Текст книги "Нарушая правила (СИ)"

Автор книги: Юлия Устинова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 20 страниц)

Глава 34. Дина

Два месяца спустя…

– А чего собака лаяла так долго? – спрашивает Тим, переворачиваясь на бок.

Я вытаскиваю из уха наушник и ставлю видео на паузу.

– Там к Косте кто-то пришел. Час уже сидят, – прислушиваюсь к низким мужским голосам, доносящимся из кухни.

– А-а-а, – потягивается Тим, – у меня все кости болят от этой кровати.

– В прошлый раз ты говорил, что она тебе нравится, – напоминаю ему.

– Она мне нравится. Просто, по ходу, это не взаимно, – дурачится он, глядя в потолок. – Дин, что вчера было?

Его беспомощный вид веселит меня.

– Ты накидался с моим братом и его дружками и чуть не проиграл Яну в карты свою тачку, – предполагаю я.

– Точно. Мальчишник. Вечер покера, – вспоминает Тим. – Да, вы в Дубовниках умеете отрываться. А я совсем пить разучился. Сейчас бы мисо-супчик, и я бы ожил, – он гладит себя по голому животу.

– Чего нет, того нет. Единственное, могу поставить чайник и сделать тебе дошик. На вкус – даже лучше твоего носочного супа, – предлагаю Тиму, наморщив нос.

– Ты просто не понимаешь его специфический вкус. Я бы сейчас взял и прямо – оп-оп, – он изображает, как пьет из тарелки свой противный мисо-суп. – А потом кусочек тофу так палочками – оп, – показывает пальцами, после чего снова гладит себя по прессу и переходит на китайский акцент: – Халасё.

– Палочки у нас есть, кстати, лыжные. До водонапорки сгоняй коньковым, вся дурь из тебя сразу выйдет, – продолжаю издеваться над парнем.

– Это все твой братан. Я ему говорил, чтобы он мне больше не наливал. А он, – Тим кривит рот, – ты Костяна уважаешь? – пародирует Яна. – Ну а я же уважаю.

– Интересно, что по этому поводу говорит твоя печень? – подкалываю его.

– Она со мной больше не разговаривает.

– Да, Тимберлейк, это тебе не по барам гулять, – смеюсь я.

– Хоть ты меня так не называй! – морщится Тим над тем, как Ян искаверкал его имя.

– А как мне тебя называть? Джастином? – дразню его.

– Я тебя не слушаю.

Тим берет подушку и кладет ее себе на лицо.

– Ладно, – забираю у него подушку. – Пойду всё-таки заварю тебе бич-пакет.

– Ты знаешь, я так радовался, когда ты родилась, – мечтательно произносит мой парень.

– Тебе был годик, и мы не были знакомы.

– Ну и что? Я уже тогда знал, что где-то в Дубовниках, самом лучшем месте на земле, есть одна заботливая девочка, которая не даст мне умереть с бодунища.

Тим обнимает меня, утыкаясь лицом в бедро.

– Не подлизывайся! – в шутку толкаю его. – Хорошо, что длинные выходные! Ну вот как бы ты за руль сел?

– Ты бы меня повезла, – бормочет Тим.

– Ну да, без прав, до первого поста!

– Права – это всего лишь бумажка, – философски замечает он, глядя на меня. – Ты же так говоришь про свидетельство о браке.

– Ты ещё пьяный, да? – качаю головой. – Смешались в кучу кони, люди…

– Я знаю, это Лермонтов! – Тим приподнимает голову. – Только не знаю, откуда я это знаю.

– Наверное, генетическая память.

Я забираюсь на кровать, встаю в полный рост и тянусь к окну.

– Оу, какой чудный вид отсюда открывается, – Тим заглядывает мне под сорочку.

– Дурачок, – я смеюсь над его выходкой, зажимая подол ногами.

– Дин, а Дин? – Тим обхватывает мои лодыжки и ведет ладонями вверх.

– Отпусти! – дергаю ногой. – Дай форточку открою. Фан на всю комнату!

Тим с тяжелым вздохом отпускает меня.

– А вы, девочки, чем вчера занимались?

