Текст книги "Малюта Скуратов. Вельможный кат"

Автор книги: Юрий Щеглов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 47 страниц)

В Арской башне

I

Ни прадед, ни дед и ни отец, а тем паче – далекие предки никогда не собирали такого могучего войска, численность которого далеко перевалила за сотню тысяч. Они шли к Казани вначале широкой и неостановимой волной, разбиваясь постепенно на рукава и ручейки, чтобы потом соединиться в недавно построенном остроге Свияжске и явиться под стенами татарской столицы в полном блеске, одним своим видом воздействуя на несговорчивого, коварного и надменного врага. Казанцы допекали и язвили Русь как могли. Люди сравнивали нынешнее положение земель, по которым прошлась татарская конница, с Батыевым разорением. Алексей Адашев несколько раз ездил в Казань, пытаясь усовестить разбушевавшуюся орду, и привозил оттуда царю неутешительные вести:

– Батый только один раз протек русскую землю, словно горящая головня, а казанцы упорны и немилосердны. Денно и нощно они, пресветлый государь, нападают на твои земли, жгут, убивают и таскают в полон не только мужиков, их жен и детей, но и стариков со старухами. Смеются: на них, мол, русский двор держится. Печи старики топят, а вонючие щи старухи варят.

Последние слова страшно разгневали Иоанна. Хитрые казанцы правильно рассуждали: на бабушках да на дедушках семьи, особенно в посадах, как на крепком фундаменте стояли. Сообщения о диких жестокостях татар на Иоанна не производили большого впечатления – дело привычное! Удачливые воины хвастались друг перед другом: сколько в рабство забрали, сколько глаз выкололи да сколько ушей и носов обрубили. Налеты на государевы земли были занятием выгодным. Толпами пленников гнали на продажу, и восточные невольничьи рынки баснословно богатели, торгуя русским живым товаром. Мужчины обладали крепкими мускулами и могли работать от зари до зари, а женщины часто имели длинные, светлые, упругие, как горный водопад, волосы, мягкие пышные груди и широкие крутые бедра, обещавшие много неизведанных ранее наслаждений.

Не склонный к пустым – вопреки мнению Малюты – разговорам Алексей Адашев советовал царю:

– Нужно, чтобы Шиг-Алей укрепил Казань московскими людьми. Без такой подмоги ему не усидеть. Но вряд ли кто-нибудь существенно повлияет на положение. Воевать нам все равно придется.

Иоанн и сам понимал, что до тех пор, пока в Казани не будет стоять гарнизон из стрельцов и казаков, ни спокойствия, ни благополучия не жди. Правитель не замиренного еще края Шиг-Алей, хоть и отличался умом и ловкостью, не был все-таки любим жителями провинциальной столицы и Горной стороны. Вдобавок население Свияжска поразила какая-то тяжкая болезнь, и поговаривали – чуть ли не в наказание за грехи. Стрелецкая верхушка да боярские дети погрузились в пучину разврата и гонялись за голоусыми юнцами, как стервятники за добычей. Девичья честь ни во что не ставилась.

– Татарин в полон уведет нетронутой, а наши люди, пресветлый государь, – говорил Алексей Адашев, зная, что царю это неприятно слышать при молодой жене, – надругаются, бывает, и на глазах родителей. Войско застоялось и перестает подчиняться начальникам. Цинга свирепствует. Пора принимать решение.

И началась разноголосица. Кто за войну, кто – против. Одно было ясно: если послать воевод даже самых храбрых и честных, результат выйдет один: Казань снова даст от ворот поворот. Князь Андрей Курбский выступил с короткой речью на военном совете.

– Дозволь, пресветлый государь, слово молвить, – попросил он.

– Молви, – усмехнулся иронично Иоанн.

С некоторых пор он прибегал к иронии кстати и некстати.

