Текст книги "Прекрасная толстушка. Книга 2"

Автор книги: Юрий Перов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 30 страниц)

– Я и не жду, – сказала я.

– Одно только хорошо, что никого из родных у вас нет, ни на кого они не смогут оказать давление…

– Да, с родными, можно сказать, повезло… – усмехнулась я.

Когда он уже оделся и совсем собрался уходить, я, жутко смущаясь, – терпеть не могу этих разговоров – спросила, покраснев при этом:

– Простите, Иосиф Борисович, сколько я вам должна?

– Ох, девочка, не все измеряется деньгами. Меня хорошие люди по-дружески попросили – я пришел. Мне было приятно с вами познакомиться. При чем здесь деньги? Может, когда и встретимся? Может, на свадьбу пригласите посмотреть на живого принца?

– Конечно, – зарделась от удовольствия я. – Считайте, что уже пригласила. Только бы она была, эта свадьба.

– А куда он денется?! – воскликнул Братман. – Да я бы за такой невестой на край света приехал бы, не то что в Москву… Кстати, Машенька… – Он снова понизил голос и почему то оглянулся на дверь. – Мне говорили, что вы замечательная портниха и понимаете в стильных вещах. У меня есть одна… – Он на секунду запнулся, подбирая слово, – одна дальняя родственница… Она из провинции, а здесь учится на юрфаке МГУ. Ее зовут Оля. Я ее немножко, по-родственному, опекаю… Она славная девочка и очень хорошенькая, но совершенно не чувствует современного стиля… Если вы позволите, я пришлю ее к вам на выучку… Сошьете ей что-нибудь, присоветуете… Насчет денег не беспокойтесь, сколько нужно, столько и заплатим… Просто ей самой еще трудно ориентироваться… – с виноватой улыбкой закончил он.

– Я буду рада вам помочь, – сказала я.

– А я – вам, – серьезно ответил он, – хотя лучше будет, если моя помощь вам в этом деле больше не понадобится.

28

К приезду Принца я решила пошить себе новый костюм чик, который на первый взгляд смотрелся бы как его любимый черный, но был совершенно другой. Такой же облегающий, но другого фасона и совершенно из другого материла. Для этого я прикупила темно-синюю английскую шерсть с красной редкой полоской. Из этого же материала сделала и галстук.

А для свадьбы я решила сшить белое прямое платье с узким рукавом «до перчаток», со строгим узким, но довольно глубоким вырезом.

К платью я присмотрела маленькую белую шляпку типа «таблетка», расшитую перламутром. К этой шляпке приложила кусочек тонкого тюля, украсив его искусственными жемчужинами, и получилась изящная вуалетка, отдаленно напоминающая свадебную фату.

На шею я решила повесить бабушкино ожерелье из нашего, северного, речного жемчуга. Дедушка купил его на Нижегородской ярмарке и заплатил совсем недорого, чем и гордился всю жизнь. Правда, и жемчужины были не очень крупные и не идеальной формы, но все равно смотрелось ожерелье очень красиво.

Белые длинные перчатки, белая лаковая сумочка и белые туфли довершали свадебный туалет.

Он прилетал во Внуково-2. Тогда международного аэропорта Шереметьево еще не было. В письмах мы уговорились, что я буду его встречать открыто, не скрываясь. Какой смысл был прятаться, если на другой день мы пойдем подавать заявление в загс?

В аэропорт я приехала на такси. Войдя в здание, я развернула газету, в которой привезла букет ярко-красных гвоздик на длинных ножках. Они тогда еще только-только начали появляться в продаже и считались последним криком моды.

