Текст книги "Прекрасная толстушка. Книга 2"

Автор книги: Юрий Перов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 30 страниц)

Однажды в зоопарке я наблюдала, как ловит мух обезьяна. Это был крупный шимпанзе. Он сидел в небрежной ленивой позе и одними глазами следил за зигзагообразным, заполошным полетом большой черной мухи. Когда же муха приблизилась к нему на определенное расстояние, шимпанзе несуетливо протянул свою длинную руку, взял двумя пальцами муху из воздуха, словно она, засушенная, лежала на невидимой полке, и съел.

Я еще тогда подумала: каким же глазомером, какой точной реакцией и интуицией нужно обладать, чтобы вот так, одним движением встретиться с мухой в совершенно непредсказуемой точке ее стремительного хаотичного полета?

Я это вспомнила, когда с помощью Игоря (он попросил называть его так, авансом, а на брудершафт выпить потом, после матча) начала постепенно разбираться в происходящем. Мне стало понятно, почему весь стадион восторженно ревел, когда мяч попадал к Эдику. Он делал главную работу. Забивал и помогал забивать своим товарищам. И делал это лучше, чем кто-либо, хотя и незаметно.

Правда, был случай в конце второго тайма, когда счет был один-один и его болельщики начали скисать, а кое-кто даже принялся подсвистывать и кричать: «Эдик, проснись! Эдик, с добрым утром!»

Он отобрал мяч в самом центре поля. Никого из своих рядом не было, перед ним оставались только три защитника, и он неожиданно взорвался стремительной атакой. С необычайной грациозностью и остроумием на непонятно откуда взявшейся скорости он обвел одного за другим двух защитников, третьего, упавшего ему в ноги, на всей скорости перепрыгнул, перекинув через него мяч, ворвался в штрафную площадку и, не обращая внимания на заметавшегося перед воротами вратаря, как из пушки пробил в верхний угол.

Что тут со стадионом сделалось, я и передать не могу. Это уже был не рев, а какой-то сип из сорванных глоток.

Но оказалось, что это далеко не все эмоции, на которые был способен влюбленный в Эдика стадион. Дальше случилось вообще что-то невообразимое. Минуты за три до конца матча, когда команда Эдика, выигрывая с минимальным счетом два-один, из последних сил сдерживала отчаянные атаки нападающих, один из партнеров Эдика в центре поля получил случайно отскочивший от кого-то мяч и устремился к воротам противника. Эдик был немного впереди, ближе к чужим воротам. На его партнера со всех сторон наперерез бросились игроки проигрывающей команды и неизбежно должны были его догнать и отобрать мяч. И тут про изошло следующее: перед Эдиком, перекрывая ворота, нервно маячил один единственный защитник, на владеющего мячом со всех сторон надвигались трое или четверо, и тут Эдик совершил абсолютно необъяснимый поступок. Он со рвался с места и с угрожающим видом без мяча устремился прямо на защитника. Тот начал испуганно пятиться, оглядываясь на собственные ворота, потому что Эдик набирал нешуточную скорость, был намного выше и массивнее его и явно шел на таран. Защитник заметался в панике, но тут нападающий, владевший мячом, длинно пробил в сторону Эдика и, освободившись от мяча, прибавил скорости, как на стометровке. Эдик, не оглядываясь, каким-то десятым игроцким чувством ощутил приближение мяча. И когда мяч настиг его, он на полном ходу, даже не оглянувшись и не посмотрев на мяч, мягким движением пятки откатил его в сторону, на набегающего партнера, и тот вколотил мяч в свободный угол, потому что вратарь так же, как и защитник, следил только за Эдиком и перекрывал ближний от него угол. А Эдик в самый последний момент, когда столкновение с защитником казалось неизбежным, каким-то невероятным образом отвернул в сторону и чудом избежал раскрытых объятий защитника. Тот так и остался стоять с растопыренными руками и с глуповатым видом.

Что тут было! Стадион грохнул и закатился от хохота, словно он был в цирке и услышал едкую репризу клоуна Карандаша. Я сама смеялась до слез, так это было смешно.