– Не ради захвата чужого идем на Казань, – начал князь. – Не ради наживы и разорения чужой земли. Идем ради спасения наших братьев и сестер. Что ни весть, то горестная. Казаков казанцы побили. А за что? Ехали на Свиягу за кормом. Астраханский царевич Едигер Магмет из ногайского племени избран правителем в орде. Если казанцы с ногаями в прочный союз войдут, не пустят они русских витязей на восток. Железную стенку воздвигнут.

– Добро, – кивнул Иоанн, мрачнея. – Я сам пойду впереди войска.

Князь Иван Ромодановский поднялся и поклонился царю:

– Смелости тебе, пресветлый государь, не занимать. Если ты из Москвы уйдешь, то кто крымчакам отпор даст? Кто ногаев с восточных границ отбросит? Плохо в Москве без государя.

Несмотря на эти трезвые мысли князя, с ним мало кто согласился. Братья Курбские, князь Михайла Воротынский, Федор Троекуров – уважаемый боярин – и, наконец, самый способный к военному делу воевода князь Александр Горбатый-Шуйский одобрили план Иоанна: встать во главе войска.

Апрель, май и часть июня посвятили сборам. Окружение Иоанна под влиянием тех, кто знал тамошние края, немного засомневалось: не лучше ли зимой нагрянуть? Казанцам сама природа споспешествует – болота непроходимы, реки глубоки, густые леса ветки нацелили на наступающих, что конница пики. Но молодой царь остался непреклонен:

– Водою отпустить рать и запасы накопленные. А как время приспеет, сам пойду полем.

II

Вот и идет он теперь во главе войска, идет быстро, несмотря на летний зной и непогоду, идет с легким сердцем, ибо уверен, что крымчаки, которые к Туле подобрались, разбиты вдребезги князем Григорием Темкиным, который к отряду своему немногочисленному присоединил наскоро вооруженное ополчение из жителей и крестьян ближайших деревень. Хан побежал в степь, бежал – пятки сверкали, однако далеко не убежал и был на речке Шивороне настигнут князьями Курбским, Пронским, Хилковым, Щенятевым и Воротынским, которые, разделавшись с разбойниками, догнали позднее государя, возвратившегося в Коломну.

Алексей Данилович Басманов на одном из переходов, приблизившись к Иоанну и воспользовавшись тем, что никто их не может услышать, сказал:

– Верно, пресветлый государь, ты поступил, взяв под руку войско наше.

– Почему судишь? – спросил Иоанн, памятуя, что опытный и закаленный в боях воевода не приучен к лести.

– Да хотя бы потому, что решения принимаются быстро, без задержки, и гонцы летят во весь опор. Не три головы и не пять у войска теперь, а одна, и воля одна крепкая. Так воевать можно и не только Казань. Приступом ее возьмем. А стены взорвем на воздух. Не отсидятся они, как думают. Я к немчину Николаусу и его ученикам строгую охрану приставил и стрелецкого голову Малюту Скуратова. Адашев велел немчина переодеть и никого к нему не подпускать.

– Верно. Однако не теснить и содержать хорошо. Также и учеников. Охрана надежна? Лазутчиков не пропустит?

– Ни в коем случае, государь. Я Скуратова отобрал из десятка. Он сметлив, не трус, находчив, обликом грозен. И воин хороший. За спины не прячется. Немчин, правда, не очень доволен.

– С чего бы? – удивился Иоанн. – По договору за каждый день золотой и на всем готовом.

– Скуратов ему не по душе. Хмур и немногословен. Наречия не знает, если толмача поблизости нет – ругается, за рукав тянет. От кафтана пуговицы оторвал с мясом.

Иоанн засмеялся. После беседы с верным Басмановым он решил взять Малюту в ближний круг. Такой человек особенно нужен, когда он в походе. Не ровен час орда подошлет убийцу, и не успеешь оглянуться, как пырнут ножом в бок. Он силился припомнить физиономию стрельца, которого давно сам приметил и о котором ему говорили не раз, но ничего, кроме медвежьей увалистой фигуры да войлочной шапки, отороченной волчьим мехом, не всплывало перед глазами. На немчина-розмысла Иоанн крепко надеялся. Молодец Алешка Адашев, что отыскал этого неказистого Николауса среди иноземной шушеры в Москве. Гляди-ка, и в пестрой толпе заморской нищей рвани толковые и нужные людишки попадаются. Немчин с три короба наобещал. Денег запросил изрядных. Посмотрим, на что горазд. Подведет под монастырь, обманет – повешу. Тонкими ножками задрыгает.

