Текст книги "sedye hrebti"
Автор книги: Юрий Мартыненко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 21 страниц)
– Дождались, батенька, цивилизации, о которой так много говорили? – спрашивал Покровского Куприян Федотыч, когда заселились на новое место.
– Жаль, долго здесь не задержимся, через полмесяца отправимся дальше по магистрали на восток.
– Ничего. Теперь все нормально, все хорошо. Там ведь тоже условия стали приличные, – пояснил Алексей Петрович.
– А здесь останутся инженер Крутояров с тоннельщиками да эксплуатационники. Рабочий поезд будет курсировать по линии. Так что путейцам работы хватит.
– Главное, основа заложена, – ответил Северянин. – Остальное, как говорится, приложится. Самый страх был, наверное, у изыскателей, впервые ступивших на здешние земли.
– Да уж. Порой удалишься от трассы с полверсты в сторону, и такая жуть забирает. Можно только представить, что испытал наш брат-первопроходец…
В бытность свою начальником дистанции Борис Васильевич частенько в свободную минуту поведывал о препонах, стоявших на пути к решению высочайшего кабинета – строить или нет завершающее звено Транссиба. Суровая природа в полосе Забайкальской магистрали вынудила Комитет Сибирской железной дороги изменить первоначальное решение о строительстве участков, отнесенных к третьей очереди. Если, скажем, обстоятельства не позволяли откладывать сооружение Кругобайкальского отрезка рельсового пути, то против строительства Амурской дороги, завершающей весь Транссиб, поступали очень веские, на первый взгляд, доказательства. Изыскатели сообщали, что природа там, где ляжет Амурская дорога, суровее, чем в Восточной Сибири и в Западном Забайкалье. Население проживает только в казачьих станицах вдоль Амура. Пути сообщения ограничены реками и вьючными тропами.
– Мне тоже помнится главный довод противников строительства в Приамурье, который сводился к тому, что длина ее была втрое больше Уссурийской и вдвое больше Забайкальской дороги. И составляла она без малого одну треть всего расстояния от Челябинска до Тихого океана. Затраты же на ее сооружение по предварительным подсчетам превышали половину затрат на сооружение всех законченных участков сибирской железной дороги. А вот как вышли из положения?
– Представь себе, Куприян Федотыч, что вместо непомерных расходов на сооружение стальных путей в Приамурье предложили ограничиться созданием почтового тракта от Сретенска до Хабаровска, придерживаясь левобережных террас Шилки и Амура. При этом весьма убедительными казались доводы государственных чиновников о том, что гужевая дорога будет нужна во все времена, а на первых порах она заменит стальные пути.
– И в итоге Комитет Сибирской железной дороги был вынужден остановиться на таком решении проблемы путей сообщения в Приамурье?
– Именно так. С этим согласился совет министров…
В комнате повисла тишина. Покровский занялся бумагами, Северянин по обыкновению принялся кашеварить.
– Что-то запаздывает Родион Яковлевич, – отозвался Северянин о Крутоярове.
– Обещал быть к ужину. Кроме того, сказал, что с него причитается магарыч.
– За что?
– За предоставленные хоромы.
– Ну, это так совпало, что как раз приехал на готовенькое, – улыбаясь, заметил Куприян Федотыч. На плите звякнула посудина. – А магарыч сейчас, в общем-то, не помешает.
Это как бы новоселье Родиона Яковлевича здесь. Вроде, мелочно, но приятно, – продолжал шутить вдруг повеселевший Северянин. Он принялся насвистывать мотив какой-то песенки.
Покровский хитро посмотрел на него и спросил:
– У нас-то имеется, чем угостить друга-новосела?
– Ради такого случая всегда найдется, – тоже хитро подмигнул Северянин. – И выпить, и закусить. Сейчас это можно. И так сухой закон держали столько времени. Правда, Петрович?