10

В раздевалку к Эдику мы так и не прорвались. Впрочем, ни Академик, ни я об этом сильно не жалели. Мы отправились сразу в Серебряный бор.

Это был чудный вечер. Кроме нас, на огромной даче никого не было, так как Василий, привезя нас, куда-то уехал, мы хозяйствовали сами. Готовить мне ничего не пришлось всё было приготовлено заранее. А чудное мясо с грибами в горшочках разогревал в камине сам Игорь. Он осторожно брал их каминными щипцами и зарывал наполовину в малиновые угли.

Тогда-то мы и выпили на брудершафт. Он нежно прикоснулся к моим губам своими сухими и горячими. Продолжения этот поцелуй не имел.

Не знаю, что чувствовал он, но я ощущала себя гурманом, который созерцает поданное ему изысканное блюдо, вдыхает его тончайший, головокружительный аромат и не спешит наброситься на него с ножом и вилкой, смакуя само желание…

Все между нами было ясно. Все было решено без слов.

И мне было сладостно купаться и греться в волнах горячей, но робкой и трепетной влюбленности, которые исходили от Игоря.

Может, и он чувствовал то же самое… А может, и нет. Может, ему было не до того. В тот момент он играл в моей судьбе главную роль, а в его жизни было много главного…

Потом он мне показывал свою коллекцию и разрубал саблей «гурда» подброшенный платок, но об этом я уже рас сказывала.

В одиннадцать часов за мной приехал непреклонный Василий. В машине я от избытка впечатлений и чувств крепко уснула.

Я была у него еще три раза, и только в последний мы с ним поцеловались настоящим, долгим, горячим поцелуем. Это было кабинете, а внизу в гостиной нас ждал беспощадный Василий. В половине двенадцатого, по его, Василия, расписанию Академик должен уже спать, а я должна быть дома. Я и была.

Потом он ненадолго заехал ко мне. Было уже девять часов вечера, но несмотря на поздний час он попросил сварить кофе – ему еще предстояло поработать. Я угощала его тортом, который испекла по бабушкиному рецепту специально к его приходу.

Ему очень понравились мой дом, мой кофе, мой торт, моя бабушка и мама. Он долго рассматривал их фотографии. И я невольно подумала, что он хочет угадать, как я буду выглядеть с годами.

Ровно в десять в дверь позвонил неумолимый Василий, и я начала его тихо ненавидеть, понимая однако, что он поступает так не только в интересах государства, но и самого Игоря. Что он не только шофер и охранник, но еще и секретарь и нянька, и преданнейший друг. Понимать-то я это понимала, но вот сделать с собой ничего не могла.

11

А через день наступило четвертое октября. Третьего вечером он позвонил мне и сказал таинственным голосом, что завтра мы должны встретиться, что бы ни случилось… Меня его тон даже слегка насторожил, и я долго думала над его словами, пока не вспомнила, что завтра ровно месяц со дня нашего знакомства в Большом театре.

Полночи я придумывала свой туалет, подходящий к этому торжественному дню, пока часам к трем не остановилась на двух вещах, связанных, между прочим, с Никой. Именно поэтому я их почти не надевала. Утром мне предстояло вы брать между светло-шоколадным костюмом в горошек с черными лакировками, черным лаковым поясом, который я ре шила дополнить темными, почти черными капроновыми чулками с пяткой и стрелкой (на защите диссертации Ники я была в светлых, прозрачных чулках) и малахитовым бархатным платьем.

В какой-то момент я засомневалась, влезу ли в эти вещи, и, встав с кровати, начала их примерять.

Мои опасения оказались не напрасными. Конечно, платье и костюм на меня налезли, но так как я и тогда шила их, что называется, «в облипочку» то сегодня и костюм и платье оказались для меня тесноваты. Внешне все выглядело вроде бы пристойно, но между телом и материей не осталось воздуха. И те из вас, кто сам шьет, да и все остальные понимают, к чему это ведет. В таком одеянии хорошо только стоять как манекену, а двигаться и особенно сидеть совершенно противопоказано, так как повсюду, особенно на талии и на животе, слишком тесная одежда начинает морщить, а главное, демонстрировать то, что мы стремимся скрывать, – различные складочки, толщинки… Материал начинает растягиваться именно на этих местах, и весь силуэт очень быстро теряет задуманную форму.