В середине августа 1552 года летняя погода радовала по-настоящему не только Иоанна. Немчин тоже все время поглядывал на небо и передавал Малюте через толмача:

– Если сухо – грунт легкий. Пробьем подкоп быстро. Главное – не потерять инструменты.

За розмыслом следовало три сундука, набитых какими-то приборами и ландкартами. Малюта к сундукам специальных людей приставил и наказал те коробки беречь пуще жизни. Однажды застал стрельца Михея сидящим верхом на длинном футляре – рассвирепел и собственноручно нагайкой исполосовал до полусмерти. После этого случая все в разум вошли и хотя не понимали по-настоящему назначения приспособлений, но прониклись, к ним уважением, смешанным со страхом. К розмыслу часто в гости на привалах приходил Алексей Адашев. Они уединялись и подолгу разглядывали разные бумаги. Едва на горизонте показался Свияжск, как немчин забеспокоился, засуетился и стал поклажу пересчитывать да проверять. Толмач Ларионов, когда они в самом городе заняли отведенный князем Симеоном Микулинским обширный двор с новым срубом, донес Малюте, что немчин заподозрил измену:

– Кто-то попытался ночью открыть главный сундук с самыми важными инструментами.

– Не может быть! – воскликнул Малюта. – Не должно!

– Быть-то не может, а вокруг замка свежие царапины. Взгляни сам, господин. Из своих, верно, шпик, – предположил толмач.

– Ладно, Ларионов. Помалкивай. Немчина нашего успокой. Я сам прослежу. Пусть шума не подымает и Алешке Адашеву не жалуется. Измену с корнем вырву. Так ему и передай.

III

Несколько солнечных дней Свияжск праздновал появление войска. Воеводы, стрелецкая верхушка да казачьи атаманы пировали, как будто Казань уже пала. Надоело им кормиться наскоро изжаренной дичью, ухой да рыбой, пропахшими дымом костров. Черствый черемисский хлеб колом становился в горле. А в Свияжск челядь боярская успела доставить домашние припасы, тщательно упакованные под присмотром хозяйственных жен и управителей. Кто чином поменьше и у кого кошелек потоньше, шел на рынок к купцам, среди которых мелькали и заморские. Тут все можно было достать: и копченые окорока, и рыбу разных сортов – соленую и вяленую, и мед, и чего душе угодно. Пир шел горой. Девки с окрестных деревень слетались как пчелки на сладкое. Каждая надеялась – вдруг повезет и судьбу она свою устроит.

Иоанн в окружении блестящей свиты проводил время за городом, отдавая распоряжения. Князья Михайла Воротынский и Александр Горбатый-Шуйский советовали немедля переправляться через Волгу и Казанку с намерением обложить столицу непокорных плотным кольцом. Татарский владыка ногайский князь Едигер отверг все предложения Иоанна да еще вдобавок над смеялся над русскими, называя их дураками и хвастунами. Войском вне города командовал князь Япанча, укрепившийся в Арской засеке, чтобы не пропустить нападавших на Арское поле. Именно здесь, на Арском направлении, ожидались главные события. Мощная Арская башня должна была служить главным препятствием при штурме прочных бревенчатых стен со стороны Арских ворот. Вот тут ведущую роль Иоанн и воеводы отвели немчину, который пока изучал карты и рисовал планы подкопа, получая сведения от часто приезжающего к нему Алексея Адашева.

Ночью Иоанн приказал начинать переправу. Снялись тихо, без огней. Первые ушли на другой берег в лодках и на плотах, чтобы к утру занять выгодную позицию.

