Текст книги "Так было…(Тайны войны-2)"
Автор книги: Юрий Корольков
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 63 страниц)
Юрий Корольков
Так было…
От автора
Моему сыну и его сверстникам на всех континентах Земли с верой, что они проживут жизнь в мире, труде и дружбе.
Предлагаемая читателям книга «Так было…» является продолжением романа-хроники «Тайны войны», вышедшей в свет три года назад. Здесь те же герои, развитие тех же событий…
Как и в первой книге, я опираюсь в своем повествовании на достоверные факты недавнего прошлого.
Когда-то на фронте, во время войны, мне приходилось читать дневники, отобранные у пленных или найденные среди документов убитых фашистских солдат. С удивительным цинизмом авторы этих дневников записывали свои преступления, будто хвастались убийствами и грабежами на нашей земле. Нечто похожее наблюдал я и в Нюрнберге на заседаниях Международного Военного Трибунала. В психологии подсудимых – главных виновников второй мировой войны – бросалась в глаза одна непостижимая деталь: они в продолжение многих лет тщательно фиксировали свои преступления в документах, протоколах и стенограммах государственных совещаний. В конце войны они спрятали свои архивы в тайных подвалах, замуровали в глубине соляных копей. Находясь в Берлине и Нюрнберге, я получил доступ к этим обнаруженным архивам и смог использовать их в романе-хронике.
Но германские нацистские архивы раскрывали не только преступления самих фашистов – они проливали свет на тайную и вероломную деятельность пособников германских фашистов на Западе. Эта реакционная политика нашла свое отражение и в мемуарах некоторых военных и государственных деятелей западных стран. Зачастую, помимо своей воли, авторы таких записей, воспоминаний раскрывают тайны, к которым были причастны. Многие из этих мемуаров также были использованы в романе-хронике «Так было…»
Все, о чем говорится в этой книге не только история, ушедшая в прошлое. Заговорщики против мира, которые плели свою паутину в годы второй мировой войны, действуют и поныне. Вновь поднимает голову фашизм в Западной Германии, упорствуют поборники «холодной войны», сторонники безудержной гонки вооружений, сторонники политики «с позиции силы», и эти представители международной реакции – часто те же люди, что действовали за кулисами второй мировой войны. Их разоблачение служит делу мира.
В этой книге читатели снова встретятся со знакомыми героями – простыми людьми многих стран, которые вынесли на своих плечах тяжесть борьбы с фашизмом. Как и в первой книге, здесь рассказывается о тайнах войны, о судьбах простых людей, сражавшихся на фронте и в подполье, людей разных национальностей, убеждений и взглядов, объединенных одним стремлением – защитить независимость, мир и человеческое достоинство. Вступив в антигитлеровскую коалицию правительств и свободолюбивых народов, люди победили фашизм. Объединив усилия, народы всех континентов продолжают борьбу за мир, против войны.
Часть 1
Перед пропастью
Глава первая
1
Андрей Воронцов, споткнувшись о порог, вышел из избы, где поселился командир корпуса. Он задыхался. Остановившись на крыльце, Андрей жадно вдохнул морозный воздух. Все, что произошло с ним за последние минуты, казалось ему страшным сном. Заледенелый порожек, о который споткнулся он в темноте, словно рассек его жизнь надвое. Андрей мог представить себе все что угодно, но только не это. Он мог погибнуть, остаться один раненый на поле боя, наконец пустить себе пулю в лоб, если бы не было другого выхода. Но добровольно сдаться в плен врагу, которого ненавидел самой лютой ненавистью, пойти и сдаться с поднятыми руками, стать перебежчиком… Нет, это выше человеческих сил! И все же это предстояло сделать. Сегодня, сейчас…
Мысли путались, и Андрей, стиснув руками виски, стоял на крыльце, не видя ничего перед собой. Состояние, в котором он находился, больше всего походило на чувство цепенящего страха. Не страха опасности, нет. За месяцы войны он перенес, пережил и перечувствовал столько, что не могло быть и речи о страхе в обычном смысле слова. Здесь было другое, в чем Андрей сам еще не мог разобраться. Внутри что-то надорвалось, словно рушились глубокие устои, представления о воинском долге. Ведь для непосвященных он станет изменником. Андрей содрогнулся при этой мысли. Разумом еще можно что-то понять, но сердцем…
Степан Петрович так и сказал:
– Пойми, Воронцов, что так надо. Пойми рассудком..
