Текст книги "Прекрасная толстушка. Книга 2"

Автор книги: Юрий Перов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 30 страниц)

– Да, но я, согласно нашим договоренностям, запланировала уйти от вас ровно через полчаса. Теперь меня ждут…

– Как!? Вы шли брать интервью у самого молодого чемпиона мира и рассчитывали уложиться в полчаса?

– Я знала, что у вас прекрасная реакция и вы умеете сконцентрироваться когда надо… И к тому же вопрос у меня был подготовлен.

– Вы случайно не играете блиц?

– Во что?

– В быстрые шахматы.

– Я и в простые не играю, – сказала я, забирая папку с вырезками и направляясь в маленькую прихожую, где висело мое пальто.

– А когда же мы с вами увидимся? – растерянно спросил чемпион.

– Подержите, пожалуйста. – Я протянула ему сумку и папку и достала из шкафа свое пальто.

– Ох, простите, пожалуйста. – Он бросил папку и сумку на подзеркальную полку, выхватил у меня из рук пальто и подал так, что я никак не могла попасть в рукав. А может, не очень и хотела…

– Так когда же мы увидимся?

– Когда я напишу интервью, то обязательно принесу вам завизировать…

– Но я всего пять дней буду в Москве…

– Я думаю, что успею…

– Может, встретимся раньше?

– Боюсь, что у меня совсем не будет времени… – соврала я.

– Но ведь вы же не все время работаете? Вы еще обедаете, ужинаете… Давайте сделаем это вместе. Я заеду за вами на машине и привезу обратно. Столик нам накроют заранее. У вас это займет совсем немного времени… – с напором говорил он, схватив меня за руку и умоляюще заглядывая в глаза. Очевидно, он очень не любил проигрывать.

– Нет, нет, – засмеялась я. – Нет ничего хуже, чем ужин вдвоем на скорую руку, – я вам позвоню, как только напишу.

– Когда?

– Я же сказала – как только напишу…

– Давайте я вам позвоню, – тут же предложил он.

– Не хочу причинять вам лишние хлопоты… В конце концов, это моя работа… – сказала я и притворно вздохнула. «А вот телефона ты у меня не получишь, подумала я, как и легкой победы. Побудь, голубчик, в неуверенности. Повздрагивай от каждого звонка… Тебе же ведь, наверное, самому надоели легкие победы. Ведь при такой внешности, молодости и славе у тебя должна быть куча поклонниц, которые бегут за тобой по первому зову… Меня в их команду ты не запишешь. Все это мы уже проходили с Певцом…»

– Может быть, вы отдадите мне мою сумочку и папку? – насмешливо спросила я, так как он загородил зеркало спиной.

– Да, да, простите… – смущенно пробормотал он, явно не понимая, что происходит. Вернее, почему все происходит не так как обычно…

Чтобы совсем его добить, я сказала с плохо скрытой насмешкой:

– А вы такой доверчивый…

– Что вы имеете в виду? – тут же собрался он.

– Вы даже не спросили у меня журналистского удостоверения… А вдруг я какая-нибудь авантюристка…

– Зачем же я буду спрашивать, если я и так знаю, что никакого удостоверения у вас нет… – проницательно улыбнулся он.

«Осторожнее, Маня, осторожнее! – приказала я себе. – Чемпионами мира просто так не становятся».

– А почему вы догадались? – Я сделала квадратные глаза.

– Иначе бы вам этот вопрос и в голову не пришел, – снисходительно объяснил он.

– Скажите, – самым невинным голосом начала я, – самоуверенность – это ваше врожденное качество или вы стали таким, получив чемпионский титул?

Пока он искал, что ответить, я достала из сумочки и протянула ему редакционное удостоверение. Он схватил его, хмуря брови, прочитал от корки до корки и, возвращая мне, пробурчал:

– Не может быть, чтобы вы не умели играть в шахматы… – Может быть, и умею… – пожала плечами я, – но ни разу не пробовала… Надеюсь, вы мне расскажете, как ходят фигуры?

Я ушла от него с полной уверенностью, что дебют мой.

Теперь нужно было готовиться к миттельшпилю. Значение этого слова я уже знала из газет.

