Текст книги "Укрощение «тигров»"

Автор книги: Юрий Жуков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 26 страниц)

Ярость

13. VII, 23 ч. 40 м.

Девятый день подряд сводки лаконично сообщают, что на Белгородском направлении продолжаются упорные, ожесточенные бои. Девятый день сотни тысяч людей и многие тысячи боевых машин, столкнувшихся грудь с грудью, броня с броней, ведут ни с чем не сравнимый бой. Стонет металл, дрожит земля, плачет небо, и только наши люди с сухими, воспаленными глазами, с запекшимися губами, крепко стиснув зубы, выдерживают пробу времени и тяжести, сохраняют присутствие духа и силы. Чем труднее, тем злее; чем злее, тем активнее – этот закон гвардейцев сейчас все чаще применяется на переднем крае.

Вначале немцы полагали, что им удастся повторить и на этот раз маневр, который выручал их и в 1939, и в 1940, и в 1941, и даже частично в 1942 году, – таранным ударом сразу вспороть оборону противника и устремиться в глубину. Правда, год от году их оперативные замыслы мельчают. И если в позапрошлом году Гитлер приказывал захватить Москву, а в прошлом – Баку, то на этот раз в своем приказе он, как показывают пленные, поставил войскам задачу овладеть в конечном итоге лишь Курском, к которому его танковые колонны должны были, по всем расчетам германского штаба, выйти с севера и с юга одновременно 7 июля. Но все же немцы рассчитывали на успех, и наступление их было начато с полным напряжением всех сил. В первые дни они отсчитывали пройденный путь километрами, затем сотнями метров, десятками, и, наконец, считать стало вовсе нечего, а кое-где пришлось начать счет в обратном порядке: решительные контратаки советских танков делают свое дело.

Вчера один артиллерист, в прошлом студент математического факультета, культурнейший юноша, таскающий в своей полевой сумке испещренный сложными выкладками конспект своей кандидатской работы, задуманной в канун войны, сказал мне, вытирая пот с загорелого лица: «Вы знаете, когда я в эти бессонные ночи оцениваю все то, чему мы с нами являемся свидетелями, мне вспоминается формула пружины – отличная, закаленная пружина установлена на прочной основе. И чем сильнее давление, которое она принимает на себя, тем мощнее ее ответная сила. Гитлеровцы забывают о многих элементарных формулах, ведь они дикие существа. Забывают они и формулу пружины».

Артиллерист нашел удачное сравнение. Пружина, которую нажала мохнатая лапа немецкого «тигра», сулит ему горе. Он чует это и не смеет снять лапу, хотя она дрожит уже от непосильного напряжения. Немец не волшебник, и ему не дано делать танки из глины и воздуха, а настоящие железные танки горят и горят. Тают, словно воск, и пехотные дивизии. Достаточно сказать, что 332-я дивизия, прибывшая еще 28 февраля с берегов Ла-Манша в Киев, но только на этих днях введенная в бой, буквально в течение считанных часов сократилась в объеме на две трети и потеряла почти весь свой командный состав во главе с командиром генерал-майором Шеффером, который подорвался на русской мине. И хотя сегодня, как и позавчера, немцы упорно бросались в атаки, теряя новые и новые полки, им не удалось и на волосок приблизиться к осуществлению приказа Гитлера.

Только что мы проехали по нескольким деревням, на которых немцы пытались выместить злобу за свои неудачи. Вознесеновка, Зоренские Дворы, Кривцово, Прохоровка – все их, конечно, не перечесть, но каждое из этих имен когда-нибудь будет поставлено в счет нынешним работникам германского генерального штаба: здесь не было воинских частей, не было военных объектов, немцы отлично видели, куда падают их бомбы, и это нельзя назвать случайной ошибкой, – сотни самолетовылетов сделали немецкие летчики только ради того, чтобы сделать еще несколько сот деревенских ребятишек сиротами, лишить еще несколько тысяч русских крестьянских семей крова.

Это ярость, слепая ярость дикого зверя, раненного едва ли не смертельно.

