Текст книги "Прекрасная толстушка. Книга 2"
Автор книги: Юрий Перов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 30 страниц)
Татьяна взмахнула руками и, не заботясь о своем бирюзовом шифоновом платье, с размаху плюхнулась в кресло, широко расставив ноги.
– С такими работниками мы коммунизма не построим, – сказала она.
– Машенька теперь капитализм будет строить, – сказала Марина, наводя на меня объектив фотоаппарата и щуря левый глаз. – Ну, а где ритуальные слезы перед свадьбой?
– Я свои слезы раньше выплакала, – нервно улыбнулась я.
– Очень нерасчетливо, – деловито заметила Марина, приседая. – Репортажу будет не хватать эмоциональности.
– А вы что – его опубликовать, что ли, собираетесь? – усмехнулась Татьяна.
– А почему нет? – спросила Марина, переводя пленку рукой с зажатой между пальцами сигаретой. – Любая европейская газета с руками отхватит репортаж о свадьбе принца и комсомолки.
– Ну вы даете! – воскликнула Татьяна. – А кто же вам разрешит?
– А кто запретит? – спросила Марина, направляя объектив на Татьяну.
– Ох, Маня, прославимся мы с тобой на весь мир! – сказала Татьяна, поправляя волосы и принимая выгодную позу.
В комнату вошла окончательно расстроенная служащая и поманила меня рукой:
– Можно вас на минутку?
– Ну наконец-то! – воскликнула Татьяна поднимаясь из кресла.
– Нет, нет, – испугалась служащая. – Только невеста…
– Я же свидетельница! – возмутилась Татьяна. – Что вы – ее расписывать собрались без свидетельницы?
– Пожалуйста, не беспокойтесь… – пробормотала служащая, заливаясь краской, – мы вас обязательно пригласим, когда все будет готово…
– Но у меня же все ее вещи, – сказала Татьяна, тряся для убедительности сумочкой.
– Пока ничего не понадобится, не волнуйтесь, гражданочка.
Меня привели в торжественный зал, украшенный позолоченным гербом РСФСР. Под гербом, склонившись над роскошным полированным столом с гнутыми ножками, стояли белокурая женщина с высокой торжественной прической и с голубой муаровой лентой через плечо и Принц. Женщина была пунцовая от долгого стояния согнувшись. Принц мертвенно-бледный. Когда я вошла, они подняли на меня головы. Девушка, приведшая меня в зал, исчезла.
– Что? – одними губами спросила я.
– Катастрофа, – тоже одними губами прошептал он, но его шепот был оглушителен, как гром.
– Уверяю вас, гражданин… – Женщина в ленте по слогам назвала фамилию Принца, – виновные будут примерно наказаны! Ничего страшного, в сущности, не произошло. Вам надлежит только переоформить все ваши документы, и мы в тот же день вас зарегистрируем…
– Что такое зарегистрируем? – рассеяно спросил Принц.
– Распишем… – недоуменно пожала плечами регистраторша. – Оформим ваш законный брак.
– Но я через два дня должен улететь…
– А вы постарайтесь.
– Но у нас на оформление всех документов ушло две недели, – сказал Принц, и я увидела, что говорит он из чистой вежливости, что выяснять с этой женщиной ему ничего не надо, что ему и так все безнадежно ясно.
– Правда, послезавтра у нас санитарный день… – спохватилась женщина, – но приходите после-послезавтра…
И только тут у меня хватило сил вымолвить слово. До этого картина мира была размыта перед моими глазами, как в кино, когда пьяный киномеханик пускает картину не резко.
– Что случилось? – спросила я у Принца, стараясь не смотреть на свекольное лицо регистраторши, на ее нагло бегающие глазки, заранее не веря ни одному ее слову. Но ответила мне все равно она.
– У нас на приеме заявлений новый сотрудник, – заученно затараторила регистраторша. – Она изучала в школе немецкий язык. Она прочла фамилию жениха на заявлении по-немецки и записала в регистрационной книге, как поняла, а это совсем не немецкий язык. У нас ни в одной школе не проходят этого языка…
– Ну и что? – деревянным, словно замороженным языком спросила я.
– А то, что нужно было продиктовать ей по буквам. Теперь нужно подавать новое заявление и начинать все сначала.