– Так-то так, – согласился тот, распрямляя затекшие плечи и потирая кончиками пальцев виски. – Все так, но вот что беспокоит.
– Что?
– Нередко в последнее время от некоторых путейцев наносит перегаром.
– Чему удивляться, коли на магистрали сейчас процветает такая свобода в торговле водкой! Я лишь одного не пойму, когда успевают хлебнуть? Или, может, с устатку перед сном опрокидывают стаканчик-другой?
– Понятно, что напряжение, усталость копятся, только я о том, что частые выпивки развращают сознание. Представь, Куприян Федотыч, чтобы такое наблюдалось в начале строительства?
– Тогда и думать не могли.
– Отчего ж теперь столь много развелось торговых точек по продаже спиртного?
– С одной стороны коммерция предприимчивых людей, с другой, вероятно, некая политика руководства.
– Чьего руководства? Нашего, что ли?
– Нет, мы чинами не вышли. Есть ранги повыше.
– И что или кто имеется в виду?
– Как в природе русского человека заложено? Наработался, хряпнул водки и спать. Никакой демагогии, никаких волнений с потрясениями относительно собственной житухи, которая, прямо признаем, совсем не сладкая для рядового строителя. Или я ошибаюсь? – Северянин смотрел на Покровского. – Даже, если и так, но доля истины есть. Питие – это действо, заслоняющее возникшие проблемы или отвлекающее от них. Причем на относительно короткое время. Как только по утру сознание едва просветлится, так уж и вчерашние проблемы тут как тут. Только в более мрачных и черных тонах. Вот в чем пагубность и неразумность данной привычки.
Стали готовиться к ужину. Должен был уже подойти Крутояров. Северянин разогревал оставшееся с обеда жаркое. Приправил блюдо репчатым луком. Достал туесок с прошлогодней брусникой.
– Плохо, что нет хлеба, придется обходиться сухарями, – с сожалением заметил Куприян Федотыч.
– Скромненько, но со вкусом, – улыбнулся Покровский.
– М-да-а, Алексей Петрович, – мечтательно протянул Северянин, – уж и забыли о пище-то европейской. Одни лишь воспоминания…
– Не горюй, Федотыч. Надеюсь, еще встретимся в приличном заведении по части блюд на берегах Невы.
– То бишь в ресторанах Петербурга? Это что-то из области фантастики. Хотелось бы, конечно, хоть разок глянуть на столицу державы российской…
– Кстати, в иные пасмурные дни здешняя природа сильно напоминает Петербург, – сказал Покровский. – Так же слякотно, ветрено и холодно. Ненастной осенью та же поземка, которая здесь называется хиусом…
*
Природа просыпалась после зимней спячки, как обычно выражались местные жители. Чаще дули ветра, высушивая промокшую от талого снега землю. Мартовское солнце чередовалось с внезапно налетавшей из-за сопок пасмурной хмурью. В воздухе мелькали на ветру редкие снежинки. За день погода могла меняться несколько раз.
Промысловикам, снаряженным Покровским для добычи дикого мяса, долго охотиться не пришлось. Узнав о том, что в тайге находится бригада зверобоев, вооруженных огнестрельным оружием, Муравьев добился через Подруцкого, чтобы людей вернули на трассу.
– Хотели как лучше, Евгений Юрьевич, объяснялся чуть позже в конторе Покровский. – Надеялись немного улучшить людям питание.
– Я понимаю, – покачал головой Подруцкий, – но… порядок установлен не нами. Соблюдать же его нам.
– А что, собственно, произошло? – недоуменно спросил начальника Покровский.
– Конкретно пока ничего, но полиция считает, что нахождение в тайге близ строительства магистрали вооруженных людей может пагубно отозваться на общей ситуации, касающейся стабильности и спокойствия. – Подруцкий внимательно посмотрел на молодого инженера. – Вижу, не поняли, Алексей Петрович? Скажу проще. Жандармское начальство опасается, что в случае побега арестанты могут воспользоваться оружием охотников. На дворе весна. По мнению ротмистра, в такое время года, как это говорится, «генерал Кукушкин» наступает?..