Еще дымятся пепелища, еще не убраны многие трупы, лежат у колодца простреленные ведра, с которыми девушка шла за водой, мычит раненый теленок, которого отпаивает молоком пионерка в красном галстучке. Идут мимо усталые и запыленные стрелки, проезжают на быстроходных вездеходах артиллеристы, проходят тяжелым шагом истребители танков со своими длинноствольными противотанковыми ружьями, которые они несут, как цепы на молотьбу, и все оглядываются на сожженную школу, на простреленные ведра, на свежие могильные холмики у дороги с короткими надписями: «Принял смерть от немецкой бомбы 9 июля 1943 года», «Прощай, мамочка, папа отомстит за тебя немцу», – и густая человеческая ненависть отливает свинцом в глазах солдата, и он хрипло, отрывисто отвечает тебе на все вопросы: «Уйди, Христа ради, не тревожь душу, дай злость до боя донести».

Это тоже ярость, но совсем иная – оправданная, целеустремленная, разумная. Когда объезжаешь действующие части и встречаешься с солдатами и офицерами нашей армии, ведущими уже девятые сутки эти страшные бои, наглядно ощущаешь всю силу этой благородной воинской ярости, воплощенной в живые фронтовые дела. Наши читатели знают уже многих героев, чьи имена прозвенели в эти дни на Белгородском направлении фанфарными сигналами: и танкиста Георгия Бессарабова, который в один только день уничтожил три «тигра», и артиллеристов Богомолова и Калинника, которые уничтожили столько же «тигров» огнем противотанковой пушки, и скромную работницу продовольственного склада Ильясову, которая, оказавшись на поле боя, забралась в наш подбитый танк, перевязала раненого командира и сама открыла огонь из пулемета. Чтобы совершить такие подвиги, надо было, чтобы ярость допекла людей до самого дна души.

Вот нам довелось беседовать с Бессарабовым. Тихий, скромный паренек, даже немного застенчивый. В мирное время такие увлекаются изобретательством, пишут стихи, вырезают имена своих подруг на садовых скамейках. Бессарабов был столяром и вовсе не мечтал о военной карьере. И вот он же укротитель «тигров»…

Бойцы рассказывали нам про одного пулеметчика, имя которого останется неизвестным, – мина разорвала его в клочки, а до этого никто не догадался спросить даже, как зовут его. Но уж больно он полюбился солдатам, и они то и дело поминают его: «Помнишь, как тот пулеметчик, что на высотке…» «А чем же он вам полюбился, ребята?» – спросил я солдат, и один из них ответил: «Злость у него веселая была, товарищ корреспондент. Он их как пугнет, пугнет очередью, потом выругается по-простому, по-фронтовому, и улыбнется. Полезут они опять, он еще ленту заложит, опять ругнется, на руки поплюет, опять даст и опять улыбнется. Так он со смешком их роты полторы положил».

Русский человек воюет именно так – свирепо, зло и в то же время с открытой душой. Он зол до последней степени, и ярость его туга, как тетива, но он никогда не позволит себе разрушить зря домик или перекопать окопом огород, когда можно отрыть его в сторонке. И только с гитлеровцами у него злобный разговор – разговор крови и смерти. Когда он видит перед собой ползущих по земле вражеских солдат в зеленых мундирах, похожих на травяных тлей, или грязнобурые немецкие танки, вся его воля, все помыслы подчиняются одному – любой ценой уничтожить их. И как можно больше!

Я пытался коротко, в двух словах, конспективно записывать рассказы о подвигах, совершенных в эти дни. Хотелось хотя бы коротко упомянуть в газете о каждом, чтобы знали родные и близкие, как воюет дорогой им человек. Но уже на третий день я увидел, что сделать это немыслимо – так много удивительных подвигов совершает в эти дни фронт. Вот только часть этих заметок, уместившихся на одной страничке блокнота, а весь он испещрен такими же записями:

– Ветеран гражданской войны артиллерист Колесников расстрелял все боеприпасы по наступающим танкам. Когда же «тигры» подползли вплотную к его орудию, он бросился со связкой противотанковых гранат под гусеницы «тигра». Ценой своей жизни герой-ветеран уничтожил немецкий танк.

– Два танковых экипажа под командованием Силачева и Дмитриева подбили 35 немецких танков.

– Рота под командованием товарища Нехорошева встретила удар двух рот немецких автоматчиков, прорвавшихся в глубину нашей обороны, забросала их гранатами, затем поднялась в штыки и истребила всех фашистов, кроме восьми, которые были захвачены в плен.