– А почему нельзя переправить запись в книге?
– Да вы что, девушка? – благороднейшее возмущение прозвенело в голосе регистраторши. – Да вы представляете, какая это морока? Это же государственный документ. Его придется актировать, посылать в соответствующие инстанции, писать объяснительные записки и у специальной комиссии получать разрешение на оформление дубля… На это уйдет не один месяц. А в этой книге мы не имеем права даже запятую исправить. Это же не школьный дневник, гражданочка. Так что давайте тихо-мирно пишите новое, правильное заявление, а это мы спишем в «неявку». Это можно. Это предусмотрено инструкцией. Такое у нас случается: подадут люди заявление, а потом передумают или кто-нибудь из брачующихся под трамвай попадет… В конце концов, вы же сами…
На этом месте ее монолога я упала в обморок. Не выдержала пытки лживым голосом.
Очнулась я в комнате невесты на составленных стульях.
Платье мое было расстегнуто. В комнате воняло нашатырем.
– Где он? – спросила я, открыв глаза и вспомнив все что случилось.
– Он тут за дверью, – ответила Татьяна.
– Позовите его.
– Сейчас, – Татьяна бросилась к двери.
– Подожди, – остановила ее я, – помоги мне подняться и застегни платье.
Я встала, привела себя в порядок, поправила волосы и только тогда разрешила Татьяне позвать Принца.
Он вошел. Мы обнялись.
– Я так испугался за тебя… – прошептал Принц мне в ухо.
– Мы ведь все равно уже муж и жена? – спросила я, отстраняясь и глядя ему в лицо.
– Да, любимая.
– Мы ведь не дадимся им, правда?
– Правда, – сказал он, шевельнув желваками скул.
– Тогда пусть сегодня будет свадьба.
– Да, – сказал он, – пусть сегодня будет свадьба.
Когда мы покидали Дворец бракосочетаний, [2]2
В 35 главе автор этих записок допустила неточность: Дворец бракосочетаний на улице Грибоедова открылся 21 февраля 1961 года. Вносить исправления в текст мы не стали, опасаясь за его художественную цельность и полагая, что ничего, по существу, не меняет, происходили эти события во Дворце бракосочетаний или в любом районном загсе. (Прим. ред.).
[Закрыть]я заметила в ближайшем переулке серую «Волгу». За рулем сидел и скучал шофер Николая Николаевича. Я его запомнила на всю жизнь за время нашей поездки в Зюзино, на городскую свалку.
Мне и не нужно было его видеть. Я и без того знала, чьих это рук дело.
Я не хочу описывать эту свадьбу в ореховом зале ресторана «Прага». Она была похожа на поминки, хотя журналисты и пытались шутить. Я громко хохотала на их шутки. Уж лучше я бы плакала, как Татьяна. Она поминутно по каждому поводу шмыгала носом и терла глаза мокрым скомканным платком.
Впрочем, часа через два и эта пытка закончилась. Ни у кого не было настроения гулять. Один Серж мог бы, пожалуй, потребовать продолжения пирушки, но к тому времени уже был погружен в приятельскую «Волгу».
Тетя Клава на свадьбу не пошла. Она дождалась около ресторана Василия Герасимовича и завернула его домой.
Вскоре мы остались вчетвером. Мы с Принцем и Татьяна с Юриком.
Официанты начали дружно и весело убирать со стола почти не тронутые закуски и вина. Рассчитываясь за стол с метрдотелем, я услышала, как кто-то из официантов довольно сказал, что в жизни не видел такой приятной свадьбы.
36
Через два дня Принц улетел. Продлить визу ему не удалось. Он собирался вернуться, как только сможет оформить новую визу, так как дома его ничего не держало.
Теперь, как бы став моим официальным женихом, он звонил мне ежедневно, а иногда и по несколько раз на дню. Даже не представляю, сколько денег у него на это ушло.
В первый месяц нашей разлуки я ничего кроме злости не испытывала. Я еще до конца не осознавала всю безысходность своего положения. Мне все еще казалось, что это временная преграда, досадные трудности, которые только оттягивают наше счастье, но мы их все равно преодолеем. Любой ценой. Причиной всех неприятностей я видела Николая Николаевича и ненавидела его.