– Теперь, более-менее, мысль ротмистра понятна, – кивнул Покровский, оставаясь в той же неопределенности.
Что-то хотели добавить? – спросил Подруцкий.
Покровский пожал плечами. Он видел, что начальник дистанции был расстроен еще чем-то не менее серьезным.
Причина вскоре выяснилась. Оказалось, Комитет Сибирской дороги продолжил служебное расследование по расходованию средств на строительстве Забайкальской железной дороги, кроме того, исполнения сметы расходов на Амурской дороге. Последнее обстоятельство крайне взволновало Евгения Юрьевича и все Управление по строительству завершающего участка Транссиба. Могло повториться то, что имело место на сооружении предыдущей дороги. Чиновники министерства, ранее посещая Восточную Сибирь, удивлялись объемам работ и сложности препятствий на пути строителей. Горные кряжи, дремучая тайга, своенравные полноводные реки с сильным течением и каменистым руслом – все это необходимо было преодолевать, продвигаясь только вперед и не оглядываясь назад, дабы не страшиться того, какою ценой, лишениями, кровью и потом достигается единая цель – прокладка железнодорожной магистрали. Побывав на месте и столкнувшись с суровой и капризной погодой, скудным продовольствием и трудной доставкой строительных материалов, столичные проверяющие чиновники начинали понимать истинные условия труда тех, кто работал на трассе.
На затраты сверх заложенной Министерством финансов сметы тогда закрыли глаза, но сейчас вдруг вновь началось брожение вокруг вкладываемых правительством средств. А это означало новые проверки, возможное урезание расходов, что вело к дополнительным проблемам в части обеспечения фронта работ всем необходимым. Но и все бы ничего, если бы некоторые газеты не подняли вокруг этого шумиху. Ушлые репортеры, не жалея красок красноречия, наперебой хлестали в ежедневных статьях так называемых мошенников в железнодорожной форме, плутов и казнокрадов. Газеты печатали непроверенные факты, клеймя зачастую глубоко порядочные имена. Никто не спорит, дыма без огня не бывает, но сколько нервов попортила шумиха с деньгами людям достойным?..
– Неспроста это, ох, неспроста, – размышлял вслух Северянин вечером. Крутояров, обложившись бумагами, что-то писал в планшете при свете керосиновой лампы. Покровский после встречи с Подруцким молчал, обдумывая происходящие события вокруг строительства участка в последнее время.
После минутной паузы Северянин заговорил о таежных промысловиках:
– Когда будем возвращать ребят из тайги?
– Привезут последнее мясо, дадим распоряжение. В прошлый раз они вели речь о каких-то изюбриных целебных пантах. Что это? – спросил с интересом Покровский.
Северянин выпрямился у печки.
– Ну, это весьма целебная вещь. Умело приготовленное из пантов лекарство придает человеку силы во всех отношениях. Снимает разную хворь, – пояснил Куприян Федотыч.
– Мне приходилось об этом слышать, – отозвался Крутояров, не отрываясь от планшета. – Очень даже полезно для человека, имеет омолаживающее для организма свойство.
– Проще говоря, панты – это налитые кровью неокрепшие молодые рога изюбра, – продолжил объяснение Северянин. – Сейчас как раз сезон. Это дикое животное сбрасывает рога в конце зимы. Видимо, ребята сумели добыть столь ценное лекарственное сырье. Когда привезут, непременно сделаю и дам попробовать, – заверил он инженера.
8
В своем последнем письме Ирина Потемкина сообщала Алексею о том, что папенька серьезно заинтересовался историей развития железнодорожного транспорта в Восточной Сибири и в последнее время внимательно изучает всякую информацию относительно строительства последнего участка Транссибирской магистрали.
