Текст книги "Право на пиво"

Автор книги: Юлия Остапенко

Соавторы: Сергей Чекмаев,Сергей Слюсаренко,Андрей Николаев,Татьяна Томах,Олег Овчинников,Дмитрий Градинар,Владимир Порутчиков,Владимир Данихнов,Александр Каневский,Михаил Рашевский
сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 21 страниц)

– Все-то ты знаешь!

– Многое забыл уже. Закон Гей-Люссака с законом Бойля-Мариотта уже путаю.

– Слушай, а ты на двадцатилетии выпуска был?

– Да. А ты даже не позвонил…

– Служба. Два убийства было. Я даже забыл. Мне староста звонил, поздравил… А много наших было? Белый был? Я знаю, он крутой предприниматель… А Монч знаешь куда сына учиться направил? На радиофак! Класс! Учится по тем же книгам, что и тато. А Фляк был?

– Нет. Он как раз с «Океном Эльзы» в туре был по стране.

– Ты ж говорил, он на «Оболони».

– Вот «Оболонь» и спонсировала. А он типа представитель фирмы. Мне Бабич рассказывал. Они дружат. А тебе нравится «Океан Эльзы»?

– Да. Особенно эта: «Ты машина, и я машина…»

– Любимая песня гаишников?

Иван не ответил. То ли напевал про себя, то ли думал о чем-то.

– Да-а-а, – задумчиво произнес он через какое-то время. – А я все понять не могу, как ты стал священником. Учился хорошо. Фантастикой увлекался.

– Я и сейчас увлекаюсь.

– А как же православие? Не противоречит?

– Ты, Иван, хочешь за семь минут постигнуть азы православия? Это – как курс физики за ночь перед экзаменом.

– Ну-у-у, я немного все-таки подкован. Читал Евангелие. Знаю Символ Веры. Знаю, что христиан два миллиарда. Из них православных что-то чуть больше десяти процентов, а католиков – почти половина. Мне, кстати, католическая церковь даже больше нравится. Там как-то уютнее. Сесть можно. А у нас стоять надо.

– Хм. Ты, все-таки, сказал «у нас».

– А еще меня раздражает старый стиль. Что наша церковь себе думает? Путаница! Я как-то пару лет тому назад хотел поститься. Помнишь, ты меня убеждал, как это полезно для души и тела, и все такое… Ну и что? Новый год, все пьют, гуляют, веселятся, столы ломятся от жратвы, а наши святоши сурово так пальчиком – низзя! А католики – молодцы. Все по-людски. Вот ты можешь это объяснить?

– Могу. Католики хотят, чтобы человеку было лучше, а православные – чтобы человек был лучше. Это более трудная задача. Католическая церковь ближе к людям, а православная – к Богу. Поэтому нас и меньше. И я считаю неправильным, что бокал шампанского и миска оливье в ночь с тридцать первого на первое стали наивысшей ценностью. Хотя, если бы было какое-то голосование, какой-нибудь православный референдум, проголосовал бы за переход на новый стиль, конечно. А пока православному человеку предлагают выбор: жить по светским законам или по церковным. И каждый имеет право выбора.

– Нет, меня другое интересует! Вот смотри! Рождество: когда оно правильно наступает – у католиков или у нас?

– Вань, ну ты же технарь, хоть и бывший! У каждого своя система координат.

– Не то! Вот смотри! Помнишь кто-то нам говорил, что на Крещение, когда воду святят… Так вот, в этот день, девятнадцатого января, крещенская вода изменяет свои физические свойства, поляризацию, или что-то в этом роде. Помнишь?

– Ну?

– Так вот, если перейти на новый стиль, то, выходит, что вода будет менять свои физические свойства через тринадцать дней после праздника. А в чем же тогда будет праздник? Или ты хочешь сказать, что если проголосуешь за новый стиль, то и поляризация начнется на тринадцать дней раньше? Это же нонсенс!

– Я могу только повторить то, что говорил раньше, – немного грустно произнес священник. – Миром управляют не физические законы, а нравственные.