Я много раз порывалась ему позвонить и высказать все, что я о нем думаю, но его домашний телефон молчал, а на работе мне каждый раз говорили, что он в длительной командировке и когда вернется, неизвестно. Наверное, это и спасло меня. Разумеется, если можно считать спасением все, что произошло со мной дальше…
Звонки от Принца с каждым днем становились все грустнее. Он храбрился, шутил, но я по его голосу чувствовала, что что-то неладно.
Однажды я на него насела как следует, и он признался, что испытывает неожиданные затруднения с получением визы. Больше того – королевской семье стало откуда-то известно о его намерениях жениться на русской девушке, не принадлежащей к числу знатных фамилий.
Принц сознательно не сообщил своим высочайшим родственникам о своих намерениях, дабы избежать с их стороны давления и бессмысленных попыток отговорить его. Он решил поставить королевскую фамилию перед фактом, когда уже будет невозможно что-либо изменить.
Такой мезальянс лишал его не только теоретического права на престол, но и покровительства королевской семьи. Теперь он не мог обратиться к ним за помощью и хлопотал о получении визы как рядовой гражданин своей страны. Больше того – в какой-то момент ему показалось, что чиновникам советского посольства как бы доставляет особенное удовольствие отказывать именно отпрыску королевской фамилии.
Впрочем, он так же, как и я, был убежден, что это временные трудности, которые он в конце концов преодолеет, и мы соединимся.
Татьяна же придерживал ась на этот счет совершенно другой точки зрения…
Присутствуя однажды при моей бесплодной попытке дозвониться до Николая Николаевича, она задумчиво сказала:
– Нет, Маня, это все бесполезно, поверь мне… Ты ничего ему не докажешь. Только еще хуже сделаешь.
– Так что же мне теперь – умереть и не жить? – с неудовлетворенной злобой спросила я.
– Зачем же умирать?! – с неподражаемой наглостью воскликнула Татьяна. – Безвыходных ситуаций не бывает. Бывают лишь ситуации, требующие нового взгляда на вещи и нетрадиционного подхода.
Мы сочиняли ей легкое муслиновое платьице с рукавами фонариком и с юбочкой колокольчиком по последней парижской моде.
Она стояла у меня посреди гостиной в одних трусах и лифчике, с руками, поднятыми на уровень плеч, а я пыталась обмерить объем ее груди, так как она утверждала, что грудь у нее внезапно выросла так, что ей стали малы все бюстгальтеры.
Грудью своей она чрезвычайно гордилась с пятого класса при ее маленьком росте и миниатюрном сложении грудь таких же размеров, как и у более крупных девочек (не говоря уже обо мне), была более заметна и привлекала повышенное внимание мальчишек.
Поймав наконец кончик все время ускользающего портновского метра, я убедилась, что действительно объем ее груди оказался на целых три сантиметра больше, чем полгода назад. Я исправила старую запись и стала перемерять ее всю.
– Все остальное у меня не увеличилось, – сказала Татьяна, надменно вильнув своей круглой крепкой задницей.
– Стой спокойно! – прикрикнула на нее я, натягивая метр на ее играющие ягодицы. – И в чем же ты видишь выход?
– Нет, он ни за что от тебя не отстанет! – подлила масла в огонь моего нетерпения Татьяна, явно имея уже готовый рецепт в своей кудрявой головке и наслаждаясь своим превосходством. – Давай будем рассуждать логично, – предложила Татьяна.
– Давай, – согласилась я, разгибаясь и сматывая метр. – Можешь одеваться.
– Ну, что я говорила? – победоносно спросила Татьяна.
– Да, ты права, все сантиметры на месте. И на талии и на бедрах.
– Вот видишь! Я всегда права, – с восхитительным нахальством констатировала Танька и стала через голову надевать свой голубенький сарафанчик из набивного ситца, сшитый, между прочим, тоже мной.
И вообще внезапно пришло мне в голову, все хорошее, кроме Юрика, у нее от меня. И всегда я руководила в нашем маленьком дружном коллективе, но в последнее время в Таньке появилось этакое снисходительное превосходство. Я чаще и чаще стала обращаться к ней за советом и, что самое удивительное, беспрекословно исполняла все ее дурацкие рекомендации. Очевидно, влюбленный человек становится совершенно беззащитным и чересчур легковерным. Вот в чем причина трагедии Отелло, а не в ревности совсем…
– Ну давай, рассуждай логично, – тяжело вздохнув, сказала я, так как знала, что Танька и логика – две вещи несовместные.
