Текст книги "sedye hrebti"
Автор книги: Юрий Мартыненко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 21 страниц)
Расправами и арестами властям удалось подавить забастовочное движение, но рабочие стали покидать строительство. Они уходили на каменноугольные копи, золотые прииски. Строительство дороги приостанавливалось. Администрация принимала меры «для наведения порядка», на строительство направили восемь тысяч каторжников, открыли винные лавки ведерного разлива. Районы строительства заполнялись воинскими частями.
Порою стачки принимали настолько мощный характер, что полиция была бессильна запрещать собрания. В железнодорожных мастерских Читы проходили митинги, на которых участвовало до нескольких сотен человек. Читинский комитет РСДРП печатал прокламации с призывом ко всем гражданам губернии оказывать помощь бастующим. Пропагандисты рассылали листовки по всей линии железной дороги. К стачке присоединились рабочие железнодорожных станций Могзона, Хилка, Борзи.
В одном из сообщений губернского комитета значилось: «Сегодня уже третий день стачки. За все это время она продолжается спокойно… Стачкой интересуются положительно все. Многие из обывателей ходят и слушают наши речи. Решили вести активную политическую агитацию. Призываем к забастовке прочие слои. На последнем собрании были 10—12 солдат, которые выражали свое сочувствие забастовщикам».
Агитаторы-революционеры разъясняли программу партии на последней стачке, показывая отношение большевиков к органам государственного правления. Агитация стала носить конкретный характер. В одной из прокламаций, отпечатанных для массового распространения среди железнодорожников края, сказано: «Мы боремся за общее дело, за свободу всего народа. Будем же стоять дружно, и пусть никому не придется назвать нас предателями. Один за всех, все за одного!»
Прокламации на злободневные темы предварительно обсуждались в цехах и только после этого печатались. Они выражали интересы рабочих.
Охранке не хватало денег для вознаграждения своих агентов, не хватало самих агентов, требовались новые силы для «усмирения» рабочих.
Наиболее активные рабочие по линии вступали в нелегальный профсоюз рабочих-железнодорожников. Ячейки этого союза возникли по всей железной дороге. Руководил союзом Читинский комитет РСДРП. Политическая работа железнодорожников Забайкалья, стачки и массовые забастовки нанесли сильный удар по царизму, наглядно показала широким массам силу их массового выступления. Забастовка мобилизовала рабочих для новых революционных выступлений…»
*
После той нежданной встречи с ночным незнакомцем в грязном и вонючем каторжанском бараке, будто что-то перевернулось в душе Ивана Бурова. Что-то, словно зацепив крючком, заставило ныть, то отпуская, то вновь прихватывая с большей силой. Ивану Бурову, осужденному за участие в читинских событиях 1905-го года на шесть лет Нерчинской каторги, вдруг стало думаться о времени, проведенном в казематах, как о чем-то безвозвратном и упущенном. Первая радость, возникшая тогда в темноте барака при известии, что о нем еще помнят, как-то незаметно и быстро погасла. Бурову захотелось расправить плечи и просто почувствовать себя вольным человеком прямо сейчас, не дожидаясь чьих-то усилий извне. Иногда ему с ужасом представлялось, что за эти годы он мог уже запросто загнуться. Он вспоминал товарищей-сокамерников, ставших покойниками, и от одних только этих мыслей ему становилось не по себе. Бурову уже доводилось ощущать могильный холодок. Вспомнить хотя бы тяжкую болезнь, которая не единожды ломала на каторге его некогда могучий организм. Как ни корежила, а одолеть не смогла, отпустила его костлявая с косой, что в бредовом забытье уже мерещилась у изголовья.
…На новом месте таких товарищей, как Тимофей Брагин, у Бурова не было. В одиночестве лежа после отбоя вечером в рубленом из листвянки зимовье, куда его определили с артелью из восьми человек, он вспоминал дела давно минувших дней.