4

Я позвонила ему в день отъезда. Мы встретились за четыре часа до поезда. Он снова поджидал меня в вестибюле. Было заметно, как он обрадовался, как загорелись его глаза. Он подбежал ко мне, поцеловал руку и, запинаясь от волнения, предложил сразу пойти в ресторан и поужинать.

– Поверите, целый день во рту крошки не было… – приложив руку к сердцу, сказал он.

«Понятно, – решила я, – это у них называется цейтнот, у него нет времени тащить меня в номер, потом в ресторан, потом снова в номер… Да и нелогично это… Ладно, посмотрим, что он придумает дальше». Во всяком случае, общая схема сегодняшнего вечера мне была ясна. И она нисколько не противоречила моему замыслу, который весь сводился к тому, чтобы не дать ему сегодня ни шанса, поэтому я и назначила ему встречу на самый последний момент…

Он мне нравился, я ничего не имела против близости с ним, но не сегодня… Пусть он уедет в свою Ригу, полный желания и надежд.

Я решила резко выделиться из толпы его поклонниц. Он должен был завоевать меня, приложив к этому определенные усилия. Я чувствовала, что он готов к этому, и не хотела его лишать сладости трудной победы…

– Я, безусловно, не позволю умереть от голода чемпиону мира, – улыбнулась я, – но сможем ли мы в ресторане поработать над статьей?

– А почему нет?! – воскликнул он. – Сколько у вас там страниц?

– Пять.

– Неужели я такой умный, что наговорил пять страниц?

– Нет, это я такая глупая, что не могла коротко написать заход, концовку и собственные вопросы. А ваших мыслей там ровно вполовину меньше…

– Ну, выправить две с половиной страницы – это пять минут. Это я вам как журналист журналисту говорю, – уверенно заявил он.

– А чьи страницы вы собираетесь править? – невинным голосом спросила я.

Он весело взглянул на меня.

– А вы штучка!

– Вы тоже! – сказала я, даже не представляя себе, насколько я права.

Столик был изысканно и очень дорого сервирован.

Шампанское в серебряном ведерке со льдом, армянский коньяк «Отборный», черная и красная икра, янтарный севрюжий балык, слезящаяся ветчина, закрученная кольцами, салат из крабов, чаша с фруктами на длинной граненой ноге, цветы в узкой квадратной вазе топазового цвета…

Дело не в том, что я подобных столиков не видела в своей жизни, – видела и не такие, но этот был особенный, на крытый с особым тщанием и смыслом. Этот стол был рассчитан не столько на ужин, сколько на то, чтобы произвести на меня впечатление.

Михаил осмотрел его с авторской гордостью, и я поняла, что он принимал непосредственное участие в его сооружении. Что ж, я оценила его старания.

Но, как бы я ни была тронута его вниманием, прежде чем официант взялся за бутылку шампанского, я протянула чем пиону свои жалкие листочки. Он сделал официанту знак, чтобы тот повременил, и, сдвинув свои густые, сросшиеся на переносице брови, погрузился в чтение.

Глаза его с неправдоподобной скоростью пробегали по строчкам, и я, признаться, решила, что он читает по диагонали. Но когда он, передав мне листочки, сделал свои точные и толковые замечания, называя страницу и строку, то я про себя поаплодировала ему и снова напомнила себе, что чемпионами мира просто так не становятся…

Впрочем, замечания были столь несущественны, что я тут же за пару минут все исправила и снова протянула текст ему.

Он бегло просмотрел мои поправки, достал из кармана пиджака роскошную толстенную перламутровую ручку с золотым пером и размашисто написал в конце текста: «Маша, вы просто умница! Подписываюсь под каждым Вашим словом». И залихватски расписался.

– А вот теперь спрячьте это и никому не показывайте, – весело сказал он, протянув мне интервью.

– Почему? – опешила я.

– Да потому, что мы с вами тут въезжаем в проблему профессионального спорта, а это абсолютное табу. Об этом не то что нельзя говорить впрямую, это не должно следовать из статьи даже в пятнадцатом знаке после запятой. Спорт – это один из самых охраняемых наших идеологических заповедников. Браконьеру – смерть.

– И что же мне теперь делать? – растерянно спросила я.

– Ужинать! Что же еще?!

И он сделал знак официанту.

