Текст книги "Так было…(Тайны войны-2)"

Автор книги: Юрий Корольков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 63 страниц)

Бенуа вернулся через четверть часа в сопровождении радиста и Франсуаза:

– Это мои товарищи. Их надо приютить на некоторое время.

– Да, да, конечно! О чем здесь говорить. – Буассон, не раздумывая, соглашался со всем, лишь бы отдалить выяснение неприятных подробностей.

Франсуаза беспокоил спрятанный в лесу груз. Он сказал Жюлю:

– Следовало бы привезти наш багаж. Надеюсь, здесь найдется лошадь?

– Совершенно верно. – Жюль обратился к тестю: – Нам нужно бы перевезти вещи. Они здесь, в лесу, недалеко.

– Что за разговор!.. Мари, разбудите Фрашона. Пусть запряжет кобылу, да побыстрее.

Но просьба о подводе насторожила винодела. Какой багаж, почему в лесу? Может быть, зять тоже подпольщик? Все будто сошли с ума. Пусть теперь пеняет на самого себя, что проворонил жену.

Мари, переваливаясь как утка, пошла будить дядюшку Фрашона. Бенуа увидел в окна, как она шла через двор, выпятив живот.

– Так где же Лилиан? – спросил он тестя.

Буассон снова засопел.

– Она еще спит. В такую рань все спят… Но скажи, откуда ты появился. Мы все думали, что тебя уже нет в живых. – Он старался перевести разговор на другое.

– Из Лондона. Мы прибыли по заданию генерала де Голля.

Франсуаз добавил:

– Надеемся, вы не откажете нам в помощи. Мы считаем, что находимся в доме друзей, в доме французского патриота.

Так вот в чем дело! Час от часу не легче. Узнают немцы – не миновать ему виселицы. Тем не менее Буассон ответил:

– О чем говорить. Располагайтесь как дома.

На шум в столовую вышел Терзи. Сонный, в ночной пижаме. Он также застыл в изумлении, но быстро овладел собой и поздоровался.

– Смотри-ка, и ты здесь?! – воскликнул Бенуа.

За окном загрохотала телега.

– Мы съездим за багажом, – сказал Франсуаз.

Они вышли с радистом.

– Я пройду к Лилиан. Где ее комната? – Бенуа направился к двери.

«Вот, начинается!» – Буассон не нашелся что ответить зятю. Но Терзи заслонил дверь:

– Она еще не одета. Подождите немного, Лилиан скоро выйдет.

Бенуа уставился на Леона. Он что-то начинал понимать.

– Ну и что ж?

Терзи решил не играть в прятки.

– Видишь ли, Жюль, Лилиан стала моей женой.

– Что ты еще городишь? Я не люблю таких шуток! Где ее комната?

– Я не шучу. Повторяю, она стала моей женой.

Ну, это мы еще посмотрим! – глупо воскликнул Жюль. Он растерялся и не знал, что ему делать. Вот уж чего он не мог предположить. Лилиан ушла к Терзи. Черт знает что происходит! Жюля охватил вдруг приступ дикой ревности. – Я поговорю сам. – Жюль попытался отстранить Леона и пройти в дверь.

Терзи оставался внешне спокоен.

– Подожди, я предупрежу ее, – и вышел.

– Так что это значит? Расскажите мне толком, месье Буассон. Мы боремся за Францию, подвергаем себя опасности, а здесь, в вашем доме… Я оскорблен до глубины души. Если так, я немедленно покину вашу усадьбу.

– Но мы думали, что вас давно нет в живых. – Буассон не мог придумать другого довода.

– Нет, нет. Ни одной минуты я здесь не останусь! Это подло. Я уважал вас, месье Буассон.

Бенуа кипел. Разъяренный и бледный, он решительно пошел к двери, взялся за ручку и остановился. Вдруг остыл, смяк. Куда он денется?.. Куда может уйти? Покинуть усадьбу, чтобы попасть в руки гестапо?! При одной этой мысли его бросило в дрожь. А месье Буассон подумал: лучше всего, если Жюль оставит их всех в покое. Пусть уходит.