– Итак, – с важным видом начала Татьяна, – мы остановились на том, что Николай Николаевич тебя в покое не оставит. Возникает вопрос: почему? – Она замолчала, уставившись на меня в упор и явно ожидая ответа.
– Что «почему»?
– Почему он не оставит тебя в покое?
– А черт его знает… – Я пожала плечами. – Потому что сволочь.
– Нет, – решительно перебила меня Татьяна. – Это не научный подход. Давай раз и навсегда определим главную причину его преследований. Скажи, ты его чем-нибудь обидела?
– Может, и обидела… – я снова пожала плечами.
– Чем?
– Тем, что отказалась от него… – я решила не рассказывать Татьяне подробности моей чисто символической измены с Гением.
– Этим обидеть нельзя! – категорически заявила Татьяна. – Этим можно только огорчить. Причинить боль. Может быть ты его как-нибудь унизительно бросила. Оскорбила?
– Какого черта, Танька?! – возмутилась я. – Бросила и бросила. Что ты – сама никого не бросала? Их как деликатно ни бросай – все равно им обидно.
– А разве с нами по-другому? – философски заметила Татьяна. – Но не будем отвлекаться. Мы выяснили самое главное – причин для мести у него нет…
– А по-моему, именно есть. Я просто чувствую, как он рассуждает: «раз не мне – значит, никому»!
– Это не месть. Это просто злость. Отчаяние. Как ты думаешь, если ты к нему вернешься, он успокоится?
– Думаю, да…
– Значит, это не месть. Если бы он решил тебе отомстить, то, добившись твоего возвращения, сам бы тебя как-нибудь унизительно бросил. Или еще какую-нибудь пакость пристроил бы, чтоб потешить свое самолюбие.
– Ну нет, для этого он недостаточно тонок. Вернись я к нему, он бы тут же со мной расписался и запер меня на замок, чтобы я никого не видела и меня никто не видел.
– Прекрасно, – с видом профессора, читающего лекцию по логике, сказала Татьяна. – Теперь рассмотрим проблему с другой точки зрения. Ты, кажется, говорила, что он говорил, что был влюблен в тебя с первого взгляда.
– Допустим, говорил. – Меня начал слегка раздражать его менторский тон.
– А через сколько лет он сказал тебе об этом? В каком году он начал тебя добиваться своими иезуитскими методами?
– В пятьдесят седьмом году, через пять лет, – растерянно пробормотала я, не понимая, куда она клонит.
– Значит, целых пять лет он терпел. А почему? Разумеется, он до смерти боялся своего начальника. Мы его осуждать за это не будем, потому что его боялись все…
Я похолодела. Ведь я ей ни одного слова не говорила о Наркоме, потому что и сама его до смерти боялась. И вот вдруг она говорит о нем как о само собой разумеющемся… Вот это новость.
Заметив, как я переменилась в лице, Татьяна небрежно бросила:
– А ты что думаешь, я не знала? Да с первого же дня. Когда тебя с портфелем вызвали с урока, я подумала, что это как-то связано с твоими родителями, и страшно перепугалась за тебя. Я отпросилась у географички в туалет. По мнишь, какие там высокие окна? Я подставила урну, вскарабкалась на подоконник и стала смотреть в окно. Мне почему-то казалось, что за тобой пришел «воронок». Когда ты вышла с высоким человеком в шляпе, а он подвел тебя к длиннющей черной машине и открыл дверцу, я просто обалдела. Это же была машина Наркома. Мне ее однажды папка показал на улице… Потом я тебя еще пару раз видела в этой машине… Вы ведь ездили по Большой Бронной мимо нашего дома… И шофера я запомнила. А когда увидела Николая Николаевича, то сразу его узнала.
– И ты все это время молчала?
– Но ведь и ты молчала.
– Мне было нельзя даже заикнуться об этом, – виновато сказала я.