Когда шампанское, налитое умелой рукой официанта, отпенилось в высоких хрустальных бокалах, он поднял свой и сказал, проникновенно заглядывая мне в глаза:

– За вашу красоту, женственность и обаяние пили на верняка бесчисленное количество тостов, поэтому я хочу выпить за ваше великое литературное будущее! Я очень рад, что не ошибся в вас, коллега!

Наши бокалы, нежно соприкоснувшись, мелодично зазвенели. Он выпил свой до дна. Я сделала несколько глотков. В мой план не входила утрата контроля над собой.

За ужином он был весел, беззаботен и, вопреки моим ожиданиям, совсем не тороплив, если такое можно сказать о человеке подвижном, как ртуть.

Он спешил жить. Даже наливать шампанское или делать бутерброд с икрой он бросался с такой решимостью и быстротой, будто кто-то мог унести бутылку и икру. Другими словами, он очень быстро и порывисто делал все, что должен делать человек за столом, но заканчивать сам ужин он совсем не спешил.

Мне в голову начали даже закрадываться некоторые сомнения относительно моих расчетов. Неужели он вовсе и не собирается предпринять хотя бы попытку соблазнить меня? А если да, то насколько же нужно быть самоуверенным и не уважать противника, если на все про все он отводит какие-то жалкие полчаса?

Он вел себя совершенно беспечно, весело пил, провозглашая в мою честь замысловатые, остроумные здравицы, с печальным юмором рассказывал о своем тяжелом еврейском детстве, как он отстаивал в неравных битвах свою мальчишескую честь. Рассказал грустную и смешную историю о первой любви, которая подстерегла его в первом классе. Но страсти там полыхали самые взрослые…

Я даже начала беспокоиться за него и, когда нам принес ли еще шкворчащие котлеты по-киевски, спросила, не забыл ли он, что у него в половине двенадцатого отходит поезд?

– Я все прекрасно помню! – беззаботно отмахнулся он. – У меня все рассчитано по минутам…

– Но ведь вам еще нужно собраться, – сказала я, – поймать такси…

– Вещи все собраны, такси заказано, ни о чем не волнуйтесь, все будет хорошо! – сказал он со значением и поднял свою рюмку. – Давайте выпьем за то, чтобы все было хорошо!

Мы выпили. Я посмотрела на часы и с сомнением покачала головой. Было уже без пяти десять.

– Да не смотрите вы все время на часы! – засмеялся он. – Мы действительно никуда не опаздываем… Знаете, что? Если вы уж так переживаете, то возьмите мою отправку в свои руки! Идет?

Он же не знал, что я качала головой вслед своим тающим с каждой минутой шансам. Ведь если он не потащит меня в номер хотя бы за полчаса, значит, он даже не собирается соблазнить меня. Значит, я ему не так уж и нравлюсь. А все его комплименты, здравицы, пламенные взгляды – это просто его обычная манера вести себя с существами противоположного пола…

– Идет! – с трудом подавив вздох разочарования, ответила я. – Только вы должны меня слушаться. – Согласен!

– На сколько у вас заказано такси?

– На двадцать три ноль-ноль.

– Но почему так поздно? – испугалась я. – А если машина задержится? А светофоры?

– Ерунда! До Рижского вокзала езды пятнадцать минут. Со всеми светофорами от силы двадцать. Десять ми нут на посадку. Я успею даже ползком… Только обещайте запихнуть меня в мой поезд, а то еще пару рюмок, и я могу действительно что-то перепутать! Мне почему-то рядом с вами очень хочется пить… Просто нестерпимая жажда какая-то…

– Попробуйте утолить ее «боржоми», – предложила я. Только не хватало мне возиться с пьяным. И на себе тащить его к поезду. К сожалению, оказалось, что он не бабник, как я думала раньше, а алкоголик…

– Вам это совсем не составит труда, – сказал он. – Машина подождет вас у вокзала и доставит прямо домой. Мне так не хочется расставаться с вами… – Он накрыл своей рукой мою руку и слегка сжал, просительно глядя мне в глаза. Когда у него появлялось такое выражение, он сразу становился похож на ребенка. – Мне будет очень приятно, если вы меня проводите. Поверьте, так неуютно и грустно уезжать, когда тебя никто не провожает…

– Конечно, я провожу вас, – сказала я.