Но Бенуа не ушел. Он постоял перед дверью, повернулся к тестю и патетически произнес:

– Да, вы и ваша дочь оскорбили меня, месье Буассон. Но я патриот Франции и не могу нарушать своего долга из-за личной обиды. Я остаюсь здесь…

Из внутренних комнат появилась Лилиан. Сзади нее шел Терзи. С гладко зачесанными волосами, слегка располневшая, но удивительно красивая в легком сиреневом платье, она спокойно, как показалось Жюлю, вошла в столовую. Только и глазах ее были смятение и тревога. Возможно, именно это делало ее еще красивее.

– Здравствуй, Жюль, – сказала она, протягивая руку, – Как неожиданно ты приехал. Ты не хочешь здороваться?

– Так это правда? – не подавая руки, спросил Жюль.

– Да, я люблю Леона, Жюль. Давай не будем говорить об этом.

– Хорошо, не будем. Но, думаю, вы сможете меня где-нибудь приютить. Я прибыл сюда по заданию генерала де Голля. Могу я рассчитывать, что меня не предадут здесь дважды?

Леон, стиснув зубы, вышел вперед. Назревал новый скандал. Месье Буассон опередил Терзи.

– Что за разговор, Жюль, – сказал он. – Не надо принимать все так близко к сердцу. Если хочешь, поселяйся во флигеле. Там две комнаты. Вы можете жить там. Кто же станет отказывать тебе в крове. Я очень хорошо к тебе отношусь…

– Благодарю вас! – холодно ответил Жюль и отвернулся к окну: радист и Франсуаз в сопровождении дядюшки Фрашона везли на телеге груз, сброшенный вместе с ними. – Благодарю вас, – .повторил Жюль, – Можно ли просить вас, месье Буассон, надежно спрятать груз, который мы привезли? Предупреждаю, это очень опасно.

Бенуа злорадно посмотрел на побледневшего Буассона, хотя и сам трепетал от одной только мысли, что про этот злополучный груз могут прознать гестаповцы.

Пакет с взрывчаткой, передатчик, что-то еще временно сложили в винный погреб в пустую бочку. Буассон сам подсказал, где удобнее всего спрятать свалившийся на него опасный груз, словно придавивший его своей тяжестью. Об этом, кроме своих, знал только дядюшка Фрашон, но он умел держать язык за зубами.

Покончив с делами, пошли завтракать. Все были в сборе, только Лилиан не вышла к столу.

Международный обозреватель Жюль Бенуа, ставший подпольщиком, поселился во флигеле своего бывшего тестя, в том самом, который месье Буассон когда-то предназначал для Леона Терзи.

5

Они сидели, подобрав ноги, на потемневшей соломе, пахнущей терпкой прелью. Было тепло, и от весенней земли, прогретой солнцем, поднимались прозрачные испарения. В сочной голубизне неба плыли курчавые облака, такие белые, так щедро залитые солнцем, что глазам было больно на них смотреть. От окон хозяйского дома Шарля и Симона отделяла разворошенная куча соломы, оставшаяся от скирды, под которой они когда-то прятали мотоцикл немецкого коменданта. Приятели уединились здесь, чтобы потолковать кое о чем. Они давно не виделись – несколько месяцев.

Шарль сказал, продолжая волновавший их разговор:

– Знаешь, Симон, в душе я тогда чувствовал себя самым последним мерзавцем.

– Не Симон, а Рене, – поправил его Гетье. – Для гестаповцев я Рене. – Почему же мерзавцем? – спросил он.

– Рене?.. Правильно! Извини – вырвалось, но нас никто здесь не слышит… Ты спрашиваешь – почему? Я как будто обрадовался, когда Гитлер напал на Советский Союз. Решил, что теперь-то уж бошам обязательно будет крышка.

