Текст книги "Ожидание шторма"

Автор книги: Юрий Авдеенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 33 страниц)

– По какой причине?

– Он, пьяный как свинья, приперся поздравлять мою жену.

– Татьяну Шелепневу?

– Татьяну, – кивнул Глотов. На лице его блестели бусинки пота.

– Почему вы с ней не расписаны? – Это был необязательный вопрос. Но Салтыкова – в душе основательного семьянина – раздражала неряшливая манера открытого сожительства, называемого гражданским браком.

– Мы распишемся, – смущенно пообещал Глотов.

И Салтыков поверил ему. Даже больше того, он поверил в то, что Глотов не убивал Попова. Чутье подсказывало.

– Федор Максимович, – Салтыков произносил слова спокойно, беспристрастно, – вы когда в последний раз видели Попова?

– Двадцать восьмого. В день убийства...

– Расскажите об этой встрече подробнее.

– Подробнее?! – удивился Глотов.

– Да-да... – подтвердил кивком Салтыков.

Глотов заволновался:

– Я был у него всего три минуты. В обед зашел.

– Время?

– Минут пять второго... Я сказал ему, чтобы он оставил Татьяну в покое, или рожу набью.

– Сразу так и сказали? – опустил в чернильницу перо Салтыков.

– Нет. Там у него жилец какой-то был... Ну а когда он ушел, я и сказал.

– Что за жилец?

– Не знаю. В годах. Мордатый такой. И волосы на голове седой гривой. Он что-то в номере заменить хотел. А Попов сказал, что про это знает. Мол, администратор уже докладывала. А я сказал и ушел. Пальцем его не трогал.

– Где вы с ним разговаривали? – спросил Салтыков.

Глотов раздраженно ответил:

– В его кладовке под лестницей.

– Пожалуйста, вспомните, чем вы занимались вечером двадцать восьмого мая.

– До четырех дня я был в Компоме. Потом ездил на мельницу. Она инвалидов обслуживает. На мельнице пробыл часа полтора. На обратном пути взял билеты в кино «Гигант». На девятичасовой сеанс. Пришел домой. Мы с Татьяной поужинали. Потом пошли в кино. Вернулись в одиннадцать. Легли спать.

– Какой фильм смотрели?

– «Луч смерти».

– Кто может подтвердить, что, вернувшись из кино, вы никуда не уходили?

– Татьяна.

– А еще кто?

– Не знаю. Наверное, соседки. От них ничего не скроешь.

4

Сменин шел через зал тяжело, подав плечи вперед, и казалось, ресторанные столики сами собой раздвигаются на его пути, как вода перед кораблем. Убранные медью светильники скалились со стен индейскими масками, а на эстраде, за музыкантами, высвеченный красным и зеленым светом, гордо опирался на копье вождь племени с перьями вокруг головы и стеклянными серьгами в ушах.

– Вождя мы сделали из гипса. Владелец пожелал назвать ресторан «Эльдорадо», – рассказывала Виктория Каирову. – Мне пришлось читать книги о конкистадорах. Я узнала, что в 1526 году Писсаро, Альмагро и Луке заключили договор во имя бога-отца, бога-сына и святого духа и девы Марии... Они заключили так называемый договор трех конкистадоров об открытии и завоевании Перу...

Сменин не вертел головой, не искал никого глазами. Он вообще смотрел куда-то вверх, шагал раздольно, словно степью. Следовавший за ним Кузнецов, хотя и был тоньше, гибче, вне всякого сомнения, физически ощущал тесноту зала, хаотическую разбросанность столов, жесткость спинок стульев. Он двигался полубоком, подчеркнуто стараясь никого не задеть, не потревожить.

– Сохранилась легенда о том, как на берегу озера Тикикака однажды появились мужчина и женщина. Они были прекрасны и не очень похожи на диких, невежественных людей, обитавших тогда в Перу. Он был сыном Солнца. Она – дочерью Луны. Его звали Манко Капак, ее – Мама Ойльо.

Каиров не сомневался, что Сменин и Кузнецов подойдут к их столу. Виктория сидела спиной к залу. Она видела террасу за распахнутой зеркальной дверью и кусок ночи, темной и звездной, обтягивающей дверной проем, как картина подрамник.