– Достал ты! – возмутился милиционер. – Мы же в реальном мире живем, а не в фантастическом. Вань, ну ты же технарь, хоть и бывший! Ну? При нагревании тело расширя-я-яется. Молекулы в нем есть такие, помнишь? Когда человек выпьет, молекулы спирта попадают в кровь. Изменяется ее биохимия. Кровь попадает в мозг – изменяет его среду, измененная среда меняет процессы мышления. Человек становится пьяным. Ну? Все из-за молекул спирта. При чем здесь нравственность?

– Да при том, что решение пить или не пить – это результат нравственного закона, а не физического.

– Хорошо, а если… – майор замолчал.

– Что, если?

– Ничего! – Иван Иванов был рассержен. – Давай прервем наш диспут! Давай пиво пить! Ты обещал.

– Давай. Только, слушай, ты ж на машине. Раз уж ты приехал, подбрось меня в одно место. Тут недалеко, а потом попьем, поговорим спокойно.

– Ты ж говорил, можно пить за рулем.

– Ну не в прямом же смысле.

Сев в машину, майор вставил ключ зажигания и рванул с места. Было видно, что он еще возбужден.

– У тебя бензин на нуле! – взглянув на панель, робко предупредил Иваненко.

– Ну и что? Буду думать, что у меня полон бак. Каждый получает по своей вере! Так?

– Ты же не веришь.

– Верю!

– Неужели?

– Верю! Я залил сегодня полный бак. Просто индикатор поломан, не показывает, – настроение милиционера улучшилось.

Оба Ивана приехали к какой-то древней старушке. Священник о чем-то поговорил с ней, потом подошел к другу и попросил:

– Иван, я деньги забыл. Хотел помочь немного. Съезди ко мне домой! Там в письменном столе, внизу. Все забери!

Вернулся Иванов каким-то уж сильно веселым.

– Ты так гордишься своим приколом с бензином? – видя его возбужденные глаза, спросил Иваненко. – И что ты так долго? Половина седьмого уже.

– Код замка забыл, – оправдался милиционер. – Поехали домой?

Всю дорогу Иванов молчал, только насвистывал что-то.

Дома, он, как хозяин подошел к холодильнику.

– Давай-ка попробуем твоей «Оболони»!

– Давай!

Майор внимательно осмотрел бутылки, будто выбирая, в какой больше пива. Потом одну протянул хозяину.

– Ты наливай мне, а я – тебе! Будем так ухаживать друг за другом. В знак уважения.

Он налил полный бокал пива и протянул Ивану. Тот сделал то же самое.

– Будьмо!

– Гей! – поддержал майор. И чокнулся с другом.

– Хорошо, что ты не чураешься нашей мовы, – отпив полбокала и облизав губы, благодушно сказал Иваненко. – А то каждый считает своим долгом поприкалываться. Ну, как пиво? Правда, класс? Как настоящий «Премиум». Фляк говорил, что на заводе, не мудрствуя лукаво, варят настоящее пиво, а потом с помощью специальной мембраны извлекают из него алкоголь. Поэтому в нем есть все, что должно быть в пиве, кроме спирта. Хотя…

Он снова пригубил бокал, будто пробуя пиво на содержание алкоголя.

– Что «хотя»? – насторожился Иванов.

– Хотя эффект такой, будто пьешь обычное пиво. Сам расслабляешься, «життя стае свiтлiшим», жена приветливее, дети послушнее, друзья, типа тебя, добрее.

– А я что, злой что ли?

– У тебя сначала было такое лицо, будто ты мне яду подсыпал.

– Не понял! – возмутился милиционер.

– Теперь я шучу. Просто я вспомнил, откуда пошел обычай чокаться стаканами. Знаешь?

– Не задумывался.

– Правильно, за тебя же начальство думает… Стоп-стоп-стоп!!! Я ж шучу. Слушай про обычай! В средние века, когда было принято подсыпать яд в вино, для того, чтобы продемонстрировать доверие друг к другу, за столом переливали вино из бокала в бокал. При этом бокалы ударяли друг о друга. Позже, когда мода на яд прошла – обычай, как символ уважения, остался. Только трансформировался в простое чоканье.

– Класс! Буду теперь за столом рассказывать. А пиво и правда действует как обычное. Может, тут все-таки есть алкоголь? А то мне кажется, что мое «життя стае свшншим» тоже.

– Не трусь, майор! Меньше пол процента! Допустимо.

– И гаишники не придерутся?

– Проверено.