– Наводчик Фурманов подбил немецкий танк, как вдруг осколком снаряда сбило у орудия панораму. Он продолжал вести огонь, прицеливаясь по стволу, и таким способом уничтожил еще два немецких танка. Прямым попаданием снаряда Фурманов был убит. На его место без колебаний встал командир взвода, фамилию которого, к сожалению, пока установить не удалось, и прямым попаданием зажег четвертый немецкий танк. В ту же минуту повторным прямым попаданием немецкого снаряда орудие было окончательно разбито, а командир взвода убит.

– Когда немецкий «тигр» перевалил через окоп, в котором сидели автоматчики под командованием лейтенанта Новощекова, помощник командира взвода Бекусов приподнялся и швырнул гранату. Гусеница была поражена, и «тигр» начал вертеться на месте. Тогда Бекусов вслед за гранатой метнул в «тигра» бутылку с горючей жидкостью и угодил прямо в моторное отделение. «Тигр» вспыхнул.

В сущности говоря, о каждом из этих фактов следовало бы написать отдельный подробный рассказ, но разве угонишься за событиями, которые развиваются так бурно и так стремительно, и разве расскажешь обо всем, когда буквально каждый час приносит сообщения о поистине небывалых подвигах? Ярость, целеустремленная и оправданная, могучая ярость вдохновляет наших солдат и делает каждого из них богатырем.

…Два с лишним года назад, начиная войну с нами, гитлеровцы бахвалились тем, что в их армии якобы собраны непобедимые солдаты, которым не страшны русские. Постепенно они начали соображать, с кем имеют дело на Восточном фронте. Сейчас, когда им снова крепко дали по морде, они еще сильнее заскулили.

Только что я вернулся с допроса очередной партии пленных– вчера на одном из участков перед нашим танком подняли руки сразу 13 немцев во главе с лейтенантом Дорфелем. Теперь они бормочут комплименты русскому оружию, и ефрейтор Рудольф Хильча, лысеющее и хитрое небритое существо в зеленом мундире, говорит на ломаном русском языке: «Когда наших десять, а ваш один – побеждает ваш».

Вчерашний бой, когда наши танки обрушили на врага неожиданный мощный фланговый удар, о котором сообщалось в сводке Совинформбюро, так ужаснул Хильчу, что страх до сих пор живет в его взоре и он дрожит при одном воспоминании об этом бое. Он долго говорил о том, что Гитлер плох, твердил, что даже офицеры его батальона мечтают о мире, а его командир майор Густав Ниш недавно так нализался с горя коньяку, что свалился с лошади. Хильча даже сказал, оглянувшись по сторонам, что пора начать бить фашистов. Когда же я спросил расхрабрившегося штабс-ефрейтора, почему бы ему не внести свой вклад в борьбу с фашизмом, присоединившись к национальному комитету «Свободная Германия», он испуганно сказал, что стоит вне политики, что воевать ему больше не хочется и что он предпочитает подождать в лагере военнопленных, пока русские не перебьют фашистов.

Рудольфа Хильчу сделал разговорчивым вчерашний бой, он стал антимилитаристом после того, как наши танки обработали немецкий передний край и отправили к праотцам две трети батальона, в котором он служил, – в нем было 450 штыков, а к тому моменту, когда Хильча сдался в плен, оставалось только полтораста. Такая действенная «пропаганда» металлом принимает все более широкие масштабы. Только за неделю боев соединение танкистов, о боевых делах которого я рассказываю, уничтожило сотни вражеских танков, из них немало «тигров», более 50 самолетов, свыше

1100 орудий и минометов разного калибра, а также свыше 6 тысяч вражеских солдат и офицеров. К исходу сегодняшнего дня эти цифры значительно возросли. Достаточно сказать, что только сегодня утром, когда немцы на одном участке предприняли контратаку силами 60 танков, наши танкисты обрушили на них такой удар, что тут же 40 машин было уничтожено, а остальные едва унесли гусеницы.

Бои идут, жестокие, трудные бои… Здесь еще много немцев и много немецкой техники. Немецкие танки мощны, а их экипажи злобны и хитры, и их придется еще долго обрабатывать металлом, прежде чем они превратятся в сторонников мира. Наши бойцы знают это. Тем неукротимее их благородная ярость, творящая чудеса военного героизма.