– А мне, думаешь, было можно? – усмехнулась Татьяна. – Я ни грамма на тебя не обижалась. Я только думала – лишь бы пронесло. Я спокойно вздохнула только когда его того… И только очень удивилась, когда ты на соседского мальца Гришку взъелась за невинную песенку. Не все так просто, подумала я тогда… Ну ладно, не будем отвлекаться. Итак, бояться своего страшного начальника Николай Николаевич мог только до лета пятьдесят третьего. А дальше он кого боялся? Жены? Трудно в это поверить. Неужели он, при его положении и опыте, не смог бы установить с тобой тайных отношений? Да запросто! И ни одна живая душа не узнала бы. И повод сблизиться с тобой он бы нашел. Не боялся он ничего, но все-таки нечто его сдерживало… И этим «нечто» была, несомненно, его жена. Значит, пока была жива его жена, он не домогался тебя, хотя, безусловно, ты про извела на него неизгладимое впечатление. Тем более что тобой всерьез заинтересовался его начальник. А в чужих руках всегда хуй толще, как гласит народная мудрость.
– Ты не могла бы в своей лекции обойтись без мата? – поморщилась я.
– Если ты знаешь другую столь же точную пословицу, то я с удовольствием буду пользоваться ею, – невозмутимо парировала Татьяна. – Молчишь? Значит, оставляем эту. Что же у нас получается? Пока он имел жену, то о тебе только мечтал и ничего не предпринимал. Я логично рассуждаю?
– Допустим… – сказала я, все еще не понимая, куда она клонит.
– Следовательно, чтобы он оставил тебя в покое, его нужно женить! – победоносно заключила Татьяна.
– Легко сказать…
– Гораздо легче, чем ты думаешь. Будем продолжать рассуждать логично. Что в тебе ему понравилось больше всего?
Я промолчала, пожав плечами и расценив этот вопрос как риторический, но Татьяна строго переспросила:
– Что? Ты думаешь, твои прекрасные зеленые глаза? Дудки. Его больше всего поразили твои размеры. Они внушили ему определенные надежды… Ты понимаешь, на что я намекаю?
– Мало ли здоровенных баб на свете? Вон у нас дворничиха – на кривой козе за три дня не объедешь. Я рядом с ней дюймовочка.
Татьяна покачала головой:
– Это тебе они в глаза бросаются, потому что ты каждую с собой сравниваешь. На самом деле их не так уж и много. А красивых, таких, как ты, я вообще не видела. Поэтому он на тебя и клюнул. Поэтому они все на тебя клюют…
Мне показалось, что она произнесла последнюю фразу с некоторой обидой.
– Таких, как ты, тоже немного.
– Таких, как я, навалом, – отмахнулась Татьяна. – Но не во мне сейчас дело. Ты говорила, что он очень стесняется своих размеров… Говорила или мне показалось?
– Говорила.
– Значит, для него главным в тебе были его надежды, связанные с твоими размерами. Логично?
– Логично.
– Что и требовалось доказать! – вскричала Татьяна.
– Ну и в чем тут открытие? Я все это знаю. Ты от меня же это и услышала.
– Одно дело знать, а другое дело уметь применить свои знания на деле, – подмигнула мне Татьяна.
– Да говори наконец, чего ты придумала! – не выдержала я. – Сколько же можно морочить голову?
– Хорошо! – обиделась Татьяна. – Раз ты не выдерживаешь логики, я скажу тебе по-простому: его нужно женить. А для этого ему нужно подыскать бабу, для которой его размеры будут подарком судьбы. Если мы с тобой найдем ему такую – она его на сантиметр от себя не отпустит. Он тогда не то что тебя, он мать родную забудет. Такие бабы есть. Они так же стесняются своих особенностей и страдают. Наша задача – найти такую и подсунуть под него. Сам он на такую может наскочить только при очень большом везении. Но мы же не можем ждать милостей от природы, как говорил дедушка Мичурин, взять их – вот наша задача! – Она замолчала и победоносно посмотрела на меня. – Ну, что скажешь? Как тебе мой план?
– План неплохой, – вынуждена была признать я.
– Тогда приступаем к первой части. Начинаем поиски подходящей кандидатуры. Я отпадаю. Ты тоже. Давай вспоминай, кто из твоих заказчиц жаловался на то, что ей мужика не хватает… С портнихой бабы откровеннее, чем с доктором.