Самолет прилетел минута в минуту. Вскоре показались его первые респектабельные пассажиры. Я не ждала Принца в первых рядах, как, впрочем, не ждала и в последних. Не станет он проталкиваться вперед, даже если очень, очень надо – не в его это характере. И в последних он не окажется. Тут уж он постарается не оказаться…

Я улыбнулась этим своим мыслям. Может, это и правильно, что нам пришлось разлучиться на эти семь-десять дней, – решила вдруг я. – Мы из писем смогли лучше узнать друг друга. А то во время наших встреч нам вечно не хватало времени на разговоры… Мы только и поговорили, что по дороге в Алабино. Но тогда мне уже было ни до чего… Я только и думала что о разлуке. Притом я готовилась к разлуке навсегда. Даже тогда подумала: «Если он мне не напишет и не приедет, я не буду думать, что он плохой. Я буду думать, что его поезд потерпел крушение…» Я даже хотела сказать ему об этом, но вовремя одумалась…

Пассажиры шли поодиночке и не очень густо. Очевидно, всякие пограничные и таможенные формальности отнимали немало времени…

Когда прошла примерно половина пассажиров, случилась заминка минут на тридцать. Встречающие – я была там, естественно, не одна – заволновались и начали выдвигать различные версии. Одна из них была неприятная. Дама с чернобуркой на плечах, стоявшая передо мной с букетом белых калл, оглянулась ко мне и с видом знатока сказала:

– Ясное дело, кого-то на контрабанде поймали… – и снова повернулась к проходу, по которому почему-то перестали выходить пассажиры.

Черно-бурая лисица с ее плеча посмотрела на меня своими печальными стеклянными глазами.

Еще минут через двадцать мучительного ожидания в проходе появился потный, растерзанный толстяк в расстегнутом тяжелом пальто, под которым виднелась белая рубашка с галстуком бабочкой.

– Вова! Наконец-то! – крикнула дама с чернобуркой, бросаясь к нему навстречу. – Что случилось, Вова? Мы тут все изнервничались…

– Да там зайца поймали… Летел без билета, без документов и пытался нелегально перейти границу… – хихикнул толстяк, довольный, что для него лично все неприятности уже позади. – Ну здравствуй, мамуля! – крикнул он, бросив на пол чемоданы и расставив руки.

Дама бросилась к нему в объятия, и зал ожидания огласился сочными поцелуями.

Потом вышли еще несколько пассажиров, и я немного успокоилась. Вернее, приятное волнение перед встречей достигло апогея. По глупой детской привычке я даже загадала, что если он выйдет третьим после этой старушки, то все будет хорошо… Я даже не додумала до конца, что именно будет хорошо. И будет ли хорошо, если он выйдет раньше…

Третьей вышла девушка в военной форме и в погонах. Только на ногах у нее были туфли вместо сапог. В руках была табличка, на которой синим карандашом была написана моя фамилия с инициалами. Что-то дрогнуло у меня в груди. Я шагнула к ней навстречу:

– Это я, – сказал я, называя свою фамилию.

– Мария Львовна, у вас есть с собой какие-нибудь документы, удостоверяющие вашу личность?

– Только паспорт, – сказала я.

– Разрешите, – протянула руку она.

Я достала из сумочки паспорт. Она внимательно его перелистала с первой страницы до последней. Протянула мне. – Этого достаточно, – сказала она. – Пройдемте со мной.

– А что случилось? – испуганно спросила я.

– Вы там все узнаете… Товарищи, пропустите, – начальственно окрикнула она встречающих, которые загородили проход.

Мы прошли за какую-то металлическую стойку, потом в узкий проход, через который таможенники выпускали пассажиров, потом еще через один проход, потом мимо стеклянной будки, к которой стояла терпеливая очередь. Офицер в фуражке пограничника, сидящий в этой будке, проводил меня долгим бдительным взглядом.

Пройдя узким коридором, мы вошли в какую-то неприметную дверь и очутились в глухой комнате без окон. За письменным столом сидел пограничник без фуражки с погонами майора. Около двери стоял, привалившись к стене, лейтенант, а перед столом посередине комнаты на зеленой табуретке сидел Принц. Он сидел спиной к двери. Когда мы вошли, он оглянулся и стал подниматься, уронив при этом табуретку.

Наше объятие напомнило мне то, на перроне, под десятка ми взглядов. Только в этот раз я не плакала, так как разучилась…

Он молча покрывал мое лицо поцелуями, я делала то же самое…

Понятия не имею, сколько мы так простояли, не произнеся ни слова, но через какое-то время майор-пограничник начал нервно покашливать. Потом начал покашливать и лейтенант. Потом майор надел фуражку и сказал официальным голосом:

– Товарищи! У вас на все про все не более пятнадцати минут. И то я ради вас иду на должностное преступление.