К концу 1905-го года Читинским комитетом РСДРП был определен курс на вооруженное свержение местных органов власти. Отряду боевиков, в который входил и слесарь ремонтных мастерских железнодорожного депо Иван Буров, была поставлена задача нейтрализовать Читинский гарнизон и расквартированных в городе и станице Титовской казаков. За две недели до намечаемых событий среди военных были распространены прокламации с обращениями «К солдатам» и «К казакам». В конце октября солдаты воинского гарнизона Читы перешли на сторону комитета. На одном из митингов военные выдвинули стихийно рожденный в горячих ораторских баталиях лозунг «Штык перестал повиноваться самодержавию». Что касается казачества, то лишь малая часть его поддалась агитации. И не из высоких революционных порывов, а исключительно по причине личных обид.
Готовясь к захвату власти, комитет первым делом приступил к вооружению рабочих. Оружие добывали на Читинском арсенале, а с ноября 1905-го через созданный Совет солдатских и казачьих депутатов начали организовывать рабочие дружины, так называемые боевые группы. Общее руководство над ними было поручено революционеру Костюшко-Григоровичу. На руках боевиков находилось сорок тысяч винтовок, четыре миллиона патронов, большое количество револьверов и взрывчатки. При поддержке солдат Читинского гарнизона рабочим удавалось в течение двух месяцев, с двадцать второго ноября по двадцать второе января 1906-го года держать город в своих руках. Конец этому положила экспедиция генералов Меллер-Закомельского и Ренненкампфа, которая подошла на выручку местным властям прежнего режима. «Читинская республика» пала. На этом печальном опыте «обожглись» многие революционно настроенные рабочие. Часть членов РСДРП разбежалась, часть «легла на дно».
Иван Буров мучительно размышлял, почему так быстро сломали «Читинскую республику»? Все ли было сделано революционными лидерами до конца? Военный губернатор Забайкальской области Холщевников незаметно для комитета РСДРП с помощью казаков «атамановского полка» и Титовской станицы разоружил большую часть верных комитету солдат. Остальных перевели под благовидным предлогом из города в Песчанку. Сопротивляться регулярным войскам одними силами боевиков комитет не решился. Воздух свободы вскружил головы некоторым руководителям боевых рабочих дружин. Много разговоров, собрания, митинги, пение антиправительственных песен заменили собой практическую работу по укреплению захваченной власти на всех позициях. Производительность резко упала. Залихорадило движение поездов на действующих участках Транссибирской магистрали. График полностью был выбит. В пассажирских вагонах шуровало грубое мужичье с красными бантами на тужурках и пиджаках, наводя шмон среди мирно едущих людей. Царили сплошной пьяный мат, рукоприкладство, произвол и беззаконие со стороны обвешанных оружием, как в базарный день связками баранок, представителей новой власти. Об этом, кстати, не раз рассказывал Алексею Петровичу, ударяясь в грустные воспоминания, инженер Магеллан. Он стал очевидцем когда-то происходивших здесь событий.
Иван Буров видел то же самое, только как бы с другой стороны. Даже ему, стороннику революционных перемен, было неприятно видеть многое из происходящего. Например, из общественного сада имени Жуковского в течение двух месяцев существования «Читинской республики» были украдены все водопроводные трубы, разбиты стекла в павильонах и беседках, изломаны скамейки, наполовину разобрана ограда, вырублено много деревьев, уничтожены киоски, а территория сада совершенно изгажена, будучи превращенной в открытый общественный туалет…
«А ведь какая сила была в наших руках! – мысленно с горечью сокрушался Буров. – Почта, телеграф, железная дорога. Даже газета. Оружие отцепляли вагонами от эшелонов, следующих на запад после окончания русско-японской войны».
Состоявшийся после завершения в Забайкалье экспедиций с востока Ренненкампфа и с запада Меллер-Закомельского Временный военный суд двадцать восьмого февраля 1906 года рассмотрел дела свыше четырех ста участников читинских событий. Четверых, самых активных, расстреляли, остальным присудили различные сроки каторги и тюрем. Иван Буров оказался в Горном Зерентуе, центре Нерчинской каторги. Шесть лет. Попытка побега. Перевод в Раздольненскую тюрьму.
