Текст книги "sedye hrebti"
Автор книги: Юрий Мартыненко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 21 страниц)
Михаил Дмитриевич рассказывал, что еще в конце девяностых годов 19-го века в Чите прошли две областные выставки местной продукции. Были представлены товары по земледелию, огородничеству, садоводству, пчеловодству, скотоводству. Кроме того, показаны в широком ассортименте изделия прядильно-ткацкие, лесотехнического производства, изделия из полезных ископаемых, рукоделия, столярные, бочарные, токарные.
«Что же раньше-то не удосужился повидаться с такими людьми? – корил себя, даже слегка расстроившись, Емельян Никифорович, возвращаясь из Нерчинска. Раньше, раньше надобно бы крепко задуматься над происходящим. Окопался себе в глуши с кучкой промысловиков, думал, в том весь смысл жизненный. А на поверку-то все иначе выходит. Довелось повстречать умного человека, и словно другими глазами теперь на мир окружающий взглянул… Вот еще в чем тайна человеческого сознания. В том, что завтра вдруг начинаешь понимать такие вещи, о которых сегодня или вчера даже и не задумывался… Что эта история с пришлым стариком? Все-таки взял грех на душу хотя бы в том, что не поделился, спустя годы, золотом. На золоте кровь. Неправедным путем оказалось оно в его, Емельяна Размахнина, руках. За то и наказан судьбой. Лишился усадьбы и товара пушного. Словом, как пришло, так и ушло. Теперь век жить, век помнить об этом. Сполна расплатился сгоревшим добром за ту кубышку, что была схоронена в тайге на черный день. Вот он и наступил. Новое дело надо начинать. Новый, что называется, колышек вбивать. И вбивать его теперь, скорее всего, поближе к сооружаемой в этих краях железной дороге…»
Все сильнее убеждался в правоте размышлений, возвращаясь из Нерчинска, Емельян Никифорович Размахнин.
…С каждым днем темнел наст на склонах сопок, окружающих лагерь строителей. Крепкие морозы отступили. На смену им пришли неистовые ветра, выдувая из жилых бараков тепло. Поэтому истопникам работы хватало. Десятники следили, чтобы с вечера люди тщательно просушивали промокшую одежду и обувь, дабы избежать простудных заболеваний. Люди только-только оправились от цинги, которая благодаря настояниям начальства пить хвойный отвар, не приняла массовый характер, чего месяц назад так сильно опасались Покровский с Северяниным, вызвав из Могочи лазаретного фельдшера, мудро научившего противостоять цинге.
К этому времени число каторжных на трассе значительно сократилось. Их этапировали со строительства на место постоянного пребывания. Часть из них после объявления о завершении срока отбывания, была направлена на поселение в разные места области. Лишь на лесосеке, где велась заготовка шпал, оставалась небольшая часть из десяти человек, которые вместе с вольнонаемными валили и разделывали листвянку. Пилили и затем тесали из ровных бревнышек шпалы. В числе этих каторжных были Иван Буров, Гаврила Лыков, которого вскоре отправили сюда вслед за первым. При встрече Буров не удержался, спросил Лыкова:
– А где же Игнатка Фомин? Неужели расстались?
– А сам-то не догадываешься? – беззлобно пробасил Лыков. – Знать, за верную «службу» Игнатку отблагодарили.
– О «службе» его я слыхивал, а насчет благодарности не совсем верится, – заинтересовался Иван, пытаясь расположить угрюмого Гаврилу на компанейский разговор. – Расскажешь?
– Перед тем, как нас там начали перетряску делать, Игнатку-простиблатку отправили обратно в Раздольный. Только уже в хозотделение. Дескать, срок почти вышел, пускай на обслуге потрется. Тем более, скоро весна, а Игнатка в огородных делах знаток.
– Скажи по правде, Гаврила, пострадал ли кто или нет за его язычок?