Одним словом, необходимо было эти вещи чуть-чуть расставить, что было совершенным пустяком, так как швы я предусмотрительно закладывала с приличным запасом.

Вы помните, что именно в тот период, после операции и болезни, нарушившей мою эндокринную систему, я стремительно полнела. И только переживаниями, связанными с Никой, да и с последующими приключениями, этот процесс несколько замедлился. Но, к огромному моему сожалению, не остановился совсем…

Утром я выбрала малахитовое платье. То, что оно длинное, меня не смущало, потому что за мной должен был при ехать Василий.

Нас с Надеждой это сообщение застало в самый разгар работы, которой оказалось больше, чем я предполагала. Мы распороли платье по боковым швам, вывернули, накололи прямо на мне булавками по фигуре, и тут выяснилось, что поправилась я неравномерно. Где-то больше, а, скажем, на талии меньше. Меня это и порадовало и огорчило одновременно. Порадовало в том смысле, что появилась перспектива сохранения женственных форм при любом весе. Но я представила себе, что это будет, если бедра и грудь еще увеличатся в объеме, а талия останется в прежних пределах. Я просто стану похожа на соблазнительную барышню из рисунков датского карикатуриста Херлуфа Бидструпа, которые к тому времени уже начали появляться в газетах и журналах.

12

Мы с Надеждой решили сперва все-таки наметать, еще раз примерить на всякий случай, а уж только потом застрочить. А то я собиралась сделать это чуть ли не на глаз, просто отступив от старого шва на полсантиметра.

Едва мы приступили к этой работе, как из репродуктора, который я включила машинально, потому что всегда работаю под радио, зазвучали до дрожи в руках, до мурашек по спине знакомые позывные Всесоюзного радио. «Широка страна моя родная». Еще раз и через томительную паузу еще. Потом глубокий и таинственно-торжественный голос Левитана: «Говорит Москва! Говорит Москва! Работают все радиостанции Советского Союза…»

Это потом, в шестидесятых, семидесятых и восьмидесятых годах мы привыкли к этим позывным и слушали их с замиранием сердца, ожидая очередного подарка от советской науки или смерти кого-то из первых лиц государства, что для многих было тоже подарком или по крайней мере развлечением, но тогда в памяти всех эти позывные были еще крепко связаны с началом войны, со смертью Сталина.

Понятно, что мы с Надеждой испугались, побросали работу и, вывернув регулятор звука до предела, уставились на репродуктор.

Это было правительственное сообщение о запуске первого спутника Земли…

Радости нашей не было предела. Забросив шитье, мы бросились обнимать, целовать друг друга, словно это мы лично запустили спутник в виде сферы диаметром 58 сантиметров и весом 83 килограмма 600 граммов. И тут в самый разгар нашего безудержного веселья меня пронзила догадка. Так вот почему он сказал, чтобы я приезжала, «что бы ни случилось». Вот что он имел в виду!

В это время прозвенел телефонный звонок. С замирающим сердцем я сняла трубку.

– Слышала? – без обычного своего предисловия насчет ежика спросил Лека.

– Да, только что… – разочарованно сказала я, потому что надеялась услышать совершенно другой голос.

– Представляешь… – воскликнул Лека и таинственно замолчал. Он любил играть в конспирацию по телефону. По чему-то он был убежден, что его прослушивают. – Ты, конечно, будешь там сегодня?

– Да, – сказала я без удовольствия. Почему-то мне казалось, что мы будем праздновать наш юбилей вдвоем с Игорем.

– Я еще вчера почувствовал, что что-то намечается… Он меня так многозначительно приглашал. Я спросил, в чем дело? Ведь неудобно без подарка, если это день рождения или что-то в таком духе… Но он говорит – ничего особенного, просто маленькое событие, которое необходимо отметить… Ничего себе маленькое эпохальное событие мирового масштаба… – хихикнул Лекочка.

– Ты уверен, что это?.. – начала я, но Лека меня перебил, чтобы я не сказала ничего лишнего.