– Что случилось? – спросила я, не выпуская его из объятий.

– У меня пропал бумажник… – виновато улыбнулся он и еще крепче прижал меня к себе.

– Ну и пусть… – сказала я, целуя его губы.

– Но там все мои документы и деньги…

– Ерунда, – сказала я. – У меня есть деньги.

– Но я не могу выйти из этой комнаты. Меня не пустят в СССР. Мы не сможем с тобой пожениться и я не увезу тебя…

– Что значит «пропал»? – сказала я, разомкнув объятия и слегка отступив от Принца, чтобы лучше его видеть. Я еще ничему не верила, я еще улыбалась. – Ты его, наверное, обронил в самолете. Нужно посмотреть под сиденьями.

– Уже смотрели… – развел руками он.

– Наверное, плохо смотрели, – упрямо сказала я. – Он не может пропасть.

– Я сам смотрел.

– Нужно еще раз посмотреть.

– Я еще раз смотрел.

– А может, он остался там, в твоем аэропорту? Нужно позвонить туда, и тебе его вышлют… – Я уже верила в то, что бумажник с документами пропал, но все еще упорно не хотела поверить, что судьба сыграла со мной свою очередную шутку.

– Нет, это невозможно. Я, когда вошел в самолет, положил билет в бумажник, а бумажник – во внутренний карман пиджака…

– Ты вставал с места?

– Да, несколько раз… В бизнес-классе летел мой клубный знакомый. Я два раза подходил к нему и один раз ходил в туалет…

– Ты был в пиджаке?

– Не все время. Только сначала. Потом я его снял, потому что в самолете стало очень тепло.

– Ты оставлял пиджак?

– Один раз, на кресле, когда ходил в туалет…

– У тебя украли бумажник. Товарищ майор, у него украли бумажник! – строго сказала я, поворачиваясь к пограничнику. – Нужно немедленно всех обыскать.

– С какой это стати? – весело удивился майор. Его эта ситуация немножко забавляла.

– Ведь ясно, что украли, и вы сами это прекрасно понимаете. – Я подошла к его столу. – Вы же слышали, как все было. Товарищ на минутку оставил на кресле пиджак, и у него вытащили бумажник с деньгами и документами. Неужели вы не понимаете, что это международный скандал. Меня вдруг осенило. – Товарищ – журналист. Представляете, что он может после этого написать про нашу страну? – Я уже почти кричала, навалившись на его стол.

– Успокойтесь, гражданочка, успокойтесь… – нахмурился майор. – Не надо давить мне на психику. Во-первых, неизвестно, украли или не украли. Может, гражданин сам его как-нибудь выбросил. Спустил в туалет, к примеру…

– Для чего?! – возмутилась я.

– Мало ли для чего? – пожал плечами майор. – Может, захотел сменить фамилию и биографию. Может, он на роди не у себя чего-нибудь натворил и теперь следы заметает…

– Но это же чушь!

– Может, еще какая причина у него была, – продолжал рассуждать майор, не обращая внимания на мою реплику. – Допустим, не хочет человек жениться, а уже обещал… Тогда очень удобно потерять документы… Вроде и готов жениться, да не может… Очень удобно…

– Простите, товарищ… – вмешался Принц, – но за такие слова даже в экстерриториальном помещении бьют морду…

– Простите, товарищ, – миролюбиво пояснил майор, – но я обязан проработать все версии. Лично против вас я ничего не имею… Хорошо, приступим к следующей версии. Допустим, что украли. Только допустим. Тогда не известно, кто украл. В самолете было больше половины иностранцев. Но мы пограничники и никого, кроме нарушителей границы, обыскивать не можем. Наше дело охранять государственную границу, а не имущество иностранных граждан. Это дело милиции – обыскивать. Но и милиция не сможет этого сделать. Она даже появиться здесь не может, потому что мы находимся в экстерриториальном помещении. Здесь, – он постучал по столу, – не Советский Союз. Допустим, мы всех выведем на территорию СССР и пригласим милицию, но и тогда для того чтобы устроить повальный обыск, нужна санкция прокурора. А он ее не даст без веских на то оснований…

Он замолчал и посмотрел на меня с удовлетворением, я бы даже сказала, с некоторой гордостью, словно в его задачу входило любой ценой оставить Принца без документов, и он с этой задачей блистательно справился.