Так надо… Так надо… Андрей почувствовал, как побледнел, когда Степан Петрович каким-то чужим голосом сообщил, зачем он его вызвал.
Степан Петрович принял корпус вскоре после того, как закончились бои на Карельском перешейке, а Воронцов по-прежнему работал в политотделе. В бои корпус вступил где-то в верховьях Днепра и с тех пор откатывался все дальше и дальше, пока не очутился под Тулой. Измотанный непрерывными боями, корпус потерял чуть ли не две трети своего состава. В иных батальонах оставалось не больше сотни активных штыков. И с этими силами предстояло отстаивать город или хотя бы задержать рвущегося вперед врага.
Генерал знал, какие тяжелые потери несет противник в боях с его войсками. Германские дивизии истекали кровью, теряли технику, но продвигались вперед, а корпус Степана Петровича отходил и отходил на новые рубежи. Дважды по приказу ставки корпус переходил в контрнаступление, проводил фронтальные атаки и снова откатывался назад.
Только раз, где-то под Рославлем, удалось нанести удар с фланга. Но это была частная операция, участвовали в ней всего два неполных полка. И все же успех был несомненный. Отборная эсэсовская дивизия «Мертвая голова», прорвавшаяся вперед, была смята и отступила, бросив на поле боя технику и груды убитых. Об этом и говорил Степан Петрович с представителем ставки перед тем, как зашел Воронцов.
В избе было жарко. Представитель ставки, сняв шинель, сидел в углу под образами, а Степан Петрович нервно прохаживался от стола к окну и обратно. С генерал-майором, приехавшим из Москвы, Степан Петрович заканчивал командный факультет академии, хотя был старше его на добрый десяток лет.
– Я не вправе менять указания ставки, – говорил представитель, продолжая начатый разговор. – Я только солдат.
– Солдат? – Степан Петрович резко остановился перед столом. – Тогда, батенька мой, отправляйся в окопы. В окопы! Там солдатское место, А нам с тобой прибедняться нечего. В том-то и дело, что мы не рядовые. Солдат и тот должен знать свой маневр.
– Не понимаю, к чему ты все это говоришь, Степан Петрович. Ведь обстановка сложилась для нас так…
– Знаю, знаю, что ты мне скажешь: вероломное нападение Гитлера, внезапный удар, авантюристическая тактика… А мы где с тобой были? С этой авантюристической тактикой Гитлер к Москве подошел, а мы что? Больно уж успокоены мы были, эта успокоенность-то против нас и обернулась… Спасибо надо сказать нашему солдату, народу нашему, земным поклоном ему поклониться надо. Народ верит партии, и мы не вправе подрывать это доверие.
– То есть как? Кто его подрывает?
– А так. Допустим, что Гитлер напал внезапно. Но мы-то должны были быть настороже. Скажи мне, должны были? А что получилось? Ты это лучше меня должен знать – почему пришлось маневренную войну вести. А Гитлер, он что – лезет и лезет. Не будь у нас советского строя, давно бы нас смяли, как было это во Франции или и Польше.
– Ты забываешь об оснащении армии, Степан Петрович. Военно-экономический потенциал Германии…
– Что, что? Военный потенциал? Ты к Советской России подходишь с точки зрения петровских времен, батенька мой. Лапотной психологией страдаешь. Да у нас, было бы тебе известно, Россия промышленной державой стада. Пятилетки-то народ даром, что ли, выполнял? Последний съезд партии что решил? Повысить военное производство. Я сам был делегатом съезда, знаю. За два года у нас, считай, втрое повысилось военное производство. Значит, партия нас предупреждала. И нечего теперь сваливать, будто потенциал у нас слабый.
– Так что же, ты сомневаешься в нашей победе, что ли, Степан Петрович? С такими настроениями, знаешь…
– Да ты с ума сошел!.. Я в гражданскую войну не сомневался, когда на нас четырнадцать государств перло во главе с Черчиллем. Выдюжили и отбились. А насчет просчетов наших – не спорь. Не умеем еще мы воевать. И кадров опытных нет. А были. Сколько людей у нас ни за что ни про что поснимали? Зачем, спрашивается…
Представитель ставки настороженно оглянулся – нет ли в комнате посторонних.
– Остер же ты на язык, Степан Петрович, но думаю, что ты неправ.