– Железно! На все сто! Даже на сто пятьдесят. Может, вы заедете за мной?

– Вряд ли это удобно… – сказала я.

– Правильно, – подхватил Лека. Он совершенно в другом смысле меня понял. – Я забегу к тебе, и от тебя вместе поедем. Заодно и поболтаем. Во сколько за тобой приедут?

– Но я совсем другое имела в виду… – растерялась я.

– Не бери в голову, киска! Все будет клевейшим образом!

13

Лека прибежал за полчаса до отъезда, красный, возбужденный, с кучей новеньких американских пластинок.

– Подарок Академику, – радостно пояснил он. – Для такого человека ничего не жалко. Это Бенни Гудмен, Элла Фитцжеральд и молодой Элвис Пресли, музыка из кино фильма «Полюби меня нежно». По нему вся Америка сейчас с ума сходит.

– Поставь, послушаем, – предложила я, докрашивая ресницы.

– Да ты что?! – возмутился он. – Я даже на ребра их не перекатывал (он имел в виду пластинки на рентгеновских пленках), только переписал на магнитофонную ленту для себя.

– А почему ты мне ничего интересного никогда не достаешь? – спросила я.

– Киска, ты же не интересуешься музыкой…

– Как это не интересуюсь? – возмутилась я.

– Ну, я имею в виду, что ты не фанатичка этого дела, как мы с Академиком…

– Так что же мне теперь, и хорошей музыки нельзя послушать, оттого что я не фанатичка?

– А как же ты не будешь ее слушать? – озорно подмигнул Лекочка. – Он же их не загонит по спекулятивной цене. Они же в доме останутся, вот и слушай на здоровье.

И захохотал, повалившись на диван. Потом поднялся и со шкодливой улыбочкой спросил:

– Какого я тебе мужика от сердца оторвал?

Я запустила в него коробочкой с моей любимой ленинградской тушью. Он еле увернулся. Тогда я схватила стоявшую посередине стола большую хрустальную пепельницу. Лекочка пулей выскочил из комнаты, а то бы я, честное слово, запустила ее в его дурную голову.

– Слушай, ты!.. – прошипела я ему вслед. – Если он хоть когда-нибудь узнает о том, что…

– Да ты что, чувиха? – Лекочка высунулся из-за двери. – Я и сам-то об этом не помню!

14

Когда я приехала, в гостиной толпилось человек двадцать.

В углу сразу два официанта накрывали длиннющий стол, а в это время гости с бокалами в руках клубились возле камина, где на журнальных столиках была расставлена всевозможная выпивка и тарелки с маленькими бутербродами.

Кроме Автандила и актера Володи с Ксенией, я никого не знала. У всех гостей вид был приподнято-многозначительный, а у виновника торжества несколько растерянный и усталый. Повсюду стояли свежие цветы.

Игорь был в том же черном костюме. Здоровались мы на глазах у гостей и поэтому единственное, что он позволил себе, это поцеловать мне руку.

– Давай никому не будем говорить о нашем маленьком юбилее, а то это перестанет быть нашим личным праздником… – вполголоса сказал он.

– Конечно, – сказала я, не сдержав улыбки.

Я была совершенно счастлива. На левом лацкане его пиджака я разглядела крошечную, едва заметную дырочку… Он проследил за моим взглядом и прижал палец к губам, показав глазами в ту сторону, где недвижно, как сфинкс, стоял у дверей Василий.

В этот вечер Автандил произносил замысловатые тосты за новую науку космонавтику, за спутник, и при этом даже не смотрел в сторону хозяина дачи. Да и все остальные гости делали вид, что все сказанное к нему не относится. Только одна пергидрольная блондинка средних лет, одетая очень дорого и безвкусно, не выдержала всеобщего молчаливого заговора.

– За Игоря Алексеевича, выдающегося ученого, открывшего человечеству путь к звездам! – простодушно добавила она к тосту Автандила.