– Да почти что все… – сказала я. – Я еще не встречала абсолютно довольной женщины. Кроме тебя, разумеется, – поправилась я. – Хотя и ты очень интересовалась Николаем Николаевичем…
– Я отпадаю, – перебила меня Татьяна. – Ты вспоминай, вспоминай.
Мы начали вспоминать. Перебрали практически всех наших знакомых. И оказалось, что неудовлетворенных среди них оказалось много, но каждая была не удовлетворена по своему. Одним не хватало человеческого внимания. Они жаловались, что мужу от них нужно только одно… А им это как раз и не нужно, и потому они уворачивались от скупых мужских ласк сколько хватало сил и выдумки. Другие обижались на отсутствие именно мужского внимания. Третьи обижались на то, что мужики слабосильные пошли. Кончит за полминуты, отвернется носом к стенке и захрапит. И никакими силами его не раскачаешь на повторные ласки. Четвертым не хватало любви. Пятые задыхались без романтики. Шестые мечтали только о крепкой семье. Седьмым был не обходим статус замужней женщины. У восьмых все вроде было хорошо, но не хватало зарплаты, и от этого жизнь была не в радость. У девятых мужики пили. У десятых гуляли. У одиннадцатых, наоборот, были пресными: не пили, не курили, на женщин не глядели, зарабатывали и каждую копейку в семью несли, ходили на родительские собрания к детям в школу, дарили цветы по праздникам и в дни рождения, продвигались по службе, но жизнь с ними была серой и беспросветной, как осенний дождь. И только тех, кому не хватало размеров, не было среди наших знакомых.
– Слушай, а дело оказалось серьезнее, чем я думала… – удивленно сказала Татьяна. – Может, они все хотят большого, но не говорят об этом?
– Может, и хотят, – согласилась я. – Только размеры в этом деле не главное.
– Но ведь есть же такие, для которых это главное. Вон Екатерина Вторая по размерам себе фаворитов отбирала.
– Может, такие и есть, только как их найдешь? Не пой дем же мы спрашивать у каждой, какого бы размера она хотела. При мне только одна вслух мечтала о большом, да и то в шутку…
– Кто такая? – деловито спросила Татьяна.
– Тамарка-штукатурщица. Да ты ее видела. Худая такая, оголтелая, лет тридцати. Она со мной в больнице в одной палате лежала… Хулиганка страшная. Она все время распевала: «На окне стоят цветочки, голубой да аленький. Ни за что не променяю хуй большой на маленький». А одна суровая бабешка – мы ее звали тетя Броня – как-то возразила ей: «He имей большой, а имей веселый». «Он же мне не для смеха нужен… – ответила эта оторва, – если я захочу посмеяться, я на Мирова и Новицкого в Эрмитаж пойду». Тетя Броня обиделась и говорит: «Жеребца бы тебе натурального, чтоб до горла достал… Может, тогда не будешь всякую хренотень пороть…» – «А что, – засмеялась Тамарка, – и жеребца приму – не перну. Еще такой солоп не родился, чтоб мою шахну удивить… Доктор говорит, когда аборт делал, чуть с головой в нее не ушел…» Тетя Броня только на нее рукой махнула. «Я, – говорит, – вижу, что у тебя рот побольше всего будет…»
Я замолчала. Татьяна в сильном возбуждении подскочила ко мне и с размаху шлепнула ладонью по плечу.
– Ну вот! А ты говоришь – где мы их искать будем! Она замужем?
– Тогда вроде не была…
– Значит, и сейчас не вышла, если действительно жеребца себе не нашла. Давай ее сюда!
– Да где же я ее возьму?
– Ты что – и телефона у нее не взяла?
– Смешная ты, Танька. Я что, заранее знала, что она мне для таких дел может понадобиться? Я даже фамилии ее не знаю.
Татьяна в отчаянии махнула на меня рукой.
– Хотя постой… – спохватилась я. – Может, Славка знает?
– Какой Славка? – оживилась Татьяна.
– Ну мой Славка – доктор.
– А он-то откуда?
– Он с ней мне изменял… – усмехнулась я.
– Отлично! – сказала Татьяна. – У него мы заодно узнаем о ее калибре…
37
Славку мы отловили только поздно вечером, когда я уже закончила платье для Татьяны. Я впрямую спросила у него о Тамарке.