– Тебе лучше не знать.

Открыв окно, я с наслаждением вдыхаю свежий прохладный воздух.

– В смысле? – настораживается Тим, приподнимаясь на локте.

Я опускаюсь и взъерошиваю его волосы.

– Да ничем мы не занимались! Оля в положении. Какие у нас могли быть развлечения? Пришли две ее подружки, мы сидели, потом лежали, смотрели все части "После" и объедались вкусняшками.

– Мне надо было пойти на девичник, – мучительно вздыхает Тим.

– Что-то ты быстро сдулся, товарищ. Впереди деревенская свадьба, – напоминаю ему.

– Не хочу ничего слышать, – стонет Чемезов, прикрывая глаза, а через секунду резко их распахивает. – Слушай, а как ты узнала, что я чуть не проиграл свою тачку Яну?

Я фыркаю, перелезая через Тима.

– Никак. Просто я знаю Яна, – и чмокаю его в щеку.

У Оли и Кости через две недели регистрация.

На самом деле, свадьбу они не планируют, хотят просто расписаться, а потом отметить этот важный день в узком кругу. Оля уже на четвертом месяце, и со своей мамой они по-прежнему не общаются. Да и с деньгами все сложно.

Костя хочет как можно скорее рассчитаться с отцом Тима, поэтому откладывает каждую копейку.

Уговорить Костю принять помощь было непросто. Но тут помогла Оля, спросив Костю, что для него важнее – его гордость или она и их ребенок, которого нужно будет содержать. Костя больше не ломался. В самый кратчайший срок он получил деньги на карту и выкупил у нашего дяди свой гараж со всем оборудованием. Вроде бы, дела у него идут неплохо. И с Тимом они поладили. Но не из-за денег конечно.

Мы приехали вчера. На пятницу выпал Восьмое марта, поэтому впереди нас ждут еще два дня выходных. У Кости вчера был мальчишник, прямо в гараже, а мы с Олей сидели с ее подругами дома.

С Олей мы тоже подружились несмотря на мое предвзятое к ней отношение поначалу. Если моему брату хорошо с ней, то и мне хорошо. Да и видно, как Оля любит Костю, как заботится о нем. И мне уже плевать на чужие тарелки и на все остальное. В сущности – это такие мелочи.

Мы с Тимом снова живем вместе.

Я просила его не торопить события, но Чемезов меня уговорил, буквально взял измором. Да что там, я и сама хотела. Светлана не стала меня отговаривать, только хитро так посмотрела и сказала, что ей самой нравится Тим, в смысле, как человек.

А сейчас этот человек переживает последствия бурной ночи, проведенной с Костей, Яном и их друзьями.

Переодевшись, я выхожу из спальни.

Со стороны кухни доносится тихий мужской разговор. Костин голос я хорошо знаю. И точно так же мне знаком голос того, второго, его отеческая, неповторимая интонация. Я узнаю ее обладателя раньше, чем добегаю до кухни.

– Пап? Папа! Ты приехал! – кричу я, бросаясь к отцу.

Он тут же вскакивает, я обнимаю его за шею.

– Узнала… – вздыхает отец.

Его рука ненадолго касается моей спины, распущенных волос.

– Ну конечно узнала! – отстранившись, разглядываю папу. – Только ты похудел и волосы стали седые, – провожу рукой по его редеющей шевелюре, всматриваюсь в блеклые серо-голубые глаза, прикасаюсь к лицу с жесткой щетиной. – Но в остальном – такой, каким я тебя и запомнила.

– А тебя не узнать. Невеста, – сухо говорит папа, убирая мою руку. – Жених твой спит еще?

Что-то меняется в его лицо и его тоне, и он вдруг предстает передо мной мрачным, совершенно чужим и действительно постаревшим.

Я выпрямляюсь и отступаю, смотря на Костю, который избегает моего взгляда.

– Сп-пит, – мне становится неловко.

Папа отворачивается к окну, Костя нервно крутит кружку с недопитым черным чаем.

– Собаку давно взяли? – спрашивает папа после паузы.

– Два года назад, – отвечаю я.

