Текст книги "Бог не проходит мимо"

Автор книги: Юлия Сысоева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 19 страниц)

Прилетев в Москву, Алена сразу поймала себя на мысли, что с нетерпением ждет его звонка. Иногда она доставала визитку Руслана из записной книжки и рассматривала набор цифр его телефонного номера. Ей казалось, что если набрать эти цифры, то можно услышать его голос. А голос был таким близким и в то же время недосягаемым. Почему она вспоминала этот голос – она не могла понять. Ей хотелось слышать его интонации, видеть мимику его лица, его глаза, улыбку и его легкий смех, похожий на шелест листьев. Но позвонить первой она, конечно, не решалась. Не позволяли воспитание и женское достоинство. Ей начинало казаться, что он уже никогда не позвонит и она никогда не услышит его голос.

Руслан позвонил через неделю.

– Ассалям малейкум, Мавлади, дорогой!

– Малейкум ассалям, какими судьбами, Султан, что звонишь в такую рань? – раздался в трубке мягкий, несколько хрипловатый после сна голос.

– Мавлади, у меня к тебе дело, я тебя по пустякам рано никогда не беспокою. У вас в Волгограде, записывай адрес: поселок Степное, улица Южная, дом три, квартира три. Записал? Так вот, по этому адресу попик один проживает.

– Попик? Ты уже и за этих взялся? Его, что, надо того? – в трубке послышался легкий ехидный смешок.

– Нет, того его не надо, доставь его ко мне, срочно, только, Мавлади, ты его привези мне по-хорошему, без мордобития, он мне для одного дела очень нужен.

– Султан, все в лучшем виде, как скажешь, вечером тебе его доставлю со всеми потрохами.

– Ну бывай, жду, приедешь – увидимся, потолкуем еще.

Иеромонах Вячеслав пил, пил беспробудно вот уже вторую неделю. Из дома выходил только по нужде – до ближайшего магазинчика на углу.

«Нина, Нина, – шептал отец Вячеслав в пьяном угаре, наливая себе очередной стакан дешевой водки местного разлива, – как ты могла так со мной поступить...»

Он пил, как пьют алкоголики – из простого граненого стакана, почти не закусывая. Нет, последние дни он стал закусывать, чтобы меньше тошнило. Бабушки-прихожанки всегда снабжали своего батюшку домашними разносолами: помидорчики, огурчики, перчики -вкуснятина.

«Спаси их, Господи, – думал отец Вячеслав, пуская пьяную слезу и доставая из банки очередной крепенький огурчик. – Любит наш народ своих пастырей. Эх, Нина, Нина, векую оставила мя еси».

Выпив залпом очередной стакан и похрустев огурчиком, шмякнулся на диван, зазвенели задетые ногами пустые бутылки. Через два часа он очнулся от сильной тошноты, еле-еле доплелся до туалета, а может, и не дошел до него, он плохо соображал. Следующий раз он очнулся у стола, пытаясь трясущимися руками налить водку, но драгоценная жидкость только расплескалась, горлышко бутылки звенело по стакану, отдаваясь дикой головной болью, пришлось допить так, прямо из горла. Полегчало, он сел, огляделся и стал доставать неподатливыми пальцами последний огурчик. Огурчик плавал, как рыбка, и доставаться не хотел. Тогда отец Вячеслав выпил рассол, а непослушный огурчик вытряхнул на стол, но тот явно не спешил посетить нутро батюшки и резво ускакал прямо под стол.

– Куда, сволочь! – захрипел отец Вячеслав, крякнул и, попытавшись нагнуться, свалился под стол в самую толпу пустых бутылок.

Бутылки жалобно зазвенели и покатились в разные стороны. Только он протянул руку, пытаясь схватить нахальный огурец, и уже было схватил его, как бешеный корнишон опять выскочил, как живой, и умчался куда-то в сторону дивана. В этот момент, тщетно пытаясь встать, он увидел перед собой ноги в блестящих изящных ботинках, потом еще ноги в высоких военных ботинках на шнуровке, потом еще одни ноги в таких же ботинках.