– Точно?

– Чего ты прицепился? «Точно, точно?»

– Да потому, что ты захмелел уже, отче Иван!

– Баран ты, ваше благородие. Я ж тебе пояснял, что пиво без спирта. Это чисто психологическое состояние.

– Да?!

– Балда! Утомил ты меня, старый друже. Может, действительно, тебя обычным «Премиумом» угостить? Тебе ж можно. Хотя нет. Ты ж за рулем.

Иванов вскочил, поправил пиджак и неожиданно заявил:

– Поехали!

– За «Премиумом»?

– За премией! Победителю диспута… Поехали! Что-то покажу.

– Ладно, я буду покорным… – голосом «под Высоцкого» прохрипел Иваненко.

В машине, которая летела со скоростью больше ста километров в час, Иванов снова начал что-то напевать.

– Я не понял, что это за игра слов: «Премиум»-премия? – чтобы прервать странную молчанку, спросил Иваненко.

– Погоди!

Они как раз подъехали к посту ГАИ.

– Посиди! – скомандовал майор и побежал к будке.

Через минуту он вернулся с трубкой.

– А ну дыхни!

– Ты вспомнил, что у тебя в дипломе записано «инженер-исследователь», и решил проверить действие безалкогольного пива? Будь ласка!

Иван смиренно взял трубку и сильно начал дуть.

– Ну хватит-хватит! Отличник… – майор взял трубку в руки и поднес к глазам. – Не поня-ял… А ну еще раз! Ты не сачкуешь?

– Да пожалуйста! – Иван, сделав страшные глаза и надув щеки, со всей силы начал снова выпускать воздух из легких.

Трубка цвета не поменяла.

– Черт! – воскликнул майор.

– Не чертыхайся! – прикрикнул Иван.

– Блин, неужели я бутылки перепутал?

Иванов сам начал дуть в трубку.

Трубка цвета не поменяла.

– Черт! – снова сказал майор.

– Изыди! – не то шутя, не то серьезно скомандовал священник.

Майор, не спеша, пошел к будке, унося бесцветную трубку. Возвратившись, он как-то отрешенно сел за руль и потихоньку тронул с места.

– Что трапилось? – спросил Иваненко. – Ты ведешь себя неадекватно. Тебя так поразило, что безалкогольное пиво действительно оказалось безалкогольным? «Оболонь» – фирма честная. Фляк говорил…

– Надоел ты со своим Фляком! – резко прервал милиционер.

– Ва-аня! – голосом, каким мама предупреждает ребенка, что поставит в угол, произнес священник.

– Извини! – Иван расслабился. – Дело в том, что хотелось мне тебя сегодня наказать. Каюсь, отче! Завидую я тебе. Есть у тебя своя философия. Легко тебе с ней… Короче, достал ты меня, извини, своими нравственными принципами. Поэтому… Когда ты послал меня к себе домой за деньгами для бабушки…

Иван умолк. Наверное, решал, продолжать или скрыть какую-то свою страшную тайну.

– Когда ты послал меня к себе домой за деньгами для бабушки, – все-таки продолжил он, – я по дороге заехал в магазин и купил бутылку «Оболонь-Премиум». Дома я выпил твое безалкогольное, а в пустую бутылку налил свой «Премиум». Там пять процентов спирта. Аккуратно закупорил. Когда мы приехали, я налил его тебе под видом безалкогольного, чтобы потом доказать приоритет физических законов. Трубка должна была показать, что в твоей крови есть молекулы спирта. Ничего не понимаю. Трубка исправная была.

– Откуда знаешь?

– Проверил! Дал там одному сержанту дыхнуть. Да он только в руки ее взял, она уже посинела. Как таких в ГАИ держат?

Потом было семь минут молчания. Затем Иванов вздохнул и сказал:

– Извини за эксперименты! Я еще немножко остался физиком.

– Физик-радиофизик… – Иван был слегка ошарашен проделкой старого друга.

– А ты фантастические рассказы еще пишешь? – неожиданно спросил Иванов.

– Так… Раз в пятилетку. И то только по мотивам христианства. А что?

– Вот тебе как раз идея для рассказика. Чем не по теме? Столкновение Веры и безверия. Что скажешь? Или пиво, не подчиняющееся законам физики. Или пиво вне закона. Красиво? Пиши! Гонорар на троих: на тебя, меня и Фляка.