– Манко Капак и Мама Ойльо были братом и сестрой. Но не только... Они были еще и мужем и женой.

– Разве такое бывает? – спросил Каиров и отхлебнул вина на бокала.

– Я верю в легенды.

– Правильно, Виктория Германовна... Легенды, в сущности, неписаная история. И может, более правдивая, чем та, которую пишут! – Сменин возвышался над столом, выдвигал стул уверенно, точно в собственном доме.

У Каирова создалось впечатление, что Кузнецов прятался за спиной Сменина. Нельзя сказать, что вид у кинооператора был смущенный или боязливый, однако бесцеремонность товарища, скорее всего, озадачивала его.

Каиров решил, что ему тоже не следует радоваться незваной паре, сдвинул в удивлении брови, колюче посмотрел на Викторию.

Только сев на стул, Сменин соизволил заметить Каирова:

– Приятная встреча... Мы же знакомы.

– Нет, – холодно возразил Каиров. – Мы лишь завтракали за одним столом.

– А теперь поужинаем... Если вы не возражаете?!

Не задумываясь Каиров хотел ответить, что возражает. Однако Виктория опередила его:

– Ужин носит деловой характер. Хозяйка за столом я. Прошу вас. – Последние слова относились к Кузнецову.

Он церемонно поклонился. Прежде чем сесть, посмотрел на рассерженного Каирова и незаметно мигнул Сменину.

– Можете ничего не говорить. – Виктория повернулась к Кузнецову. – Машину оформим как взятую напрокат. Вам придется оплачивать стоимость бензина. И кроме того, три рубля в час. Сюда входит амортизация транспорта и оплата моего труда как водителя.

– Между прочим, Александр Яковлевич, по официальным данным, – сказал Сменин, – средняя месячная зарплата рабочего Севкавжирмасло – 62 рубля 63 копейки, а в Севкавспирте – 37 рублей 91 копейка.

– Совкино – богатая организация, – беспечно улыбнулся Кузнецов. – Я согласен.

– Столь точные цифровые данные странно слышать из уст врача. – Виктория коротко, с прищуром, взглянула на Сменина. Потом обратилась к Каирову: – Надеюсь, Мирзо, вы будете джентльменом.

Каиров послушно кивнул и принялся наливать вино в бокалы.

– Этой весной моим пациентом оказался бухгалтер Краевого статуправления, – пояснил равнодушно Сменин. – Он был влюблен в цифры, как в женщину. Из общения с ним я, например, узнал, что в прошлом году добыча лесного материала по краю равнялась 120 тысячам кубических саженей, а нефти – 137 миллионов пудов, или 32% всей общереспубликанской добычи...

– Такие знакомства обогащают, – сказала Виктория, но сама, видимо, была уверена в обратном. Она вдруг потеряла к присутствующим интерес и смотрела в сторону кухни, где стенка как бы расступилась, образуя проход, похожий на щель.

Каиров тоже посмотрел туда. В проходе скрылся официант с подносом, на котором громоздилась посуда. Замаячил белым колпаком повар, несколько раз затянулся папиросой, выпустил дым в зал.

Виктория с сожалением сказала:

– Никогда не наблюдала проход в кухню с этой стороны. Можно сказать, местные «Ворота солнца»...

– Лучше ворота в рай, – пошутил Кузнецов.

Кухня была напротив него, и ему не требовалось поворачиваться, чтобы видеть, куда смотрят Виктория и Каиров.

– Нет! – возразила Виктория. – «Ворота солнца» – это памятник культуры древних перуанцев тиауанаку. Судя по описаниям, он гигантский, монолитный... Но ведь это «Эльдорадо» – только стилизация.

Сменин неподвижно смотрел на опустевшую бутылку, казалось, не замечая бокалов, наполненных вином. Виктория повернулась к столу, сказала:

– Давайте выпьем.

– Надо заказать еще, – предложил Сменин Кузнецову.

– Кто наш официант? – с готовностью спросил оператор.