…После своей отставки полковник в силу, вероятно, появившегося свободного времени стал подробнее и пристальнее читать газеты. Анализируя причины военных неудач, каждый раз неизменно возвращался к войне с Японией, которая закончилась позорным для России Портсмутским миром. Полковнику часто вспоминалась фраза одного японского военнопленного, которую Александр Федорович прочел однажды в секретном циркуляре в Генеральном штабе. Пленного майора спросили: «Каким образом могла решиться Япония на войну с Россией, которая ресурсами, в конечном счете, гораздо могущественнее?» Пленный ответил: «Да, конечно, это так, но пока вы соберете здесь свои силы, мы уже достигнем поставленных целей».
Видимо, уже одной этой фразой, по мнению людей, весьма просвещенных и думающих, было достаточно, чтобы понять главную причину стремительного поражения империи в этой войне, начавшейся и быстро закончившейся в самом начале столетия…
К моменту заключения мира Япония находилась на грани полного истощения всей экономики. Ее государственный долг вырос в четыре раза и достиг двух миллиардов четырехсот миллионов иен. Из них громадную сумму поглотила война. «Войну взаймы», которую финансировали Англия и Соединенные Штаты Северной Америки, поскольку одна иена равнялась по курсу одному доллару, Япония выиграла в значительной степени из-за несвоевременной доставки из России, центральной ее части, на Дальневосточный фронт войск, оружия, боеприпасов, продовольствия и медикаментов.
Сплошной рельсовый путь в эту пору пролегал от Урала до реки Шилки и от Владивостока до Хабаровска. Огромная железнодорожная магистраль возникла по единому и целеустремленному замыслу вместе со стальными путями от Екатеринбурга до Челябинска и от Перми до Котласа. О строительстве последнего звена Транссиба, казалось, забыли, хотя по первоначальному варианту Амурскую дорогу намечали построить к 1901-му году.
В революционные события 1905-го года на дорогах Восточной Сибири наступил всеобщий хаос. Как, впрочем, и в самом центре России – в Петербурге. Минуло несколько лет с тех пор, а чувство некоторой возбужденности ощущалось при одном лишь воспоминании о том смутном времени. До начала забастовки в фабричном районе ходили рабочие, агитируя к неповиновению. У переходов мостов через Неву стояли вызванные из окрестностей Петербурга кавалерийские посты. Чтобы согреться, жгли костры. Стоял жуткий до минус двадцати пяти градусов мороз при сильном порывистом ветре с Невы. Отставной полковник внимательно следил за ходом стремительно развивающихся революционных событий. Но политика была для него по-прежнему делом чуждым и непонятным.
К волнениям от прочитанной информации о падении Порт-Артура, Цусимы добавились трагические события января. Старый вояка не мог примириться с тем, что стреляли в безоружный народ. «Варварство! Дикость! Время викингов кануло в Лету. Однако чем не пример им продемонстрирован юнкерами сегодняшнего Питера?!»
Утром 9-го января Александр Федорович выходил на улицу. Зимой семейство проживало не в загородном доме, а на городской квартире. Проезжая в экипаже, видел безоружных и торжественно настроенных рабочих, и даже сам подспудно ощутил возникающее в душе чувство приподнятости и общего благодушия к поведению людских толп на улицах родной столицы. От Петровского парка прокатился ружейный залп. Затем второй. А потом послышалась резкая трескотня пулеметов. Через два дня стали известны подробности расстрела манифестации, направляющейся к Зимнему дворцу. В манифестантах полковник видел, прежде всего, своих, русских солдат, что верой и правдой служили Отечеству под его командованием и знаменами Российской империи в былую годину славных боевых походов и не посрамивших воинской чести и русского характера. Категорически полковник был против кровавых разборок с народом. Впрочем, не мог и взять в толк, почему произошел конфликт власти с массами? Такое понятие, как прозелитизм, было присуще революционерам-агитаторам, стремящимся привить свои идеи всякому, кто соглашался их слушать, подчас выбирая людей, весь склад которых был диаметрально противоположен их собственному. И занимались они этим со всей своей фанатической страстью, упорно добиваясь цели. В своих проповеднических попытках они были резки и беспощадны, властно врываясь в души своих собеседников, либо слушателей, выдающие суждения в форме, не допускающей никаких возражений. Одних эти ораторы отталкивали и оскорбляли своей деспотической нетерпимостью и беспощадностью, других, наоборот, увлекали и восхищали своей искренностью, горячностью и блеском талантливых обобщений и выводов.