Александр Каневский
ТАИНСТВО МИРОЗДАНИЯ

– Господа, сейчас я сделаю сенсационное сообщение.

Зал Академии Наук затих. Уже давно ходили странные, противоречивые слухи о сделанном недавно в стенах Академии открытии, но в чем суть дела, никто не знал. И сейчас все присутствующие, стараясь не пропустить ни слова, внимательно слушали знаменитого профессора Бычкова, астрофизика, лауреата Нобелевской премии. Они еще не знали, что это выступление превзойдет самые смелые ожидания. А докладчик, между тем, говорил:

– Как вы знаете, с древнейших времен люди задавались вопросом: «Что такое наша Вселенная? Как и почему она возникла? Откуда она произошла, и есть ли где-нибудь еще другие Вселенные?» И вот, наконец, ответы на эти вечные вопросы найдены. Мы раскрыли тайну существования Вселенной.

Зал охнул. А профессор невозмутимо повторил:

– Да, мы раскрыли тайну существования Вселенной.

Николай Бычков, несмотря на свою мировую известность, сохранил присущую великим людям скромность и часто репетировал ответственные выступления в кругу семьи, находя самую внимательную аудиторию в лице жены и, особенно, сына Вани, учившегося сейчас в пятом классе. Знаменитый физик не забывал слова, сказанные в XX веке одним из своих великих предшественников: «Настоящий ученый должен быть способен в общих чертах объяснить суть своей работы и ребенку, а если не сможет, значит сам не понимает, чем занимается». Бычков, следуя этому совету, часто проверял свою компетентность за обеденным столом, так что, в конце концов, не только жена, но и теща стала хорошо разбираться в проблемах современной физики.

Вот и на сей раз накануне серьезного доклада он решил потренироваться дома за ужином. Профессор жил скромно, небольшой двухэтажный особнячок в пригороде был расположен в трех минутах езды от новой скоростной автострады, что позволяло, имея все преимущества жизни в тихом районе, быстро добираться до центра. Вечерело. Вся семья была в сборе. Жена уже поставила на стол гуся, когда Николай неожиданно сказал:

– Дорогая, я сегодня по дороге домой купил бутылку пива, принеси-ка ее из холодильника. А заодно возьми из серванта два больших бокала.

Наталья слегка удивилась, обычно ее муж пиво не пил, разве что по праздникам. И уж никак не накануне выступлений на крупных научных форумах. Правда, последние месяцы она стала замечать, что после работы от него как будто чем-то попахивало… Все же она принесла бутылку «Оболони» и бокалы, в то время как теща, Мария Степановна, почтительно подала открывалку.

– Вам, конечно, интересно, о чем я буду завтра говорить, – начал Николай, открывая пиво. Вся семья, не начиная есть, с интересом ждала. Николай тоже забыл про еду и, слегка дирижируя вилкой в воздухе, увлеченно приступил к объяснениям.

– Начнем издалека. Вы ведь знаете, что Земля вращается вокруг Солнца, – он поглядел на тещу, и та согласно кивнула. – Но Солнце – только одна из звезд в Галактике – огромном скоплении звезд, их там примерно сто миллиардов. Но и Галактика наша далеко не единственная, их много раскидано по Вселенной. Таким образом, если бы мы могли взглянуть на Вселенную со стороны, то увидели бы, что материя распределена не равномерно, а сосредоточена в виде небольших островков, между которыми – пустое межгалактическое пространство.

Может, в какой-нибудь другой семье такие речи и вызвали бы удивление, но только не в семье Николая Бычкова. И профессор перешел к еще более сложным рассуждениям.

– Галактики в пространстве распределены тоже не равномерно, а образуют скопления, часто имеющие вытянутую форму, этакие цепочки галактик. Таким образом вся наша Вселенная, как она наблюдалась до недавних пор, состоит из цепочек галактик, беспорядочно разбросанных в пространстве. Такая вот структура.

Слушатели почтительно молчали.