Таковы некоторые впечатления от сегодняшнего, девятого по счету, дня боев. Они относятся прежде всего к внутреннему, психологическому строю нашего фронта. Если же говорить на языке строгих и четких военных сводок, то, в сущности, за эти сутки в ходе ожесточеннейших боев никаких существенных перемен не произошло. Черта фронта лежит на карте той же напряженкой красной линией цвета свежей крови, и все попытки гитлеровцев хотя бы на отдельных участках изменить соотношение в свою пользу терпят неизменно крах.

ПЕРЕЛОМ

Битва у Прохоровки

14. VII, 20 ч. 10 м.

К сведению редакции. Эту корреспонденцию можно опубликовать лишь некоторое время спустя, когда будет опубликовано соответствующее официальное сообщение. Привет.

* * *

Теперь, когда обнародованы итоги великой битвы на Курской дуге, можно с большей определенностью рассказать нашим читателям о некоторых ее деталях, которые, конечно, войдут в историю второй мировой войны как важнейшие ее страницы. До сих пор, по понятным причинам, мы не могли приводить (за редким исключением) ни названий населенных пунктов, где шли бои, ни наименований частей, которые в них участвовали, ни других важных данных.

Но вот уже официально сообщено, что успешными действиями наших войск окончательно ликвидировано июльское немецкое наступление из районов южнее Орла и севернее Белгорода в сторону Курска.

И теперь можно сказать, что всего со стороны противника действовало 14 танковых, 2 моторизованные и 34 пехотные немецкие дивизии, что ценою огромных потерь противнику удалось вклиниться и нашу оборону на Орловско-Курском направлении на глубину до 10–12 километров, а на Белгородско-Курском – от 15 до 35 и что в дальнейшем наши войска, измотав и обескровив отборные дивизии немцев, отбросили врага на его исходные рубежи.

Гитлеровцы понесли огромный урон: они потеряли только убитыми десятки тысяч солдат и офицеров, потеряли тысячи танков, многие сотни орудий, свыше тысячи самолетов и тысячи автомашин.

На протяжении всех этих дней наша печать широко информировала народ о том, с каким исключительным героизмом и самоотверженностью вели наши воины эти бои. Читатели «Комсомольской правды», вероятно, не забыли о том, как танкист Бессарабов в одном бою уничтожил три «тигра», о славных действиях нашей геройской пехоты в этих боях, о подвигах артиллеристов, летчиков. И опубликованные сегодня итоговые данные новым светом озаряют то, что они сделали.

Сейчас мне хотелось бы лишь дополнить все то, что было описано до сих пор, сообщением еще об одной важнейшей битве, сведения о которой до сих пор по соображениям военной тайны не публиковались в печати, – я имею в виду геройские действия Пятой танковой армии под командованием генерал-лейтенанта танковых войск Ротмистрова на плацдарме у селения Прохоровка.

Читатели, быть может, помнят переданный нами в свое время рассказ о боевых буднях Тацинского танкового корпуса, который, действуя в труднейшей обстановке, настойчиво атаковал с фланга мощную немецкую танковую группировку, упрямо пытавшуюся прорваться на север, правее шоссе Белгород – Курск, где атака гитлеровцев была остановлена самоотверженными усилиями пехотинцев-гвардейцев и Первой танковой армии под командованием генерал-лейтенанта танковых войск Катукова. Гитлеровцы пытались в те дни – 9, 10, 11 июля – обойти с фланга расположение наших войск, выйти на их дальние тылы и поставить их тем самым под угрозу окружения. И как ни велики были потери гитлеровцев, они настойчиво рвались вперед: слишком высока была ставка, поставленная штабом Гитлера в этой игре, чтобы они могли жалеть свои танки и своих людей.

Это было решающее испытание сил, и, скажу по совести, в ту ночь, когда мы возвращались от героев-тацинцев по узенькой ниточке дороги, связывавшей их с главными силами, у нас было тревожно на душе: слева и справа был слышен грохот боя, черный горизонт то и дело освещался багровыми вспышками, в воздухе висели люстры ослепительных ракет, земля сотрясалась от взрывов авиационных бомб.