А еще был слух, что некие тайные добродетели подрядились, используя щедрость местных петербургских меценатов, собирать деньги. Главным образом, на организацию побегов из тюрем и каторг. Как водится, наряду с подлинными деятелями стали попадаться авантюристы и просто негодяи, которые под видом благородных политических идей пользовались собранными банкнотами по-своему. Иногда их удавалось уличать, и они позорно бежали. Другим на явочных квартирах попросту разбивали в кровь носы, и дело тем кончалось. Собратья по партии обычно выпинывали такого революционного добродетеля за порог…
Итак, по Западной и Восточной Сибири, Забайкалью и в Приморье курсировали поезда. Только в Приамурье – от Сретенска до Хабаровска на расстоянии более двух тысяч верст оставались дикие просторы «страны сорока тысяч рек», страны рыбаков, охотников и казачьих поселков. Железной дороги здесь не было. Ездили до села Хабаровки, а потом и до Хабаровска. Зимой – колесухой, летом – по речкам и по Амуру. На севере высились угрюмые горы, тянулись кочковатые заболоченные, заросшие ерником, бесконечные мари. Обширный край заселялся медленно. Нехоженая тайга пугала переселенцев. Селились вдоль трактов да рельсовой колеи, там, где она легла в конце 19-го века. Проблема железнодорожного строительства в Приамурье надолго выпала из ряда первоочередных проблем у государственных мужей. Вся эта информация, почерпнутая Александром Федоровичем из разных источников, повергала в более тяжкие раздумья по поводу будущего России.
Оборона державы, прежде всего, крепится надежностью путей сообщения. Это одно из правил в наставлении слушателей академии Генерального штаба, в которой в свое время довелось учиться молодому штабс-капитану. Дальневосточный театр возможных военных действий в силу достаточно спокойной на ту пору обстановки теоретически отходил как бы на второй план. Внимание военных было устремлено на Черноморскую полосу, Балканы, границу с Пруссией…
И вот, на тебе, обвальные военные события с Японией. Хотя с чисто профессиональной точки зрения Александр Федорович Потемкин понимал, что все происходящее не могло возникнуть само по себе и так скоротечно. Знать, стратегическая мысль чиновников Министерства иностранных дел допустила если не оплошность, то, по крайней мере, нерасторопность в анализе политического равновесия сил между Россией и агрессивно настроенным восточным морским соседом…
Проблемы железнодорожного строительства на азиатских просторах России обсуждались в правительственных кругах, на деловых совещаниях, в частных беседах в ресторанах, на дачах и пляжах. Всюду мнения расходились диаметрально. Одни приписывали Зауралью все прелести земного рая, другие пугали гнилыми болотами, буреломной тайгой, страшными холодами, невозможностью вести хозяйство и развивать производство. Еще в середине 19-го века государственный канцлер граф Нессельроде писал: «Сибирь всегда была для России глубоким мешком, в который опускались наши социальные грехи и подонки в виде каторжных и ссыльных…» Граф категорически выступал против открытий Г. И. Невельского на Дальнем Востоке. «После него дно этого мешка должно было оказаться распоротым, а нашим каторжанам могло предоставиться широкое поле для бегства по Амуру в Восточный океан».
