельствах. Обстоятельства же редко зависят от нас. Их рождают причины. А наше желание – всего лишь одна из причин.

Промелькнула за окном пролетка. Белые кони несли ее галопом. Шуршание шин и стук копыт были такими громкими, что заглушали голос реки. Река затихла, будто прислушивалась.

– Это все понятно, – сдавленным голосом ответила Виктория. Она злилась. – Это все плавает на поверхности, как дважды два – четыре. А если дважды два – пять? Ты понимаешь меня, Мирзо?

Мирзо не понимал.

– На тебе грузом лежит твое дворянское прошлое, – пояснил он. – Ты хочешь смотреть на жизнь со стороны, а не чувствовать себя в ее гуще.

Она поглядела на него с любопытством. Отвернулась, ничего не сказав. Он также отвернулся, подставив лицо скупому свету настольной лампы. Закончил мысль, возможно убеждая самого себя:

– Сколько два на два ни умножай, пять не получится.

– Все может получиться, Мирзо! – упрямо ответила она. – Понимаешь, все-все...

– Что ты говоришь?! – Каиров даже покраснел от возмущения.

– Жизнь, она все-таки круглая, как мячик.

Каиров прищурил глаза. Перечеркнул лицо соединившимися у переносицы черточками.

– Это женская логика круглая, как мячик. А жизнь, она формы не имеет. Она от земли до земли.

– Рок смерти! – вскочила Виктория. Прошла через комнату. Остановилась у зеркала. Поправила в мерцающей хрустальной вазе цветы, которые Каиров принес ей в подарок. Обернулась: – И мы ходим под ним по земле, точно приговоренные.

– Я понимаю, – сказал устало Каиров, – это звучит пугающе. Но ведь поделать ничего нельзя.

Она вернулась на диван. Взяла его ладонь в свои ладони. Смотрела мудро и нежно, будто он был маленький-маленький мальчик.

– Говори, говори! – попросил он.

– Если поделать ничего нельзя, тогда и ничего нельзя требовать. Ни порядочности, ни преданности, ни верности, ни милости. Тогда отца не за что судить. Какая разница, где лежали эти ценности – в Эрмитаже или в тумбе письменного стола?

– Ценности – факт государственного хищения, – возразил Каиров.

– Похищены они были не у Советского государства, а у проклятого, загнивающего... Что касается Разумовского... Этот профессиональный убийца заслуживал смерти при любом строе...

– Но меня тоже хотели убить, – напомнил Каиров.

– Вот сейчас мы подошли к главному! – обрадовалась она. – Случайно в тебя не попали, промахнулись. То есть прилагали силы, имели желание... Не получилось. А человек ты хороший. И хочешь жить.

– Хочу, – сознался Каиров.

– Тем более... Значит, ты предпринимал и будешь предпринимать определенные действия, чтобы сохранить свою жизнь.

– Не только свою.

– В силу профессии. То же самое делает врач. И ты, и он вмешиваетесь в рок, при этом иногда одерживая победы. Кстати, победы очевидные. Ликвидирована банда, ликвидирована холера... Но подумай, а разве дровосек не влияет на факт существования человека, обеспечивая его теплом, крестьянин хлебом, портной одеждой?.. И так далее. Поэтому если рок и есть, то ему с человеком тоже нелегко приходится... Ты прости меня за долгие и нудные рассуждения, но я уверена, что нас с тобой разделяет не стена, а стеночка. И через нее можно перешагнуть...

9

Из служебной записки Каирова:

«...23 июня, в четверг, в 19 часов 20 минут, нами был задержан гражданин Шатров Герман Петрович, чьи приметы совпадали с последней телефонограммой Донугро задержание роизошло в шашлычной «Перепутье», куда он по нашей просьбе был приглашен своей дочерью гражданкой Шатровой В. Г. Узнав о способе убийства Разумовского – Кузнецова, гр. Шатрова опознала нож, которым он был убит, а также опознала нож, который 17 июня бросали в меня. Она сказала, что ее отец, гр. Шатров, уж много лет занимается метанием ножей, для чего в подвал дома по ул. Луначарского оборудован специальный тир.

Обыск в доме гр. Шатрова подтвердил наличие тира ножей, но никаких других улик обнаружено не было.