– И посадите в мой поезд? – уточнил он.

– Ну конечно! – я пожала плечами, не понимая, чего же он так хлопочет.

– Поклянитесь!

– Чем? – натянуто улыбнулась я. Меня начала слегка раздражать его пьяная настойчивость. – Вашим литературным будущим.

– Ну, этим-то – пожалуйста, этим – сколько угодно. А руку я, очевидно, должна при клятве положить на статью? – Это было бы замечательно.

Я достала из сумочки сложенные пополам листочки, положила на них левую руку, правую прижала к сердцу и торжественно произнесла:

– Клянусь своим великим литературным будущим, что провожу вас до вокзала, посажу в поезд, доведу до вашего места и уйду, только убедившись, что у вас приличные соседи по купе.

– Сразу стало легче на душе. Я не могу не выпить за такое редкое великодушие!

– Я сказала – доведу, а не донесу, – предупредила его я.

– Вы даже не представляете, насколько я трезв! – Он многозначительно поднял вверх палец. – Кстати, а соседей по купе у меня не будет, – заметил он как бы ненароком, наливая мне шампанское, а себе коньяк. – Я еду в спальном вагоне и выкупил второе место… – Он быстро взглянул на меня и тут же отвел взгляд.

«Ах вот оно в чем дело, – с облегчением подумала я. – Вот, значит, какой у вас план, ваше величество… Значит, вы меня хотите каким-то образом уломать поехать с вами… Браво, чемпион! Но ничего не выйдет. Нельзя же все время думать только об атаке. Нужно и планы противника принимать в расчет».

– Зачем же нужно было так тратиться? – еле скрывая насмешку, спросила я.

– Не люблю спать в одном помещении с чужими людьми…

– Да, это уважительная причина, – рассмеялась я.

Уже под самый конец ужина он как бы вскользь спросил:

– Вы бывали в Риге?

– Пока не довелось…

– Хотите поехать?

– Прямо сейчас? – усмехнулась я.

– А что? – пожал плечами он.

– Я легка на подъем, но не настолько…

– А что вам мешает?

– Очень и очень много вещей мне мешают, – сказала я на этот раз серьезно. – И давайте не будем больше об этом говорить… – Я посмотрела на часы. – Вам через пятнадцать минут нужно сесть в машину, а вы еще не расплатились с официантом.

– Ну, это быстро, – беззаботно ответил он. – Вы позволите покинуть вас на две минуты?

Меня неприятно царапнуло, что он так легко отказался от своих тайных намерений. А сколько слов я прочитала в газетах о его невероятной целеустремленности… Вот и верь после этого газетам.

Его не было минут семь. Он вернулся, неся в обеих руках большую картонную коробку, перевязанную шпагатом.

– Мы опаздываем, – тревожно сказала я, поднимаясь к нему навстречу. – Сейчас без пяти одиннадцать.

– Без семи, – уточнил он, взглянув на свои часы. – Мы идем в графике. У шахматистов, особенно тех, кто любит блиц, хорошо развито чувство времени.

5

А дальше пошло нагромождение нелепиц, как в кошмарном сне. Сперва мы ждали целую минуту гардеробщика, что бы получить мое пальто. Потом очень долго не было лифта. Мы его так и не дождались и бросились к лестнице. Благо, бежать нужно было вниз.

По дороге у него характерно звякнуло в коробке.

– Что у вас там? – спросила я.

– Мое утешение в дороге и завтрак. У меня дома еды никакой нет.

Около его номера мы были уже без одной минуты одиннадцать. Разумеется, по закону жанра замок не открывался! Он бессмысленно пытался повернуть его то в одну, то в другую сторону. Я чувствовала, как от волнения мой лоб покрылся испариной.

– Может, у вас рука легкая? – в отчаянии спросил он и протянул мне ключ. Я нежно вставила его в скважину и, затаив дыхание, осторожно повернула. Потом еще раз. И не почувствовала никакого сопротивления.

– С замками, как с женщинами, нужно обращаться ласково, – произнесла я много раз слышанную фразу и, легонько нажав на ручку, открыла тяжелую дубовую дверь. – Вы мой ангел-спаситель! – вскричал он. – Дайте я вас поцелую!