Тот почесал огромной лапищей бок, дернул усами:
– А леший его знает. Если таким макаром курево зарабатывал, то сказать трудно.
– И то верно, – вздохнув, согласился Буров. – Если какую погань и совершал против товарищей, то бог ему судья…
*
К вечеру на трассе повалил снег. По-весеннему липкий, он плотно оседал на железнодорожную насыпь, залеплял шапки и одежду. Скинув промокшие рукавицы, рабочие голыми руками заносили тяжелые отсыревшие шпалы на откос насыпи. Под ногами от таявшего снега месилась густая грязь. Легче работать в крепкий мороз, чем в ненастную погоду со слякотью на земле.
Снегопад остановился. С дальних гольцов подул порывистый ветер. Над трассой звон путейских молотков. С платформы сгружали привезенные с базы рельсы и тяжеленные деревянные ящики с костылями и подкладками.
Уже по сумеркам до зимовья Покровского добрался Иосиф Магеллан. Его с соседнего разъезда подвезли на дрезине.
– Здравствуй, дорогой! – с порога поприветствовал гость Алексея. – На днях приснился мне твой участок!
– Знать, в руку сон! – протянул ладонь Покровский.
– Ну? Как тут у вас? – снимая и вешая на гвоздь шинель, улыбался, радуясь встрече, Магеллан. – Потеплело. Наконец-то можно освободиться от тулупов и шуб.
– Да, переломили зиму, – Алексей начал хлопотать у печки. – Сейчас угощу, Иосиф, картошечкой.
– Что вы говорите?! – удивился Магеллан, потирая руки. – В такое время и картофель? Откуда?
– Гостинец мне передали. Из Таптугар. Там одна семья второе лето подряд выращивает картофель. Фамилия Сидоровы.
– Хорошая станция. Хорошие люди. Хорошее дело, – расхваливал громко Магеллан. – Видно, не забывают тебя, Алексей Петрович, тамошние жители? Как своего крестного, что ли. Как же, помню-помню тот день морозный, когда ты о своих тунгусах говорил, в память которых и дал такое название, столь необычное для слуха. Таптугары-Таптугары – это вам не тары-бары, – Магеллан шутливо засмеялся, вызвав и улыбку Алексея, который шуровал кочережкой в печке, подбросив на раскаленные угли несколько поленьев.
– А где Северянин?
– Задержался. Должно быть, у рабочих. Надо кое-какие вопросы порешать.
– Как-как ты выразился? Порешать? Интересное выражение, – еще больше вдруг оживился гость. – Вернее, слово-то обыкновенное, но в контексте звучит своеобразно. – Он присел на табурет у стола. – Порешать, порешать. Да… Оригинально сказано…
– Невольно станешь таким, – отозвался Алексей. Бережно потирая ладонью круглые картофелинки, он опускал их в жестяную кастрюльку, наполовину наполненную водой. – Будешь оригинальным, когда проблема, кажется, решена, но через пять минут случается новая оказия, и все идет насмарку. У тебя, Иосиф, что? Проще?
– Не скажи, – Магеллан побарабанил пальцами по столешнице. – Хлопот полон рот. Не пойму пока – лучше или хуже стало при Подруцком.
– Чего слышно о Борисе Васильевиче?
– Пока ничего. Жаль, от нас забрали… Как у тебя, Алексей Петрович, с дисциплиной на участке?
Покровский, ставя кастрюльку на раскаленную плиту, пожал плечами:
– Политические моменты стараюсь обходить стороной.
– Получается?