– Кыш, кыш, нечистая сила, свят, свят, свят, – заорал что было мочи отец Вячеслав.

– В ванну его, под холодную воду, пусть очухается, – скомандовал тот, кому принадлежали изящные ботинки.

Двое в военных ботинках подняли обмякшего отца Вячеслава и потащили его в ванну.

«Интересно, зачем Султану понадобилась эта пьяная свинья?» – подумал человек в изящных ботинках, с брезгливостью оглядывая убогое жилище священнослужителя.

– Мавлади, куда его? – спросил один из боевиков по-чеченски, вытаскивая из ванны трясущегося и окончательно обмякшего батюшку.

– В машину, и быстро, а то уже и так шуму наделали.

Отец Вячеслав попытался поднять голову, мокрые волосы залепили лицо, перед глазами все плыло, струйки холодной воды противно стекали по спине до самого исподнего белья.

«Зачем эти люди? – неслось в воспаленном мозгу иеромонаха. – А может, это и не люди, а бесы из преисподней? Нет – люди, это архиерей их прислал. Нина, Нина, за что?»

Его Нина, бухгалтерша с прихода, веселая вдова тридцати восьми лет, последние три года скрашивала отцу Вячеславу его скорбное монашеское существование в захолустном приходе. Вдруг как белены объелась, заявила, что надоело ей ходить в тайных любовницах, сколько можно – не девица уже и не семнадцать лет, и пригрозила, что если он не женится на ней, то она пойдет к владыке и все о блудном иеромонахе расскажет. А жениться отцу Вячеславу за эти годы ох как расхотелось, тоже ведь не семнадцать лет ему.

Решил отец Вячеслав сам к владыке идти, а то Нина – женщина отчаянная, если сказала -пойдет, значит, пойдет, а там позора не оберешься. Лучше уж самому с архиереем поговорить, глядишь, умилостивится, может, и сан снимать не придется. Не любят архиереи таких историй, ох как не любят! А не смилуется – так можно со спокойной душой отказаться от монашества и от священства, да и жениться на Нинке. Только перед тем, как идти к владыке, решил отец Вячеслав выпить для смелости бутылочку марочного коньяка, что подарили ему прихожане на прошедшую Пасху. О житье своем скорбном подумать, о смысле этой бессмысленной жизни. Только вот выпил бутылочку – мало; выпил запас кагора, домашнюю настойку бабы Шуры в объеме полутора литров, три «кристалловские» водки, что на поминках за отпевание дали, – и понеслось.

Дальше он не помнил, сколько пил, деньги были Нинке на подарки, вот все подчистую на храбрость и ушли.

Кое-кто из соседей заметил, как от дома отъехал черный и очень грязный джин. Больше в поселке отца Вячеслава никто не видел.

Славик Архипов рос тихим послушным мальчиком. Семья его была глубоко верующая. Он никогда не перечил старшим, не спорил с мамой и не высказывал ей своего мнения. Вырос он в маленьком городке в окружении церковных людей и храмов. Часто в их доме гостили монахи и иеромонахи, странники, странствующие монахини и прозорливые старицы.

Мама Славика всегда мечтала, чтобы ее сын стал священником, а еще лучше – монахом. Когда мама отдавала Славика в семинарию, мальчик не сопротивлялся и покорно шел, куда она велела. Хотя в душе он в попы не хотел, он хотел в моряки. Дальние страны, загадочные моря, приключения и романтика – вот что манило Славика. А попы? Ну что в них интересного: служи, кадилом маши, выслушивай бесконечные исповеди назойливых старух, крести визжащих младенцев, отпевай хладных покойников...

Нет, все это ему не по душе.