И не успела я опомниться, как он запечатлел на моих губах сочный, звонкий поцелуй, который только быстротечностью отличался от настоящего…

– Теперь я буду делать добро с оглядкой… – сказала я, помотав головой.

– Люди всю жизнь тяжело расплачивались за свои добрые дела, – прокричал он уже из ванной. Оказалось, что ничего у него не собрано. Его открытый кожаный чемодан лежал на белом рояле, пижама висела рядом на стуле, на другом стуле висела белая рубашка и два галстука. На столе стояла черная лакированная шахматная доска с белыми клетками из перламутра, на которой были расставлены замысловатые шахматные фигуры, искусно выточенные из почти белого со слабым зеленоватым оттенком и темного буро-зеленого нефрита.

– Давайте я сложу вещи в чемодан, – крикнула я.

– Вы рискуете нарваться на еще один благодарный поцелуй! – отозвался он из ванной. – Только чемодан не закрывайте. Здесь еще куча вещей…

– Где наша не пропадала, – пробурчала я, складывая пижаму.

Он прибежал из ванной с целой охапкой туалетных принадлежностей и прямо навалом высыпал их в чемодан.

– Да не складывайте вы эти тряпки, кидайте так… – Он вырвал у меня из рук недосложенную пижаму и, скомкав ее, сунул в чемодан. Такая же участь ожидала рубашку вместе с галстуками, потом он одним движением руки сгреб шахматные фигурки с доски на стол и, перевернув доску, начал их засыпать в бархатное темно-вишневое нутро доски пригоршнями, точно орехи.

Я посмотрела на часы.

– Мы уже на четыре минуты опаздываем…

– Ничего, у нас еще шесть минут резерва! – беспечно отозвался он и, захлопнув доску, швырнул ее в чемодан и закрыл крышку. Потом он надел пальто, черный берет, оглядел номер и облегченно вздохнул. – Ну вот, вроде все! Присядем на дорожку.

Он плюхнулся в кресло, я присела на край стула. Через секунду вскочил с криком:

– По коням!

И дернул за ручку лежащий на столе чемодан. И тут я, словно в замедленном кино, увидела, как распахивается плохо закрытая крышка и по всему номеру веером разлетаются его вещи: рубашки, галстуки, тапочки, трусы, бритвенные и туалетные принадлежности, как падает на угол шахматная доска, мягко подпрыгивает на ковре, ударяется другим углом и, распахнувшись, изрыгает из себя водопад фигурок, которые, распавшись, шустро разбегаются в разные стороны, прячась под диваном, креслами, стулья ми как мыши, застигнутые хозяйкой в кладовке за веселой пирушкой.

Он на мгновение оцепенел, потом театральным жестом сорвал с головы берет, швырнул его об пол и разразился бранью, которая хоть и состояла из цензурных слов, но по выразительности не уступала самому отборному мату.

Я же тем временем опустилась на колени и стала собирать его вещи. Он тоже принялся ползать, собирать шахматные фигуры, расставляя их на доске так, будто собирался играть.

– Вы что делаете? – испуганно спросила я.

– Нет, я не сошел с ума, – криво усмехнулся он. – Это чтобы знать, чего не хватает… Ну вот, не хватает белого ферзя, – горестно закончил он.

– Королевы? – уточнила я.

– Ее, – чуть не рыдая, кивнул он и сдвинул с места тяжелое кресло. Под ним ничего, кроме грецкого ореха, не было.

– Под диваном смотрели? – спросила я.

Он лег и, прижавшись щекой к полу, попытался заглянуть в узкую темную щель под диваном.

– Ни черта не видно… – плачущим голосом сказал он.

– Надо отодвигать, – решительно приказала я. – Поднимайтесь и беритесь за другой конец…

С диким скрежетом, безбожно царапая паркет, мы отодвинули диван. Белая королева валялась в куче вековой пыли.

Когда мы наконец спустились в вестибюль, большие гостиничные часы показывали пятнадцать минут двенадцатого…

6

Едва мы выскочили из гостиницы, как раздался низкий мощный гудок, и из огромного, серого, сверкающего хромом и промытыми стеклами ЗиСа-110 навстречу нам выскочил пожилой шофер в кожаной летной куртке и в форменной фуражке. Он выхватил из правой руки чемпиона злополучный чемодан и, задрав крышку багажника, швырнул чемодан в его бездонную черноту.