– Так думали мы до недавнего времени, – продолжил профессор. – Вы ведь знаете про новую программу нашей Академии Наук «Зоркий Сокол» – программу сверхдальнего наблюдения космоса. Двенадцать огромных космических телескопов заброшены за орбиту Юпитера и там, вращаясь вокруг Солнца, образуют гигантскую окружность. Работая согласованно, они составляют сеть невиданной доселе мощности. Мы хотели заглянуть за границы видимого мира. И мы туда заглянули.

Профессор перевел дух. Жена спросила:

– Тебе крылышко, или ножку?

– Подожди! Мы ожидали чего угодно, но только не того, что увидели. Мы ведь привыкли, что космос состоит из островков материи, между которыми пустое пространство. И вдруг… вглядевшись, мы обнаружили – далеко за границами той зоны, что мы могли наблюдать раньше, характер строения Вселенной резко меняется. Вместо отдельных галактик, рассеянных в пустоте – сплошная стена. Полупрозрачная. Что там, за ней, разглядеть пока не удалось. – Профессор посмотрел на жену. – Ты знаешь, что это напоминает?

– Нет, – испуганно отвечала Наталья.

– Ты видела бокал с пивом? Пузырьки, цепочкой поднимающиеся со дна. Вот образец нашей Вселенной. Цепочки пузырьков, а потом – стекло. Пузырьки – это галактики. А недавно мы увидели стеклянную грань нашего бокала.

Под взглядами сидящих за столом, профессор Бычков неторопливо налил себе в бокал пива. Все внимательно наблюдали. Пиво запенилось, бесконечный поток рождающихся и лопающихся пузырьков напоминал о тщетности всего сущего.

– Мы выяснили, что больше всего характеристики нашей Вселенной подходят светлому, пенистому пиву, – Николай указал на «Оболонь».

Пораженные члены семьи не знали что сказать. Наконец высказался сын Ваня.

– Папа, а как же теория расширяющейся Вселенной? Ведь установлено, что все галактики удаляются друг от друга.

Николай с гордостью посмотрел на сына.

– Хороший вопрос. И на него есть ответ. Это очень просто. Мы ведь наливаем со дна. Внизу бокал уже, потом расширяется. Поднимаясь, пузырьки удаляются друг от друга.

Пока Ваня осмысливал услышанное, неожиданно выступила теща.

– Постойте, Николай, как же так? Если верно, что вы говорите, то ведь… чем же это кончится? Нас ведь…

– Не волнуйтесь, Мария Степановна. Течение времени на разных уровнях разное. То, что мы ощущаем за секунду, там, – он показал на свой стакан, – может длиться миллиард лет. – И задумчиво взглянув на потолок, добавил: – Если нас и выпьют, то еще не скоро.

Однако теща на этом не успокоилась.

– А как же Бог? – спросила она.

– Бог? Кто знает… – Николай налил из бутылки пиво жене. – Быть может в эту минуту я сам Господь Бог, совершающий Великий Акт Творения.

Пиво пенилось. Если бы профессор Николай Бычков мог вглядеться в один из пузырьков так, чтобы увидеть мельчайшие детали, увеличенные в триллионы-триллионов-триллионов раз, возможно он бы увидел и услышал…

– Господа, сейчас я сделаю сенсационное сообщение.

Зал Мркуанской Академии Наук затих. Уже давно ходили странные слухи о сделанном недавно в стенах Академии открытии, но в чем его суть, никто не знал. И сейчас все внимательно слушали знаменитого профессора Пгбл, лауреата Кблвской премии…

Возможно. Но профессор Бычков не вглядывался в столь мелкие детали. Вместо этого он чокнулся с женой и выпил свое пиво. Завтра ему предстояло выступать самому.

Дмитрий Градинар
ОСОБЫЙ СТАРАТЕЛЬСКИЙ – 2

Марсоход уныло брел вдоль невысоких дюн, оставляя неровную цепочку следов. В кабине, то и дело чертыхаясь, тряслись трое терростроителей, которых кидало из стороны в сторону в такт шагам покалеченного механизма.

Обе задние опоры марсохода были начисто оторваны при прыжке через высокую скалу, так некстати выросшую на пути во время бегства от гигантского смерча – «пыльного дьявола». Тогда казалось: еще миг, и восьмилапую машину, точь-в-точь похожую на тарантула, слизнет с поверхности, подхватит и понесет на головокружительную высоту тугая плеть разбушевавшейся стихии. Чтобы после, когда ее ярость утихнет, швырнуть обратно на грунт, – сплошь в каменистых осыпях, с торчащими кое-где скальными клыками.