– А разве это не так? Я уверен, что русские победят. У меня самого тогда словно прибавилось силы.

– Ты не понял меня. Почему русские должны воевать за французов? Помнишь, что говорил Торез: народ сам может освободить себя от оккупантов. Он никогда не станет на колени перед Гитлером, ни перед кучкой предателей, готовых делать все, что им только прикажут. И у меня тоже появилась еще большая уверенность – вся Франция будто почерпнула новые силы, но перед русскими я как будто испытывал какую-то вину. Им самим нелегко достается.

– Нет, я думаю иначе, – возразил Шарль Морен. – И мы и русские воюем с фашизмом. Это один фронт, а мы как солдаты в окопах – каждый имеет свой сектор обстрела. Разве мы не помогаем русским, когда пускаем под откос немецкие поезда во Франции?.. Если говорить об угрызении совести, я испытывал это по другому поводу. Мы не смогли вовремя остановить фашистов в Европе. Это началось в Испании, может быть раньше. Тогда Гитлер почувствовал свою силу, точнее – свою безнаказанность. Мы не приструнили своих предателей – того же Лаваля. Чемберлен и Даладье тайком подзуживали Гитлера, а мы не смогли рассказать народу правду, не смогли предостеречь его. Теперь за это приходится платить.

– Да, – согласился Рене, – теперь мы платим за все, но дороже всего за то, что отвернулись от русских. Не мы, конечно, – наше правительство. Зато уж теперь этого не будет. Мы не допустим…

– Не горячись, – Морен остановил приятеля. – К сожалению, в Елисейском дворце не всегда прислушиваются к тому, что говорят в народе.

– А если народ молится на Россию и взирает на нее с надеждой, как верующий на господа бога?

– Да, это верно, но Петэн тем временем посылает добровольцев на советско-германский фронт, и они там воюют на стороне немцев. Слыхал – они дрались под Бородином, как сто лет назад, при Наполеоне.

– Это фашисты, те же кагуляры… Но послушай, что я расскажу тебе… Я недаром, вспомнил про господа бога. Этой зимой мне пришлось быть в Южной Франции, на побережье. Может, слышал про городок Сен-Порт, недалеко от Марселя. Так вот что там произошло, когда немцы подходили к Москве. В Сен-Порте жили две эмигрантки из Праги. Чешки. Совсем молодые. Одну из них звали Степанка, другую – не помню. Они не пропускали ни одной службы в церкви – молились о победе русских, и все, кто бывал в церкви, поддерживали их. Церковь святой Клары стоит высоко на холме, из города к ней ведет каменистая крутая дорога. И вот эти женщины дали обет богу, что, если случится чудо и немцев прогонят от Москвы, обе они босые и в рубищах пройдут через весь город с горящими свечами, поднимутся на холм и перед алтарем вознесут благодарность богу. А зима в этом году даже на юге была очень суровая… Ты представляешь себе, что творилось в городке, когда русские разбили немцев под Москвой! Все жители вышли на улицы, когда в воскресный день две эти женщины, босые, в рубищах, накинутых на голое тело, шли с распущенными волосами через город. Они несли зажженные свечи, пели псалмы, а позади них шла целая процессия. Люди тоже пели псалмы и несли горящие свечи. Ты меня знаешь, я не верю ни в черта, ни в его бабушку, но это зрелище так меня захватило, что я готов был сам идти со свечой и петь псалмы во славу Москвы!.. У меня и сейчас стоит перед глазами эта старая церковь на голом холме, где растут только несколько пиний, и две босые женщины в белых рубищах, с израненными, посиневшими от холода ногами, идущие впереди толпы… Не забудь, что это был конец декабря… Вот что я видел на юге Франции.

Шарль Морен взволнованно слушал товарища.

– А в Париже ты давно был? – помолчав, спросил Шарль.