– Я не с тобой разговариваю, – отрезает папа, стоя спиной ко мне.

От его резкости и грубости я вздрагиваю, словно меня холодной водой окатили.

– Два года, – повторяет Костя напряженным голосом. – Как Перса усыпили, так и взяли.

– Как кличете? – интересуется папа.

Повернувшись, он садится обратно на скамейку.

– Найда, – Костик отвечает, а сам на меня смотрит, словно пытается о чем-то предупредить.

– А чего не кобеля? – продолжает папа.

Костя пожимает плечами.

– У Щербецов сука ощенилась, кого дали.

Папа хмыкает.

– Ясно, а я ей – Перс, Перс. Ладно не подошёл еще, порвала бы, – говорит он, ощерив желтые зубы.

Заметив, что некоторых не достает, я гадаю – последствия ли это плохого ухода или драки.

– Она привыкнет, – Костя виновато опускает взгляд.

– Ну что, невеста? – папа отвлекается от разговора с Костей, снова вспомнив о моем существовании. – Рассказывай, как жизнь молодая?

Его голос звучит неестественно, как-то нарочито бодро.

– Все хорошо, пап, – пытаюсь натянуть приветливую улыбку, хотя на душе уже нехорошо. – Учусь в Ростове, на бакалавра жилищного хозяйства.

– О, как! В университете, значит?

– Да.

– Ну и как, нравится?

Такое чувство, что он насмехается надо мной.

– Нормально.

– А машина там чья, твоего ухажёра, что ли? – пренебрежительно интересуется он.

– Да.

– И сколько же такая стоит? – продолжает с брезгливым любопытством.

– Какая разница? – огрызаюсь я.

– Какая разница, – передразнивает, всматриваясь в мое лицо. – Да купил он тебя, ты что не понимаешь? Всех вас купил! – в его голосе слышен упрек.

– Бать, хорош, – хмурясь, бормочет Костя.

– Конечно, давай, защищай своего благодетеля, шестери, сыночек. Как не шестерить-то? – язвит отец. – У тебя же все в ажуре, да? Сервис к рукам прибрал, вон бабу свою в нашей с матерью комнате имеешь, на нашей кровати…

– Хватит! Не при Динке! – огрызается Костя.

– А что? Можно подумать, она ещё мужика не нюхала? Твой же спонсор с ней в одной койке спит! Ну оно и понятно, хочешь на дорогой машине разъезжать – отрабатывай. За все в жизни надо платить, да, доченька? – папа пронзает меня разочарованным взглядом.

Я плотно сжимаю губы. У меня краснеют щеки. Становится нечем дышать от стыда и еще какого-то непонятного чувства. И этот его взгляд… Он смотрит так, будто бы видит во мне нечто такое, что его очень сильно оскорбляет.

– Да что ты на неё накинулся?! Она-то что тебе сделала? – Костя заступается за меня.

Я же догадываюсь, что он уже успел рассказать папе, как обстоят дела.

И в этот самый момент Тиму приспичивает показаться на кухне, или его привлек шум наших голосов.

– Доброе утро, – он останавливается в пороге и переводит взгляд с Кости на папу. – Всем.

– Салям алейкум, господин, – кривляется отец, складывая руки перед собой. – Как спалось? Удобно ли?

Тим пожимает плечами.

– Да что-то не очень.

Я смотрю на Тима, пытаясь предупредить, открываю рот, но из моего горла выходит только воздух.

– Садитесь вот, милости просим, – папа с противным скрипом выдвигает из-под стола табурет. – Чай, кофе? Дина, ну-ка, обслужи хозяина, – небрежно щелкает пальцами в мою сторону.

Хмурясь, Тим упирается ладонью в дверной косяк. Я вижу, как напрягаются его мышцы.

– Мужик, ты погнал, что ли? – бормочет он, не понимая, что происходит.

– Пап… – куся губы, я смотрю на отца, умоляя взглядом, чтобы он прекратил себя так вести.

– Ой, блин… – Я замечаю внезапную перемену в его взгляде, когда до Тима доходит, кто перед ним. – Я не знал, что вы – это вы. – Он пересекает кухню, подходит к отцу и протягивает ему руку. – Тимофей.