Среди гостей воцарилась неловкая тишина и все почему-то посмотрели на дверь, за которой совсем недавно скрылся Василий. Дама, очевидно, впервые была в этом доме, не знала его порядков и, ничего не подозревая, лихо хлопнула свою рюмку коньяку и стала как ни в чем ни бывало закусывать бутербродом с черной икрой. Толстенный мужчина начальственного вида, с которым эта дама пришла, наклонился к ней и что-то злобно прошептал ей в ухо. До всех отчетливо донеслось слово «дура».

– А что такое?! – вздорно передернула плечами блондинка. – Будто никто этого не знает…

Тишина за столом сделалась гуще и тяжелее.

Тогда Игорь слегка прокашлялся и сказал мягким, но непреклонным голосом:

– Очевидно, Клара Андреевна, вы что-то спутали. Я за занимаюсь металлами, а к космосу не имею ни малейшего отношения.

– Ну да, ну да, – тихо, одним углом рта сказал мне Лекочка, – а спутник из чего сделан? А ракета-носитель? А все остальное? Из дерева, что ли?

15

В тот день я у него осталась…

Мы это решили в самом начале праздника, когда, улучив минутку, пока гости были заняты около закусочного стола, он незаметно позвал меня в кабинет. За нами кто-то увязался, но он строго сказал прилипале:

– Одну минуточку, я сейчас спущусь.

Когда мы оказались в кабинете, он усадил меня в свое дубовое кресло с высокой спинкой и сказал, загадочно улыбаясь: – Закрой глаза.

Я послушно закрыла глаза и на всякий случай, чуть подняв голову, слегка приоткрыла губы. Я почему-то решила, что он хочет меня поцеловать, хотя удобнее это было бы сделать стоя…

Прошло некоторое время, что-то прошуршало, потом тихонько щелкнуло, потом он осторожно взял мою правую руку и надел на безымянный палец кольцо.

– Это тебе в честь сегодняшнего дня, – сказал он.

– В честь спутника? – спросила я, честно жмуря глаза.

– В честь месяца со дня нашего знакомства.

Я, с трудом сдерживая любопытство, спросила:

– А когда можно будет открыть глаза?

– Уже можно, – сказал он.

Я открыла глаза. Это было довольно широкое, наподобие обручального, колечко с тремя бриллиантами. Тот, что в центре, как я теперь это точно знаю, был ¾ карата, а два по бокам по ½ карата. Но тогда я сперва ничего не могла понять. В бриллиантах вспыхнули ослепительные огни и полоснули меня по глазам… Я невольно отодвинула руку, по том придвинула ее к самым глазам.

– Тебе нравится? – откуда-то издалека донесся до меня голос Игоря.

– Это неточное слово… – словно в прекрасном полусне промолвила я. Кольцо было потрясающее, но еще большим потрясением для меня был сам факт его дарения. Он, безусловно, означал если не предложение руки и сердца, то что-то очень к этому близкое.

– Скажи точнее, – улыбнулся Игорь.

– Я потрясена… – произнесла я слово, на разные лады крутившееся в моей голове.

– Нельзя сказать, чтобы я именно на это и рассчитывал, но такая реакция меня вполне устраивает… – Он лукавил. Это было видно невооруженным глазом. Конечно, он хотел меня ошеломить и был очень рад тому, что это удалось.

– Даже как-то нелепо говорить спасибо… – пробормотала я.

– Почему? – насторожился он.

– Потому что спасибо тоже неточное слово…

– Не нужно преувеличивать, – довольно вздохнул он.

«Какой он еще мальчишка», с благодарностью судьбе подумала я.

– Мне нужно очень многое сказать тебе. – Он вдруг сделался серьезным.

– Игорь Алексеевич, – раздался снизу чей-то требовательный женский голос, – мы вас ждем.

– Что им надо от меня? Я их сейчас всех выгоню! – прорычал Игорь.

– Наверняка они хотят выпить в очередной раз за успехи советской науки, – сказала я. – И не надо никого выгонять. Они не виноваты, что их праздник совпал с нашим. И вообще мне кажется, что это один праздник… А все, что ты хочешь мне сказать, скажешь, когда они разойдутся…

– Ты умница, – сказал он и поцеловал мне руку.