По той же причине Нессельроде в свое время отверг предложение генерал-губернатора Восточной Сибири Н. Н. Муравьева о необходимости строительства путей сообщения на Дальнем Востоке. В свою очередь, в письмах на имя Николая I Муравьев доказывал, что дальнейшее развитие экономической жизни края, где по подсчетам губернатора в ближайшие десять лет будет жить около десяти миллионов человек, без железной дороги невозможно.
Поиск разумных подходов к оценке проблемы осложнялся ожесточенными нападками друг на друга влиятельных людей, отстаивавших разные направления и разные начальные пункты великой стройки. Одни, ссылаясь на исторический опыт землепроходцев Сибири, тянули магистраль на далекий север за Васюганские болота и озера, другие обосновывали необходимость прокладывать рельсовые пути только по югу Средней Азии.
Александр Федорович разговаривал с промышленниками Петербурга, осторожно затрагивая тему железнодорожного транспортного строительства на восточной окраине России. Мудрые люди убедительно доказывали, что подобная артерия даст мощный толчок развитию промышленной и торговой деятельности государства, увеличит поставки сельскохозяйственных продуктов в центральную часть страны, оживит политическую жизнь забытых окраин. Посредством создаваемой стальной пуповины Сибирь успешно выйдет на рынки своего государства и мировые рынки. Она сможет вывезти свои народные богатства: хлеб, мясо, рыбу, пушнину, лес, кожевенные и другие товары. Военные собеседники. Которые, разумеется, были близки полковнику по духу, обосновывали необходимость строительства железных дорог в Сибири неотложными интересами защиты огромного края от японских, американских, английских «доброжелателей». Они отмечали, что укрепление за счет протянутых железнодорожных линий Забайкальского, Амурского, Уссурийского казачьего войска, формирование Амуро-Уссурийской казачьей флотилии служат тем же целям, но по стратегическим оценкам эти меры явно недостаточны.
Газеты напоминали о продаже Россией Аляски Америке по пять центов за десятину земли. И это вместе с золотом, серебром, свинцом, нефтью, углем, железом, пушниной и дарами моря. Площадь Аляски превышала суммарную площадь Великобритании, Испании, Греции и Франции.
В газетах фельетонисты высмеивали государственных мудрецов: «То-то разбогатела Россия семью миллионами долларов, полученными за Аляску». Газетчики подчеркивали, что причина позорной для России сделки кроется в ее экономической отсталости и военной слабости. А главное – в отсутствии путей сообщения, кроме рек и таежных троп на дальневосточных окраинах.
…Отчасти, вероятно, все эти сведения и долгие мучительные размышления побудили полковника обратиться к дочери Ирине с просьбой передать добрый привет своему Алексею Покровскому. Кроме того, попросил разузнать точнее, сможет ли молодой инженер побывать по отпускному листу в Петербурге? Разумеется, после того как навестит своих родных на родине…
После получения письма Алексей немного был растроган.
– Что? Неприятные вести? – спросил Северянин.
– Нет-нет. Напротив, – справляясь с чувствами, ответил Покровский.
– Все-таки надо бы попить каких-нибудь снадобий, Алексей Петрович, – Северянин глядел на Покровского. – Давеча я упоминал об изюбриных пантах. Боюсь, что не успеют ребята завалить пантача. На дворе еще март, а сезон наступит лишь в середине мая. Надо бы связаться со знакомыми тунгусами. Может быть, выручат с лекарством?
Покровский устало качнул головой. После прочтения письма он был полон мыслями о Петербурге и потому почти не слышал, о чем говорил Куприян Федотыч. А тот, занявшись починкой обуви, продолжал подробно объяснять способ приготовления целебного снадобья из пантов, очень ценного для лечения организма.