– Все уже заказано, – успокоила Виктория. И подняла гордо подбородок, словно предоставила возможность полюбоваться своей шеей и ниткой жемчуга на ней.

Кузнецов великодушно заявил:

– Расходы оплачивает Совкино.

– Браво! – вкрадчиво сказала Виктория. – Если мужчина с размахом, это всегда приятно.

Она взяла бокал, пила вино с удовольствием. А когда выпила половину, подняла глаза на Каирова:

– Мирзо, почему бы вам не пригласить меня на танец?

Играли фокстрот. Площадка перед эстрадой была мала. И теснота свирепствовала такая, что, несмотря на быстрый темп, люди не танцевали, а только шевелились.

– Здесь хорошо зимой. Зал почти пуст. И возникает настроение и какой-то интерес... К жизни, к счастью.

Виктория прижималась к Каирову. Он чувствовал теплоту ее и запах волос.

– Вы недовольны, Мирзо?

– Зачем здесь эти люди? – спросил он почти ревниво.

– Это они должны задать подобный вопрос.

– Почему?

– А потому, что с Гавриилом Алексеевичем я договорилась об ужине раньше, чем с вами.

– Кто он такой?

– Хороший человек. Безнадежно влюбленный в меня вот уже два года.

– Он не здешний.

– Разумеется. Он, кажется, из Крыма. Второй раз приезжает сюда на воды... У него что-то с почками.

– Почки вином не лечат.

– Не будьте таким педантом, Мирзо... Иванович. Он завтра уезжает.

– Теперь понятно, для чего я здесь, – сказал Каиров со вздохом.

– И очень хорошо, что понятно. Вы – моя симпатия, мое увлечение, мой мужчина... Вас не устраивает такая роль?

– Роль?

– Не придирайтесь к словам. В конце концов, все завиит от вас.

«Я никогда не понимал женщин, – думал Каиров. – Впрочем, может, это непонимание как раз и есть их самое-самое понимание... Что собой представляет Виктория Шатрова? О внешности вопросов нет. Легко догадаться, какой она была в восемнадцать – двадцать лет и сколько молодых людей сходили по ней с ума! Надо полагать, ее отец уже тогда был адвокатом. Значит, она училась в гимназии, общалась с определенным кругом людей, которые, подобно мне, не чистили ботинки на улицах Баку. Судя по ее разговору, она много читает... Несомненно, человек увлекающийся. И вместе с тем практичный, расчетливый. Как она четко определила отношения с Кузнецовым! Прокат, бензин, амортизация... И мне отвела роль: хочешь радуйся, хочешь обижайся... Другое дело Сменин... Почему-то не верится, что он влюблен в нее. Утром в буфете он сам предлагал Кузнецову знакомство с очаровательной дамой – владелицей «роллс-ройса». Любимых не предлагают...»

– Вы думаете обо мне? – спросила Виктория.

– О вас, – признался он.

– И что вы обо мне думаете?

– Хорошее...

– Нет, – укоризненно посмотрела она, чуть отстранившись, чтобы видеть его глаза, и повторила: – Нет, вы как будто что-то считали. Когда человек думает о хорошем, у него совсем другие линии шеи и подбородка. Они мягкие, как нежный взгляд. А вы... Вы в напряжении. Но прячете его под ревностью к моим гостям.

– Я вообще ревнивый, – признался Каиров. – И отец мой был ревнивый, и дед... Но о вас я действительно думал хорошо... И мне приятна ваша наблюдательность. Правда, я размышлял... Зарезать мне Кузнецова или только сломать ему два-три ребра.

– Почему Кузнецова? – не без испуга спросила Виктория, отстраняясь от Каирова.

– Но ведь Сменин завтра уезжает.

Она засмеялась, шаловливо сказала:

– Когда я была гимназисткой, мне ужасно хотелось, чтобы из-за меня кого-нибудь зарезали. Однако мальчишки ограничивались разбитыми носами да синяками.

– Жаль, – заметил Каиров.

– Немножко... Зато я рано вышла замуж. В семнадцать лет. Подружки охнули от зависти. Они бы не завидовали, если бы знали, что в двадцать два года я стану вдовой.