– Да, да, я помню такого товарища… – многозначительно хмыкнув, ответил он, и я поняла, что его жена дома.
– Тебе неудобно сейчас говорить? – осторожно спросила я.
– Да, она дома, тебе ее позвать?
– У тебя есть ее телефон?
– У него нет телефона…
– Но адрес же ты знаешь?
– Я, помню, забегал к нему…
– Ладно, давай мне своего галчонка, а ты мне позвони, когда сможешь разговаривать.
С галчонком мы долго трепались о наших диетологических делах, а Татьяна все это время красовалась перед зеркалом в новом платье.
Славка мне позвонил на следующий день. Он долго расспрашивал меня, зачем мне понадобилась Тамарка, и с большим сомнением выслушал мою неуклюжую версию о том, что у моей заказчицы ремонт и ей требуется опытная штукатурщица.
Славка нехотя дал мне телефон.
– Неужели ты боишься, что я из ревности серной кислотой ей плесну? – со смехом спросила я.
– А кто вас, баб, знает, – угрюмо заметил он.
– Ну, дело прошлое, тебе хоть хорошо с ней было? – осторожненько спросила я.
– В каком смысле? – опешил Славка.
– В постели, – уточнила я.
– Да вроде ничего… Она заводная… А чего ты вдруг заинтересовалась?
– Все-таки интересно, с кем ты мне изменял, – шутливо сказала я.
– Так уж и изменял… У нас с тобой это так было… По-дружески…
– Вроде как чайку попить?
– Не надо так упрощать. Только, насколько я помню, в вечной верности мы друг другу не клялись.
– Шучу я, шучу. Просто мне интересно, какие они – разлучницы…
– Что-то слишком настойчиво ты шутишь… – проворчал Славка. – Ну что тебя интересует?
– Я же тебе сказала: меня интересует, какая она.
– Ненасытная – вот какая. Я каждый раз еле ноги от нее уносил.
– Надо же… – задумчиво сказала я. – А на вид она такая хрупкая.
– Ты хочешь сказать – жилистая? – уточнил он. – Ты меня немножко знаешь… – Он замялся. – Я вроде ничего… Грех жаловаться… А с ней я себя как в том анекдоте про кобылу и воробушка чувствовал…
– Я не поняла, кем ты себя чувствовал в этом анекдоте? – переспросила я.
– Ну не кобылой же… – печально ответил Славка.
Я тут же отзвонила Татьяне, и через день мы отправились к Тамарке на Шаболовку в Дровяной переулок. Она жила в отдельной комнате в деревянном бараке, бывшем общежитии завода «Красный Пролетарий».
Никакого благовидного повода нам выдумать не удалось. Не затевать же настоящий ремонт только для того, чтобы разговор завязать! Да никакого повода и не понадобилось. Увидев нас на пороге своей чистенькой ухоженной комнатки с двумя бутылками портвейна «777», она закричала хриплым прокуренным голосом:
– Манька! А это кого ты привела? После меня с тобой, что ли, лежала? Давайте к столу, а я картошки молодой как раз нажарила. Сейчас мы ее укропчиком посыпем, «Камбалу в томате» откроем…
Мы с Татьяной с облегчением переглянулись.
Как-то не сговариваясь, мы решили не врать Тамарке и выложили ей всю мою историю с Николаем Николаевичем. Рассказали также о Принце, о том, какие препятствия чинил нам Николай Николаевич.
Под разговоры мы незаметно усидели обе бутылки и Тамарка сбегала в соседний магазин за третьей. Закончив свою исповедь, я замолчала, в ожидании глядя на Тамару.
Та сидела и напряженно смолила свой вонючий «Прибой», гоняя папироску из угла в угол рта. Докурив ее, как раньше говорили «до фабрики», то есть до картонной гильзы на которой была указана марка папирос и фабрика, Тамара с силой раздавила окурок в пепельнице, посмотрела поочередно на меня и на Татьяну и тихо сказала:
– Всю жизнь мечтала стать генеральшей!
– Но он пока еще полковник, – несмело возразила Татьяна.
– Со мной он быстро генералом станет, – убежденно сказала Тамара.