– Да пойми же ты меня, – с надрывом воскликнул Степан Петрович. Лицо его передернулось, словно от мучительной боли. – Вот где это сидит у меня. Вот где! – ткнул он себя кулаком в грудь. – Из-за собственных просчетов людей теряем. И без того тяжело приходится… Вот привез ты мне приказ оборонять Тулу. Чем? У меня в полках одни номера остаются. Первый батальон, второй, третий… А под номерами – пшик один. Все тылы под гребенку вымел. Всех писарей, ездовых поваров в роты послал. Даже связистов. А приказ выполнять надо, согласен. Мне бы только три дня продержаться. Там сибиряки подойдут, поддержат. Три дня. Ты сейчас увидишь, что это значит… Видели бы союзники, какой кровью нам приходится драться… А Гудериана я все равно обману, ей-богу обману!..
В дверь постучали, Вошел Воронцов. Отрапортовал:
– Товарищ генерал-майор, старший политрук Воронцов по вашему приказанию прибыл.
– Проходи, проходи, Воронцов. Садись. – Сам сел по другую сторону стола. – Вот что, обстановку объяснять не буду… Знаешь сам, в каком находимся положении… Не сегодня-завтра немцы снова перейдут в наступление. Задерживать их нечем, но и Тулу нельзя сдавать. Надежда одна – на военную хитрость. Надо уверить противника, что мы сильнее, чем есть на самом деле. Согласен?
– Так точно.
Конечно, Андрей понимал это, – чего же здесь непонятного, но следующие фразы сразили его.
– Сегодня ночью под видом перебежчиков мы пошлем к немцам несколько человек. Они перейдут фронт в разных местах и выдадут себя за солдат из новых, только что подошедших дивизий. – Командир корпуса помолчал и, не глядя в лицо Андрею, сказал главное: – Одним из этих людей должен быть ты.
– Я?!
Андрей вскочил совершенно ошеломленный. Серая бледность проступила сквозь обветренную, загорелую кожу лица. У него перехватило дыхание.
– Я? – снова повторил он. – Нет, ни за что! Лучше…
Степан Петрович тоже поднялся. На худощавом лице обострились скулы.
– Коммунист Воронцов, это приказ. Приказы не обсуждают. На задание мы посылаем только политработников.
– Слушаюсь…
Андрей вдруг как-то весь обмяк, лицо его покрылось испариной.
– Дальнейшие распоряжения получишь у начальника разведки. Он ждет.
– Слушаюсь… Разрешите идти? – Андрей не узнал собственного голоса.
– Да… Пойми, Воронцов, что так надо. Пойми рассудком…
Степан Петрович вдруг шагнул к Андрею, порывисто привлек его к себе и поцеловал.
– Ступай… Я провожу тебя… Еще встретимся на переднем крае.
Воронцов вышел, а командир корпуса отвернулся, скрывая волнение. Когда он подошел к представителю ставки, лицо его снова было спокойно. Только на скулах бегали живчики и глаза неестественно блестели.
– Такими коммунистами и приходится жертвовать… – генерал-майор не закончил фразы.
В дверь постучали снова. Вошел комиссар батальона. Его вызвали с переднего края. Он улыбался, довольный, что несколько часов удастся провести во втором эшелоне. Может быть, даже забежит в баньку, в военторг…
Вскоре он, как и Андрей Воронцов, вышел от генерала, подавленный свалившейся на него бедой.
2
Разведотдел корпуса разместился на другом краю деревни, занятой штабом корпуса. Андрей успел немного прийти в себя но дороге. Подполковник Сошальский, начальник разведки, встретил его с озабоченно-деловым видом. Он всячески старался говорить лишь на служебные темы. Только в самом начале, когда лейтенант, сотрудник отдела, ушел за солдатской одеждой, подполковник неопределенно сказал:
– Да, товарищ Воронцов, так-то вот получается… Где вы живете? В Москве?
– Да! Около Сивцева Вражка.
– Знаю примерно… Если хотите, можете написать письмо. Вообще-то это запрещено, но ничего. – Сошальский всячески выказывал свое расположение к Андрею.
– Ладно, если успею. Когда поедем? – Он подумал: о чем сейчас писать Зине? Разве только проститься. Да и неизвестно, где она, – из Москвы куда-то эвакуировалась.
Из мимолетного забытья его вывел голос Сошальского. Он отвечал ему. Разве Андрей что-нибудь спрашивал…
– Приказано подготовиться к двадцати трем ноль ноль… Курить хотите?