IV

Малюта предположил, что если кто-то вознамерился вскрыть сундук немчина, то сейчас самое удобное время. С вечера он изготовился к слежке, никого не предупредив. Еще до полуночи перелез через ограду двора с двумя верными и непугливыми стрельцами Шигонцевым и Щаповым, вооруженными только ножами. Огонек в слюдяном окошке еле теплился. Малюта приник к щели чуть приоткрытой рамы. Немчин сидел за столом перед свечой, низко склонив голову. В руке он держал диковинный предмет, похожий на две человеческие раздвинутые ноги. Малюта видел, как немчин поднялся и задвигал им по поверхности карты и диковинный предмет будто зашагал. «Не колдун ли проклятый чужеземец? – мелькнуло у Малюты. – Надо бы Басманову донести». Позднее в комнату вошел один из русских учеников по прозвищу Конек, получивший кличку из-за пристрастия к лошадям, и розмысл с ним принялись живо что-то обсуждать, тыкая пальцем в рисунки и меряя карты диковинным предметом, как человек меряет землю шагами.

А ночь над Свияжском стояла превосходная. Густо пахло теплом, которое отдавали разогретые за день травы. Круглая полная луна напоминала лицо монгола. Малюта отпрянул от стены и спрятался в малиннике, где его поджидали стрельцы. Сюда долетал легкий топот, медленный скрип колес, невнятный говор тихо передвигающихся за оградой людей. Всё и все двигались к лежащему ниже Свияжска берегу. Чем ближе к воде, тем ночь становилась непрогляднее. Это удивительное свойство помогало нападавшим. Колеблющийся простор поглощал и звуки. Прохладный ветерок, пронизанный ароматами зелени, делал движения воинов быстрыми и ненатужными – дышалось привольно и свободно. Малюта пожалел, что обязанности отвлекли от ночной переправы.

Далеко за полночь он задремал и очнулся внезапно – толчком – от шороха и тупого удара о землю. Через ограду перелезла юркая фигурка. Малюта подумал, что рано себя обнаруживать. Навалиться да скрутить просто, но если сундуками розмысла интересуются татарские лазутчики, то за оградой, верно, притаился тот, кто должен свершить главное дело. И Малюта не ошибся. Первый, помедлив и осмотревшись, подал сигнал, и через ограду перевалили трое. Малюта понял, что без крови не обойтись. Он шепнул Шигонцеву сурово:

– В ножи двух, что к дому поближе. Ты, Щапов, лазутчика верткого зааркань. А того, что покрупнее, я сам придушу.

Шигонцев достал нож с длинным прямым и широким лезвием и по кивку Малюты прыгнул на спину первому, одновременно наотмашь полоснув второго налетчика, скользившего рядом. Затем ударом ножа перешиб шейные позвонки тому, на кого прыгнул, и, крутанувшись юлой, ножом, как саблей, полоснул только что раненного в лицо и скорчившегося от непереносимой боли. Шигонцев рванул нож назад и снова засадил его в обмякшее вдруг тело поглубже, повернув с хрустом.

– Ну, теперь готов! – крикнул он Малюте, который огромными ухватистыми ручищами душил сбитого на землю человека.

– Ноги ему путай, – прохрипел, отвечая Шигонцеву.

К ним Щапов подтянул на аркане юркого паренька в халате, надетом прямо на голое тело. Быстро спеленали живых веревками, дотащили до ворот, подогнали лошадей и поволокли, уродуя и обдирая, к Басманову, который ждал их на берегу в полном войсковом облачении, готовый покинуть Свияжск.

– Расспроси сам, Алексей Данилович, – предложил Малюта.

Басманов взял факел из рук стрельца и наклонился над тем, кто покрупнее:

– Знаешь по-русски? Ты кто? По чьему приказу ночью, как тать, во двор ввалился?

Черемис молчал, молчал и паренек. Басманов пырнул факелом в лицо старшему:

– Будешь говорить, не то спалю.

Черемис продолжал молчать, ни слова не вырвалось у него из горла, ни стона.

– Я не шучу, вражина. Отвечай!