38
Это была сложнейшая многоходовая комбинация. Для начала я все-таки дозвонилась до Николая Николаевича и попросила его приехать ко мне. Он очень удивился моему звонку, но тут же приехал. Я обращалась с ним тепло, по дружески, и рассказала ему свою историю с Принцем. Не всю, разумеется, а только ее видимую часть. Причем исповедовалась я ему с таким видом, будто он слышит об этом впервые. Временами я внутренне себе аплодировала, на столько искренен был мой рассказ. Поначалу он смотрел на меня подозрительно и настороженно, ожидая от меня любых неожиданностей, вплоть до вилки в горло, но постепенно успокоился и расслабился.
Мне удалось убедить его в том, что я не связываю все свои неудачи с ним. Напротив, я так активно привлекала его в сторонники и в помощники, что в конце концов он начал поддакивать и раздумчиво гмыкать, приговаривая: «Да, черт возьми, ввязалась ты в историю… Даже не знаю, что тут делать… Нужно будет хорошенько подумать».
Дошло до того, что, когда я его спросила, а как он сам – не как государственный служащий, а как человек – относится к этому, он сделал проникновенное лицо и сказал:
– Ты знаешь, Маша, как я к тебе относился, отношусь и буду относиться, какие бы ты глупости ни делала. Мне, конечно, больно потерять надежду когда-нибудь вновь обрести тебя, но счастью твоему я препятствовать не буду никогда. Настоящему счастью, а не какой-нибудь дурости, как было с твоим академиком…
– Спасибо… – сказала я, потупив повлажневшие от благодарности глаза, и подумала про себя: «Черта лысого ты расстанешься со своей надеждой, враль несчастный. Теперь посмотрим, кто кого переврет…»
Мы с девчонками все рассчитали. Мы знали наверняка, что, направляясь ко мне, он освободит вечерок именно в надежде, что ему вдруг обломится. По пьяному делу или еще как – неважно, лишь бы обломилось…
За разговором я ему по-дружески предложила поужинать. Он согласился и побежал в магазин за коньяком. Я попросила его взять для меня какого-нибудь марочного портвейна. Тамара больше ничего не пила.
Едва он вышел, я позвонила Татьяне и, соблюдая строжайшую конспирацию, сказала:
– Ты знаешь, Танюша, я к тебе сегодня не смогу прийти…
– Ты плохо себя чувствуешь? – озабоченно спросила Татьяна.
– Нет, просто у меня сегодня гости…
– Ну хорошо, я тогда тебе завтра позвоню, – весело ответила Татьяна и дала команду сидящей у нее Тамаре.
Ровно через полчаса, как мы и условились, раздался звонок в дверь, явилась Тамара и сказала то, что обычно говорят мои заказчицы, заваливающиеся без предупреждения, будто я принадлежу им и у меня нет и не может быть никакой личной жизни:
– Ой, – пискнула она в коридоре, увидев в гостиной Николая Николаевича с куском лососины на вилке, – я, наверное, не вовремя? Извините, что без звонка… Я просто шла мимо, увидела свет в окне и думаю, дай зайду примерю сарафанчик. А то мне специально в центр надо ехать… Но если я не вовремя, я зайду в другой раз…
И она добросовестно взялась за ручку двери, но я ее, разумеется, оттащила, раздела и усадила за стол…
Мы с Татьяной долго выбирали ей стиль и остановились на образе Греты Гарбо. Это было чуточку старомодно, но за то эффектно и больше всего подходило Тамаре. Мы сводили ее к моей парикмахерше и объяснили, чего хотим. Потом выщипали чересчур густые и тяжелые брови, придав им этакий романтический изгиб, подобрали помаду и научили красить губы. Научили пудриться, а не штукатуриться, что она делала до сих пор, накладывать легкий румянец, красить и загибать чуть кверху ресницы. Загнутые ресницы делали взгляд этой лихой оторвы наивно-вопросительным.
В довершение всего я ей сшила шелковое серебристое платье, которое ниспадающими складками романтически драпировало ее довольно тощую грудь.
Самое трудное было заставить ее перейти с вонючего «Прибоя» на элегантные сигареты «Фемина». Поначалу она от них дико кашляла и кричала, что в рот больше не возьмет эту «сраную кислятину», но Танька непреклонно объявила, что генеральши «Прибой» не курят.