– Кроме того, – радостно спохватился майор, – а как мы обыщем тех, кто уже прошел паспортный и таможенный контроль и спокойно уехал в Москву. Вор мог выйти из аэропорта и передать бумажник своим сообщникам. А тут уж ищи ветра в поле… Так что, гражданочка, у вас уже осталось десять минут… Употребите их правильно…

Он кивнул лейтенанту у двери, и тот вышел из комнаты, а сам демонстративно углубился в какие-то бумаги.

Мы с Принцем отошли в дальний от майора угол.

Что мы могли сказать друг другу в утешение? Все слова казались глупыми… И потом этот майор…

– Не нужно мне было приходить тогда на вокзал… – сказала я. – Мы думали, что обошлось, а оно, видишь, как обернулось…

– Ты думаешь, это проделки наших друзей? – спросил Принц по-французски.

– Я в этом уверена… – сказала я.

Майор озабоченно поднял голову от документов. Очевидно, с французским языком у него были проблемы.

– Товарищи, – улыбаясь, с ласковой угрозой в голосе сказал он, – если можно, говорите, пожалуйста, по-русски, а то я могу что угодно подумать… Например, что вы шпионы…

– Извините, товарищ майор, от волнения сорвалось с языка… – ответил ему такой же улыбкой Принц.

– Когда мы теперь увидимся? – Я дернула за рукав Принца, заставляя его повернуться ко мне. Ведь этот самодовольный жлоб мог в любую секунду прервать наше свидание.

– Я думаю, очень скоро… Если с мамой будет все в порядке…

– Как она?

– Ничего… Плохо… Но пока ничего… Это «ничего» может кончиться в любой момент. Это, к сожалению, не лечится…

– Это то самое?

– К несчастью…

Мы с ним еще до его отъезда больше всего боялись, что это рак… Так оно и оказалось.

– Боже мой! – вздохнула я.

– Она прекрасно держится, – печально сказал Принц. – Она шлет тебе привет…

Он повернулся к майору совсем спиной и вынул из жилетного кармана белое колечко с розочкой посредине. Лепестки цветка были усыпаны крошечными бриллиантиками, и поэтому розочка вся светилась.

Я с трудом сдержала восторженный возглас.

– Это еще и от нашей бабушки привет… – улыбнулся Принц, надевая кольцо мне на безымянный палец правой руки.

– Простите, гражданин, – раздался над ухом противно вежливый голос майора. Мы и не услышали, как он подошел. – Вы это колечко задекларировали?

– Вы же знаете, что я не проходил таможенный контроль, – досадливо поморщился Принц. Ему надоела эта игра в кошки-мышки.

– Тогда гражданочке придется вернуть колечко.

– Но это же свадебный подарок от моей мамы… – сказал Принц.

– Вот на свадьбу и подарите, – улыбнулся довольный своим остроумием майор.

29

На этот Новый год я даже елку не ставила и встречала его в одиночестве перед телевизором, обложившись старыми и новыми письмами Принца. Даже к Татьяне я не пошла, хоть она звала меня по телефону каждые полчаса до без пятнадцати двенадцать…

Они с Юриком завалились ко мне сами в половине третьего, с шампанским, с мандаринами, пахучей елочной веткой с шариком и конфеткой «Белочка» и с алюминиевой миской холодца, приготовленного тетей Клавой.

Я уже спала. Вернее, не спала, а лежала и повторяла про себя его письма. Горькие. Страстные. Полные любви и новых планов. Он уже договорился о новой визе и готовился к повторному приезду.

«Я буду ездить до тех пор, пока нашим „друзьям“ не на доест строить нам козни, – писал он. – Они в конце концов поймут, что стоят на пути у великой любви, и раскаются в своих дурных поступках…»

Он еще не потерял чувства юмора. Это больше всего вселяло в меня надежду.