– На днях вот Куприян Федотыч передал, что на пристани в Часовинке развешены объявления по поводу того, что комплекты рабочих по сооружению Амурской железной дороги заполнены. Вновь прибывающие на получение работы рассчитывать не могут. Такие же объявления видели на станциях соседней Забайкальской железной дороги. Все бы ничего, но слух о невостребованности рабочей силы, видимо, докатился до запада. Резко снизился поток переселенцев. Крестьян пугают Сибирью. Тем, что здесь собрались одни разбойники-каторжники да смутьяны-революционеры, предавшие матушку-Россию. Человек по своей натуре наивно принимает подобное на веру и сомневается в правильности решения – срываться или нет с насиженного места? Имеет ли смысл ехать в далекий край, сплошь застроенный каторгами и тюрьмами…
– В роли вербовщиков надо обладать большим даром оратора, чтобы красноречиво убедить лапотного крестьянина не бояться Сибири, ехать в Сибирь, обживаясь и пуская там корни.
– А что? Действительно, не оформить ли нам подорожные командировочные листы и отправиться в западные губернии вместо вербовщиков. Ты, Иосиф, за старшего команды, я – помощником. Глядишь, убедим десяток, другой, третий. Заодно и в родных краях побываем, навестим родных…
– Мечтать не вредно, – с грустинкой произнес Магеллан. – А что домашние? Как часто пишут? – спросил Алексея.
– Матушка очень уж соскучилась.
– Родителей понять можно. Что мы сами-то знали об этом Забайкалье? Ровным счетом, ничего. Забайкалье для того же петербуржца иной раз во много туманней, непонятней и неведомей, чем, скажем, Баден-Баден… О Париже все мы были наслышаны больше, чем о Чите, – Магеллан помолчал несколько секунд и продолжил: – Единственно, чего не хотелось бы, так это повторения известных событий девятьсот пятого года. Я в ту пору как раз оказался в Чите. Протестом расстрелу на Дворцовой площади Петербурга здесь стала стачка главных железнодорожных мастерских. На читинских улицах появилось множество вооруженных людей. В итоге два месяца город находился в руках повстанцев. Знаете, Алексей, даже вспоминать не хочется… Честно говоря, толком-то никто из обывателей ничего и не понял. Разумеется, я, как очевидец тех событий, не могу поддержать суровые меры, направленные против зачинщиков переворота в Чите. Тем не менее, страшно представить, какими жертвами для безобидного населения города могло обойтись тогдашнее противостояние властей и социал-демократов? Хорошо, что хоть обошлось без уличных баррикадных боев…
– Неспокойно и тревожно переживал ту пору и Петербург, – Алексей присел рядышком на табурет. На печке закипала картошка. – Особое напряжение мы, студенты, ощутили восьмого января, когда по Институту пронеслась весть о начале всеобщей забастовки всех фабрик и типографий в городе.
– Кстати, почему именно еще и типографий? – удивился Магеллан.
Покровский пожал плечами.
– Девятого утром, как после нам рассказывали, большая толпа рабочих во главе со священником пошли к Зимнему дворцу. С Евангелием, крестом и хоругвями. Все начиналось как бы чинно, торжественно и религиозно. Никто, видимо, и не предполагал, что солдаты начнут стрелять, но это случилось. Говорили, что пули попали в евангелие и крест. Рабочие стремились именно к дворцу, но их не попустили поднятые воинские части, окружившие Зимний плотным кольцом. Вообще, Иосиф, позже у нас в Институте стало много кривотолков и вранья, порожденных самыми разноречивыми слухами. Откровенно говоря, те январские события надолго выбили из колеи всю студенческую братию. Преподаватели ругались. Среди ребят пошли разговоры о пагубности денег… Знаю однокурсников, нормальных и неглупых, которые откровенно стали демонстрировать свое презрение к наукам. В частности, законам истории и политической экономии. Да, кстати, недавно довелось увидеться в Нерчинске с сокурсником Ферапонтом Стрелецким. Сколько уж времени прошло, как покинули Петербург, но не остудил забайкальский мороз пыл друга моего Фени. В его речах и воззрениях…
– Постой, я, кажется, что-то слышал о нем? – стал припоминать, напрягая память, Магеллан. – Наверное, даже и встречались?