Черемис по-прежнему не проронил ни звука. Он лежал недвижно, и кожа медленно багрово-черными звездами лопалась на его щеках и лбу.

– С ними лишь время потеряешь, – спокойно и без особых чувств произнес Басманов. – Бери, Малюта, десяток стрельцов, грузи немчина и гонца отправь к Адашеву. Головой отвечаешь за сундуки.

– А этих куда? – спросил Малюта.

– Куда и остальных. Тела вернись и убери со двора. А вы, – обратился Басманов к Шигонцеву и Щапову, – как станем под Казанью, приходите ко мне за наградой. Да языки не распускайте – скорочу.

– Будь спокоен, боярин. – И Шигонцев с Щаповым поклонились Басманову до земли.

– Если кто спрашивать будет на той стороне: зачем, дескать, немчина везете, – строго отвечать: лекарь, мол, с бальзамами разными. И все! Никому, Малюта, не доверяй. В таком деле все сам. Понял?

Малюте долго объяснять не надо. Тела лазутчиков лошадьми сволокли в поле за фруктовый сад. Малюта отстегнул турецкую саблю, притороченную к седлу, и, наступив поочередно неудачливым шпикам на головы, снес двумя экономными ударами, откатив носком сапога, чтоб уже наверняка. Стрельцы забросали исковерканные тела ветками. Все трое потом поспешили в дом розмысла, где немчин с учениками сладко почивали, так и не узнав, какой опасности подверглись в ту ночь. Трупы прежде убитых татар сбросили с обрыва.

Малюту подмывало рассказать толмачу Ларионову и самому немчину, но он уже себе не принадлежал. Законы тайной службы вступали в свои права. Шигонцева он послал за стрельцами, которых обещал дать Басманов, а Щапова – к Алексею Адашеву с донесением. Сам отправился будить немчина.

V

Глубокая темная ночь вдруг посерела, быстро превратившись в рассвет, а небо начало постепенно напитываться голубизной. Рядом с мирно колеблющейся водой его купол всегда кажется высоким, и кажется, что здесь солнце восходит раньше, чем в городе.

Сейчас, рассматривая в бойницу Арской башни сожженные дома и разбитую улицу, которая до взрыва и образовавшихся завалов вела к воротам, Малюта припоминал недавнее опасное приключение. Не избавь они немчина от татарских лазутчиков, не получилось бы взорвать участок стены, перед которой стояли Большой полк, Передовой полк и Удельная дружина князя Владимира Андреевича Старицкого. Малюта про себя усмехнулся: не знамя Иоанна с нерукотворенным образом и крестом наверху, который был у князя Димитрия на Дону, а Малютина тайная экспедиция, позволившая розмыслу Николаусу пробить славный подкоп, закатить туда бочки с порохом и поднять на воздух крепчайшие татарские стены, помогла русским витязям ворваться в Казань. Татарские мурзы – мастера строить оборону с древних пор. Немчин после осмотра столицы, вокруг которой объехал сразу по прибытии, поделился с Малютой через толмача Ларионова:

– Штурмом без подкопа не возьмете. Тут изрядное разорение надо учинить. И одним подкопом не отделаетесь. Главный нужен и с нескольких сторон вспомогательные. Рвать не сразу. Сперва у Арской башни, чтоб разум осажденным затуманить, мол, ничего больше не будет, а уж потом с главным разделаться. Город укреплен сильно. Мастера работали великие. Бревна клали прочные. Галерею расширить придется.

Немчин высоко оценил татарских строителей.

– Землекопы у них отменные. Трудились тщательно, на совесть.

Немчин наметил бить галереи в четырех местах одновременно. Главный подкоп взял на досмотр себе, а тот, что напротив Арской башни, уделил подручному Федьке Норову. Ученик же розмысла по прозвищу Конек принялся вести подкоп к тайнику, куда казанцы ходили подземными путями за водой. Этот хитрый приказ Иоанна пришелся Малюте по душе.

– Жаждой замучим! – смеялся он, подбадривая стрельцов, которые несли охрану у замаскированного входа в будущую минную галерею.