Танец кончился. Толпа густо поползла, растекаясь в направлении столиков, увлекая Викторию, отделяя ее от Каирова. Между ними оказались женщина и мужчина. А Виктория не оборачивалась. Говорила какие-то слова, надеясь, что Каиров идет следом. Он попытался приблизиться к ней. Протиснулся было вперед, задев плечом усатого высокого мужчину. Тот сердито посмотрел на Каирова:

– Осторожней надо!

– Прости, дорогой. Хочу пробиться к даме.

– Пожалуйста, пожалуйста, – отодвинулся мужчина, пропуская Каирова. Однако ворчливо пожелал: – Будь терпеливым, кацо.

Виктория наконец заметила, что Каиров отстал, посторонилась, ожидая его. Он взял ее за руку, сказал:

– Извините.

– Извиняю.

Они были одного роста. Губы их оказались рядом. И поцелуй получился, как прикосновение.

Когда они шли к столу, Каиров спросил:

– Сменин хороший врач?

– Не знаю... У меня здоровые зубы.

Бутылок на столе прибавилось. Время от времени прикладываясь к высокому стакану с местным красным вином, Сменин говорил:

– Слабость дедуктивного метода видится мне прежде всего в том, что в поступках и действиях людей нередко встречается парадокс. Не случайно в науке под парадоксом понимают неожиданное явление, не соответствующее обычным представлениям.

– Честно говоря, Гавриил Алексеевич, – Кузнецов выпустил дым изо рта, положил папиросу на край пепельницы, керамической, по цвету и форме похожей на солнце, – я о дедукции читал только у Конан-Дойля. Но мне кажется, что дедуктивный метод столь широко популярен и известен лишь потому, что он предполагает глубинное, а не поверхностное изучение явлений...

– Глубинное изучение! – недовольно сказал Сменин. – Все слова... Я могу доказать, что, отхлебывая это вино, произвожу глубинное изучение напитка.

Сев за стол, Виктория пояснила:

– Не обращайте внимания, Мирзо... После третьего бокала Гавриил Алексеевич обычно ощущает потребность в пространных рассуждениях на самые общие темы.

Сменин согласился:

– Как чуткая натура, Виктория Германовна уже давно заметила эту мою слабость. А у кого нет слабостей?

Вопрос остался без ответа. Возможно, присутствующие не захотели признаваться в слабостях. Возможно, помешала музыка. Кузнецов поднялся, сказал Виктории:

– Разрешите?

Она разрешила.

– Нам остается только выпить, – глубокомысленно изрек Сменин. – Ваше здоровье, Мирзо.

Каиров поднял бокал:

– Спасибо.

Сменин выпил, поморщился:

– Виктория прервала наш разговор...

– Ваш, – поправил Каиров.

– Не имеет значения... – Очевидно, Сменину было все равно, перед кем высказывать свои мысли. – Я никогда не соглашусь с теми, кто называет тривиальной фразу: «Жизнь – лучший учитель». Она не тривиальна. Она бесспорна и бессмертна... Но жизнь не только учитель. Она и фантазер. Не знаю, известно ли вам, но, прежде чем в 1810 году основать Сюртэ – французскую криминальную полицию, – Эжен Франсуа Видок был арестантом.

– Обыкновенным арестантом?! – искренне удивился Каиров.

– В молодости он был артистом, солдатом, матросом, кукольником. Несколько раз бежал из тюрем. А потом пришел к властям и сказал, что с преступным миром может бороться только бывший преступник. Другими словами, тот, кто знает обычаи, нравы, законы этого мира. То, что мы с вами понимаем под словом «специфика».

– Но может, у него было не только знание предмета. Но и талант сыщика. Пестрая жизнь его была всего-навсего поиском истинного призвания.

– Пожалуй, Мирзо, вы правы. Истинное призвание способно делать чудеса. Шеф полиции Лондона Джон Филдинг, брат писателя Генри Филдинга, был слепым. И если верить современникам, мог различать три тысячи преступников по голосам.

Немолодой официант с раскосыми глазами принес серебряное ведерко со льдом. И в нем бутылку шампанского.