И до 1905-го года, и после – тюрьмы и каторги Восточного Забайкалья уплотнялись. Рост революционного движения способствовал этому. А в связи с войной с Японией пришлось срочно эвакуировать каторжных с острова Сахалин.
Каторжная тюрьма в Раздольном располагалась у подножия крутой сопки. Чуть дальше был крутой обрыв к реке. За рекой большое поле, кое-где с кустарниками жимолости. Чуден и свеж здесь был сам воздух. Особенно весной, в мае, когда истомным духом исходила цветущая черемуха, обильная и столь пахучая, что ее аромат наполнял окрестности. Неповторим, особенно для восприятия западного человека, был малиновый весенний багул, кустарниками которого полыхали южные склоны ближних сопок.
Все это часто вспоминалось Ивану Бурову и выглядело не совсем уж таким мрачным, как было прежде, в пору его пребывания в Раздольненской тюрьме. Арестанты в старых изношенных бушлатах, стоптанных чунях, солдаты в полушубках и косматых черных папахах снились Бурову в снах-воспоминаниях.
Главной обязанностью его и лесорубной артели, наполовину состоявшей из каторжных, наполовину из вольнонаемных, была заготовка лиственницы для производства шпал. Их тесали в глухом распадке в полутора верстах от насыпи магистрали.
По словам десятника, лиственница была распространена на вечной мерзлоте Восточной Сибири. Ее поверхностная корневая система, хвоя в зимнее время на земле выдерживают сильные морозы более устойчиво, чем другие хвойные деревья. Пропитанная смолой древесина почти не гниет в постройках, не боится влаги, но из-за своей твердости и плотности она плохо поддается механической обработке, тонет в воде.
Вжик-вжик, вжик-вжик, вжик-вжик. Этот шаркающий звук продолжал стоять в голове даже по ночам.
Сильные морозы сменились февральскими ветрами. От жгучих морозов спасал тяжелый физический труд и жаркие костры. От ветра укрыться было трудно. Особенно тяжело приходилось тем, кто работал на открытой, незащищенной местности. На трассе хиус резал щеки, настойчиво пробирался холодом сквозь одежду.
На новом месте надзор над каторжными был значительно мягче. Питались вместе с вольными. Впрочем, пища была проста и чрезвычайно скудна. Мало-помалу люди одолевали начавшуюся на трассе цингу. Рабочие заваривали и пили хвою деревьев. Эффект был неоспорим. Кто не мог жевать невыносимую горечь, того заставляли это делать чуть ли не силком. Придавало силы и припекавшее день ото дня по-весеннему лучистое и яркое солнце. Март еще не наступил, но однажды ударила весенняя оттепель. Под скатами крыш заискрились ледяные сосули. Потемнели снежные южные склоны сопок.
С приближением тепла Иван Буров ощутил душевный подъем. Мысли вновь обратились к заветному плану побега, которым он был поглощен первые два года пребывания на каторге. Сейчас пытался гнать из головы навязчивую идею, но она не отлипала от сознания, убедительно капая, как таявшая с крыши сосуля, мыслью: бежать, бежать. Наверное, глупо было думать об этом именно сейчас, когда срок подходил к концу, но поделать ничего с собой он не мог. Длинный легкий плоскодонный челнок грезился Ивану почти наяву. Один человек может без труда вытащить такую лодку на берег. Передняя часть челнока тупая, но дно выдается вперед, расширено и загнуто кверху. Лодка не рассекает воду, а взбирается на нее. Такие челноки ловко и умело мастерят местные аборигены. Они научили этому ремеслу и тех, кто оседло живет в поселке к востоку от здешнего строительства. Местное племя таптагирыканов не раз выходило на Могочу, чтобы сбыть добытую за сезон пушнину. Видеть их Бурову доводилось, когда он еще находился в Раздольном, которое отделяет от Могочи около семи верст.