И вдруг ранним утром мы встретили на шоссе абсолютно свежий, в полном комплекте, располагающий первоклассной техникой Первый краснознаменный мотострелковый полк, следовавший в походном порядке с развевающимся знаменем. Бойцы в новом, аккуратно подогнанном обмундировании дружно пели:

 
Любо, братцы, любо,
Любо, братцы, жить!
С нашим командармом
Не приходится тужить…
 

Это была песня Пятой танковой армии. Новая танковая армия внезапно появилась в этом районе, как снег на голову гитлеровцам, вовсе не ожидавшим такого сюрприза. Сам по себе факт, что наше командование на третьем году войны располагает такими могучими резервами, что может с ходу вводить в бой целые танковые армии, должен был подействовать на них убийственно. Но еще большее значение, конечно, имело то обстоятельство, что эта новая для данного участка фронта танковая армия была оснащена новейшей боевой техникой, и притом в большом количестве, и укомплектована кадрами, прошедшими большую школу войны.

11 июля нас принял член Военного совета фронта Н. С. Хрущев. При всей своей занятости в эти напряженные, ответственные дни он нашел время, чтобы побеседовать с корреспондентами «Комсомольской правды». Принимал он нас в глубоком, заросшем орешником овраге за Обоянью, где располагались вырытые в откосах блиндажи штаба одного из авиационных соединений.

Нам пришлось подождать, пока Н. С. Хрущев беседовал с пленным немецким летчиком. Чернявый, лысеющий, в обтрепанном фиолетовом мундирчике из бумажной материи, с двумя золотыми звездочками на узких полосатых погончиках, немецкий пилот выглядел весьма подавленным. Его руки были забинтованы: он выбросился с парашютом со своего бомбардировщика «Ю-87», когда наши истребители уже зажгли его своими очередями. Летчик малость обгорел. Зовут его Блюменталь, успел он сделать всего 16 боевых вылетов. Последний вылет оказался роковым. Вез он одну бомбу весом в 250 килограммов и две весом по 50, но сбросить не успел ни одной. Наши «Лавочкины-5» подстрелили его мгновенно, как только встретились.

Блюменталь проклинает войну: его брат погиб во Франции, сам он чуть не отдал богу душу в России, что будет с семьей – неизвестно. Говорят, что Германию все сильнее бомбят… Он изъявляет желание написать листовку, обращенную к своим соотечественникам с призывом кончать войну и сдаваться в плен.

Н. С. Хрущев беседовал с немецким летчиком обстоятельно, расспрашивал его о жизни в Германии, о том, что ему пишут из дому, о настроениях немецких солдат и офицеров.

– Да, в скверную историю втянул вас Гитлер, – задумчиво сказал он Блюменталю. – Но ничего, придет время, и вы еще станете настоящими людьми, вам не придется стесняться называть себя немцами…

Немецкий летчик встрепенулся, в глазах его затеплился огонек надежды, потом он снова как-то осунулся, ушел в себя.

– Германии капут, – пробормотал он.

– Что вы! Вы рано хороните свою страну. Выходит, что мы больше верим в ваш народ, чем вы сами? – спросил, улыбаясь, член Военного совета фронта и добавил, обращаясь к присутствовавшим офицерам: – Это у него шок. Ничего, отойдет!..

Летчика увели, Н. С. Хрущев начал беседу с нами, корреспондентами. Мы рассказали ему о том, какие темы освещали за последние дни, какие вопросы ставили на страницах газеты. Он внимательно нас выслушал и сказал:

– Такие выступления, как описание подвига Бессарабова, сейчас очень важны. Но смотрите, не добавляйте отсебятины! Пишите, что видите и слышите. А то ведь я знаю вашего брата, журналиста. Солдат расскажет вам все, как было в жизни, а потом газету откроет, прочтет, что написано, и разочаруется – ничего похожего. Бывает ведь и так!

Товарищ Хрущев рекомендовал нам давать в газете побольше коротких интересных рассказов из боевой жизни.