На вопрос, почему не было заявления об ограблении 1926 году, гр. Шатров ответил, что его никогда не грабили

Тогда я сказал, что потир у нас и нам все известно о убийстве поручика Шавло. После этого гр. Шатров заволновался. Нам стало ясно, что мы на правильном пути.

Высокую сознательность и гражданский долг, несмотря на свое буржуазное происхождение, проявила гр. Шатрова В. Г. Она предположила, что сокровища нужно искать на даче в тумбе письменного стола, ключ от которого постоянно хранится у гр. Шатрова Г. П.

Предположение гр. Шатровой В. Г. оказалось правильным. В тумбе стола действительно обнаружили предмет художественной ценности.

После чего гр. Шатров Г. П. дал показания.

Он подтвердил, что ему удалось подменить содержимое ящика, когда его зять есаул Кратов вместе со своим друзьями, в числе которых был и Разумовский, квартировал у него несколько дней в июле 1919 года. Он утверждает, что не знает, была ли это группа заговорщиков или каких-либо других контрреволюционеров, но предполагает, что все эти люди составляли какую-то единую группу, люто ненавидящую рабоче-крестьянскую власть.

Гр. Шатров Г. П. утверждает, что не знал, в каком месте впоследствии был спрятан ящик, но догадывался что это где-то в гостинице или возле нее. Он также утверждает, будто не знал поручика Шавло. А в Петрограде находился лишь несколько дней у дочери, возвращаясь из госпиталя.

Гр. Шатров Г. П. подтверждает факт ограбления его в 1926 году, 11 июля, в г. Ростове-на-Дону, близ школы для взрослых им. Профинтерна. Во время ограбления у него был изъят золотой потир и 87 руб. денег.

Гр. Шатров Г. П. утверждает, что со слов Разумовского знал: документы на имя Кузнецова Разумовский достал в Ростове и предупредил, что не может ими долго пользоваться.

По мнению гр. Шатрова Г. П., завхоз гостиницы «Эльбрус» Попов убит Разумовским.

В воскресенье 29 мая Разумовский пришел к Шатрову обеспокоенный. Он попросил в случае необходимости подтвердить его алиби в ночь на 29 мая. Больше ничего по этому вопросу гр. Шатров Г. П. сообщить не может.

Поскольку при осмотре вещей Разумовского обнаружены золотые карманные часы, принадлежащие фотографу А. Попову, и конверт, подписанный Ф. Глотовым, можно, без сомнения, считать, что и А. Попов, и Ф. Глотов убиты Разумовским. Однако труп Ф. Глотова до сих пор обнаружить не удалось.

Гр. Шатров признал за собой факт убийства Разумовского – Кузнецова и попытку покушения на меня. Вместе с тем он заявил, что считает Разумовского агентом иностранной разведки, каковым считал и меня.

«В данном случае, опасаясь шантажа, я руководствовался политическими мотивами, по-своему защищая существующий строй, – сказал Шатров. – Больше ничего я вам говорить не намерен. Следствие по делам иностранных агентов, – заявил далее Шатров, – не входит в компетенцию уголовного розыска».

Со своей стороны полагаю, что убийство Разумовского – Кузнецова гр. Шатров Г. П. совершил из опасения, что, обнаружив в ящике подмену, Разумовский заподозрит в этом его, со всеми вытекающими последствиями.

Покушение на меня, по всей вероятности, было совершено потому, что и Разумовский – Кузнецов, и Шатров Г. П. считали, будто я прислан из-за рубежа контролировать действия Разумовского – Кузнецова».

10

Первым номером трамвая можно было за двенадцать копеек доехать от вокзала до Нахичеванского депо. Утро, сухое, душное, надвигалось на город. Звезды быстро блекли и таяли в светлеющем небе. Громко-громко в тишине еще спящих улиц кричали галки.

«Донвескровать» крупными буквами заявляло о производстве весов и кроватей. Товарищество «Новый путь» приглашало всех желающих в парикмахерские. На тыльной стене кирпичного здания возле булочной Каиров увидел номер своего телефона.

Первой строчкой сообщалось, что «скорая помощь» вызывается без номера, потом шли телефоны на случай пожара и обвала дома.

Четвертая строка напоминала:

«При налетах, убийствах, грабежах – тел. 50».