Сменин и Каиров обменялись удивленными взглядами. Официант понял. Обратился к Каирову:

– Вам прислали шампанское вон из-за того стола. Каиров посмотрел туда, куда указывал официант. За столом улыбался Нахапетов и рядом с ним Валя.

– Я не знаю, как у вас в Баку...

«Откуда ему известно, что я из Баку? – подумал Каиров. – Могла сказать Виктория... Конечно, могла».

– А у нас в Сочи за курортный сезон случаются два-три серьезных преступления. Как-то: применение холодного оружия в состоянии аффекта и алкогольного опьянения; нападения на граждан с целью изъятия ценностей...

– Вы из уголовного розыска? – в упор спросил Каиров.

– Упаси боже! – Сменин даже вздрогнул.

Вернулись Виктория и Кузнецов. Виктория сказала:

– Может, это и невежливо, но я должна вас покинуть. Прошу, Мирзо, проводить меня.

– А шампанское? – с обидой в голосе спросил Сменин.

– Шампанское? Это очень мило! – улыбнулась Виктория, наверное полагая, что Сменин заказал серебряное ведерко и бутылку в ее честь. – Шампанское на посошок.

5

Свет луны длинными косыми срезами белел в пролете улицы, изогнутой по краю обрыва. За цементным бордюром высотой до колена, испещренным старыми трещинами, уходили вниз, к каменному руслу реки, густые заросли самшита и держидерева, оплетенные гибким плющом, как паутиной.

Еще ниже начинались сады: айва, персики, слива. У самой реки на высоких фундаментах стояли домики. От домиков к улице и в сады пролегали не тропинки, а ступеньки. Каждая из них – дубовая дощечка и два крепких дубовых колышка.

У дома Виктории Каиров отпустил кучера. Виктория сказала, что им нужно либо расстаться, либо пройти в дом, хотя бы на террасу, потому что она уже вышла из возраста, когда можно обниматься возле калитки.

– У калитки хорошо обниматься в любом возрасте, – заметил Каиров.

Однако они прошли в сад и поднялись на террасу. С реки тянуло запахом холодной воды и тины.

Вспыхнул свет. Мошки закружились вокруг лампочки. Старческий голос спросил за дверью:

– Кто там?

– Это я, папа, погаси, пожалуйста, свет.

Терраса захлестнулась темнотой, в первые секунды плотной, почти непроницаемой. Потом серебряно выступила река, обозначилась изгибом дорога.

Виктория села на перила, обхватила руками подпирающий крышу столб, прислонилась к нему головой. Тихо потребовала:

– Ну... Рассказывайте о себе всю правду.

– Так сразу!.. Зачем она вам?

– Пока не знаю.

– Это хорошо, что вы не знаете.

– Странный вывод, – с сомнением заметила она.

– Наверное, мне потребуется автомобиль, – сказал он, выделяя каждое слово,

– Условия проката вам известны, – ответила она равнодушно. – Что вы еще хотите сказать?

– Что я холост. И это правда.

– Вполне возможно. – Она произнесла слова сухо, как бы подчеркивая, что семейное положение Каирова ей безразлично.

– Вы мне нравитесь.

– Мирзо, я нравлюсь многим мужчинам! – Теперь она говорила с откровенным раздражением.

Он ответил обиженно:

– Вы хотели слышать правду, я ее говорю.

– Извините. – Она отстранилась от столба, соскользнула с перил.

– Нравиться можно по-разному.

– Я вам нравлюсь сильно?

– Сильно, – кивнул он. – Вы мне верите?

– Допустим...

– Это плохой ответ.

– Это честный ответ.

– Спасибо. – Каиров взял ее за плечи. – Я тоже с вами правдив и честен... У меня нет ресторана в Баку. Это был лишь предлог для знакомства с вами.

– Представьте, я догадывалась.

– Не обижайтесь... Но я приехал сюда совсем по другому делу.

– Вам нужна моя помощь? – спросила она.

– Нет... У меня мужское дело.

– В таком случае вы зря отпустили тарантас. По ночам здесь улицы темны и пустынны. А до «Эльбруса» далеко.

– Ничего. Говорят же, влюбленным и пьяным помогает судьба.