– Это самая доходчивая форма пропаганды, – сказал он. – И тут у вас огромные творческие возможности – нетрудно найти необходимый материал, выбрать нужную вам ситуацию, поднять необходимый вопрос. Надо считаться с уровнем читателя. Мы, конечно, не можем равняться по отстающим, но нельзя забывать и о том, что многие у нас еще не привыкли читать газетные статьи. Они начинают с чтения вот таких именно рассказов, сообщений, а некоторые даже с объявлений! Статьи, в которых мы говорим о разных умных вещах, им пока не по силам. И вот мы должны использовать для начала форму рассказа, чтобы приучить таких читателей к регулярному чтению газеты, а со временем они и статьи будут читать охотно…

Мы рассказали члену Военного совета фронта о том, что предпочитаем базироваться при армии Катукова, а не при штабе фронта, так как здесь можно непосредственно наблюдать боевую жизнь, Он одобрил это, но тут же вдруг сказал:

– Дело, конечно, ваше, но я бы посоветовал вам поехать сейчас в Пятую танковую армию Ротмистрова. Это свежая армия, она только что прибыла к нам, Основные и интересные события развернутся именно там, и вам следует у них побывать. Только торопитесь! Я бы советовал вам выехать даже сегодня, во всяком случае, не позже завтрашнего утра, иначе можете опоздать.

Надев роговые очки, Н. С. Хрущев начал искать по карте, которую он тут же потребовал у своего помощника, деревню, куда нам надо ехать. Нашел, показал… Пожелал счастливого пути. Мы ушли окрыленные. Сейчас, как никогда ощутимо, почувствовалось, что мы накануне решающего перелома в этой важнейшей боевой операции, от исхода которой, бесспорно, в решающей мере будет зависеть исход войны[6]6
  Позднее выявилась любопытная деталь: блиндаж, в котором находился в этот день член Военного совета фронта И. С. Хрущев, был заминирован. Генерал-лейтенант Н. К. Попель так рассказывает об этом в своих мемуарах, описывая день 11 июля:
  «Днем пробраться на НП было почти невозможно. Открытые подступы простреливались пулеметом. Ординарец Чистякова, пытавшийся доставить командарму обед, вернулся на кухню с разбитым термосом.
  Когда стемнело, на наблюдательный пункт пришел Никита Сергеевич.
  Он положил на нары плащ и устало перевел дух:
  „Примете на постой?“
  Ночью мы вышли размяться из надоевшего всем блиндажа. Хрущев завел речь о предстоящих боях за Украину, о широком наступлении:
  – Надо готовить людей психологически. Геббельс трубит, что мы можем продвигаться вперед только зимой. А тут – великое летнее наступление, в каком наши солдаты еще не участвовали…
  Катуков и Чистяков рассчитывали сменить НП следующим вечером. Но случилось иначе.
  В полдень, не различая ступенек, в блиндаж ввалился незнакомый капитан с авиационными погонами. Я принял его за представителя воздушной армии и указал глазами на Михаила Ефимовича:
  – Вам, наверно, к генералу Катукову.
  – Мне все равно к кому… только побыстрее.
  По скулам бледного лица капитана струился пот. Он вытирал его потемневшим рукавом, но пот выступал снова.
  – Блиндаж заминирован! – выкрикнул капитан.
  На наблюдательном пункте стало тихо, все смотрели на капитана:
  – Да, да, этот блиндаж. Мы подложили фугас, когда уходили… с часовым механизмом.
  Землянка опустела. Перед выходом Хрущев сказал капитану:
  – Не настаиваю на разминировании. Энпэ, на худой конец, можно сменить. Вы, так или иначе, свой долг выполнили. Спасибо вам.
  – Нет, товарищ член Военного совета, – возразил тот, – пока не разминирую, не будет покоя…
  Фугас был извлечен. До взрыва оставалось двадцать часов. А мы собирались менять НП более чем через сутки».


[Закрыть].

Огромное впечатление на нас произвели спокойная уверенность и душевная сила члена Военного совета фронта, который в разгаре событий, казавшихся многим столь тревожными и драматическими, находил время, чтобы побеседовать с пленным немцем о будущем Германии, потолковать с корреспондентами на тему о том, какую форму литературных выступлений им следует избрать, чтобы они были наиболее доходчивыми, дать им совет о том, на какой участок фронта и когда целесообразнее им поехать, чтобы увидеть и описать наиболее важные события этих дней.