– А ты граф Монте-Кристо, – сказала я и поцеловала его в губы. И мой поцелуй длился до тех пор, пока нас снизу не позвали еще два раза…

16

Я была права. Когда мы спустились, выяснилось, что по радио только что передали, что спутник совершил какое-то там круглое число оборотов, и общество посчитало себя обязанным выпить за эту цифру. Без Игоря, разумеется, это было невозможно.

Автандил начал провозглашать замысловатую здравицу, в которой долго отмечались заслуги отечественной науки и промышленности, партии и правительства, а также всего народа, потому что каждый из нас на своем скромном посту ковал эту великую победу в космосе, кто больше (быстрый взгляд в сторону Игоря), а кто и меньше (скромно опущенные глаза).

– Но тем не менее – продолжал он, – мы должны отдавать себе отчет в том, что, сколько бы мы ни запускали искусственных спутников, ничто не может сравниться с естественной спутницей, которая нужна каждому одинокому путнику, чтобы освещать тропу его жизни… – Пауза. – Я имею в виду нашу красавицу… – Снова пауза, почти неуловимый взгляд в мою сторону. – Луну. И не нужно забывать, что, как бы прекрасна и далека от нас она ни была, именно Луна управляет приливами и отливами на всей Земле… Так выпьем же за этот маленький шарик, который сейчас несется в холодном, необозримом космосе, за то тепло наших сердец, которое сейчас согревает его, и за то, чтобы у каждого его создателя была спутница, прекрасная, как Луна. – И он с торжественно-серьезным видом, с которым обычно пьют вино грузины, выпил свой бокал шампанского.

После такого тоста все гости сочли необходимым по очереди подойти к Игорю, чтобы чокнуться с ним. Потом каждый из них чокнулся со мной.

Так счастлива я еще никогда не была. Я была безумно горда за человека, которого я уже ощущала как частицу себя. Вернее, себя я ощущала частицей его грандиозной, имеющей мировое значение жизни.

17

Потом был бесконечный ужин и бесчисленные тосты с самыми изощренными намеками на всем известные обстоятельства.

Потом все постепенно разошлись. Пока официанты торопливо убирали со стола остатки пиршества, Игорь предложил мне подняться в кабинет.

– Надеюсь, больше никаких ошеломительных сюрпризов меня не ждет? – пошутила я, поднимаясь вслед за ним по лестнице и придерживая рукой тяжелый подол платья. – Это зависит от того, как ты отнесешься к моим словам… – сказал он и вновь осторожность прозвучала в его голосе.

– Я отнесусь к ним положительно.

– Не спеши обещать, – через силу улыбнулся он. Было видно, что он серьезно волнуется.

– А ты меня не запугивай… – сказала я, входя в кабинет. Он, пропустив меня, зачем-то посмотрел через перила вниз в гостиную и только после этого вошел и плотно закрыл за собой дверь.

Я почему-то думала, что он посадит меня на диван, а сам сядет рядом, но он указал мне на глубокое кожаное кресло. Я села. Сам же он принялся молча ходить по кабинету. За чем-то подошел к стенду с оружием, снял и вынул из украшенных чернью серебряных ножен саблю «гурду» и несколько раз согнул ее кольцом.

– Платок подбросить? – улыбнулась я. Мне хотелось хоть как-то снять напряжение, которое явно ощущалось в воздухе. – Нет, – сказал он, натянуто улыбаясь и пряча саблю в ножны. – Боюсь, что сейчас я промажу… – И добавил по спешно, чтобы я чего не подумала: – Слишком много выпил.

– Ты же практически ничего не пил! Я глаз с тебя не спускала.

– Обычно я пью еще меньше. Но сегодня такой день… – Он опустился в кресло напротив меня.

Я промолчала, потому что не знала, что именно он имел ввиду. На мой взгляд, сегодня уже произошли три грандиозных события и явно готовилось четвертое.

Он долго молчал. Но вот в его глазах сверкнула отчаянная решимость, он судорожно вдохнул и сказал явно не то, что собирался:

– Я хотел, чтобы мы поговорили там, у горящего камина, но там эти официанты… – он снова замолчал.

«Мы можем подождать пока они уйдут», – ответила я про себя, но вслух ничего не сказала, боясь помешать ему приступить к главному.