– Там же, в Управлении по строительству. Феня – человек чрезвычайно эмоциональный, горячий. Мне кажется, его больше заботит проблема социального переустройства общества и вопросы мировых цивилизаций, нежели наше с вами путейское дело.
– Сколько людей, столько и характеров.
– А вот и картошка поспела, – радостно воскликнул Алексей. – Славненько поужинаем.
– Я как знал, что аккурат угожу на твою картошку, – с некоторой торжественностью произнес Магеллан, вынимая из своей полевой сумки, которая выдается инженерам-железнодорожникам вместе с форменной одеждой, завернутую в обрывок старой газеты селедину. Потянуло пряным ароматом лаврового листа и перца-горошика.
– Ну, раз так, то и «огненная вода», как говорят мои знакомые таптагирыканы, найдется, – Алексей открыл тумбочку. – Этого вы здесь еще не пробовали, – интригующе сказал гостю.
– Ну-ка, ну-ка, – Магеллан с интересом потянул руку. Взяв бутылку, стал рассматривать ее содержимое на свет.
– Самогон?
– Ты посмотри-ка, угадал! Молодец! – не удержался от похвалы Алесей.
– Что я, первый день в Забайкалье? Приходилось видывать местные напитки.
Покровский вывалил горячую картошку в миску. От нее шел пар. Нарезал крупными ломтями ржаного хлеба. Раскроил кольцами луковицу. Аккуратно порезал на дольки острым перочинным ножиком селедку, положив ее на кусок измятой газеты, в которую рыба была завернута.
– Что за издание?
– Старый экземпляр «Обзора Забайкальской области», – ответил Магеллан.
Пока готовили ужин, на приступке за дверью зимовья зашаркали. Кто-то вытирал подошвы от налипшего снега с грязью.
– Куприян Федотыч идет, – определил по звукам Алексей. – Как раз подоспел к горячей трапезе.
– Ну, тогда ставьте третью кружку, – сказал Магеллан.
2
«Если считать началом истории Транссибирской магистрали февраль 1891-го года, когда Комитет Сибирской железной дороги принял решение о сооружении Великого Сибирского пути, то тогда министром был Адольф Яковлевич Гюббенет. Немец по национальности. Его роль в истории становления магистрали весьма заметная, но широкого освещения не получила. Он принял Министерство путей сообщения после неожиданной смерти предшественника – генерал-лейтенанта Г. Е. Паукера в марте 1889-го года. Современники характеризовали его как убежденного сторонника усиления государственного руководства железнодорожным хозяйством страны, выкупа важнейших частных железных дорог в казну, целесообразности строительства главнейших железнодорожных линий за счет средств государства.
Наиболее важной и ответственной в конце предпоследнего десятилетия 19-го века была задача окончательного решения вопроса о сооружении Сибирской железной дороги и начале строительства. В ноябре 1890-го года Гюббенет внес в Комитет министров подробную записку о выборе пунктов примыкания Сибирской железной дороги к сети железных дорог Европейской России и о порядке постройки Сибирской дороги.
Особое совещание определило только размер кредита на начало строительства в 1891-ом году. Гюббенет предложил приступить одновременно к строительству участков Миасс-Челябинск и Владивосток-Графская. Комитет министров постановил: «Утвердить направление Уссурийской железной дороги от Владивостока до станции Графская. Приступить в 1891-ом году к сооружению железной дороги от Миасса до Челябинска. Разрешить производство изысканий в 1891-ом году от Челябинска до Томска или иного пункта Средне-Сибирского участка и от конечного пункта первого участка Уссурийской дороги до Хабаровска. Произвести все эти работы непосредственно распоряжением казны».
Итак, А. Я. Гюббенет – министр, при котором было принято решение о сооружении Транссибирской магистрали и выбран маршрут Великого Сибирского пути. То есть при нем от слов перешли к делу и занялись строительством дороги, ее инфраструктуры и окончательными изысканиями трассы на восточных участках.