В конце января состояние мамы Принца резко уху шилось. Было ясно, что она умирает. Она очень страдала от болей, но отказывалась от больших доз обезболивающих лекарств. Мужественная женщина хотела остаток жизни прожить в полном сознании. Это я узнала из писем Принца, которые стали щемяще грустными. Он их писал по ночам, дежуря около ее кровати. Последние два месяца он практически не отходил от нее. Он был потрясающим сыном…

Она умерла в начале марта. Письма от Принца сделались короче и грустнее. Я чувствовала, что он в подавленном состоянии, и бесилась от того, что не могла ему помочь.

Наша свадьба отодвинулась, таким образом, больше чем на год. Она была невозможна во время траура по матери, который длился для него двенадцать месяцев. Все это время он не появлялся ни в клубе, ни в других увеселительных заведениях. Так он мне писал, и я ему верю. Он нигде не работал. Принимался несколько раз за книгу о своей жизни в СССР.

Книга сперва задумывалась как документальная. Потом замысел перерос в художественное произведение, в основе которого должны были лежать подлинные факты из его жизни. Стало быть, и наша с ним история… Но дальше нескольких первых глав дело не пошло.

После его приезда в декабре я свято поверила в то, что мы будем в конце концов вместе. Наперекор всей госбезопасности…

Кстати, Николай Николаевич с весны 1959 года, очевидно, сочтя, что я успокоилась и отказалась от своих надежд, начал потихоньку позванивать…

Сперва он позвонил и предложил билеты в «Ударник» на все фильмы Недели французского кино, которая проходила, как сейчас помню, в начале апреля. Там показы вали замечательные картины: «Мари Октябрь» с изумительной Даниэль Даррье, «Сильные мира сего» с Жаном Габеном, «Монпарнас, 19» с Жераром Филиппом, «Собор Парижской Богоматери» с Джиной Лоллобриджидой и Энтони Куином.

Татьяна чуть меня не убила, когда узнала, что я отказалась.

– Дура, – кричала она мне по телефону. – Ну хорошо, у тебя траур, а у меня же – наоборот. Или ты не знаешь, как я люблю Жерара Филиппа?

– Ты думаешь, он не заметил бы подмены? – спросила я.

– А что, он тоже собирался ходить?

– А как же?

– Об этом я и не подумала… – разочарованно сказала Татьяна. – Слушай, Маня, – она резко переменила тон, – хочешь не хочешь, а с этим долбо… ом тебе надо что-то делать. Иначе он тебе житья не даст.

– Убить его, что ли?

– Ну вот еще! Будешь ты из-за какого-то говна в тюрьме сидеть… Была бы я помоложе и незамужем, так, честное слово, взяла бы его на себя…

– Ты хочешь, чтоб он тебя насквозь проткнул? Посмотри на себя. Ты вся ростом с его прибор…

– Не надо меня идеализировать, Маня, – невозмутимо ответила эта оторва. – Ты сильно преувеличиваешь мою миниатюрность. – А что касается насквозь, то еще неизвестно… Может, и действительно чего-то не хватит, но не у меня… Ты думаешь, у Юрика там мизинчик… Ого-го у Юрика! И ничего, между прочим. Иной раз как раззадоришься, то и подумаешь, что пара лишних сантиметров совсем не помешало бы… Вот послушалась бы меня тогда, когда я тебе предлагала, жила бы сейчас спокойно. Ты слишком порядочная, Маня. Тебя губит бабкино воспитание, а уж я бы скрутила его в бараний рог. Он бы за мной бегал, как слон на веревочке…

– Не говори ерунды, – строго одернула ее я. – Ты можешь себе представить, что такое тридцать сантиметров?

– Один момент, сбегаю за линейкой…

Она положила трубку рядом с аппаратом, и я слышала, как она стучит ящиками своего школьного письменного столика, покрытого сверху черным дерматином. Она подбежала и взволновано сказала:

– Ты знаешь, Маня, линейки не хватает. Тут только двадцать пять сантиметров и два миллиметра…

– Ну и что? Такой у твоего Юрика.