Вдобавок, один из передних суставов заклинило в шарнирах, и теперь движения марсохода утратили всю прыть и грацию, напоминая сумасбродный танец, исполняемый нетрезвым танцором. Машина то вставала на дыбы, задирая нос к зениту, то приседала на корму в пятидесятитонном реверансе. Для тех, кто находился сейчас внутри кабины, это были далеко не лучшие минуты пребывания на Красной планете.

Рывок – подъем. Еще рывок – и кабина опускается на несколько метров всего за секунду.

– Вот, елки зеленые, допрыгались! – как будто ни к кому конкретно не обращаясь, сказал Трофимов, научник-биохимик, которого только что вывернуло наизнанку.

Кроме него в кабине находился механик-водитель марсохода Патрушев (для своих – Серго) и помощник-лаборант Игнат Сличенко.

– Обалдел, что ли? Как же было не прыгать? – огрызнулся водитель, – сам видел, что снаружи творилось! Тем более, что из-за вас этот смерч прозевали!

Действительно, стоило им уйти на десять минут раньше, не пришлось бы переть напролом через скалы, гадая – рассыплется или нет после очередного прыжка их транспорт. Так что правда была на стороне водителя. Ведь именно по причине задержки научников у них не оказалось в запасе нужных десяти минут.

Трофимову крыть было нечем, и он заткнулся. К тому же спазмы пищевода к беседе как-то не располагали.

Истинный виновник всех бед, самый молодой участник вылазки, Игнат, держался стойко, постоянные уханья вверх-вниз его ничуть не беспокоили. Кончилось дело тем, что он каким-то непостижимым образом пристроился поудобнее в жестком пассажирском кресле и заснул.

Когда Патрушев увидел на метеорадаре приближение бури, несущейся прямо на них со скоростью более четырехсот километров в час, и вызвал ученных по рации, Сличенко спорил вовсю с Трофимовым на свою излюбленную тему: «А что, если?..» Теперь же, вот – храпел, вызывая зависть у водителя, а также чуть ли не ненависть у своего руководителя.

С этого «а если…» начинались практически все диспуты в кругах научных сотрудников стационарной базы отряда, едва появлялся Игнат.

– Что будет, если электромагнитный щит установить с измененными параметрами? Уменьшив плотность магнитного поля а стало быть, уровень защищенности от потоков внешних излучений, можно добиться увеличения амплитуды полезных мутаций для будущих флоры и фауны!

– Ага, и кто-то скажет потом о нас, что «были они смуглые и золотоглазые»! – первым, как правило, в спор вступал Генрих Гёпнер, специалист по генной инженерии.

А дальше спор шел вкривь и вкось, так что вскоре никто не мог вспомнить, с чего, собственно, все началось?

Ийогда дело заваривалось нешуточное. Тогда, взбудораженный очередной фантазией Игната, кто-то кидался к компьютеру, кто-то начинал рыться в видеосправочниках.

А каков был его творческий размах! Подобно Мидасу, все обращавшего в золото, Сличенко везде и всюду находил идеи.

– Вулканическая фаза! Я нашел! – Так родилась мысль о возведении на месте горной системы Фарсида «Вавилонской башни».

Высочайший пик, имеющий в основании поверхность площадью с земную Австралию, высотой – около пятисот километров, где на вершине должен был находиться космопорт, – этот проект покинул пределы Марса, достигнув международного исследовательского центра в Пхеньяне. Настолько заманчивой представлялась идея, позволявшая в случае ее реализации добиться существенного, на несколько порядков, удешевления космических запусков с Марса, что многие горячие головы кинулись с обращениями в различные финансовые фонды, и на бумаге родился план создания гигантского концерна по осуществлению проекта, который теперь именовался почему-то «Проект Смитсона-Мильденбаха».

– Эх, а какой момент все-таки упускаем! – мечтательно говорил Игнат, – горные кряжи Марса… Сейчас это – базальтовое тесто! Направить вулканический процесс в нужное русло, и…

Ему было плевать на заключение какой-то там геологической комиссии, сумевшей, к вящей радости колонистов, которым предстояло жить в будущем на Марсе, доходчиво и наглядно разъяснить, какие тектонические несчастья ожидали бы планету, имей она на своей поверхности геообразование подобных размеров и массы.