Андрей глубоко затянулся. Пришел лейтенант. Прошли за перегородку, и Андрей облачился в солдатскую одежду. Гимнастерка была засаленная и пахла потом. Прежде чем передать ее Воронцову, Сошальский сам проверил карманы, вывернул наизнанку рубаху – нет ли каких пометок.
– Покажите ваше белье. Отлично – из простой бязи. Можете не переодевать. Все должно быть абсолютно естественно.
Подполковник давал советы, как вести себя, инструктировал, придирчиво проверял все сам. Шинелью остался недоволен – коротковата и слишком затрепана. У солдата, прибывшего из тыла, не может быть такой шинели.
Когда Андрей переоделся, Сошальский сказал:
– Теперь займемся вашими документами. Вот красноармейская книжка на имя Редькина. Николай Васильевич, уроженец Свердловской области. Запомните наименование вашей части. Это самое главное. Ваша дивизия прибыла вчера вечером и тотчас же заняла оборону. Днем вы подобрали немецкую листовку. Предъявите ее, как только окажетесь в расположении противника.
Сошальский передал Андрею листовку с наивно-глупым и наглым текстом. Каждому перебежчику нацисты обещали выдать незамедлительно буханку хлеба и бутылку водки.
– Вот сволочи! – не удержался Андрей. – Чем хотят купить.
Такие листовки не раз бывали в руках Андрея. Он не обращал на них внимания. Нацистская стряпня рождала только презрительную усмешку. Теперь, как ни странно, листовка вызвала злое успокоение. Вот он покажет им водку и буханку хлеба!
Подполковник снабдил Андрея еще потертым бумажником с вложенным письмом и фотографической карточкой. На фотографии с заломленными уголками была изображена женщина и двое детей – мальчик и девочка, стоявшие рядом с наивно вытаращенными глазенками и опущенными по швам руками. Затертое на сгибах письмо, написанное неуверенным почерком, начиналось с многочисленных приветов: «…а еще кланяется вам тетка Настасья и мать ваша Пелагея Гавриловна…»– и заканчивалось пожеланием доброго здоровья и краткими новостями. Владелец бумажника, видимо, часто обращался к письму – солдатской утехе, перечитывая заученные на память строчки.
Андрей дважды перечитал письмо, запоминая его содержание. Быть может, адресата уже нет в живых, и Андрей становился теперь на его место. Своих писем, своих фотографий Андрей брать не имел права. Он пересмотрел содержимое своей полевой сумки, все сложил аккуратно обратно и, пристегнув ремешок с металлическим набалдашником, протянул сумку Сошальскому:
– Если удастся, отошлите семье…
Андрей вел себя словно больной перед сложной операцией, не уверенный в ее благоприятном исходе. Он готовился к худшему. Первая вспышка тревоги, смятения, охватившая Андрея, медленно угасала. Внешне он был спокоен. Но Сошальский заметил, как дрогнули пальцы Воронцова, когда он передавал полевую сумку и пистолет в залоснившейся кобуре.
– Да, да, обязательно! Об этом не беспокойтесь, – Подполковник сказал это так, будто в этом заключалось самое основное и главное, ради чего Воронцов пришел в разведывательный отдел. – Давайте теперь ужинать.
Андрей отказался. Разве сейчас полезет что в глотку. Пить тоже не стал. Тоскливо посмотрел на часы – скорей бы шло время. Сел писать Зине, написал несколько строк и порвал. Не нужно. Пусть считает его пропавшим без вести. Время тянулось мучительно медленно. Сошальский куда-то уходил, возвращался, снова уходил и наконец сказал:
– Ну, поехали, машина готова.
Около часа тряслись по замерзшим кочкам, где-то останавливались, ехали дальше. Андрей сидел безучастный ко всему, что происходило вокруг.
Остановились возле сгоревшего дома с торчащей во мгле трубой. Запахло кислой гарью. Лунный свет тускло проминался сквозь толщу облаков. Ходами сообщения прошли в траншею и снова чего-то ждали. Сошальский отдавал какие-то распоряжения. Мимо Андрея сновали озабоченные люди. Он уступал им дорогу, прижимаясь спиной к откосу траншеи. Подошел сапер, начал объяснять, как пройти через минное поле. Андрей слушал, не различая его лица, вглядываясь через бруствер в темноту, куда указывал командир саперного взвода.
– Вперед надо пройти шагов триста и повернуть влево, не доходя до ветлы. Потом опять прямо…
Как ни вглядывался Андрей в серую муть, он не мог разглядеть ветлы, про которую твердил сапер. Вспыхнувшая ракета осветила часть ничейной земли. Воронцов увидел наконец хлипкую ветелку.