– Подожди, дай я руками прикину… – пробормотала она явно зажав трубку плечом. Ее взволновал этот разговор. – Значит, так, – сказала она, громко дыша в трубку, – когда я его беру в два кулака, от самого основания, то Наверху остается верхушка головки… А это, значит, еще, я думаю, сантиметра два-три… Так что у нас получилось? Ага, так и получи лось – двадцать три сантиметра…

– Поздравляю, – сказала я. – А теперь ты к этой линейке прибавь еще пять сантиметров и учти: мы пока говорим только о длине, а там еще и соответственная толщина имеется…

– Я уж нарисовала в пропорции… – сказала Татьяна. – Да, прав мой батяня… У него есть любимая пословица: вершок на версту – это хуйня, а вершок на хую – это верста! – Она вздохнула. – Бедная Маня. Такой кукурузиной он тебя, паразит, и терзал? Я таких и на ВСХВ не видела.

– Что-то вы, мамаша, в последнее время слишком много материться стали… – сказала я.

– А жизнь-то какая, Маня? Сплошной мат!

– И чем же это твоя жизнь тебе не нравится?

– Что же я, по-твоему, эгоистка, что ли?! Я за тебя переживаю. И потом – давно ли вы сами перестали употреблять известные выражения?

– Да вот перестала… – вздохнула я. – Другой раз, думаешь, выматерилась бы от души, может, от сердца и отлегло бы, но как-то не матерится…

– Ты влюблена, Маня… – с завистью в голосе сказала Татьяна.

– А ты? – удивилась я.

– У меня семья, а это совсем другое дело… Когда мы с Юриком только начинали, у меня на языке тоже были одни розы-мимозы, а теперь чуть что не так – матерком его при пустишь – сразу шелковым становится… А что делать, Маня, если добрых слов они не понимают?

– А мы понимаем? – спросила я.

30

Как-то постепенно у нас с Принцем сложился план его приезда. На этот раз он должен был явиться неожиданно, без объявления даты приезда. Даже я не буду ее знать. То есть буду, конечно, знать, но приблизительно, в начале или конце месяца… Мы решили, что это будет начало апреля. Это, по нашему мнению, должно было создать для наших, теперь уже общих, «друзей» из МВД дополнительные трудности.

Здесь, по эту сторону границы, мы им помешать уже ничем не могли, но ведь в прошлый раз Принцу даже границу пересечь не удалось… Мало ли что они могли придумать на этот раз…

И потянулось бесконечное ожидание писем. Сам же приезд представлялся смутно и неопределенно, как загробная жизнь.

Первые три месяца я прожила в каком-то сомнамбулическом состоянии. Это была поразительная реакция психики, которая погрузила меня на время ожидания в подобие анабиоза, из которого меня вывело неожиданное со бытие…

На дворе стоял слякотный, серый и грязный март. Ночной туман разъедал ноздреватый снег, из-под которого бесстыже выступал весь накопленный за зиму мусор: конфетные фантики, пустые папиросные пачки, синяя сахарная бумага, ржавые консервные банки, окурки, собачье дерьмо, водочные и пивные пробки, завязанные узелком использованные презервативы. Порой скалилась неожиданно крупными зубами дохлая кошка…

Было около трех часов пополудни. Я возвращалась домой из института, где досрочно сдавала последние зачеты.

На Тверском бульваре аллеи были покрыты серым снежным месивом, и поэтому я шла по тротуару от Никитских ворот, погруженная в свои невеселые размышления.

Около самого моего подъезда дорогу мне преградил какой-то мужчина. Я вздрогнула от неожиданности и попыталась его обогнуть, но он подался в ту же сторону.

– Мария Львовна? – вполголоса спросил он.

Я взглянула на него. Он был в темно-сером драповом пальто и в серой шляпе с сильно загнутыми на глаза полями.

– В чем дело, товарищ? – как можно строже спросила я, хотя уже поняла, в чем дело. Через его плечо я увидела серую «Волгу» с характерными номерами и с человеком за рулем в точно такой шляпе.

– Вы должны поехать с нами…

– Куда это я должна с вами поехать?! – Я повысила голос, зная, как они не любят привлекать с себе внимание. Никуда я с вами не поеду! – почти крикнула я, стряхивая его руку, которую он положил на мой рукав.

На нас начали оглядываться прохожие.

– В ваших интересах не поднимать шума, – злобно прошипел он, тыча мне под нос свою красную книжечку.