Несколько долгих, бесконечных, напряженных секунд его протянутая ладонь висит в воздухе. Сложив руки на груди, папа всем видом дает понять, что не собирается с ним здороваться, прожигая Тима тяжелым взглядом. Затем он двигает желваками, набирает в рот слюну и плюет прямо на пол, Тиму под ноги.

– Бать, да хватит уже! – рычит Костя, вскакивая со стула.

Я машинально прикладываю ко рту кулак.

Опустив руку, Тим смотри на пол и тихо говорит:

– Ладно… По ходу, познакомились. Я пойду… умоюсь.

Я не могу прочитать выражение его лица, но мне становится ужасно стыдно за своего отца.

– Хорошо вам жилось тут без бати-то? – с сарказмом спрашивает папа, когда Тим уходит.

– Нет. Не хорошо, – возражаю я. – Когда тебя посадили, Костя забил на свою жизнь и с утра до вечера пахал в гараже, чтобы меня в СРЦ, а потом в детдом не забрали. Нам никому не было хорошо. И очень жаль, что ты этого не понимаешь, – сказав это, я иду догонять Тима.

Глава 35. Тим

– Что происходит? – спрашиваю я, глядя на Дину, которая вьется волчком по комнате, закидывая в сумку наши вещи.

– Поехали отсюда!

– Как? – я вытираю полотенцем мокрые волосы. – Подожди! У тебя же только отец вернулся.

– Видела я, каким он вернулся! – раздраженно парирует Дина. – Собирайся! Поехали! Я тут больше ни на минуту не задержусь!

Бросив полотенце на стул, я подхожу к ней, обнимаю и притягиваю к себе.

– Эй, Дин, ну хватит, не психуй, – пытаюсь успокоить. – Человека тоже можно понять… Наверное.

– Ты его еще защищаешь?! – злится Дина, отталкивая меня. – Он обошелся с тобой неуважительно! Это он не на тебя плюнул, это он мне в душу плюнул! – она хватает свой свитер.

– Эй, Динка, ну ты чего? Из-за ерунды будешь с отцом ругаться? Хватит, успокойся, да положи ты это! – забираю свитер, которые она нервно теребит, швыряю его на кровать и обнимаю Дину. – Посмотри на меня, – заглядываю ей в глаза. – Слушай. Он твой близкий человек. Нельзя тебе сейчас уезжать.

– Близкий человек! – передразнивает Дина, освобождаясь из моих объятий. – Знаешь, что он сказал? Что ты нас всех тут купил! Что я отрабатываю твое спонсорство в постели, а Костя – шестерка! – говорит она с обидой.

– У твоего отца… богатая фантазия.

– Это не фантазия! – вспыхивает Дина. – Я не знаю, что это! Я так ждала его, думала, он вернется… А он таких гадостей наговорил! И про тебя! И про всех!

Я несколько раз киваю, переваривая услышанное. Становится понятно, что за спектакль он там устроил.

Вот значит как.

– Ясно. Подожди тут.

– Ты куда, Тим? – встревоженно спрашивает Дина, наблюдая за тем, как я надеваю чистую футболку.

– Пойду поговорю с ним. Скажу, что он не прав.

– Так он тебя и послушает! Ты помнишь тот раз, когда ты тут Косте пытался что-то объяснить? Только теперь будет хуже, – прогнозирует Дина.

– Я просто с ним поговорю, ладно? А потом мы сразу уедем, – обещаю ей.

– Тим…

– Вот, я же тебе говорил, что нам надо пожениться. Сейчас было бы проще.

– Я не собираюсь выходить замуж только ради того, чтобы угодить своему отцу! – Дина надувает губы.

Улыбнувшись, я подхожу к ней.

– А я тебе и не поэтому предложил. Ну все, – беру ее за руку и тяну на себя. – Иди сюда. Все будет хорошо. Слышишь? – быстро целую ее.

– Делай, что хочешь, – Дина не поддерживает мою затею. – Я соберу сумку.