– Опаздываем, опаздываем, старина, – торопливо сказал Михаил ему как хорошему знакомому.

– Не сомневайтесь, дорогой товарищ, мухой домчим! – скороговорочкой пробормотал шофер и рванул из левой руки чемпиона коробку.

– Это в кабину, в кабину, там стекло! – сказал Михаил и, как мне показалось, подмигнул шоферу.

Когда мы сели сзади на мягчайшие бархатные сиденья и массивная дверца с приятным хлопком затворилась, я спросила:

– Вас все московские шоферы знают?

– Нет-нет, не все, – пробормотал Михаил, вглядываясь в часы и хмурясь. – Но этот знает. Мы с ним уже ездили… Сергеич, поезд через двенадцать минут.

– Поспеем, но штраф с тебя!

– Гони в мою голову! – отчаянно крикнул чемпион.

Как мы с ним совпадали в этом. Только мое отчаяние было безысходным, а его веселым. Он жил отчаянно!

С непрерывным гудком и включенными фарами мы про неслись на три красных светофора, а на четвертом, затормозив перед непрерывным потоком машин, заглохли. Несколько раз с истошным воем, сотрясая машину, прокрутился вхолостую стартер. Сергеич, чертыхаясь, вывалился на улицу и под насмешливые гудки застрявших по его милости машин забежал спереди и вздернул на дыбы капот…

– Что там?! – крикнул, высунувшись из окна, чемпион.

– Сейчас! Не может быть! Сей момент! Мухой домчим! – кричал из-за капота Сергеич.

Когда он, вытирая на ходу черные руки носовым плат ком, плюхнулся на водительское место и сполоборота завел двигатель, я сказала ровным голосом:

– Можете не спешить. Поезд отходит через сорок пять секунд.

– Ничего, Михаил, не боись! Догоним!

Он оглянулся через высокую спинку переднего сидения и подмигнул чемпиону.

– Где догоним, где? Он же до Волоколамска не останавливается…

– В Волоколамске, может, и не догоним, а вот в Великих Луках обязательно догоним. Никуда он не денется в Великих Луках, – весело пообещал шофер и заложил крутой поворот.

– Сколько же ехать до Великих Лук? – растерянно спросила я.

– А черт его знает! – бесшабашно воскликнул чемпион. – Вам-то что беспокоиться? Вас в любом случае доставят до дома… Конечно, мы можем вас завезти прямо сейчас… – осторожно сказал он.

– Я же поклялась! – возмущенно ответила я.

– Ну тогда все в порядке! – весело воскликнул он. – Гони, Сергеич.

7

Это было восхитительное путешествие. Как только мы вырвались из Москвы и за окнами установилась кромешная темнота, Михаил включил приемник, вделанный в спинку передних кресел. Просторный салон наполнился уютной музыкой. Транслировали концерт Утесова.

Михаил открыл коробку, в которой оказалось заморожен ное шампанское, заботливо укутанное в ресторанные салфетки, два хрустальных стакана, пакеты со всевозможными бутербродами, пирожными, шоколадный набор, виноград, мандарины… Один пакет с бутербродами, бутылку «боржоми» и несколько мандаринов он передал водителю и нажал на неприметную кнопочку. Из спинки переднего сиденья плавно выросло толстое стекло, разделившее водительское место с пассажирским салоном. Михаил задернул занавески из серой плотной материи. Они ходили по специальному пазу в потолке салона.

– Это чтобы наш свет не мешал водителю, – объяснил он мне.

– Это очень разумно, – саркастически улыбнулась я и подумала в который раз: «… Чемпионами мира просто так не становятся…»

Я наконец поняла весь его, надо признать, довольно тонкий замысел. Отметила его актерские способности, вспомнив, как он разыгрывал сцену отчаяния в гостинице. Отдала должное его мастерству, с которым он вытянул из меня клятвенное обещание посадить его в вагон, и знанию психологии, когда он громоздил нелепицу на нелепицу, идя от смешных мелочей к полному обвалу и катастрофе. Оценила его ход с купленным вторым местом в купе… и вторым стаканом в коробке с шампанским. Впрочем, эти деньги были не совсем выброшенными… В конце концов, я ведь могла согласиться доехать с ним и до Риги…

И это все было тщательно подготовлено, рассчитано по минутам и, может быть, даже отрепетировано. И все это делалось для меня! Нет, я явно не была для него одной из толпы его обожательниц. Меня эти доводы вполне удовлетворили… Я решила миттельшпиль отдать ему. В конце концов, это не было легкой победой, что и требовалось доказать…

Теперь главное было не проиграть эндшпиль.