В Московскую семинарию он не прошел но конкурсу, и мама отвезла его в Питер – тогда еще Ленинград – и слезно договорилась о его поступлении. Славика взяли скрепя сердце, настолько откровенным было его неверие.

Потянулись годы учебы. Несмотря на неверие и циничное отношение к жизни, Славик старательно грыз гранит богословской науки, получал за это пятерки и так же старательно пытался стать верующим. Он пытался, искренне пытался достичь богопознания, но в то же время у него была уникальная способность сходиться со всякого рода мерзавцами, которые всякий раз сбивали бедного бесхребетного Славика с пути истинного и с вершин богопознания. В конце концов Славик решил, что, хотя путей богопознания вовсе не существует, по церковной лестнице идти все же придется, так как деваться больше некуда, не идти же в самом деле в моряки – мама этого не поймет.

В четвертом классе семинарии, окончательно сформировав свое скудное мировоззрение, Славик решил жениться. Он смотрел на девушек и мечтал, как наконец женится и будет обладать одною из них. Его всецело увлекло женское естество, моря, приключения и путешествия отошли на второй план, как отходят детские мечты, сменяясь жизненными реалиями. Он мечтал о женщинах, но признаться в своих таких взрослых мечтах стыдился даже самому себе. Приходили ночи, все спали, а он, свернувшись под семинарским казенным одеяльцем, предавался плотским грезам. Решиться познать женщину он не мог. Живя в церковной среде, сделать это для столь нерешительного характера не представлялось возможным. Надо было законно жениться.

«Женюсь и буду белым священником», – думал Славик.

Но грянул гром среди ясного неба: в середине четвертого класса Славику как отличнику и кандидату в академию предложили постриг. Нет, не постриг простого чернеца, а путь ученого монаха, со всеми его заманчивыми карьерными перспективами и регалиями, которые белому священнику недоступны. Славик напрягся. С одной стороны, столь заманчивое предложение, словно птица счастья, само идет в руки. А с другой – как же женитьба? Как прожить без женщины, как отказаться от простой природной потребности человеческого естества? Лишить себя семьи, вести искусственный, искаженный образ жизни...

Славику казалось это непосильной жертвой, и птица счастья вот-вот должна была выпорхнуть из его рук. Но, как обычно, в нужный момент очередной мерзавец подсказал Славику, что его сомнения и яйца выеденного не стоят и при желании даже монах всегда может найти способ общения с женским полом. Стоит только захотеть. Славика это утешило, и он принял постриг с именем Вячеслав, затем и рукоположение в иеродьяконы, а через некоторое время – в иеромонахи. Следующие четыре года он прожил в академии, пытаясь стать настоящим академическим ученым монахом, создавая монументальный труд – монографию в области церковной истории и раннего христианства. К окончанию академии труд был завершен, и Славик готовился почивать на лаврах, мысленно примеряя «селедку» – знак богословской кандидатской степени. Но, получив монографию с рецензии, Славик не мог поверить своим глазам. Авторитетный профессор Богоявленский весь его великий труд в тысячу страниц перечеркал красным карандашом, написав: «Абсолютная галиматья и графомания». Возмущенный Славик прибежал к профессору – седовласому и седобородому старцу.

– Отец Вячеслав, – произнес степенный профессор, – при всем уважении к вашему сану я не могу принять вашу работу хотя бы потому, что вы многократно повторяетесь, переливая, так сказать, из пустого в порожнее, – это называется тавтология. Я думаю, что вам стоит попробовать себя на другом поприще.

Профессор с достоинством удалился, а обескураженный отец Вячеслав остался глотать обиду. Вожделенная «селедка» уплыла, как золотая рыбка, махнув на прощание хвостиком.

Закончилась академия, и Славика назначили преподавателем славянского языка в младших классах семинарии. Но пройтись по преподавательской лестнице и достигнуть высот инспекторства, за которым маячит перспектива архимандритства, а там, глядишь, и архиерейства, отцу Вячеславу не удалось. Его тихо удалили за скандальную связь с некой девицей из работниц академической канцелярии. На ковре у митрополита он слезно каялся и умолял не отправлять его в монастырь. Тогда архиерей сжалился и назначил его на приход вторым священником в одно из сел Волгоградской области.