– Пантами считаются молодые рога вместе с лобовой и теменной костями. Черепные кости и нижнюю часть рогов до пеньков опускают в кипящую воду. Окунать надо несколько раз, но не держать в кипятке. Кровь запечется и перестанет течь наружу. После этого каждый рог надо опускать в котел на минуту-две, чтобы мягкие концы набухли. После такой заварки немного остудить, а потом всю процедуру повторить раз десять. После вывесить на ветерок, а через ночь опять повторить все сначала. Нужно, чтобы рога достаточно уварились, провялились и затвердели. А затем их окончательно капитально просушивают. Сам же процесс подготовки напитка к приему внутрь таков, – Северянин глянул на инженера. Покровский задумчиво смотрел в окно – Ну, об этом, Петрович, как-нибудь в следующий раз. А то, как та шкура неубитого медведя…
– Да нет, – встрепенулся Алексей. – Я внимательно слушаю. Любопытная вещь, скажем так, эти твои звериные снадобья. Непременно надо попробовать…
– Я так полагаю, Алексей Петрович, ребят бы следовало после тайги определить на участке? Александр, мне кажется, смышленый парень. Толковая голова.
– Надо подумать, – согласился Покровский. – Возможно, какой вариант и выйдет…
9
«Еще в 17-ом столетии царь Федор повелел: «Воров, которые пойманы будут, и которым за их воровство доведется чинить казнь: сечь руки, ноги, и тем ворам рук и ног не сечь, а ссылать в Сибирь на пашню с женами и детьми на вечное житье».
Определили и пункт ссылки – «Дауры», в далеком Забайкалье. Вела туда «Владимирка». А за Уралом плыли по рекам. Тропами через лесные чащобы ссыльных вели с проводниками-туземцами. Первые ссыльные и беглые от помещиков осваивали Сибирь.
В царствование Петра 1 каторжане строили Санкт-Петербург, каналы, крепости, порты. Попадали к ним и инакомыслящие. Николай 1 узаконил каторгу и ссылку для наказания противников режима власти после восстания декабристов. Антон Павлович Чехов писал: «Мы сгноили в тюрьмах миллионы людей. Сгноили зря. Гоняли людей по холоду в кандалах десятки тысяч верст».
Писатель С. В. Максимов познакомил Россию с особенностями старинной каторги. Джордж Кеннан, побывавший в Чите и в тюрьмах нерчинской каторги до начала строительства Транссиба, описал места заключения тех лет. Его книга «Сибирь и ссылка» получила в народе название «Библия революции». Но она не была издана полностью при царях.
Деятели науки пытались всесторонне и даже философски обосновать нравственность и благое действие жандармских репрессий. «Положение о политическом надзоре» разъясняло: «Ссылка и надзор – не наказание за преступления уже совершенные, а политические мероприятия, предупреждающие возможность преступлений… в будущем». Так что и обижаться на мудрость царскую совсем ни к чему.
Людей ссылали без суда, без следствия и без срока. В Сибирь отправляли даже подростков. Математика и астронома А. А. Кропоткина сослали, как брата анархиста П. А. Кропоткина. В. Г. Короленко первый раз попал в ссылку «по ошибке». Правда, потом он отказался от присяги императору, и его сослали уже без ошибки.
Повальный надзор, сыск, доносы и провокации давали Сибири мыслящих, энергичных и деятельных людей, но опасных для царского режима. И не случайно, сибирский мужик был свободолюбив, дерзок и смел. С каждым годом все больше невольников проходило по этапам в далекое Забайкалье. Н. Г. Чернышевский однажды на одном из трактов услышал от ямщика такую фразу: «Кто за народ стоит, все в Сибирь идут, это мы давно знаем».
В начале 19-го века чиновники главного тюремного управления стали задумываться, где найти работу для подневольных? Чем занять армию людей, осужденных на каторгу и ссылку? Предложения направить арестантов на строительство гужевых дорог и каналов, на улучшение речных путей сообщения не находили сочувствия даже в стенах тюремного управления. От такой ответственности отказались даже губернаторы.