После пусков первых участков дороги быстро выяснилось, что грузо – и пассажиропоток превысил все первоначальные наметки. В 1897-ом году дорога перевезла 350 тысяч пассажиров, в 1902г. – 1,3 миллиона, в 1908г. – 4,8 миллиона, в 1910-ом году – 9,5 миллиона. Транссибирская магистраль оказала огромное воздействие на жизнь страны. С 1897-го по 1910-ый годы население страны увеличилось с 4,6 до 6 миллионов человек, население Дальнего Востока – с девятисот тысяч до миллиона человек. Вдоль железнодорожной магистрали выросло множество городов и крупных поселков, возникновение которых было непосредственно связано с железной дорогой, или привело к оживлению в них активной хозяйственной деятельности. Министра, деятельность которого пришлась на этот период, звали Михаил Иванович Хилков. Он был у руля Министерства путей сообщения десять лет, и при нем железнодорожная сеть страны выросла с 35 до 60 тысяч километров – почти в два раза. А грузооборот на железных дорогах за эти годы увеличился более чем вдвое. До появления железной дороги из Сибири вывозилось ничтожное количество топленого масла, а экспорт сливочного масла был невозможен. Транссибирская магистраль открыла обширные рынки сбыта для этого продукта. В 1894-ом году в Тобольской губернии было построено два маслозавода. В 1910-ом году их стало уже почти три тысячи! Доля сибирского масла в мировом экспорте составляла 16 процентов. Датские фирмы закупали сибирское масло и после некоторой обработки пускали его в продажу под названием «датского». От экспорта этого продукта Россия получала дохода больше, чем от всех золотых приисков.
При активном участии Хилкова было открыто Московское инженерное училище – второе высшее учебное заведение по подготовке инженеров для транспорта и строительства. Значительное развитие получили технические железнодорожные училища. По словам Хилкова, «надлежащая организация образования детей служащих на нашей рельсовой сети, содействуя подготовке надежного контингента лиц для замещения в будущем различного рода должностей на наших железных дорогах, является вместе с тем существенной помощью железнодорожным служащим и, косвенно содействуя улучшению их быта, может укрепить нравственную связь их с местом служения».
На его бытность министром пришлось первое серьезное испытание Транссиба на прочность – русско-японская война 1904-1905 годов. Военный корреспондент английской газеты «Таймс» писал, что благодаря стратегии Хилкова удалось проводить на перегоне от Челябинска до Иркутска до десяти поездов с вооружением и что Хилков «является для Японии более опасным противником, чем генерал Куропаткин… Если и был человек в России, способный более, чем кто-либо другой помочь своей стране избежать военной катастрофы, то это был именно князь Хилков».
Нужно упомянуть, что завершение строительства Транссиба (в его первоначальном варианте – через Маньчжурию) и прохождение первых поездов от Санкт-Петербурга до Владивостока и Порт-Артура – также было закончено им именно при Михаиле Ивановиче Хилкове. Это министр, при котором Транссиб заработал во всю свою первоначальную мощь. Именно тогда Россия и ее граждане – от императора до простого чиновника – оценили действительное значение Великого Сибирского пути и его потенциал для дальнейшего развития страны.
Не менее интересен вопрос, кто взял на себя ответственность о направлении громадных финансовых потоков в сооружение Великого Сибирского пути? Кто стал душой этого глобального проекта? Им стал Сергей Юльевич Витте. Хотя был он министром путей сообщения недолго – всего несколько месяцев, сменив Гюббенета в феврале 1892-го года. А затем стал министром финансов Российской империи и занимал эту должность одиннадцать лет.
Служебная деятельность Витте была тесно связана с железными дорогами с молодости. Уже во время русско-турецкой войны 1877—1878 годов он занимал пост начальника Одесской дороги. Но по-настоящему он смог проявить свои административные способности десятилетие спустя, когда решался вопрос о Великом Сибирском пути.