Главного Арсеньева я нахожу во дворе. В одной руке он держит круглый точильный камень, в другой – топор. И мне становится так стремно, что даже смешно. Но раз я уже вышел и пообещал своей девушке поговорить с ее отцом, придется держать слово.

Я накидываю капюшон на еще влажные волосы, хлопаю себя по карманам куртки, достаю пачку сигарет и зажигалку и подхожу ближе.

– Курите? – протягиваю пачку мужчине.

Немного опешив от моего предложения, он кладет камень на столешницу самодельной пилорамы, тянется к пачке и берет сразу две сигареты. Сунув одну между зубов, другую прячет за ухо.

Я даю ему прикурить. Так мы и стоим, курим – Динин отец рассматривает двор, как будто впервые видит, а я то и дело давлю косяка на топор в его руке.

– Ты знаешь, сколько ей было, когда я видел ее в последний раз? – угрюмым тоном произносит мужчина спустя какое-то время. – Она еще куклам шапки вязала… А теперь… Ненавидит меня.

Он кладет топор на пилораму.

– Нет. Это не так. Дина вас ждала. С чего бы ей вас ненавидеть?

– Они все меня ненавидят… – на его лице отчетливо отражается раскаяние. – Мало им было мать потерять, так еще и я… А ведь, если бы не дети, мне бы все пятнадцать дали, как прокурор просил, – говорит Арсеньев.

Я хмурюсь, вспоминая наш разговор с Диной.

– Так вы действительного того парня… – я осекаюсь и нервно сглатываю.

– Оформил? – с непониманием уточняет мужчина. – Ясное дело. Да из-за таких, как… – замешательство в глазах сменяется лютой ненавистью. – Он же гнал, все сто сорок, где ограничение шестьдесят. Сам мне хвалился, – негодуя, Арсеньев стискивает зубы, отхаркивает и смачно плюет на снег. Спасибо, что снова не в меня. – Ну и на бугор наехал, крыло погнуло ему, – жестикулирует с зажатым между пальцами окурком. – Я ему говорю: “Алёша, знаки-то для кого ставят?”. А он мне: “Ты чего, дядя, попутал, ты знаешь, кто я?” – пересказывает свой разговор с потерпевшим. – Ну теперь известно, кто он. Инвалид первой группы, – горько усмехается. Пару минут мы молча курим, после чего мужчина спрашивает: – Стало быть, ты в курсе, за что я сидел?

Я киваю.

– Да… Только вот Дина думает, что вы этого не совершали.

– Как это не совершал? – недоверчиво бормочет Арсеньев.

Я знаю, что лезу не в свое дело и съезжаю с темы, сказав:

– Спросите об этом сына.

И, пожалуй, только сейчас в полной мере осознаю, что значит выражение “стоять друг за друга горой”. Костя не сказал Дине всей правды. Ради отца или ради самой сестры он не стал портить ее детские воспоминания о нем. И я его очень хорошо понимаю. Мне бы тоже не хотелось, чтобы Марк узнал всю правду о нашей матери.

– Ещё по одной? – на этот раз предлагает сам Арсеньев.

Я протягиваю ему пачку и даю прикурить. Мне больше не хочется. После вчерашнего мой бедный желудок итак на измене.

– Ну а ты, Тимофей, кто по жизни будешь? – интересуется Динин отец.

Я пожимаю плечами.

– Не знаю. Просто человек.

– Ну это понятно. Я имею в виду – студент или трудящийся?

– Я служить скоро. На флот.

– Салага значит, – хмыкает Арсеньев. – А скажи-ка, матросик, откуда у тебя деньжища такие?

– Не ваше дело, – огрызаюсь я.

В конце концов, мне-то он не отец.

– Не мое дело… – мужчина обводит взглядом двор. – А где оно теперь… мое дело… Раньше вот тут каждый гвоздь был – мое дело.

– Знаете, то, что я вашему сыну помог, так он вернет все. Мы и договор составили, так что никакой благотворительности с моей стороны. Зря вы Дину обидели, она уезжать собирается.

– Тебя забыл спросить, как мне со своей дочерью разговаривать. Ты ей кто такой? Хахаль? Так хахалей может быть много, а отец один, – ощетинивается Арсеньев.