6

Из окна был виден задний двор, разделенный тенью от угла гостиницы до сарая, в котором хранилась мебель, большей частью старая, требующая ремонта. Сразу за сараем начиналась гора – кустами и мелкими деревьями, осыпью грунта, вспухшей бело, круто.

По двору, в затененной его части, шел человек. Шел не крадучись, но осторожно, и шаги были – как сдерживаемое дыхание.

Дантист смотрел из-за шторы. Человек, вне всякого сомнения, направлялся к двери черного хода.

Полночь дышала свежо. Ветер несильный, но заметный, касался листьев. В небе появились облака. Они плыли быстро, словно куда-то торопились.

Там, внизу, человек остановился у дверей и, кажется, дернул ручку. С минуту он не двигался. Возможно, прислушивался. Потом решительно пошел к углу здания.

Когда человек оказался в полосе света, Дантист узнал Каирова.

Где-то вдалеке, на дороге, звенели колокольчики и пели цыгане...

7

– Мирзо, поехали в горы!

Каиров теперь не сомневался: за дверью находился владелец шашлычной «Перепутье» Лаидзе.

– Зураб, это ты? – на всякий случай спросил Каиров.

– И не один. Открывай быстрее и посмотри, кто со мной!

От Зураба пахло вином, и глаза поблескивали с хмельным лукавством – рядом в коридоре стояли три молодые цыганки и цыган с гитарой, в лиловой рубахе навыпуск, перехваченной ремнем с бахромой.

Каиров поспешно прикрыл дверь. Сказал в щель:

– Извините. Мне надо одеться.

– Извиняем. И ждем тебя у подъезда.

На лестничной площадке Зураб сказал цыганам:

– Сей секунд... Догоню.

Вернулся. Прошел в номер Каирова. Тот, надевая пиджак, спросил:

– Что стряслось?

– Салтыков передал срочное сообщение из Ростова, – абсолютно трезвым голосом ответил Зураб, положил на стол перегнутый пополам конверт. – Я пошел. Мы ждем тебя внизу.

– Может, мне не обязательно ехать с вами?

– Обязательно. Во-первых, мы все равно разбудили всю гостиницу. Во-вторых, обидятся мои друзья, а поют они чу́дно...

Оставшись один, Каиров вскрыл конверт.

Телефонограмма из Донугро:

«С р о ч н о

К а и р о в у

В дополнение к имеющимся сведениям сообщаю, что из затребованных писем жены есаула Кратова Валентина Еремеевича стала известна ее фамилия: Шатрова Виктория Германовна. Уроженка города Северокавказска. Год рождения 1898. Социальное происхождение – из дворян. Возможная фамилия Дантиста Разумовский. В письме от 16 июля 1917 года имеется фраза: «Вечером Филарет играл на рояле Шопена. Однако из него такой же музыкант, как из Разумовского дантист».

Считаю целесообразным выяснить, не проживает ли Шатрова или кто-нибудь из ее родственников в Северокавказске. Проверить граждан с фамилией Разумовский.

О ходе операции прошу сообщать каждые сутки.

Б о р о в и ц к и й».

Еще в конверте Каиров нашел записку от Салтыкова:

«Москва подтвердила личность Кузнецова Александра Яковлевича, сотрудника Совкино, командированного в Северо-Кавказский край для изучения возможности киносъемок.

Ростов подтверждает отправление телеграммы в Совкино 26 мая».

Каиров запер за собой дверь номера. По лестнице с третьего этажа спускался Нахапетов. Увидев Каирова, приподнял руку в приветствии:

– Вы еще не спите, Мирзо Иванович?

– Друзья не разрешают.

– Хорошие друзья. – Нахапетов остановился, неожиданно странно посмотрел на Каирова, блеснул фиксой:

– Мирзо Иванович, я хотел посоветоваться с вами... По одному делу.

– Сейчас? – удивился Каиров.

– Нет-нет... Время терпит.

– Тогда давайте днем.

– Ближе к вечеру, – подсказал Нахапетов.

– Можно к вечеру, – согласился Каиров, вспомнив, что на запрос относительно личности Нахапетова Майкоп не дал никакого ответа.