Мы стоим сейчас у самых границ Украины, которая так дорога сердцу этого человека, – ведь он долгие годы руководил Центральным Комитетом Коммунистической партии Украины и вложил огромный труд в строительство новой жизни на украинской земле. Мы знали, что он и сейчас остается руководителем украинской партийной организации – через линию фронта к нему тянутся нити связей с подпольем и партизанскими отрядами, действующими в тылу врага в ожидании, пока Украина будет освобождена.

И то отличное настроение, в котором пребывал сейчас Н. С. Хрущев, было для нас наилучшим доказательством того, что теперь уже не так долго осталось ждать часа решающего наступления с далеко идущими целями…

И вот настало 12 июля. Это был восьмой день боев. Стояла пасмурная, холодная погода. Моросил дождь. В штабе у Катукова в это утро работа началась позднее обычного – люди отдыхали после трудной, полной тревог и боевых забот ночи. Перед отъездом, спускаясь в овраг по скользкой тропе, я встретил бледного от бессонницы штабного работника майора Колтунова. Он был спокоен:

– За вчерашний день танчишек до сотни все-таки набили. Немцы на нашем участке остановлены. Теперь мы будем их тревожить. А тем временем…

Он многозначительно поднял палец кверху. Я уже догадывался о том, что же будет «тем временем». Центр событий уже был перенесен на прохоровский плацдарм, где в эти самые минуты разгорался крупнейший в истории и несравненный по ожесточению встречный танковый бой – Пятая танковая армия, с авангардом которой мы случайно повстречались на этих днях, пришла в столкновение с гитлеровской ударной танковой группировкой, пытавшейся прорваться вперед.

Еще неделю тому назад мало кто знал о существовании Прохоровки, обычного русского селения, каких сотни на земле Курской области, и одноименной железнодорожной станции. Теперь же обстоятельства сложились так, что ее имя войдет в историю. Правда, в будущем ее придется отстраивать заново – сейчас на месте Прохоровки лежит страшный пустырь, не лучше того, в какой превратили гитлеровцы Зоренские Дворы, 7 и 8 июля немецкая авиация, пытаясь проложить путь на север своим танкам, непрерывно долбила Прохоровну бомбами и превратила ее в крошево из щепы, битого кирпича и глины.

Получив отпор на белгородско-курском шоссе под Обоянью, гитлеровцы начали перегруппировку, стремясь выйти правее. Нацеливая свой удар на Прохоровку, они намеревались прорвать здесь нашу оборону на всю глубину и, ловко маневрируя, выйти к желанному им Курску в обход наших сил, сосредоточенных в районе южнее Обояни. Танкисты Катукова, Тацинский танковый корпус и другие наши части своими яростными контратаками, с которыми наши читатели уже знакомы, мешали немецкому командованию расширить свой клин и нависали над их флангами.

Не подозревая о том, что впереди их ждет встреча с совершенно свежей танковой армией Ротмистрова, гитлеровцы упрямо прогрызали нашу оборону, не оглядываясь назад. Их ближайшей целью была Прохоровка. Дело в том, что местность в этом районе весьма неблагоприятна для движения танковых колонн: леса, изрезанные оврагами, небольшая, но каверзная речушка с труднодоступными берегами… И только в одном месте – у Прохоровки – открывался широкий простор между железной дорогой и другой речкой: здесь расстилались поля с небольшими отлогими балками и рощицами, где удобно было прятать боевую технику. Сюда-то и устремились гитлеровские танковые части.

И вот, к их величайшему удивлению и растерянности, место оказалось занятым новым противником, о существовании которого они и не подозревали: Ротмистровым! Его танки уже заняли исходные рубежи в Прохоровке и начали выдвигаться дальше, навстречу противнику. Так две мощные танковые армии внезапно столкнулись лоб в лоб – только искры полетели! Это произошло у совхоза «Комсомолец».

Советские танки шли вперед на предельных скоростях. Они врезались в танковую колонну противника, стреляли на ходу. Снаряды ложились в упор, прошивая тяжелую немецкую броню. Этот удар был нанесен столь стремительно, что головная группа танков Ротмистрова прошла сквозь немецкую колонну, словно горячий нож через сливочное масло, выскочила ей в хвост и начала расстреливать ее тылы.