Подкоп прорыли ловко и скоро. Никто ничего не заметил, ни как мешки с землей выносили, ни как бочки с порохом закатывали, может быть, потому, что опытный розмысл оба подкопа – и под водный тайник, и под Арские ворота – проводил в момент кровопролитных сражений на Арском направлении.

Русские взяли острог, Арское городище и кружным путем возвратились к стенам Казани, дошедши до самой Камы. Множество пленных захватили, а также разного рода припасов, хлеба и скота. Зарево от горящих сел и черные дымы трубами, расплющенными сверху плоскими тучами, повсюду возвестили о начавшейся бесповоротной оккупации казанского края.

VI

Басмановский отряд был нацелен на Арские ворота, и как только легко вздрогнула и закачалась под ногами земля, а огромные бревна и камни выбросило ужасной силой на воздух и они со страшным грохотом осыпались вниз, уничтожая все живое и неживое, стрельцы и казаки кинулись на штурм. Малюта бежал среди передовых, сам наводил мостки через ров, наполненный водой, карабкался по отвалам взрыхленной почвы, продирался сквозь искореженные и расколотые заграждения, рискуя попасть под татарские стрелы. Войска яростно втеснились в город и заняли Арскую башню. Князь Михайла Воротынский отправил Иоанну известие о первых успехах, попросил подмоги и настаивал на немедленном общем приступе. Татарские воины, ошеломленные внезапным налетом, сумели быстро оправиться и с помощью жителей попытались заделать проломы мешками с песком и заготовленным строительным материалом. Князь Михайла распорядился придвинуть туры и стянуть к Арской башне всех, кто мог сражаться.

Дома вокруг пылали багровым. Треск и жар не давал ни нападающим, ни обороняющимся ни минуты покоя. Русские пищальники через бойницы вели огонь по татарам, которые, опомнившись от потрясения, атаковали башню с небывалой яростью. Воротынский прислал приказ Басманову, чей отряд в основном там засел, заставиться щитами и ни в коем случае не отдавать занятого. В этом был свой резон, ибо татарские воины, цепкие в обороне, бились за каждую пядь земли до последнего и оттеснять их в город было крайне трудно, почти невозможно.

– Алексей Данилович, уходи отсюда. И без тебя продержимся. Не ровен час шальная стрела, а то и камень угодит. Вот видишь, – и Малюта тряхнул раненой рукой, – не уберегся. Кто знает, когда подмога придет.

– Спасибо тебе за заботу, Григорий Лукьяныч, – Басманов впервые назвал его по имени и отечеству, – но не ты мой начальник пока, а я твой. Вели стрельцам из дверей не высовываться, и пусть бьют из луков и пищалей и ночью. Пламя, чай, не утихнет. Во все, что шевелится. Туры оберегать надо. Если подвалят басурманы, тогда выйдем и перережем им путь. Рано нам исповедоваться – час еще не настал. Без немчина Казань бы не разорили. Тут и твоя крошка есть. А я не забывчив. Давай пленных, может, что и выведаем. И с гонцом к государю.

– Выведаем! Как же! У них языка нет. Хоть жги, хоть режь – молчат. Закон у них такой. Уж если замкнутся, так навсегда. Я успел на них насмотреться. Прикажи утопить во рву. Или перебить. Оставлять в башне опасно. Веревок повязать нет, цепей нет. Ума не приложу, как поступить.

– Вот и приложи ум свой, – грозно ответил Басманов. – Не отпускать же на волю?!

– Как прикажешь, боярин.

И Малюта поднялся наверх, где у стены сидели, привалившись друг к другу, пленные. Он кликнул верных Шиконцева и Щапова и без долгих околичностей сказал:

– Жаль воинов. Хорошие воины. Бьются дерзко. В ножи их до одного.

И взяли в ножи до одного. Кровь ручейками стекала вниз и, смешиваясь с землей, превращалась в грязь. Так в Арской башне встретили первое октября 1552 года.