– Скажи, Султан, зачем тебе понадобилась эта грязная, пьяная поповская свинья? – спросил Мавлади, проходя в комнату, где на атласных подушках сидел, развалившись, Султан.

– Он что, пьяный? – поморщившись, в недоумении спросил Султан.

– Да вдрабадан, мы его из-под стола всего в блевотине выковыряли.

– Странно, у меня была информация, что он не пьет, – произнес Султан.

– Ахмет, там у нас гость, распорядись, чтобы, когда протрезвеет, его помыли, переодели. Как сможет говорить – сразу ко мне.

– Так зачем тебе этот вонючий кафир? – устраиваясь на подушках и закуривая элитную сигару, еще раз спросил Мавлади.

– Дорогой, ты покушай – барашек, шашлык, бери, что хочешь, ешь. Устал, отдыхай.

Мавлади понял, что на его вопрос Султан не ответит, все же Султан выше его, Мавлади, и запросто может не отвечать.

– Ты кушай, потом о делах поговорим, у нас есть что обсудить. Работы много навалилось, слава Аллаху.

На следующий день Мавлади уехал, а к вечеру Ахмет привел протрезвевшего, вымытого и переодетого отца Вячеслава. Выглядел он, мягко говоря, неважно: серое помятое лицо, огромные синюшные мешки под заплывшими глазами.

– Присаживайся, гостем будешь, – указал на стул напротив Султан.

Отец Вячеслав стоял как столб. Ахмед толкнул его в спину, дав понять, что надо садиться.

– Ахмет, ты можешь нас оставить, нам надо поговорить, я тебя позову, – в глазах его сверкнула усмешка. – Ах да, Ахмет, принеси нашему гостю стакан горячего чая и аспирин от головы. Ты прости, – обратился он гостю, – похмелиться тебе не дадим, а вот чаю с аспиринчиком – с удовольствием.

Отец Вячеслав неохотно присел и поморщился от головной боли. От еды его все еще тошнило, а вот горячего чаю хотелось нестерпимо, поэтому он был даже благодарен своему похитителю-незнакомцу, по крайней мере, его не сразу будут убивать.

– Зачем я вам понадобился и кто вы такие? – спросил иеромонах.

То, что это люди не от архиерея, он понял уже давно, да и архиерей померещился ему в пьяном бреду.

– А вот вопросы здесь задаю я, – строго ответил Султан и растянул губы в белозубой улыбке.

Отец Вячеслав поежился от его взгляда и проверил наличие на себе одежды, ему вдруг показалось, что его забыли одеть после душа.

«Почудилось, надо ж так перепить, «белочка», что ли, продолжается», – подумал несчастный.

Вошел Ахмет, похожий на араба из древних литографий, – черноволосый, кареглазый и очень красивый парень лет двадцати пяти, на подносе большая кружка дымящегося черного чая и стеклянный стакан с шипящей в воде таблеткой, – поставил перед носом отца Вячеслава и мгновенно удалился.

«Не отравили бы, бестии», – подумал пленник и машинально перекрестил стакан, сложив по-священнически пальцы.

Султан при виде крестного знамения, исходившего даже от такого ничтожества, что сидело перед ним, сделал омерзительно злую гримасу, но удержался от комментариев и каких бы то ни было действий. Он всегда умел держать себя в руках.

Отец Вячеслав гримасы не заметил и мгновенно опрокинул в себя стакан с аспирином.