10
Легкая снежная пыль вьется вслед за быстрыми нартами, чьи полозья обшиты мехом. Нарты легко и быстро скользят по укатанному насту. После недавнего потепления ударил мороз. Так здесь случается нередко. Природа Забайкалья непредсказуема. В июне может пойти снег, а зимой вдруг вырасти с крыш домов сосули, выбив слезу из морозной непогоды…
Олени бежали ходко. Чохты не подгонял животных. Путь неблизкий, пусть бегут размеренно, не тратя понапрасну свои оленьи силы. Старик покачивался в такт скользящим по снегу нартам и чутко вслушивался в окружающий мир, завернув уши мехового треуха. Но все заглушалось скрипом полозьев, ровным горячим дыханием животных, звяканьем упряжных колец и ботала.
Впереди, за расступавшимся серым ерником, увиделся пологий спуск. Нарты покатились еще быстрее. Олени вынесли их на замерзшую протоку. Вода здесь кипела, местами выступила поверх матового льда, блестя на солнце.
Чохты торопился. Надо успеть в соседнее стойбище кендагирыканов, чтобы договориться со знакомыми сородичами о помощи для инженера Алеши. Чтобы выполнить просьбу русского друга, оленей у Чохты недостаточно. Он надеялся, что старейшина кендагирыканов, с которыми его людей связывают старые добрые отношения, поможет тягловой силой. И в том старик не ошибся. Успел к сородичам к закату дня. Холодный малиновый диск солнца коснулся зубчатых вершин сопок, и наступили сумерки, когда он въехал в стойбище соседей. Не виделись с прошлой весны. Приезду гостя в стойбище кендагирыканов обрадовались и стар, и мал. Почуяв чужих оленей, подняли неистовый лай собаки. Старый лохматый пес Кучум подбежал к Чохты и завилял хвостом, признав приезжего. Чохты – добрая душа. Грех его не узнать, даже исходя из собачьего разумения.
Через час, вручив старейшине кендагирыканов кое-какие подарки от русского инженера, Чохты гостил в чуме своего друга, отяжелев от вкусной и сытой жирной еды. Ради такого случая женщины приготовили отварную оленью свеженину, запекли кровь с кусочками животного сала. Неторопливо тек разговор о том, чтобы выручить строителей железной дороги с подвозкой необходимых грузов на участок Алексея Покровского. Взамен тунгусы могли рассчитывать на получение от русских картечи и пороха.
– Надо помочь, надо помочь, – кивал согласно в ответ местный старейшина. – Я согласен…
Старые аборигены часто думали в последнее время о том, что делается поблизости вдоль Урюма и Амазара. И польза, и вред виделись им в том, что скоро задымят в их таежном краю черные паровозы, снимется и уйдет на север зверь, забьется и птица подальше от людей, рубивших здесь свои жилища и, как видно, полагавших остаться здесь надолго. Последнее убеждало в том, что рано или поздно, а придется подаваться, покидая прежние стойбища, вслед за зверем и местным таежным племенам. Тайга большая – места всем хватит.
…Нетронутая чаща в своей многолетней первобытности и буйной силе с первого впечатления казалась неприступной. Ее обитатели еще не слышали ни стука многочисленных топоров, ни вжиканья десятков зубастых пил.
Столько лет жил среди всего этого старый Чохты, а не мог насладиться красотами первозданного таежного мира. Всякий раз зачарованно оглядывался вокруг. И молодела душа. И всплывали воспоминания давних лет. Особенно, когда при тихой погоде на широкие лиственничные лапы и вечнозеленые ветви сосен медленно опускались снежные хлопья. Разве может человеку надоесть его дом?..