Я решила больше не дразнить гусей и сама, не дожидаясь его указания, молча прошла к серой «Волге». Он еле поспел за мной, чтобы отворить заднюю дверцу.

Садясь со мной на заднее сиденье, он почти добродушно проворчал:

– Все такие умные стали, просто беда…

– Могли бы позвонить и предупредить, а не хватать человека на улице! – огрызнулась я.

– Да ладно, – отмахнулся от меня «топтун», – это все вы начальству скажите. А наше дело служивое – как приказано, так и доставлено…

Всю остальную дорогу они не проронили ни слова. А я сидела и ломала голову: те это «топтуны», которые за Принцем ходили, или другие. Очень хотелось бы, чтоб это были те… Это было бы равносильно встрече с его тенью…

Я так пристально в них вглядывалась, что водитель поправил зеркальце заднего обзора так, что я перестала его видеть, а тот, что сидел рядом, недовольно отвернулся и стал смотреть в окно. А по его мохнатому уху я, к сожалению, узнать его не смогла…

31

Мы приехали не на улицу Мархлевского, где сидел Николай Николаевич, а на улицу Дзержинского, к известному старинному особняку за знаменитым сороковым гастрономом. Это меня насторожило.

Тот, что ехал рядом, выписав пропуск, повел меня по на стоящему лабиринту коридоров, то поднимаясь на два этажа выше, то спускаясь на этаж. Остановившись перед дверью, на которой никакой таблички, кроме номера, не было, он по стучался, приоткрыв дверь, заглянул в кабинет и, очевидно, получив разрешение, открыл дверь пошире и кивнул мне, приглашая войти. Сам же остался в коридоре и почтительно прикрыл за мной дверь.

Из-за стола навстречу мне поднялся молодой стройный человек с модной короткой прической, как у инженера из фильма «Колдунья». На нем были узкие, прекрасно сшитые серые брюки, темно-вишневая безрукавка с косым вырезом поверх голубой рубашки с изящным маленьким воротничком и красный в диагональную темно-синюю клетку галстук. Пиджак его висел на стуле.

Подойдя ко мне энергичной походкой, он протянул руку.

– Очень рад, Мария Львовна, что вы выбрали время к нам зайти… Можете раздеться… Долго мы вас не задержим, но у нас тепло. Зачем же париться в шубе? – Он ослепительно улыбнулся, показывая ряд безукоризненных зубов. – Разрешите, я вам помогу…

Он принял у меня шубу и повесил в шкаф на деревянные плечики. Я заметила, что там висит его черное однобортное пальто с широким воротником, большими накладными карманами и поясом. На полочке лежала черная цигейковая шапка пирожком.

– Присаживайтесь, располагайтесь, – снова улыбнулся он, галантно пододвигая мне стул. Потом шлепнул себя ладонью по лбу.

– Да, я же забыл представиться! – весело воскликнул он и дружески протянул мне руку. – Меня зовут Кирилл Львович. По отчеству мы с вами тезки… – рассмеялся он, энергично встряхивая мою руку.

Он сел не на свое место, а напротив меня за маленький столик, приставленный к письменному столу.

– Чай или кофе? – доброжелательно спросил он.

Я в нерешительности пожала плечами. Все мое раздражение на «топтунов» прошло. Кирилл Львович чем-то располагал к себе, и было невозможно выдерживать строго официальный тон, как я намеревалась по дороге.

– А может, рюмочку коньяку для разговора? – неожиданно подмигнул мне Кирилл Львович.

Не дожидаясь моего согласия, он быстро поднялся, открыл встроенный в стенку шкаф и достал початую бутылку армянского коньяка «Юбилейный», тарелочку со слегка подсохшей половинкой лимона и два чистых стакана.

– Мы тут вчера мой день рождения слегка отмечали… – заговорщицки понизил голос он и опасливо взглянул на дверь. – У нас за это дело не то что бы ругают, но и не поощряют… – Он подошел к двери и, повернув торчащий ключ замка, спрятал его в карман. – А нас здесь нет… – пробормотал он как бы про себя…

Я понимала, что это все декорации, что он играет отведенную ему начальством роль, но сопротивляться его радушию и открытой доверчивой улыбке не могла и не хотела. Я молча смотрела на его приготовления. На то, как он достал из кармана маленький изящный перочинный, явно импортный, ножик и неуклюже кромсал лимон.