– Понял, понял….
Сапер облегченно вздохнул:
– Ну вот, то-то… Подползешь к пеньку, аккурат туда и сворачивай. Гуськом ползите. – Он принимал Воронцова за рядового солдата, полагая, что готовится ночная разведка.
За спиной Андрей услышал голос Степана Петровича:
– Люди расставлены?
– Так точно.
– Всё в порядке, с богом… Счастливого пути. Помни… – Командир корпуса обнял Андрея.
Андрей почувствовал прикосновение холодной, колючей щеки. В этом прикосновении ощутил он все недосказанное Степаном Петровичем и, стиснув его плечи, крепко поцеловал:
– Прощайте…
– Ступай.
Воронцов перелез через бруствер, так, как он делал это несчетное число раз, и пополз по стылой земле, запорошенной сыпучим снегом.
3
Немецкие окопы находились метрах в трехстах, не больше. Андрей дополз до ветлы, свернул к пеньку и, перебравшись через минное поле, притаился, ожидая вспышки очередной ракеты. Теперь к нему вернулось то напряженное самообладание, которое испытывал он всегда в минуты опасности. Когда загорелась ракета и слепящий, ядовито-бледный свет озарил все вокруг, Андрей, как условились, поднялся но весь рост и бросился вперед, к немецким окопам.
Сзади загрохотали беспорядочные выстрелы – Сошальский имитировал огонь по «перебежчику». Немцы тоже заметили человека, бегущего к ним через поле. Кто-то высунулся из окопа и махнул ему шапкой. Затрещали ответные выстрелы. Примолкшее к середине ночи (юле боя вновь наполнилось, гулом и треском. Линии трассирующих пуль замелькали повсюду, встречаясь и скрещиваясь, но ни одна из них не прервала пути Андрея.
Степан Петрович следил из траншеи за разгоравшимся огневым боем. Все шло, как было задумано. Солдаты комендантского взвода, вызванные для операции, били так, чтобы не поразить Воронцова. Немцы прикрывают его своим огнем – значит, клюнули. Еще с полсотни шагов, и Воронцов будет на месте.
Командир корпуса не успел оглянуться, не успел ничего сделать, когда сзади него из блиндажа, похожего на лисью нору, вырвался боец с ожесточенным лицом, в сбитой на затылок шапке.
– Вот гад, бежать вздумал, сволочь!
Все произошло в какие-то секунды. Солдат на ходу шлепнул ладонью по диску ручного пулемета, загоняя диск на место, сошники будто сами уткнулись в замерзший бруствер, и, приложившись, солдат дал короткую очередь.
– Отставить!..
Командир корпуса бросился к пулеметчику.
– Так то ж предатель! – солдат в ярости скрипнул зубами.
Но пулемет уже выхватили из его рук.
К месту происшествия подоспел и Сошальский. Ракета погасла, и нейтральная зона вновь погрузилась в тусклый мрак, скрывший и ветлу, и бегущего во весь рост человека.
Андрей упал. Ему показалось, что он споткнулся о замерзшую кочку, но, не чувствуя боли, снова вскочил и уже в темноте прыгнул в немецкий окоп. Кто-то поддержал его. Андрей протянул зажатую в кулаке листовку.
– Гут, гут! – одобрительно затараторили солдаты, подхватившие Андрея. – Уберлауфер… Руссишер уберлауфер.. [1]1
Перебежчик… Русский перебежчик.
[Закрыть]
Новость молниеносно распространилась по блиндажам и окопам. Вокруг Андрея толпились солдаты, забегали вперед, приближали в темноте лица, чтобы получше разглядеть пленного, похлопывали его по плечу, видимо совсем не испытывая враждебного чувства. Только любопытство привлекало их к человеку, перебежавшему с той стороны.
Солдаты гурьбой проводили Воронцова до первого домика – окопы тянулись сразу же за селом вдоль околицы. На шум из избы выскочил раздетый, в одном кителе, офицер, осветил фонариком Андрея, примолкших солдат. В желтоватом луче выступили из темноты небритые лица, поднятые воротники шинелей, опущенные, как башлыки, суконные шапки.
Немец в кителе спросил, что случилось, гаркнул на солдат и обратился к пленному. Андрей сделал вид, что не понял, и снова протянул листовку. Офицер самодовольно ухмыльнулся и приказал конвоирам доставить пленного в штаб.