– Тут вам не Большие Васюки! – внушительно вещал после этого случая начхоз базы, он же летописец террострои-тельства на Красной планете, рослый, бородатый и нелюбезный с фантазерами Савельич.

Но Игнат был неутомим. От убеждения, что Марс просто обязан иметь нечто свое, особенное, отличающее его от Земли, – никто не мог заставить его отказаться.

Вот и теперь, из-за очередного «а если…», в пылу спора, Трофимов не сразу услышал вызов Патрушева, а сам Игнат умудрился выдать на марсоход старые координаты, – с места последней разведочной стоянки.

Хорошо еще, Серго оказался тертым калачом и, наплевав на инструкции, рванул по прямой, пользуясь пеленгом. Скорее всего, именно это спасло их жизни.

По обеим сторонам Тропы Тора, где вела разведку группа Трофимова, ветвились трещины и разломы, уходившие до самого горизонта, где в ясную погоду можно было увидеть высокую стену – край долины Маринер.

Саму долину, если бы существовал приснопамятный «пуп земли», можно было сейчас смело именовать пупом Марса. Потому что именно здесь, в экваториальной области, находился Марсианский центр терраформирования.

Словечко, изначально происходившее от терры, – земли стало быть, настолько прижилось, что на этимологию все давным-давно махнули рукой. Ну, а если посудить – ведь и вправду планета приспосабливалась под земные стандарты. Чтоб ночью, значит, не минус сто двадцать с хвостиком, где никакие белые медведи и пингвины не сдюжат, и кислорода – не эмпирическое присутствие, а так, чтоб дышалось полной грудью!

Розовые облака уже не клубились перед рассветом вязким студнем, а теперь изредка даже могли всплакнуть скудными дождями. Все менялось… «Мы будем здесь жить!» – кричал на все окрестные долины и каньоны пластиковый щит с аршинными буквами над козырьком центра. Вот это самое обещание и оплакивали марсианские облака…

Марсоход наконец доковылял до шлюзовых ворот ангара, уткнувшись широким лбом в полоску финишира, и вскоре вся троица выбиралась наружу. Патрушев – хмурясь и кривя в недовольстве губы, Трофимов – согнувшись в три погибели, стирая липкую слюну с подбородка. А кое-кому все было нипочем: Сличенко спускался по трапу легко и непринужденно, словно только что сходил на недалекую поляну по грибы.

Младший техник транспортной секции, вечно дребезжащий кляузник Ерофьев, лишь присвистнул, оценив объем предстоящего ремонта, и тут же попытался скрыться в тоннеле выхода.

– Эй, стой! Ты куда? Стой, тебе говорят! – пытался вернуть его Патрушев, но не успел. – Ну, все. Сейчас настучит начальству. Приврет разве что самую малость – этак раза в три…

С этими словами водитель, сокрушенно покачав головой, принялся чиркать в планшетке, заранее готовя объяснительную на случай головомойки.

– Стоит ли печалиться? – подал голос Игнат, выглядящий донельзя счастливым, обхватывая своего шефа под руку.

– А что же мне – радоваться? Машину покалечил… А, ну вас, научников! – уныние водителя стало еще заметнее. – Ничего вы в жизни не понимаете, только пыжитесь, да словечками мудреными играете!

– Считай, уже доигрались! – утешил Игнат, уводя изображающего крайнюю степень глубокомыслия Трофимова под свод тоннеля.

– Это еще как – доигрались? Что, тоже у себя там что-то попортили?

– Не попортили, Серго. Нашли мы. Понимаешь? Нашли!

– Да ну? – водитель разом забыл про сломанные опоры марсохода.

– Что? Не верится? Вот и я сразу не поверил. Да вот, хоть Трофимова спроси. Он соврать не даст.

Трофимов соврать не дал, но и ясности не внес, – предпочел отмолчаться, высматривая куда бы исторгнуть содержимое собственного желудка в только что вымытом ангаре.