– Давайте я нарежу, – не выдержала я.

– Очень выручите, – беспомощно улыбнулся он.

Я тоненько нарезала лимон. Он разлил коньяк. Мы выпили. Закусили лимоном. Он вдруг сделал озабоченное лицо и спросил:

– Надеюсь, вы догадываетесь, почему вас сюда привезли?

– Еще бы… – вздохнула я.

Он печально покачал головой.

– Мало кто на такое может решиться… Я уважаю вас! И верю вам. Верю, что вы идете на это во имя любви. Ведь это так? – уточнил он, пристально глядя мне в глаза.

Я только вздохнула в ответ.

– Нам приходилось сталкиваться и с другими… Которые ради шмоток, жвачки и сладкой жизни продают Родину. Да да, бывают и такие… И к ним мы относимся со всей строгостью. Вы же другое дело… Слушайте, Мария Львовна, – в голосе его прозвучала неподдельная дружеская озабоченность, – а не может так случиться, что ваш принц передумает на вас жениться?

– Я полагаю – это моя забота, – сухо ответила я. Не хватало еще в этом кабинете обсуждать наши с Принцем отношения.

– Не совсем, не совсем… – мягко возразил Кирилл Львович. – Предположим, вы понадеетесь на полную перемену участи, сожжете все корабли, а в последний момент все переменится. Каково вам будет? Не все вас поймут, как я. Вы думаете, мне легко было вас отстоять перед руководством? Совсем не легко. Я поверил в вас, а руководство – нет. Мне пришлось долго всех убеждать, что вы не предаете Родину, что вы навсегда останетесь советской патриоткой. Тем более что и ваш будущий муж друг СССР…

– Что же вы его тогда не пустили, если он друг? – не удержалась от упрека я.

– Но никто не имеет права пропускать через государственную границу человека без единого документа. – Он беспомощно развел руками. – Поверьте, меня самого не пропустили бы, окажись я в подобном положении…

Я усмехнулась и не стала ему объяснять, что имела в виду совсем другое.

Он озабоченно нахмурился.

– Я вижу, вы думаете, что это мы причастны к пропаже его документов? Честное слово чекиста, – он положил руку на сердце, – мы тут ни при чем.

Я ему не поверила. Он это почувствовал.

– Вашей темой с самого начала занимался я. Мы голову сломали, но так и не смогли разобраться в этой странной ситуации… Видите – я с вами предельно откровенен, – проникновенным голосом сказал он, наливая еще по капле коньяка в стаканы. – И вообще мне хотелось бы, чтобы между нами установились доверительные, дружеские отношения…

«Только таких друзей мне не хватало», – подумала я и даже не сдержала желчной ухмылки.

Он заметил мою гримасу, поднял свой стакан, звякнул им о мой, стоящий на столе, к которому я и не подумала притронуться, и укоризненно сказал:

– За то, чтобы у вас все было хорошо, за вашу свадьбу…

За это я не могла не выпить.

– На вашем месте я не пренебрегал бы нашей дружбой… – сказал он, неторопливо прожевав лимон. – Вы же окажетесь за границей в полном одиночестве. Тут вас защищает вся наша могучая держава, а там кто вас будет защищать? Муж? Допустим. А если вы разойдетесь? Всякое ведь бывает в жизни… Или с ним, не дай Бог, что-то случится. Он человек рисковый, любит серьезные мужские игры. А если вдруг с лошади упадет и разобьется или во время автогонок… – Он постучал о край стола. – Тьфу, тьфу, тьфу, чтоб не накаркать… И что вы будете там одна делать? К кому пойдете со своими проблемами? В королевский дом? Кому вы там будете нужны? Ведь, женившись на вас, он нарушит существующие правила и автоматически станет для своих родных изгоем. Отрезанным ломтем, так сказать. Смотрите, смотрите, Мария Львовна, как бы вам не пробросаться нашей дружбой. А если вы там горя помыкаете и захотите вернуться? Кто, кроме нас, за вас словечко перед Верховным Советом замолвит? Да и выехать без нашего на то согласия вам будет довольно сложно…