– Ну что, приступим к делу, а то время идет, мы с вами здесь не на чаепитие собрались. Хотя вы чаек пейте потихоньку, в вашем состоянии очень помогает. Итак, я вам хочу предложить очень выгодную сделку, – он выдержал нужную паузу и продолжил. – Во-первых, я предлагаю вам отречься от вашей ложной религии и перейти в истинную. Вы, наверное, и сами прекрасно понимаете, как человек с академическим образованием, что христиане исказили принцип единобожия и теперь, слава Аллаху, единственная истинная и чистая религия – это ислам, а единственный истинный пророк, чье послание дошло до нас неискаженным, – это Мухаммед, да благословит его Аллах и приветствует.

– О, нет, нет, я с вами дискутировать на богословские темы не собираюсь, – поспешно вставил пленник.

– Не перебивайте, я еще не договорил, я тоже дискутировать, тем более с таким, как вы, не собираюсь.

Султан глянул на своего невольника так, что тот опять заерзал и стал теребить одежду.

– Так-то лучше, я надеюсь, что мы здесь не шутки шутить собрались.

Отец Вячеслав и не собирался с ним спорить, он вообще никогда никому не перечил, но боялся, страшно боялся, он ненавидел себя за эту вечную трусость. Он никогда не мог возразить ни матери, ни другим людям, вершившим его судьбу. И вот теперь какие-то негодяи похищают его и начинают к чему-то принуждать, и он опять не сможет отказаться. Он уже знал, что не откажется, его загнали, как зверя. Вначале Нина, теперь эти.

– Итак, я предлагаю вам принять истинную веру – ислам, я вам предлагаю самый чистый ислам, даже не тот ислам, о котором вы привыкли слышать в своих кругах, но это детали.

– Расстригой, что ли, хотите меня сделать? – робко, почти заикаясь, спросил неволец.

– Ха, ха, ха, – рассмеялся Султан, обнажив стройные ряды идеальных зубов, – ой, не могу, расстригой, да ты и так без пяти минут расстрига. Ты что, думаешь, твой архиерей тебя за твои выходки по головке погладит? Может, он тебе приход предложит и жену при этом в придачу или сделает тебя своим секретарем, а? Да тебе в лучшем случае светит, как там у вас называется, запрещение, а в худшем – лишение сана.

– Извержение, – поправил его пленник, обхватив голову руками и нагнувшись, словно сейчас зарыдает.

– Не важно, извержение – по вашей терминологии. И будешь ты прозябать без денег и без пропитания у себя в вонючей дыре в своем Зажопинске, и твоя любимая Нина тебя бросит, потому что ей такой, как ты, не нужен, и будешь ты жрать свою паленую ханку, пока не сдохнешь, как собака под забором. "Гебе в твоей церкви ловить больше нечего. Или ты думаешь, что твой архиерей ничего не знает о твоих похождениях? Все он знает, и давно, твой настоятель ему все и докладывал. Так что скажи ему за это спасибо.

– Вот сволочь, – в сердцах рявкнул отец Вячеслав, тряхнув головой.

– Кто сволочь?

– Настоятель сволочь. А вам, что, тоже настоятель про меня доложил? – удивленно спросил иеромонах, прищурив глаза.

Эта информация оказалась для него новостью.

– Я, может, и сам уйти хотел, оставить сан и монашество, без вашей великодушной помощи, -поспешил добавить страдалец, потирая раскрасневшиеся глаза.

– Нет, ваш настоятель с нами не контачит, у нас другие источники информации. Впрочем, это отступление от темы. Тем более мы никогда и никого не неволим, все делается добровольно. Но я недосказал: если ты примешь ислам, то мы решим абсолютно все твои материальные проблемы. И ты сможешь жениться на своей любимой женщине и обеспечить себе и ей достойное существование. А можешь выбрать себе любую жену. Цена вопроса – тридцать тысяч долларов плюс жилье в любом регионе, в зависимости от того, где тебя назначат работать. По-моему, недурно, очень недурно, учитывая, что такие деньги в твоей церкви тебе никто никогда в жизни не предложит, тем более сейчас, – Султан натянуто улыбнулся, дав понять, что настроен более чем дружественно.