*
На участок инженера Покровского поступил циркуляр, в котором предписывалось приступить к укладке вторых станционных путей, поскольку пропускная способность Транссиба на западе от строительства уже не отвечала запросам и заявкам гражданских и военных ведомств на перевозку грузов. Помимо укладки дополнительных линий на станциях, требовалось открывать новые разъезды, обживать их и благоустраивать. На соседней с Амурской – Забайкальской дороге – восемнадцатифунтовые рельсы заменялись более тяжелыми. Параллельно велись работы по расширению земляного полотна. В местах, где было обозначено сооружение крупных железнодорожных узлов, подгоняли сроки сдачи в эксплуатацию паровозных депо, водонапорных башен, пакгаузов, мастерских и прочих транспортных объектов, необходимых для предстоящей эксплуатации Амурской железной дороги. На нее было обращено особое внимание на всех властных уровнях России. Об этом чаще стали сообщать на страницах столичной прессы, о чем упоминала в своих письмах Ирина Потемкина…
– Ты только послушай, Алексей Петрович, – возбужденный Северянин держал в руках отчетный листок, поступивший через службу пути с соседней Забайкальской дороги. – Представь, что совсем недавно на всей трассе у них было уложено триста стрелок, а сейчас одна станция Шилка имеет их больше. Дело спорится, друг мой! – радостно восклицал Куприян Федотыч, зачитывая вслух данные о техническом вооружении паровозных депо, о новшествах, применяемых в последнее время на локомотивах. На смену им стали поступать более мощные паровозы, с увеличенным пробегом. Используемые в качестве топлива дрова постепенно вытеснялись углем, что тоже положительно влияло на увеличение пробега локомотива, норма чего еще недавно составляла сто километров в сутки.
– Все это замечательно, – одобрительно отозвался Алексей Петрович. – Однако не следует забывать, что наша Амурская дорога считается завершающим этапом Транссиба. И пока не будет вбит последний костыль, говорить в победных тонах рано. Забайкалье по-прежнему экономически отстает от центральных губерний России.
Куприян Федотыч присел на лавку, опустив листок.
– И все-таки отрадно на душе. Если на здешнем железнодорожном транспорте и дальше в таком темпе будет идти технический прогресс, то недалеко и время, когда сможем достичь европейского уровня развития железных дорог. Как бы я хотел, дорогой мой Алексей Петрович, глянуть на здешние места лет этак через десять. К тому времени, я верю, на магистрали все будет отлажено на сто процентов. На смену стеариновым свечам и керосиновым лампам придет электрическое освещение. Вам доводилось видеть локомобили «Маршаль»?
– Доводилось. Один раз. Еще в Петербурге. Эти агрегаты мощностью в шесть лошадиных сил. При помощи трансмиссий они приводят в движение токарно-винторезные, токарно-колесные и строгальные станки. Динамомашины переменного тока по семьдесят пять киловатт имеются пока лишь в Читинских главных мастерских, где производится средний и текущий ремонты паровозов и вагонов…
– Все хотел спросить. На последнем совещании у Подруцкого до руководителей участков довели порядок текущего содержания пути после сдачи в эксплуатацию. Что? Кто-либо из числа нынешних десятников будет откомандирован в этих целях?
– По мере производственной нужды, – ответил Покровский. – В общем-то, текущим содержанием будут заниматься путейские околотки и дорожные мастера. А в чем беспокойство?
– Жаль, если придется расставаться. Вы-то здесь не застрянете. На ваш век хватит строить другие магистрали.
– Ну, и вам, Федотыч, грустить не стоит. Тоже еще пошьете колею из стальных ниток. Как земля наша круглая вся в параллелях да меридианах, так и государство российское будет оплетено нитями железных дорог, по которым в любую непогоду сквозь ветра, дожди и снегопады побегут в разные стороны сотни железнодорожных составов. Сюда, в Забайкалье, повезут металлоконструкции, станки, машины для заводов, отсюда – руду, лес да мало ли еще чего, чем столь богата и щедра сибирская земля!
– Однако вы размечтались, – улыбаясь, Северянин увлекся рассуждениями Покровского.
– Да уж, романтика накатила, – согласился тот.
– Романтика, Алексей Петрович, это хорошо. Без нее можно совсем зачерстветь и загрубеть. Но душа человеческая – не голяшка сапога… Вот, – Северянин потер ладонь об ладонь, – чайку нешто сообразить? И заварочка имеется…
– Найдется и сахарин, – согласился с предложением товарища Алексей.
– Совсем уже скоро перекочуем в светлую рубленую, внутри побеленную казарму. С аккуратной кирпичной, тоже беленой известью, речкой. Вместо надоевших жестких дощатых нар поставим железные кровати с мягкими сетками. А?