Конечно, вся подготовительная работа была проделана предшественниками Витте. Но, с другой стороны, все трудности были впереди. «Строители не успели проложить первые версты пути, как обнаружились непреодолимые бюрократические препятствия. Александр III недаром жаловался, что он, самодержавный государь, не мог заставить своих министров приступить к реализации проекта. Наиболее упорное сопротивление оказали должностные лица, отвечающие за имперские финансы: Н. Х. Бунге и особенно И. А. Вышнеградский. Они останавливали энтузиастов проекта простым указанием на нехватку средств. Вышнеградский постоянно подчеркивал, что строительство железнодорожного пути протяженностью в несколько тысяч верст будет разорительно для казны. По его мнению, если и надо было стоить дорогу, то только небольшими участками, причем исключительно с западного направления, так как иначе с востока в Сибирь будут проникать американские товары.
«Когда же было принято решение о Транссибирской магистрали, Вышнеградский предлагал не объявлять об этом публично, чтобы не вызвать падения курса государственных бумаг, – так пишут биографы Сергея Юльевича Витте. – Если бы не энергия и таланты нового министра, строительство наверняка бы приостановилось на долгое время. Витте подошел к делу иначе, чем его предшественники по финансовому ведомству. В записке, составленной в 1892-ом году, он признавал, что в ближайшие десятилетия вряд ли удастся вернуть средства, затраченные на строительство. Вместе с тем он подчеркивал ущербность узкомеркантильной точки зрения».
«Сплошная через всю Сибирь железная дорога, – писал сам Витте, – это предприятие государственное в широком смысле слова, и с этой, единственно правильной в данном случае, точки зрения, сооружение Сибирской магистрали не только имеет полное оправдание, но должно быть признано задачей первостепенного значения».
Поощряя развитие промышленности в Европейской России, Витте обращал внимание на промышленный потенциал Сибири. Он проектировал заложить одновременно с укладкой рельсов десятки промышленных предприятий вблизи узловых станций. Он предвидел, что убогие поселки благодаря своему выгодному положению превратятся в крупные промышленные центры. Витте провозглашал: «Транссибирская магистраль откроет Европе ворота на азиатский Восток, и Россия, стоя на страже у этих ворот, воспользуется всеми преимуществами посредника».
Итак, С. Ю. Витте – министр, который смог воплотить этот громадный и жизненно важный проект в жизнь. Он выступил как умелый организатор и практик. К сожалению, не все можно приветствовать в его деятельности относительно Транссиба: именно он активно выступал (наряду с некоторыми другими тогдашними государственными деятелями) за прохождение основного маршрута Великого Сибирского пути через Маньчжурию, территорию не российскую. В результате освоение многих территорий Дальнего Востока России было заторможено на два десятилетия, так как основные финансовые средства направлялись в Харбин и на развитие КВЖД.
Но каков великий смысл и значение его слов о Транссибе как явлении, «каким начинаются новые эпохи в истории народов и которые вызывают нередко коренной переворот установившихся экономических отношений между государствами!»
*
Очередное совещание в дистанции пути Евгений Юрьевич Подруцкий начал с короткой официальной справки:
– Напомню, господа, что накануне строительства соседней Забайкальской магистрали согласно опросу местного населения, около двадцати тысяч, а если быть совсем точным, двадцать тысяч триста шестьдесят три человека дали согласие работать на строительстве дороги. В основном это крестьяне Селенгинского, Акшинского, Верхнеудинского, Нерчинско-Заводского и Читинского округов. Однако и при этом условии Забайкалье не смогло бы полностью удовлетворить требования великой стройки. Поэтому пришлось направить на запад вербовщиков, которые привели сюда отряды малоземельных крестьян Петербургской, Московской, Черниговской и прочих губерний. По мнению руководства дороги и Департамента по строительству, основным костяком на железнодорожной магистрали должны были стать квалифицированные рабочие, которых в Забайкалье в тот период фактически не было. Вот почему была привлечена большая армия рабочих из центральной России. Часть из них уже работала на строительстве восточного участка Уральской и Челябинско-Омской железных дорог. Нам сейчас гораздо легче. Мы можем позволить себе постепенно отказываться от излишней неквалифицированной рабочей силы. Я имею в виду переселенцев с запада и подневольный контингент. Выгоднее, если средства, выделяемые на перевозку людей из западных губерний, будут направлены на обустройство уже когда-то прибывших сюда и работающих теперь людей. А потому упор будем делать на строительство жилья и станционных зданий.