От его циничного замечания меня коробит. Еле сдерживаюсь, чтобы не брякнуть что-то хлесткое в ответ.

– Вообще-то, я ее замуж звал, она сама не хочет.

– Как это не хочет? – скептически интересуется мужчина.

– Говорит, рано нам.

– А ноги перед тобой раздвигать – не рано?

– Я люблю ее и в обиду не дам, даже вам. Поэтому выбирайте выражения, ладно? – твердо говорю ему.

Он усмехается, но не зло, скорее, снисходительно.

– Любишь… значит.

Я оглядываюсь, услышав, что сюда кто-то идет. Из-за дома показываются оба сына Арсеньева.

– Все нормально? – натянуто интересуется Костя, с опаской посматривая на нас.

– Да, – я киваю.

– Ну и рожа у тебя, – ухмыляется Ян.

А у самого лицо опухшее и заспанное, на щеке след от подушки.

– На себя посмотри, – прыскаю я.

Вытащив руки из карманов, Ян становится серьезным и переводит взгляд на отца, который стоит позади меня.

Я отхожу в сторону.

– Здорова, бать, – Ян подходит к нему ближе.

Арсеньев-старший смотрит сыну на ноги.

– Что за бурки на тебе? – спрашивает он.

– Это угги, бать, – объясняет тот, приподнимая ногу.

– Срань какая-то, – хмыкает мужчина.

Все трое смеются, и я начинаю чувствовать себя лишним. И, оставив на пилораме пачку и зажигалку, собираюсь вернуться в дом.

– Тимофей, обожди! – меня окликает Арсеньев-старший. Я оглядываюсь. – Александром Алексеевичем меня зовут, – с этими словами он приближается и протягивает мне ладонь. – И ты зови.

– Очень… приятно, – удивленный внезапной переменой в его настроении, я пожимаю руку.

– Вижу я, как тебе приятно, – ухмыляется он. – Покурите тут пока, – обращается к сыновьям. – Пойду я, – кивает вперед. – Спрошу, пойдет она с нами к матери.

Когда Александр Алексеевич уходит, мы остаемся втроем. Парни курят, как завещал им отец.

– А ты молодец, не испугался, – хвалит меня Костя.

– Пуганый уже.

– Жесткий у нас батя? – подкалывает Ян.

– Да я как не приеду, так огребаю. У меня что, на лице написано, что я жук какой-то? – спрашиваю парней.

– На лице у тебя, как раз, ничего и не написано, – отвечает Костя.

– А вот у этого написано, что он шулер, – дергаю подбородком в сторону Яна, вспоминая вчерашние развлечения.

– Ой, не гони! – возражает тот. – Если бы не Костян, профакал бы ты свою тачилу.

– Больше я с тобой не пью, – предупреждаю его.

– Куда ты денешься?

– Хорош до него докапываться, – отрезает Костя.

– Да ладно тебе. Угарно же, – насмешливо тянет Ян.

– Хорош, я сказал, – повторяет его брат более настойчиво. – Твоей сестре будет неприятно. И деньги, которые вчера у него выиграл, верни.

Ян дергает губами, но брату не перечит, и вся его бравада моментально улетучивается. Вид у него пристыженный.

– Все нормально. Что я, телка, меня защищать. И деньги оставь. Игра есть игра, – говорю я.

До самого вечера я не показываю носа из Дининой комнаты, смотрю видосы про кругосветку, даже поспать успеваю, лишь бы не болтаться под ногами у семейства Арсеньевых после того, как они вернулись с кладбища.

– Слушай, может, я поеду? – вскакиваю с кровати, когда в комнату заходит Дина.

– Куда? – она хмурится, вытирая полотенцем мокрые руки.

– Домой. А завтра за тобой вернусь. Вы тут посидите сами. Что я буду мешаться? – объясняю ей свое решение.

– Даже не вздумай! Если ты уедешь, я тоже уеду! – возмущается Дина.

– Ну ладно, ладно, – успокаиваю ее. – Я же просто предложил. Вы с отцом поговорили?

Дина подходит ко мне и садится рядом.