– Позавчера. Опять едва ноги унес… Там другое – бошей убивают прямо на улицах, немцы каждый день расстреливают заложников. Ну, а что у тебя нового?

– Нет, сначала ты. Мы столько с тобой не виделись…

Симон Гетье несколько месяцев не появлялся в усадьбе месье Буассона. Как всегда, он пришел неожиданно. В прошлом году немцы начали вылавливать мужчин и угонять их на работу в Германию. Симон предпочел уйти в маки, у него были особые счеты с нацистами. Что было с товарищем дальше, Морен не знал. Оказывается, Симону пришлось изменить фамилию. Значит, дело серьезное.

Судьба Шарля Морена сложилась иначе. Он не пошел в маки и остался на месте. Только на время облав он исчезал ненадолго из усадьбы месье Буассона и возвращался обратно, как только опасность была позади. Признаться, ему не хотелось расставаться с Мари. Год назад они поженились и теперь ждали ребенка. Но Морен не отсиживался без дела в деревенской глуши. Ему удалось сколотить небольшую группу. В нее вступили несколько товарищей из Фалеза, доктор, лечивший Терзи после ранения, потом деревенский священник церкви в Сен-Клу. Помогала немного Мари, и даже дядюшка Фрашон выполнял иногда небольшие задания, Люди были разные, но Шарль был уверен: все они честные люди.

Возможно, некоторые даже и не знали, что он коммунист, но задания Шарль получал от партийного центра. Правда, ему не всегда удавалось вовремя получать директивы, чаще всего он действовал на свой страх и риск, по собственному усмотрению.

Морена обрадовало появление в усадьбе Симона Гетье. Он поможет разобраться в политической обстановке. Можно поговорить с ним, посоветоваться. Все-таки ум хорошо, а два лучше…

– Что же теперь ты делаешь? – спросил он приятеля.

– Ну, я коммивояжером, – усмехнулся Симон. – Правда, разъезжаю с необычными образцами товаров… Возьми-ка, кстати, это, прибери. Надо передать нашим людям. – Симон вытащил из-за пояса сверток. – Здесь «Юманите» и листовки. Ты знаешь – подпольная «Юманите» выходит уже стотысячным тиражом. Не плохо, а?.. Сто тысяч! И оккупанты ничего не могут поделать. Утверждают, что мы печатаем газеты в Лондоне. Ах, если бы у нас было оружие!

Шарль сунул сверток под солому.

– Подожди, но все-таки расскажи, что ты делал все это время.

Они улыбались друг другу, довольные встречей. Симон был все таким же – короткий чубуком нос и озорное выражение лица. Морен облапил приятеля.

– Все-таки здорово, что я опять тебя вижу!.. Ну-ну, рассказывай!

– Я пробирался в Савойские горы, – сказал Симон, – но по дороге застрял в департаменте Крез. Это не так далеко отсюда. Ты не бывал там?

– Нет.

– Там тоже неплохо скрываться – леса, холмы, много оврагов, редкие деревни и хутора. Ребята валом валили туда. Те, кто не хотел ехать в Германию.

– Прятались или сражались?

– По-разному. Сначала просто бежали, лишь бы уйти от облавы. Там я встретился с товарищами из партийного центра. Их прислали, чтобы организовать сопротивление. Кое-что удалось сделать. Какие там замечательные ребята, Шарль! Но, как и всюду, не хватает оружия. Ограничивались засадами, налетами, уничтожали предателей… Предатели, к сожалению, водятся не только в Виши, в правительстве.

Симон нахмурился, помрачнел, будто вспомнив что-то гнетущее.

– Если бы не было предателей, не бывать бы и Гитлеру во Франции. Я в этом уверен, – сказал Морен.