Подруцкий взял со стола газету «Вестник Забайкальской железной дороги».
– Послушайте, что пишется здесь о наших соседях. Сегодня поселки, в которых жили еще железнодорожники-первостроители, представляют собой невзрачные по виду кучки построек, производящих впечатление временного жилья, случайное скопление людей, которые живут сегодняшним днем, не имея права рассчитывать даже на ближайшее будущее. Видите? – Евгений Юрьевич потряс газетой в воздухе и положил на зеленое сукно стола. – Давно пора перебраться в новые помещения, более-менее обустроенные по-человечески. Эти самые, как их, зимовья, пора забывать! Помимо жилых домов для рабочих-железнодорожников, необходимо строить и сараи-стайки для разведения скота и птицы, бани. Под кухнями устраивать подполья для хранения домашних заготовок. Около жилых строений отводить огороды. Пусть люди в свободное время разрабатывают и облагораживают землю, выращивают овощи.
Закончив говорить, Подруцкий долго смотрел на собравшихся. А они про себя были несколько удивлены столь необычной для производственного совещания темой разговора.
Словно угадав их мысли, начальник дистанции продолжил:
– Понимаю. Понимаю вас, но сразу же и хочу пояснить, что все сказанное – лишь часть того общего дела, которое нами начато и кем-то после нас будет продолжено. Не надо чувствовать себя здесь в роли командированного чиновника. Дескать, завершим Амурскую дорогу, а дальше не наше дело. Мы поедем в другие края другие стальные трассы прокладывать. Кто-то не согласен? – Подруцкий с интересом и пытливо смотрел на лица молчавших подчиненных. Некоторые из них одобрительно кивали. Подруцкому подумалось, что большинство все-таки с ним согласно.
Уже совсем тихо Подруцкий добавил:
– Временщик в худшем понимании этого слова, не тот, кто, временно находясь по долгу службы в определенном месте, выполняет поставленную задачу, а тот, кто, временно вникая в проблемы сегодняшние, полагает, что завтра он вправе забыть о них. Нет, мы и завтра в ответе за то, что оставим после себя. Вот о чем надо помнить, господа. Причем, даже тогда, когда выпадет выполнять свой гражданский и служебный, долг, поменяв это место жительства на другое… Забайкалье на Приволжье или, скажем, на южные крымские берега.
Жаркий спор разгорелся о том, как, обеспечивая сдачу в эксплуатацию станционных объектов, содействовать закреплению на местах тех строителей-железнодорожников, которые хотят остаться работать на дороге.
На совещании возникли разногласия и по поводу денежного расчета рабочих-путейцев. Одни считали правильным и справедливым платить зарплату раз в две недели. Другие предлагали делать это раз в полтора месяца. Аргумент первых сводился к тому, что человек мог регулярно получать деньги, распоряжаясь ими по своему усмотрению. Доводы вторых заключались в том, что, получая жалованье крупной суммой, рабочий был больше заинтересован материально. С приличной суммой денег можно обзаводиться домашним скотом или начинать строить дом с надворными постройками на разъезде или станции. В конце концов, большинство согласилось с тем, что заработную плату надо выдавать регулярно раз в месяц. Причем кто-то из инженеров вспомнил, что именно так делается в цивилизованных странах, на что другой коллега отозвался резкой репликой, мол, взяли моду – как свои проблемы решать, так непременно следует приводить примеры западных стран. У самих, что ли мозгов не хватает?!