Опытные церберы каторги объясняли им, что ни к чему нарушать священные вековые законы. Немногочисленная стража надежно охраняла опаснейших людей в тюрьмах и в бараках за высоченными заборами, в изолированных от населения местах. Переходы к шахтам, рудникам, каменоломням, где трудились арестанты, пролегали по установленным и проверенным маршрутам и занимали эти переходы небольшое время. Ссыльные жили под гласным или негласным надзором, и каждый их шаг был известен и полиции, и жандармам. Но ведь и при таких, казалось бы, проверенных за многие годы и строгих порядках бывали побеги и не так уж редко!
Что же будет на дорожном строительстве? Дорогу прокладывают в безлюдных местах, через горы, леса и реки. Как охранять невольников? Как предотвратить встречи с вольными людьми? И к чему это? На Руси дармовых рабочих многие тысячи! Зачем же обременять себя опасной работой с подконвойными?
Но правительственных чиновников ничем нельзя было убедить. Из года в год росли армии заключенных, особенно политических. А за ними требовался особый надзор и их полнейшая изоляция. В тюрьмах давно не хватало места. В середине 19-го века создали арестантские роты гражданского ведомства в подчинении главного управления путей сообщения. Но опыт не удался. Затраты оказались чрезмерно велики, а пользы от этой опасной, по мнению железнодорожных чиновников, затеи не было. «Вольные» не хотели работать с «бандюгами». Гражданские роты вернули в ведение Министерства внутренних дел.
В начале шестидесятых годов с открытием каторги на Сахалине в других тюрьмах стало немного свободнее. Только ненадолго. Прокуроры обвиняли, судьи судили, и число подневольных росло. Сахалинскую каторгу открывали для особенно опасных преступников. Но надежды на «морскую тюрьму» не оправдались. По официальным данным, в побегах с Сахалина участвовали трое из каждых пяти каторжан. Из них возвращались или были пойманы трое из каждых четырех бежавших. Правда, многие беглецы гибли в сибирских дебрях.
В 1905-м году Сахалинскую каторгу закрыли. На заре железнодорожного строительства в России несколько сот каторжан отправили на постройку Московско-Курской дороги и ее продолжений на Киев и Харьков. Участвовали невольники и в строительстве Воронежско-Азовской, Вологодско-Архангельской и вторых путей Варшавской дороги. Ссыльные поселенцы и арестанты трудились на возведении гужевой горной дороги вокруг Байкала. Но партии заключенных были небольшими. Ничего, кроме непрестанных забот, хлопот и крупных расходов от труда арестантов не было.
Преследования революционеров-интеллигентов, рабочих-стачечников, мятежных студентов, поднимавших восстания крестьян, привели к переполнению тюрем империи. Но волнения и судебные процессы не прекращались.
Новые тюрьмы росли быстрее заводов и фабрик. И все равно они переполнялись. По этой причине, начиная с мая 1894-го года, генерал-губернатор Восточной Сибири приказал привлекать на постройку Сибирской железной дороги в пределах его губернии любое необходимое для выполнения работ число арестантов из Александровского централа, из других тюрем Енисейской и Иркутской губерний. А также всех физически здоровых и годных для тяжелого труда ссыльных поселенцев и членов их семей.
Каторжане ремонтировали большой Московский тракт в Томской губернии, работали на Уссурийской и Кругобайкальской магистралях. На берегу Байкала арестанты строили мосты, разрабатывали каменные карьеры, очищали скальные выемки от камней, угрожавших обвалами на рельсовые пути, мостили гужевую дорогу там, где озеро грозило размыть основания насыпей.
На второй год строительства Забайкальской дороги подконвойных выходило на работы около трехсот человек из шести тысяч строителей. Впоследствии, впервые с начала работ на создании Транссибирской магистрали, число ссыльных, поселенцев и каторжан перевалило за четыре тысячи.