Он был очень нежен, что казалось совершенно неправдоподобным при его совершенно бешеном темпераменте и нетерпеливости, жертвой которой пали мои любимые чулки со швом и черной пяткой… Других потерь, к счастью, не было.

Он попробовал было заговорить о любви, но я так нешуточно зажала ему рот ладонью, что объяснять ничего не пришлось… Он об этом больше не заикнулся, зато столько комплиментов моей груди вообще и соскам в отдельности я не слышала за всю жизнь.

И еще ему очень нравились мои ноги. Оказывается, с самого первого мгновения там, в вестибюле гостиницы, когда он впервые увидел меня, его поразили мои тонкие лодыжки, которые, как он горячо объяснил, являются несомненным признаком породы…

– Я то же самое слышала и о лошадях, – сказала на это я.

– Вот видишь, значит, я прав! – воскликнул он.

И он очень смеялся, когда я называла его сладким ежиком…

Несколько раз мне приходила в голову шальная мысль действительно воспользоваться его вторым билетом и по ехать с ним в Ригу. Но я этого не сделала. По двум соображениям: во-первых, не хотела выглядеть перед ним трепушкой. Ведь я же сказала, что в Москве у меня много серьезных дел. Тогда получится, что я врала. А во-вторых, я очень боялась его в Риге. Боялась, что он станет совершенно другим, и это яркое и необычное путешествие начнет превращаться в рутинную, никому, по чести сказать, не нужную связь. И за качусь я в его жизни под какой-нибудь дальний диван, в пыль, как та нефритовая королева…

Всю обратную дорогу я безмятежно спала, благо ширина и длина сиденья спокойно это позволяли. Сергеич подвез меня к дому утром в половине одиннадцатого. Я могла бы вернуться и раньше, но мы больше часа ждали поезд в Великих Луках.

8

За эту зиму он несколько раз внезапно обрушивался на меня, как ураган, как цунами, как смерч. Всегда был щедр, стремителен, безрассуден. Все время тащил меня куда-то… Все время спешил. Он был очень занят в своей жизни.

В конце февраля 1961 года за две недели до матча-реванша с Ботвинником он, вместо того чтобы готовиться, увез меня на три дня в Сочи.

Он утверждал, что для него самое страшное – перетренироваться и перегореть до начала матча. Наверное, сочинил это на ходу, чтобы уговорить меня.

В Сочи мы остановились в шикарном закрытом санатории, где был бассейн с морской водой. В это время там тренировались прыгуны в воду. Он заспорил с кем-то из новых знакомых (а он обрастал ими моментально, где бы ни был), что прыгнет с десятиметровой вышки не хуже этих мастеров.

Я его отговаривала изо всех сил, но он прыгнул. Первый раз в жизни. Совершенно трезвый. И сломал себе ребро. И еще неизвестно, что он там внутри себе отбил.

Как он просил санаторского врача и меня, чтобы мы никому не рассказывали…

А 14 марта начался матч-реванш, который он проиграл.

И никто не знал, в каком состоянии он играл.

Он жутко переживал, но был молод и считал, что жизнь на этом проигрыше не кончается…

Я, конечно, понимала, что я не одна у него, что где-то далеко бурлит и пенится его другая жизнь, но он никогда ни чем этого не показывал. Рядом с ним я всегда чувствовала себя королевой.

Постепенно его приезды и звонки сделались реже, а по том как-то незаметно наши отношения переросли в дружеские.

Эндшпиль и всю партию я свела вничью. Не проиграла, как в прошлый раз…

9

Он умер не так давно. Хотелось бы верить, что тот роковой прыжок, от которого я его так и не смогла отговорить, не был причиной его смерти…