Но все это было сущей правдой. То самое место, «Вход», как будет теперь обозначено на картах, они обнаружили…

За долгожданное проникновение в обширный водосодержащий слой льда вся троица удостоилась небывалой роскоши – ящика контрабандного пива «Оболонь-Премиум», в котором местная братия – бурильщики, научники, терросаперы и прочий персонал – испытывала острую для организма нехватку.

Ящик прибыл в кают-компанию уже распечатанным, потому что одну бутылку сразу же конфисковал Савельич, начхоз, «за порчу инвентаря!» – как он мотивировал. По бутылке досталось троице, остальное на глотки измерила шумная ватага научников.

Дело было за малым. И Савельич, предусмотрительно разбавив янтарный напиток чистейшим медицинским спиртом, в запале пообещал, что едва долина Маринер станет первым морем – настоящим, а не каким-то там луннократерным, – уж он-то в лепешку расшибется, но по ящику на каждого добудет.

– А что, если, – привычно начал Игнат, – резервуар долины соединен с другими близлежащими пластами льда, наподобие земных нефтяных бассейнов? Такое ведь очень даже не исключено! Тогда, получается, одним махом мы призовем к жизни уже не море – целый океан. Как быть?

Савельич, даром что уже навеселе, осознал, что при таком раскладе можно ящиком на брата не отделаться, и поспешил ретироваться.

– Да ты хоть бутылочку-то вылакай, а после летай к облакам. – Нарушив пиетет празднуемого события ответил начхоз, нетвердой походкой удаляясь в сторону медицинского склада, не иначе – проверять уровень влажности.

При том Савельич явил всем широченную спину. «Дикси! Я сказал!» – говорила за него эта спина.

И никто не заметил, как задумался над чем-то, замер, застыл истуканом Игнат, в глазах которого вдруг заиграли такие золотые огоньки, что хоть за ведро хватайся – подожжет!

Очередное «если» застряло в голове у помощника-лаборанта Игната Сличенко. Накрепко засело. Не вышибешь!

…Первыми заметили неладное орбитальщики, совсем заскучавшие на подращивании озонового слоя, который изначально в двести пятьдесят раз был тоньше земного.

– Эй! Что там у вас творится? – взывал динамик в диспетчерской голосом Палеева – командира орбитальной станции «Аляска».

– Да вот… Научники море изготовили, – с грустью отвечала Светка-диспетчерша, давно и безнадежно влюбленная в Палеева, и потому мечтавшая о других разговорах. – А что?

– Тут у нас чертовщина какая-то на спектрометрах выходит… А ну-ка, Светик, соедини меня с Трофимовым.

Но Трофимову было не до вызовов орбитальщиков. Угрюмый и молчаливый, как тогда в брюхе марсохода, он бродил вдоль кромки новорожденного моря, бесцельно гоняя перед собой камешки. Ветер рвал с водной поверхности клочья белой пены и разносил ее далеко вокруг. Рядом суетился Патрушев, в руках у которого оказалась большая алюминиевая кружка, а чуть поотдаль, у БПЭ – Большой передвижной лаборатории, ревел басом могучий Савельич.

– Это что же теперь? Везде – такое?! – ответ, по-видимому, оказался утвердительным, и рев усилился вдвое, – а какому болвану доверили каталитический синтез?! Я пять лет чертову банку-аквариум берег на такой вот случай! Кто это был?

– Игнат Сличенко. Кто же еще? – тоненько пропищал Ерофьев, мелко потирая руки.

– А-а-а!! Убью!! Только покажите мне этого недоделанного Менделеева! – и грузной рысцой Савельич двинулся в сторону Центра.

Вскоре прибыл посадочный модуль с «Аляски».

– Хоть определили точно, что же у вас в итоге вышло? – спросили у Трофимова орбитальщики.

– А чего тут определять? Пиво…

– Как пиво?

– Вот так! Запах чувствуешь? Настоящее! «Оболонь-Премиум»…

– И что – градус имеет? – неудачно пошутил кто-то.

– Да уж не меньше пяти, – задумчиво ответил за замкнувшегося Трофимова Патрушев. – Будешь? – и тут же протянул шутнику кружку.

– С ума сошел!

– Наверное…

Голоса присутствующих на берегу звучали тихо, лица были серьезны, брови нахмурены. Но глаза…

«Мы будем здесь жить!» – горели целый день огромные буквы, пока не зашло солнце.