– Да, но это не так просто – раскрыть их. Когда сталкиваешься с врагом – это одно, а предатель…

Рене рассказал:

– Прошлой осенью я очутился на Верхней Марне. Там начинали действовать наши первые партизанские группы. Но вдруг все чуть не провалилось. Ни с того ни с сего гестаповцы стали арестовывать родственников партизан, арестовывали и казнили. Ты понимаешь, что это значит. Каждый из франтиреров готов лезть хоть к черту на рога, десять раз умереть сам, но когда из-за него убивают отца, сестру, мать… Ты понимаешь это? Люди стали покидать отряды. А главное, никто не мог понять, кто их предает, откуда грозит опасность. Потом мы узнали. Гестаповцы завербовали одну парижскую продавщицу цветов. Ее звали Гризет. Красивенькая, стройная блондинка с бездумным личиком. Говорили, что кто-то увез ее из Парижа в Тур и бросил там во время паники. Немцы ее подобрали.

Она легко втиралась в доверие к нашим ребятам. Единственно, что делала – собирала письма франтиреров и относила родным. Брала своей детской наивностью. Сама ходила по деревням, потом приносила ответы. Оказалось, что гестаповцы перевозили ее из департамента в департамент. Письма сначала попадали к ее хозяевам. По наивности, она, может быть, и сама не знала, что делает. Я допускаю это. То было какое-то бездумное предательство. Мы заподозрили что-то неладное. Но подозрение, сам понимаешь, еще не доказательство. Решили проверить.

Гризет познакомилась с одним франтирером. Кажется, влюбилась, может делала вид. Он пригласил ее погулять, прокатиться в автомобиле. Но для этого пришлось сначала угнать у немцев легковую машину… Ну и все подтвердилось.

– Как? – спросил Морен.

– Это не так важно. – Симон закурил сигарету и ткнул горящую спичку во влажную землю. – Впрочем, могу сказать. Наш парень угостил ее в машине конфетой, и она вскоре заснула. Водитель открыл сумочку Гризет и нашел гестаповское удостоверение. И еще несколько записок к партизанам от родных. Наш парень был вне себя от ярости, а Гризет спала рядом, откинув голову на сиденье. У нее был такой безмятежный вид… Они подъезжали к Марне. Марна там достаточно глубока. Водитель разогнал машину и пустил ее под откос, у самого моста, а сам выпрыгнул на насыпь… – Симон проглотил слюну, словно комок, застрявший в горле. – Вот и все. Мы хотели спасти тех последних, которых предала Гризет, но было уже поздно. Гестаповцы арестовали их накануне.

Оба молчали, Симон глубоко затянулся дымом, Шарль крутил в пальцах соломину. Он спросил:

– Это был ты?

– Убирайся к черту! – сказал Симон, – Не все ли равно, кто был этим франтирером. Давай поговорим о другом. Рассказывай, что у тебя нового. О крушении под Ле-Ман я уже слышал. Товарищи из руководства просили передать тебе благодарность. Немцы двое суток не могли разобрать то, что ты наворочал…

– Была бы взрывчатка, мы смогли бы и мост подорвать. – Морен оживился, вспомнив недавние события. – Пришлось просто развинтить гайки. Хорошо, хоть есть мотоцикл, – помнишь, который мы с тобой угнали. Но все же моем, как пещерные люди.

– Ну, в пещерный век железных дорог не было и мотоциклов тоже… – Симон улыбнулся. Он медленно отходил после того, что рассказал Шарлю. – Но вот взрывчатку надо обязательно где-то достать. Деголлевцы все получают из Лондона и прячут оружие и от нас и от немцев.

– Да, – согласился Морен, – я вчера слушал лондонскую передачу. Опять разглагольствуют: «Ждите. Еще не время действовать…» Опять нападали на коммунистов. Для них вооруженный народ страшнее гитлеровских оккупантов.

– Ты мне, старик, Америку открываешь. Будто я сам не знаю. На днях снова бомбили заводы в Париже. Пятьсот убитых. А Рур, крупповские заводы не трогают… Сам черт не разберет, что происходит… Вот если бы знать, где есть тайные склады оружия. Мы смогли бы сговориться через голову лондонцев. Среди деголлевцев найдутся порядочные ребята.