– Да-а-а… Еще немного, и будем отмечать новоселье, обживать первые станционные домики. К сожалению, добротные просторные дома предназначаются только для руководящего состава. Для рабочих же пока строятся бараки для временного поселения.
– Все равно, хоть и бараки, но не сравнишь, в чем приходится ютиться людям на трассе.
– Растут разъезды…
– Кстати, ваши, Алексей Петрович, Таптугары-то на глазах хорошеют. Я давеча был там с Митрофаном на базе, видел. Только что закончили строительство водонапорной башни. Классные, скажу вам, мастера их кладут. Из камня. Прочно и надежно, сразу видать. Эти башни для наших станций самая архитектурная достопримечательность и есть.
В ответ на эти слова Алексей рассмеялся.
– Образец промышленно-железнодорожной архитектуры станционного масштаба, так?
– Наверное, так, – согласился Северянин. Через минуту, о чем-то вспомнив, он спросил:
– Кстати, знакомый ваш старейшина таптагирыканов должен был договориться с друзьями-тунгусами из другого племени насчет оленей. До наступления распутицы надо из Таптугар вывезти сюда часть грузов, иначе весной по грязи не сможем. А дожидаться иного транспорта нам просто некогда. Много ли нагрузишь на ручную дрезину?
– С оленями – это вы хорошо придумали. Только согласятся ли? – засомневался Северянин.
– Должны пойти навстречу. Я уже обговорил такой вариант со старым Чохты. Да, а как устроились молодые ребята, наши недавние гости?
– Как и было договорено. Займутся промыслом дичи. Сейчас в самый раз поддержать рабочих свежим мясом. Тем более, часть людей переболела, шут бы ее побрал, цингой. Ничего, впредь умнее будем. Загодя надо впрок заготавливать витамины, чтобы зубы после не шатались. В мае высадим на огородах капусту, морковь, свеклу, репу, лук. О семенах я уже позаботился. Среди каторжных есть отменные земледельцы. Имеют большой опыт по части выращивания овощей. Занимались этим еще в Раздольном. Говорят, для тюремного начальства засаливали огурцы десятиведерными бочками. Зимы тут, конечно, суровые, зато летом жара. При обязательном поливе грядок можно добиться обильного и щедрого урожая. Определим для огородных дел несколько человек. Если, конечно, вы разрешите.
– Да я-то разрешу, – понимающе кивнул Покровский. – Как ни крути, а оседлость рабочего человека здесь уже видна. Люди постепенно привыкают к хозяйству, к домашним заботам.
– Я о том же думаю, – продолжил Северянин. – Заметно, что некоторые из переселенских женщин забрюхатили. Это, я вам скажу, добрый признак. Раз решились на продолжение рода, значит, даже при сегодняшней необустроенности люди надеются на хороший завтрашний день. Уверен, что большинство переселенцев здесь и осядет. А раз так, то и станции будут обихаживать. И жилища строить добротные на десятилетия. Потому что не для чужого дяди, а для себя. Вот в чем принцип. И про огородики не забудут. А там, глядишь, и птицу домашнюю, скот начнут разводить. Хочу опять о Таптугарах вспомнить, вами названное в честь тунгусов. Там одна семья развела стадо коз. Молоко славится на всю округу. Козье-то, оно, очень полезное. Особенно для малой детворы.
– Завтра, Куприян Федотыч, надо выбрать время и удостовериться – что и как с нашей промысловой артелью. Люди надежные?
– Сам подбирал. С тайгой и ее обитателями они хорошо знакомы.
– У меня еще мыслишка зародилась. Если мы их для начала к Чохты отправим? Его люди и на места нужные выведут и подскажут по части промысловой. Как бы там ни было, далеко одним без верного пригляда идти опасно. Мало ли что?..
– Это, конечно, правильно, да где быстро найдешь вашего Чохты?
– А искать не надо. После встречи со старейшиной кендагирыканов он должен сам на нас выйти. Так что подождем. А зверобоев наших следует хорошо экипировать, чтоб одежда и обувь были в норме. Выдан необходимый запас провианта.