Он снова набрал воздух, и вновь его отнесло от главного:

– Ты не думай, – вдруг испугался он, – мой подарок тебе ни к чему не обязывает. Это просто знак благодарности за этот чудесный месяц, который ты подарила мне… – Он снова смущенно замолчал, а я невольно подумала: «Что я такое ему подарила? Ведь ничего же не было…»

Он снова встал, зачем-то выглянул за дверь, потом вернулся на диван и забился в самый угол…

Пусть та из вас, мои милые читательницы, которая хоть раз в жизни не испытала упоения своей безраздельной женской властью над сильным, мужественным, умным и гордым мужчиной, бросит в меня камень. Я не скрываю, что наслаждалась его замешательством и не спешила прийти на помощь, хотя могла разрядить ситуацию одним поцелуем, одной фразой: «Дурачок, я все понимаю и хочу того же самого…»

Наконец он, собрав в кулак всю свою волю, произнес внезапно охрипшим голосом:

– Маша! Я очень хотел бы, чтобы мы с тобою были вместе… – Он снова споткнулся, а я, бессовестная, и на этот не помогла ему. Я серьезно и молча смотрела на него.

– Я хочу, чтобы мы никогда не расставались… – с невероятным трудом выдавил из себя он.

«Ну вот оно, наконец-то», – стремительно пронеслось у меня в голове и я приготовилась услышать заключительную, уже известную мне, но совершенно необходимую фразу, без которой подобный разговор был бы просто недействительным, как театральный билет с оторванным контролем. Но вместо того чтобы произнести эти несколько слов, он внезапно с отчаянием закрыл лицо руками и замолчал, качая головой.

– Я не знаю, сможешь ли ты меня правильно понять… И вообще, вправе ли я говорить это, но я не могу молчать. Я люблю тебя! – Все это он говорил, не отнимая рук от лица. – Я полю бил тебя с первой секунды, с первого взгляда… И мне кажется, что ты ко мне тоже хорошо относишься… Я не знаю, любишь ли ты меня, но я уверен, что ты сможешь меня полюбить. Я все для этого сделаю. Я что-то не то говорю, но я говорю такие вещи первый раз в жизни, и меня можно простить…

Он замолчал. Я не знала, что и думать. Ясно было одно – что все не так просто… У него есть другая женщина. Жена. Вот первое, что пришло мне в голову…

Но все оказалось еще сложнее и запутаннее…

Он наконец отнял руки от лица и посмотрел на меня долгим изучающим взглядом, в котором и следа не было от его обычной холодности.

– Скажи… Ты согласилась бы быть моей женой?

Меня поразила эта частица бы, делающая его вопрос совершенно неопределенным. Что значит «согласилась бы»? Когда? При каких условиях? Я решила промолчать и посмотреть, как будут дальше развиваться события. В том, что все будет не просто, я была уже совершенно уверена.

– Дурацкое положение! – воскликнул он и снова принялся метаться по кабинету. – Просто не знаю, как и сказать…

– А ты скажи, как сказал бы старому другу… – предложила я, представив нас с Татьяной на кухне за рюмочкой ликера во время очередной исповеди.

– Умница! Умница! Я совершенно уверен, что ты меня поймешь. Действительно, надо просто и конструктивно, иначе мы никогда не сдвинемся с мертвой точки. Вот в чем проблема… – Он остановился напротив меня и устало потер глаза. – Я люблю тебя и не собираюсь это скрывать. Я хочу быть с тобой! Постоянно! Неразлучно! Начиная с этой минуты и навсегда! Казалось бы, в чем же дело? Делай предложение и, если его примут, – женись. Но вот именно сейчас это и невозможно. Я подчеркиваю, именно сейчас…

– Ты женат? – помимо моей воли вырвалось у меня.

– Если бы это было так просто! – воскликнул он.

– Разве просто разойтись с человеком, с которым был близок и который, возможно, еще любит тебя?

– Да нет же, не в этом дело… А впрочем, конечно, я сморозил глупость! Наверное, это было бы трудно… Но я не женат и никогда не был. Больше того – я не связан никакими обязательствами ни с одной женщиной…

«Боже мой, с ужасом подумала я, неужели Лека не шутил, когда сказал, что отрывает его от сердца?»