– А знаешь что, – Морен понизил голос до шепота, – может быть, такой склад находится от нас ближе, чем мы с тобой думаем. Знаешь, кто недавно здесь появился?.. Зять месье Буассона! Честное слово! Сдается мне, что он прилетел из Лондона. Я сам его видел.

– Это кто? Такой бородатый?

– Ну да. Месье Жюль Бенуа. Представляю, что у них творилось дома. Он пропадал полтора года, а за это время его место захватил Терзи. Теперь у Буассона при одной дочке два зятя. Дочка хозяина успела уже родить сына. Представляешь ситуацию…

– Что же, месье Терзи более порядочный человек. – Симон припомнил стычку с Бенуа из-за астурийской монеты там, в машине, когда он возил журналистов на линию Мажино. Он спросил – Но зачем Бенуа приехал в Сен-Клу?

– Точно не знаю. Они появились втроем – месье Бенуа и с ним кто-то еще. Мари говорит, стучались в дом среди ночи, попросили подводу, а дня через два они опять куда-то ездили ночью. Их снова возил дядюшка Фрашон. Но хитрец Фрашон молчит как рыба. Он давно помирился с месье Вуассоном. Мари слышала разговор в доме о каком-то грузе, который ночью должны были сбросить с самолета. Мари у меня молодец. Я иногда даю ей задания. Она ходила даже в Фалез. Но теперь ей трудно. У нас скоро будет ребенок.

– Поздравляю! Ты, оказывается, занимаешься не только подпольной работой… Так ты думаешь…

– Я почти в этом уверен. Бенуа неспроста появился в Сен-Клу. Деголлевцы создают здесь склад оружия. В такой глуши это очень удобно. Месье Буассон умирает от страха. У него на лице все написано. Нервничает и боится. Это и навело меня на подозрение.

– Да… – задумчиво протянул Симон. – А как же ведет себя месье Терзи?

– По-прежнему. Продолжает играть в свидетеля. Возится с сыном и не хочет ничего знать.

– Ну, а про склад он что-нибудь знает?

– Возможно. Но от него добиться толку труднее, чем от Фрашона.

– Подожди, я сам попробую с ним поговорить. Надеюсь, ты устроишь меня где-нибудь заночевать? Я должен задержаться здесь на несколько дней.

– Конечно! В крайнем случае на сеновале. Там заодно можно послушать радио. А я попробую что-нибудь разузнать у Фрашона.

Приятели поднялись, разминая затекшие ноги. Было воскресенье, и на полях никто не работал. Холмы и долины, река, стиснутая в крутых берегах, молодая зелень искрились в лучах солнца. Симон потянулся, наслаждаясь теплом и светом.

– Как хорошо здесь! – Он посмотрел на облака, плывущие в вышине. – Мальчишкой мне всегда хотелось взобраться на такие облака и побарахтаться в них, как в копне сена…

Без видимой причины по лицу Симона скользнула тень грусти. Живой, экспансивный, он легко поддавался нахлынувшим чувствам.

– Ты знаешь, – сказал он, – немцы расстреляли Габриеля Пери. Еще в декабре. Знаешь, что он говорил перед казнью? Мы достали последнюю стенограмму его допроса. Он сказал: «Я не отрекаюсь от верований моей юности. Годы не сделали меня скептиком. Это уберегло меня от духовного прозябания, от жизни без цели и смысла. От бесплодной жизни…» От бесплодной жизни, – повторил Симон. – Я расскажу об этом Леону Терзи. Кажется, он знал его. Габриель тоже был журналистом – международным обозревателем… Пошли! Спустимся к реке. Может быть, там наберем подснежников. Я хочу подарить их твоей Мари…

Они пошли по тропинке к реке, удаляясь от усадьбы месье Буассона.