Немецкие танки расползались в стороны, спеша занять позиции для боя. Быстро все поле между железной дорогой и речкой превратилось в гигантский плацдарм, на котором 400 немецких танков, сопровождавшихся самоходной артиллерией, пытались как-то противостоять ударам советских танкистов. Это была ударная группировка эсэсовского танкового корпуса. За рычагами боевых машин сидели заклятые враги Советского Союза, и дрались они с отчаянием смертников. Борьба носила острый, беспощадный характер. Всего с обеих сторон в танковом сражении западнее и южнее Прохоровки участвовало более 1 000 танков и крупные силы авиации.

Танки часто сходились на короткую дистанцию и вертелись, норовя поразить друг друга в борт либо с тыла. То там, то здесь они шли на таран. Многотонные стальные машины сталкивались со страшным грохотом. Летели набок тяжелые башни, рвались и распластывались в жидкой грязи гусеницы. К небу вздымались десятки густых столбов дыма – наши танкисты зажгли свыше ста немецких танков и самоходных орудий.

Только наступление ночи вынудило танкистов на время прекратить бой. Немецкие инженеры торопились вытащить в тыл под прикрытием темноты свои подбитые танки. Начиналась перегруппировка частей. Подходили резервы. Наше командование, в свою очередь, спешило как можно быстрее вывести с поля боя поврежденные машины и пополнить подразделения, потерпевшие в бою урон.

В штабе подводили итоги первого дня этого необычайного сражения. Поступили сообщения, что правее, на соседнем участке, развернулся такой же ожесточенный бой – там дралась пехота. Наши пехотинцы, в свою очередь, контратаковали противника и остановили его на берегу реки, западнее Прохоровки. Вскоре пришло сообщение, что и у селения Ржавец, которое расположено на юго-западе от Прохоровки, в этот пасмурный, дождливый день закипело острое сражение.

В том направлении стремилась прорваться еще одна колонна гитлеровских танков – они рассчитывали в дальнейшем соединиться с основной группировкой, державшей курс на Прохоровку. Эта колонна также была разгромлена, причем решающую роль на этом участке сыграла наша артиллерия.

Немецкие танки напоролись на рубеж, где их ждал добрый десяток советских батарей. Получив сокрушительный отпор, они с большими потерями отступили. На этот раз немецкие танкисты решили пойти в обход. Их маневр был вовремя разгадан, и наше командование предприняло рискованный, но единственно целесообразный в сложившейся обстановке шаг: среди бела дня по разбитым, раскисшим от дождей дорогам все батареи были переброшены из центра на фланг, куда немцы нацеливали свой новый удар. И как только танки противника сунулись вперед, они снова получили порцию убийственного артиллерийского огня.

Так продолжалось весь день – наши артиллеристы все время смело маневрировали, кочуя с одного участка на другой, и всюду, куда бы ни совались гитлеровские танки, в ответ им летела туча советских снарядов. Когда же гитлеровцам удалось в конце концов с помощью авиации подавить нашу артиллерию на одном участке и ввести в образовавшийся прорыв большую группу своих танков, навстречу им были брошены находившиеся до этого в резерве наши танкисты. Они, словно грозный смерч, пронеслись на своих боевых машинах по обнаженному флангу гитлеровцев, расстреливая их танки.

Наши танкисты, естественно, также понесли потери, но цель, поставленная командованием фронта, была достигнута: наступление гитлеровцев сорвано окончательно и бесповоротно.

Так закончился жаркий бой 12 июля. Обугленное, залитое нефтью и кровью, усеянное подбитой техникой поле у совхоза «Комсомолец» в течение нескольких дней оставалось нейтральным, пока наши войска не перешли в наступление и не начали теснить врага.

Уже 13 июля немцы отказались от своих атак на Прохоровку и перешли к обороне как на направлении главного удара, так и на участках, где они наносили свои вспомогательные удары. Они укрепились на высотах, быстро подтянув сюда свою артиллерию и минометы. Пехота сразу же окопалась, предвидя, что наши войска неизбежно будут наносить контрудары. Был наскоро создан ряд узловых опорных пунктов. Но все это противнику не помогло. Завязав наступательные бои, наши войска сокрушили оборону гитлеровцев.