– А в чем же дело? – спросила я, облизав внезапно пересохшие губы.

– В моем образе жизни, в работе, в том, что я не принадлежу самому себе…

– Неужели ты думаешь, я этого не понимаю? – немного обиделась я.

– Ты не все понимаешь. Моя работа связана с риском, с постоянными командировками. Я могу пропадать на работе неделями, месяцами. Могу и пропасть совсем… И, кроме того, сейчас, пока не закончится определенный этап, я категорически не могу на тебе жениться. Категорически… – задумчиво повторил он. – А видеть я тебя хочу каждый день… Вот в этом все и дело.

– А разве нам что-нибудь или кто-нибудь, кроме Василия, мешает видеться? – облегченно вздохнув, улыбнулась я. – Ты Хочешь этого?

– Да, очень…

– И ты согласна подождать со свадьбой?

– Сколько понадобится.

– Я все сделаю, чтобы это произошло скорее… Ты веришь мне?

– Как никому на свете…

Сколько раз безрассудная страсть толкала меня в объятия мужчин, а в эту ночь нас соединила нежность.

Я впервые оказалась в его спальне, которую он до сих пор даже не решался мне показывать. Она была очень светлой, просторной, с огромной кроватью.

Это было удивительное совпадение. Мы оба не спешили.

Я не знаю, почему не спешил он, то ли от робости, то ли от нежности, переполнявшей его. Я же как бы специально задерживала себя на пороге чувств, наслаждаясь предчувствием.

Как трепетны и нежны мы были! Как он восхищался моим телом! Он не шептал мне волнующие слова о том, как я прекрасна, но его руки и губы были красноречивее всяких слов. Впрочем, были и слова. Когда мы после пер вой, совершенно не утоляющей близости затихли в объятиях друг друга, откинув ставшее ненужным одеяло, он вдруг спросил:

– Знаешь, что у тебя самое потрясающее?

– Что? – не открывая глаз, спросила я, и десяток вариантов ответа пронесся у меня в голове. – Подколенные впадинки…

От удивления я открыла глаза и даже чуть-чуть отодвинулась.

– Когда же ты их разглядел? Я же все время в длинном. – В первый день. На тебе была юбка с разрезом сзади.

– Вот тебе и рассеянный академик…

– А знаешь, я вовсе не академик… – вдруг сказал он.

– А кто же ты? – от удивления я привстала на локте.

Он помедлил с ответом, словно изучая меня, и потом, улыбнувшись, сказал:

– Академиками, строго говоря, называют действительных членов Академии наук, а я еще только член – корреспондент…

– Все равно академик, – облегченно вздохнула я и неожиданно для самой себя схулиганила: – Даже если ты только член-корреспондент, то о-о-чень действительный…

Он польщено улыбнулся, а я, вытянув ногу и пытаясь через плечо рассмотреть свою подколенную впадинку, пробормотала:

– И чего ты в них нашел? Впадинки и впадинки, как у всех…

– Ты ничего не понимаешь! – вскрикнул он и, перекатывая меня на живот, прильнул губами к левой впадинке. Меня словно током пронзило. Я даже вздрогнула и непроизвольно сжала бедра, готовая в каждую секунду взорваться и улететь.

– Целую вечность об этом мечтал… – прорычал он и прильнул к правой.

– Что же ты сегодня так долго терпел? – спросила я, задыхаясь и стараясь расслабить бедра и ягодицы, потому что волна наслаждения подкатывала неудержимо.

Он оторвался на секунду и совершенно серьезно объяснил:

– Некогда было…

И снова впился в меня. На этот раз я почувствовала его зубы и, уже не владея собой, изо всех сил сжала бедра и со стоном содрогнулась всем телом… Это было впервые в эту ночь. Это было так неожиданно, так сильно, это так меня и его возбудило, что мы, позабыв о всякой неторопливости, набросились друг на друга… И с этого момента то мои, то общие стоны оглашали его огромную дачу, а может, и весь Серебряный бор до самого утра.