…Поздно вечером в тепле натопленного зимовья, слушая мерный храпоток уснувшего Северянина, Алексей размышлял о сегодняшнем совещании у начальника дистанции. Новые времена несут и новые заботы. Вчера главным было уложить и зашить железнодорожное полотно. Технически грамотно его отладить с гарантией безопасности движения поездов, которые совсем скоро побегут по Амурской дороге. А сегодня встала задача, как обустроить территорию вдоль трассы? Обеспечить ее эксплуатацию. И на первом месте, прежде всего, стоит экономическая сторона дела. Покровский и его коллеги понимали, что здешний край изобилует богатствами в неисчислимых объемах. Золото, лес, уголь, пушнина. Вспомнились два рабочих. Они буряты. Рассказывая товарищам о своем родном селении на юге Забайкалья – на самой границе с Монголией, они восторженно говорили о бесчисленных отарах овец, тучных стадах крупного рогатого скота у богатых степняков. Значит, еще одно преимущество имеет этот край – хорошие природные условия для разведения домашних животных. А какие обильные хлеба родятся в западной и южной частях Забайкалья! Словом, оно, как говорит Куприян Федотыч, само себя в состоянии кормить, поить, одевать…
На улице мела-шуршала февральская ночная поземка. Алексей, засыпая, слышал, как шорохи ее то стихают, то вновь усиливаются от ветра.
«Завтра же надо обсудить чертежный проект однотипных железнодорожных разъездов. Свои соображения передать в дистанцию. Оттуда они пойдут в Нерчинск…»
3
В лучах восходящего солнца искрится морозный туман. Кустарник и ветки деревьев покрыты пушистым кружевом серебристого инея. Молодой сосняк и осинник сменяются темным лиственничным древостоем, который постепенно переходит в бурелом. Между соседними сопками покоятся под снегом каменистые россыпи.
– Здесь и будем охотиться, – кивнул на распадок Кешка, сдвинув на вспотевший затылок собачий треух. Сняв теплую рукавицу, вытер влажный лоб, покрытый бисеринками пота.
– Устали, поди? – спросил Сашка, оглядываясь на спутников. Подавшись чуть вперед под тяжестью заплечных мешков с провиантом, они медленно, почти след в след, двигались сзади.
– Может, перекурим? А? Мужики?! – окликнул громко Кешка охотников, снаряженных Северянином для таежного промысла.
– Оно, конечно, можно, – отозвался один из них.
На защищенной со всех сторон густым кустарником полянке вытоптали в снегу кружок. Медленно опустили с натруженных плеч тяжелые поклажи. Предыдущую ночь провели в стойбище таптагирыканов. Вышли на рассвете, когда только-только начала светлеть фиолетовая темень, проявляя силуэты отдельных деревьев. К восходу солнца находились далеко от стойбища.
– Малость отдохнем и пойдем дальше, – принял решение Сашка.
Охотники примостились на старую валежину, лежавшую поперек маленькой полянки. Запахло табачным дымом.
– Повезло бы выйти на крупного зверя, – мечтательно произнес Сашка, оглядываясь вокруг. – С кабарожек мало толку. Разве что для себя на пропитание подстрелить парочку. Тунгусы говорили, что в пади Дадор встречаются солонцы. Там и зимовье, срубленное ими для русских, имеется. Местные охотники приходили на солянку и били зверя. Слышали?
– Как не слыхивать, – отозвался один из промысловиков, с рябым лицом и маленькой курчавой сивой бородкой. – Это дело, правда, малехо, но знакомо.
– А почему малехо? – удивленно поглядел на мужика Кешка.
– На большого копытного зверя мне ходить не доводилось. Я чаще по пушному промыслу тропы топтал.
– А я и вовсе по пернатым. Рябчикам там, глухарям, – признался другой охотник.