Дальше Андрея вели два конвоира с винтовками, вели молча по середине улицы – после встречи с офицером они уже не решались заговаривать с пленным. Остальные солдаты вернулись обратно. Воронцов шел на шаг впереди конвоиров. По обе стороны неясно вырисовывались темные очертания крыш, плетни, высокие тополя. Андрей чувствовал все большую слабость. Напряжение постепенно спадало, но он еще не понимал, что был ранен. Так вот он, плен. Оказалось, что все произошло гораздо проще. Ему даже не пришлось поднимать руки, выполнять эту унизительную процедуру.
Андрею показалось, что в доме, куда его привели, он уже бывал. Так и есть, здесь недавно стоял политотдел дивизии, которой раньше командовал Степан Петрович. Андрей раза два заходил сюда, возвращаясь с переднего края. Однажды пришлось даже заночевать, он спал вон на той скамье. Сейчас на ней лежал немец. Он оторопело вскочил при появлении конвоиров и исчез за дверью горницы. Раньше там жил начальник политотдела.
Острая тревога нарастающей опасности охватила, насторожила Андрея. Что, если его кто-то узнает. Две недели назад в доме еще жили хозяева – старик крестьянин с женой и молодая женщина с худенькой девочкой. Он знал их немного, разговаривал с женщиной, эвакуированной из-под Брянска. Что, если… Малейшее движение, возглас, невысказанное удивление могли его погубить. Но, вероятно, немцы выселили хозяев из дома. Ни в кухне, ни в горнице, куда его провели, не было никого, кроме немцев.
Допрашивал Андрея немецким офицер в капитанской форме. Переводчик, тоже сонный, едва говорил по-русски. Он невероятно коверкал слова, произносил их громко, будто от этого они становились понятнее. Капитан приказал обыскать пленного. Переводчик вытащил из кармана красноармейскую книжку, бумажник, забрал листовку и все это положил на стол перед капитаном. Андрею разрешили сесть. Кто-то подставил ему табурет. Капитан протянул сигарету. Воронцов прикинулся запуганным, робким человечком. Он должен был играть роль умирающего от страха перебежчика, дезертира, услужливо отвечающего на любые вопросы. Как трудно было это делать, когда хотелось говорить совершенно иное. С каким удовольствием Андрей швырнул бы сейчас табурет в голову этого самодовольного, брезгливо перелистывающего его документы капитана! Но вместо этого Андрей должен заискивающе улыбаться, дрожащими руками прикуривать сигарету и благодарить.
Воронцов затянулся приторно-сладким дымом, и вдруг в его глазах потемнело, по телу расплылась слабость, он покачнулся и потерял сознание. Скорее всего, Андреи очень недолго оставался без памяти. Он пришел в себя от ядовитого запаха, напоминающего нашатырный спирт. Переводчик совал ему под нос флакон с жидкостью, а денщик поддерживал, задрав на плечи Андрея его гимнастерку вместе с нательной рубахой. Шинель и окровавленный ватник валялись на полу. Еще один немец, скорее всего санитар, накладывал бинт. Сквозь толстую повязку на боку просачивалась кровь. Значит, он был ранен, когда бежал через нейтральную зону…
Капитан кому-то докладывал по телефону, Андрей понял, что речь шла о нем, о его допросе. Офицер дважды повторил название дивизии, номер полка, значившиеся в его красноармейской книжке. Повесив трубку, капитан еще раз заставил Воронцова повторить, когда прибыла на фронт его дивизия, какой ее номер, проверил и другие сведения, которые уже сообщал пленный.
После допроса Андрей не в силах был сдвинуться с места. Его вывели под руки из избы и заперли в бане, стоявшей на задворках. Наутро перебежчика Николая Редькина отправили в лагерь военнопленных.
Так и не узнал в ту пору Андрей: удалось ли Степану Петровичу осуществить задуманный план, ради которого пошел Андрей на великую жертву, на муки плена, что были тяжелей самой лютой смерти…
А Степан Петрович все же перехитрил Гейнца Гудериана! Получи донесение о подходе свежих сил русских, немецкий генерал не решился атаковать их с ходу и отложил наступление на Тулу, приказав сосредоточить растянувшиеся свои войска. На это ушло два дня. А когда германские части снова пошли в наступление, их встретили свежие войска, прибывшие из глубокого советского тыла. Гудериану так и не удалось взять Тулу, а вскоре германские войска потерпели жестокое поражение под Москвой.
Обо всем этом Андрей узнал много позже.