– Давеча я эти вопросы обговорил, – пояснил в ответ Северянин. – Ребята лучше нас сами знают эти дела. Не зря ведь считались помощниками известного Размахнина.
…Через два дня, как и ожидал Покровский, на участок вышли люди старого Чохты, которые привели с собой вереницу оленей с нартами. Объяснили русскому инженеру, что тот может пользоваться тягловой услугой столько времени, сколько понадобится.
– Я думаю, дня за четыре управимся, – убежденно сказал Покровский.
Когда подошла пора возвращаться таежным людям домой, с ними отправилась промысловая артель из семи человек. Среди охотников старшими были Иннокентий и Александр. Так теперь уважительно и для солидности называл их Северянин. Уходя на промысел, ребята попросили присмотреть за Марией. Северянин пристроил девушку на кухню у рабочих-железнодорожников из числа переселенцев, что жили в поселке, разбитом на берегу речки Артеушки. Базовый лагерь участка инженера Покровского находился теперь поблизости со строящимся тоннелем. Одновременно, включая каторжных и охрану, здесь располагалось до пятисот человек. Часть рабочих жила в нескольких верстах, если считать напрямик по тайге, на разъезде Пеньковый. По поводу этого местечка все удивлялся Митрофан. «Надо же, год назад здесь шумела вековая тайга. Лиственница была в два обхвата, сосна кряжистая. На верхушку смотреть – шапка с головы падает. Теперь глянь – одни пеньки торчат…»
Около разъезда железная дорога имела громадный петлеобразный заворот. Иного варианта никто из изыскателей-проектировщиков предложить не смог. Слишком сложным оказался здесь рельеф местности. Амурский участок Транссибирской магистрали изобилует такими кривыми. Тем не менее, инженеры делали все, чтобы стальная трасса велась как можно ровнее.
Часть третья
1
– Печально, братец, печально… Но не настолько ситуация прискорбна. Чтобы впасть в отчаяние и опустить руки, безропотно подчинившись столь сурово сложившимся обстоятельствам, – отвечал нерчинский купец Михаил Дмитриевич Бутин, внимательно выслушав Размахнина. Он отнесся к его рассказу с сочувствием и пониманием. – Ступайте, братец, в Читу. К тамошнему купцу первой гильдии Дмитрию Васильевичу Полутову. Умница человек. Золотая голова. И что не последнее дело для нашего брата-коммерсанта, глубоко порядочный и честный, со всею своей неуемной энергией преумножающий казну Российскую. Кстати, помимо коммерческой деятельности Дмитрий Васильевич занимается многими вопросами общественного характера, – Бутин стал загибать пальцы на правой руке. – Он и председатель попечительских советов двух читинских женских гимназий, член учетно-ссудного Комитета Государственного и частных городских банков, церковный староста Института Императора – Николая второго, член областного Комитета по делам мелкого кредита и Российского Общества Красного Креста. В общем, если все перечислять, чем занимается Полутов, не хватит пальцев. Да, забыл добавить, что в своем родном селе Митрофаново он выделил средства для сооружения церкви, за что недавно получил благословение от самого Святейшего Синода. Я почему и настоятельно рекомендую вам встретиться с этим человеком, поскольку, как я уже заметил, он имеет непосредственное отношение к выделению кредитов. При необходимости возможно получение ссуды, коль подвернется приличное дело… Таежный промысел – это хорошо, но мелковато. Советую оглядеться, прикинуть возможности и силы, определиться, на кого из верных товарищей можно положиться и опереться. Край наш забайкальский, братец вы мой, неизмеримо богат. Как правильно и разумно распорядиться этими богатствами, чтобы наши деяния пошли во благо России? Под ногами золото, уголь, многая руда. Бери и черпай на пользу себе и государству. Точнее, правильнее будет наоборот. Надо лишь очень сильно захотеть, и дело делать исключительно честно и чистыми руками. Что касаемо нашей тайги, то она предоставляет громадные возможности для развития лесопромышленности. Тем более, что теперь под боком железная дорога. Для обустройства железнодорожных станций требуется колоссальный объем пиломатериалов. Я уже не говорю о том, что растущее вдоль магистрали население, надо будет обеспечивать товарами первой необходимости. Вот вам и карты в руки. А именно – переработка того, что выращивается на пахотных угодиях. Это мукомольно-крупяное и масляничное производство. И оно нуждается, разумеется, в оборудовании. Паровых мельницах, станках, пилорезках и прочих механизмах. Современные технологии позволяют заниматься всеми перечисленными вещами достаточно эффективно с неоценимой пользой для общества. – Бутин сделал паузу, вынимая из ящика письменного стола запечатанную пачку табака.