– Можно и так сказать. Папа у нас не очень разговорчивый. Но он попросил прощения. Если бы не ты, я бы точно уехала, – она тянется ко мне и целует в щеку. – Спасибо.

– Да ладно тебе, – усмехаюсь я.

– Нет, не ладно, – Дина обвивает рукой мою шею. – Ты. Мой. Близкий. Человек, – отрезая по слову, она смотрит мне в глаза. – Я хочу, чтобы ты в этом не сомневался.

– Вот как. А есть что-то, что прилагается к этому громкому титулу?

– Есть, – она берет мое лицо в ладони.

И дарит мне поцелуй, такой сладкий и многообещающий, что я даже забываю, где нахожусь.

– Эй, Тимберлейк, харе сосаться с моей сестрой, в баню пошли, – нас обоих возвращают с небес на землю.

Мы поворачиваем головы и смотрит на Яна. Он стоит с красным лицом, весь потный, в полотенце и войлочной буденовке с красной звездой.

– В баню? – хлопаю глазами.

– В баню, в баню. По вашему – в сауну, – подкалывает Ян. – Сначала мальчики, потом девочки.

– А, может, я лучше с девочками? Дин? – с надеждой смотрю на свою девушку.

Дина таращит глаза.

– Я не пойду с тобой в баню! Ты с ума сошел?! – сердится она. – Отец дома! Иди давай с парнями.

– Пошли, не ломайся, пивасик, веник – все по классике, – Ян снимает с головы буденовку и швыряет ею в меня.

– Я пить не буду, за руль завтра, – ловлю шапку, прижав к груди.

– А никто накидываться не собирается. Сеструха же сказала – батя в хате. Я нулевку взял, так, чтобы чисто вкус не забыть. Давай, братишка, шевели помидорами, – зовет Ян. – Костян сказал тебя позвать. Или что? Очко играет с нами пойти?

Я фыркаю.

– Ничего подобного. Иди, – говорю ему. – Сейчас догоню.

Стоит только Яну скрыться за дверью, как Дина подходит к шкафу.

– Вот, держи полотенце, – кидает мне.

Я в шоке смотрю на нее.

– Дин, ты что не понимаешь, я же могу не вернуться? – с сомнением смотрю на нее.

– Знаешь, как говорят, – Дина разводит руками. – Лучше умереть, чем прослыть трусом.

– Трусом? – я давлюсь воздухом. – Ну ок. Если погибну, прошу считать меня коммунистом, – сказав это, напяливаю на голову буденовку.

Дина смеется.

– Тебе идет, – приблизившись, она поправляет шапку. – Давайте, мойтесь. Будем ужинать. – Ее пальцы скользят по моей щеке. – Люблю тебя.

– Ты – что? – не верю своим ушам.

Как ни в чем не бывало Дина хлопает глазами.

– А что я?

– Повтори, что ты только что сказала, – прошу ее.

– Давайте, мойтесь. Будем ужинать, – бормочет Дина, изображая непонимание.

– А после этого?

– Не помню, – она пожимает плечами.

– Не помнишь значит? – обхватывая ее за бедра, склоняю голову набок.

– Не-а.

– Ну ладно. Зато я помню. После такого признания не стремно и в баню с твоим братьями идти. Но пасаран? Или как там? – я криво улыбаюсь, разглядывая смущенное лицо Дины.

– Давай, иди уже, коммунист, – хохочет девушка.

И ее звонкий смех отдается во всем моем теле.

Выходя из теплого дома, я вдыхаю полной грудью свежий мартовский воздух. Приподняв голову, из будки выглядывает псина, и, увидев, кто вышел, теряет ко мне всякий интерес.

Трудно представить, где бы я был сегодня и чем занимался, если бы не эта крутая девчонка. Или, напротив, не так уж и трудно.

Ведь прежде я и подумать не мог, что вот так, запросто, влюблюсь в кого-нибудь, особенно в девушку, которая печет блины, вяжет и подбирает бездомных кошаков.

Нарушитель правил и номинантка на Нобелевскую премию милоты и целомудрия? Ну точно…

Однако я здесь. И мне это чертовски нравится.