«Радужно рисует, но толково», – подумалось Емельяну Никифоровичу, пока его собеседник неспешно раскуривал точеную деревянную трубку. Ароматный дым колечками повис в воздухе. Хозяин кабинета продолжил свою мысль относительно прогресса забайкальского края. «А ведь и складываются дела этого купца столь удачно, потому как все себе представляет ясно и четко, с буквальным пониманием, что и как надо делать», – размышлял про себя Размахнин. Он с необыкновенным вниманием слушал убедительную, подкупающую простотой понятную речь Бутина. Удивлялся, как быстро такой известный в Забайкалье человек проникся к чаяниям совершенно незнакомого ему, заезжего буквально из тайги Размахнина.
– Кажется, пора обедать, – заметил хозяин гостеприимного дома, положив дымящуюся трубку в круглую медную пепельницу. Поднялся с мягкого кресла. Следом встал и Размахнин.
Распахнув двустворчатые с матовым стеклом двери, они прошли в большую светлую столовую.
– Прошу, – Бутин указал на длинный стол, покрытый белоснежной накрахмаленной скатертью. В аккуратно расставленных блестящих столовых приборах играли блики солнечных лучей. На фарфоровых тарелках лежали свернутые полотняные салфетки. Посередине стола возвышался толстого резного стекла графин с бронзовым колпачком на горлышке.
– Выбирайте место, где нравится.
Через минуту горничная подала к холодным закускам горячие блюда. Хозяин наполнил рюмки водкой.
– За партнерство и дружбу, – сказал короткий тост Бутин. Размахнин, чуть кашлянув, добавил: – Будьте здоровы, Михайло Дмитрич! С большим уважением и благодарностью. – Опрокинув по-русски рюмку, поднял вилку, долго выбирая, чем закусить. Все было настолько великолепно и аппетитно, что сразу трудно сообразить, какая из закусок более желанна по вкусу…
…Почти двое суток прогостил в хлебосольном доме купцов Бутиных Емельян Никифорович Размахнин, все сильнее удивляясь душевной простоте и радушию хозяев. Особенно поражал широкий кругозор Михаила Дмитриевича, которого интересовало буквально все. Размахнин очень подробно без утайки рассказал и поведал ему о промысловом зверобойном деле, которым занимался последние несколько лет. Бутина интересовало все, включая тонкости методов выделки пушнины, классификация шкурок, основные рынки сбыта и цены. Сам Бутин хорошо и отчетливо представлял свое предназначение в столь сложной, смутной, запутанной действительности, что выпала на долю его поколения. Много людей было подавлено чувством неопределенности и безысходности. Ложась спать, они не могли предполагать, что будет с ними утром. И вообще, в какую сторону повернет матушка-Русь, вконец замордованная стачками, митингами, забастовками, демонстрациями и, как следствие этого, каторгами и тюрьмами. Где былое величие державы? Позорный для России финал русско-японской войны 1905-года еще более пошатнул авторитет страны и в экономическом, и в военном отношении. Не прибавили чести и кровавые разборки режима со смутьянами-демонстрантами. В лютой собачьей злобе рвали друг друга чередой словесных баталий партийные фракции и движения. Созывались и распускались Государственные Думы, в которых большинство депутатов не могли найти общего языка, чтобы конкретно и быстро, с пользой для народа принимать верные решения. Но все-таки российский прогресс двигался поступательно благодаря таким незаурядным фигурам, как Бутин, как Полутов, как владелец лесопильных заводов, коммерсант-подрядчик Дмитрий Феоктистович Игнатьев, купцы Юдин, Колеш.