– А зачем вам опальный монах? За такие деньги вы можете найти и более привлекательную кандидатуру.

– Ну, во-первых, мы не за деньги, как ты изволил неудачно выразиться, ищем себе кандидатуры. Мы обращаем в истину и награждаем достойно в отличие от вашей Церкви, которая считает, что служить в ней должны лишь за одно спасибо и за три копейки, тогда как верхушка ее постоянно обогащается. Во-вторых, ты пока еще не опальный, нет ни одного официального документа, – пока нет, но скоро будет, и тогда ты не отмоешься от того дерьма, в которое влез. Пока есть шанс отречься от Православия по убеждениям. Разобраться в правде, разочароваться во лжи, в которой провел всю свою жизнь. А уж пиаром займутся профессионалы. В Интернете и в прессе появятся сообщения, что очередной священник перешел в ислам и что это не банальная случайность, а закономерность, что служители престола не желают больше врать себе и людям и морочить головы своим прихожанам байками о Троице. Ты станешь известен, ваши поднимут вой и встречную волну в прессе, вся страна, по крайней мере в религиозных кругах, узнает твое имя, а ты будешь ездить, проповедовать и рассказывать о тьме и мракобесье, в котором жил, а теперь избавился от всего этого, будешь призывать свою паству обратиться. Ты вырвешься из своей Тмутаракани, в которой сидишь безвылазно уже много лет, увидишь жизнь, почет и уважение. У тебя будет законная жена, с которой не надо прятаться по углам с тараканами и бояться каждого шороха.

– Мне надо подумать, дайте время, у меня очень сильно болит голова, и это все так неожиданно. Я вообще хотел уйти из религии... – он недоговорил, запнулся, впрочем, он уже и сам не понимал, что хотел сказать.

– Конечно, подумать – обязательно. Отлежись, поешь нормальной пищи, поспи, а потом продолжим, обговорим детали. До послезавтра.

Через два дня иеромонах Вячеслав выглядел и чувствовал себя гораздо лучше. Исчезли мешки под глазами, появился аппетит и даже надежда на лучшую и насыщенную событиями жизнь.

В обед Ахмет проводил его к Султану, тот сидел за богато накрытым столом.

– Присаживайся, угощайся, все очень и очень вкусно, и заметь, что так ты сможешь есть каждый день.

Султан прошелся по всем болевым точкам отца Вячеслава. Это и обиды на священноначалие, которое его, ученого монаха, загнало за можай на гнилой приход, и жажда достойного существования, и даже мечты о вкусной еде.

Вкусная еда всегда была его слабостью, он был гурманом от рождения, но, к своему великому сожалению, очень редко ел так, как ему мечталось. Он с ужасом вспоминал свои детские полуголодные годы, в его семье питались более чем скромно, плюс строго соблюдали все церковные посты. Затем шли семинаристские и академические годы, когда опять же питались по принципу щи да каша – пища наша. Потом был постриг, пришлось вовсе воздерживаться от мяса, по крайней мере на людях, ведь монахи по русской традиции не вкушают мясной пищи.

Иеромонах буквально набросился на еду, за эти дни он страшно изголодался, поэтому ел, почти не жуя, торопясь попробовать как можно больше предложенных блюд. Такого изобилия он не видел даже на самых важных архиерейских приемах, на коих ему посчастливилось побывать в свое время.

Здесь была и нежнейшая баранина в каком-то диковинном соусе, несколько сортов красной рыбы и икры, вкуснейшие копчености, молодая картошка, национальные лепешки с различными начинками, жареный сыр. Отец Вячеслав прикрыл глаза от нахлынувшего удовольствия.

– Ну что, вы решили?

– Я согласен, – едва прожевав, произнес он.

– Тогда после обеда пишите письмо своему архиерею, как там у вас положено, с просьбой снять с вас сан по религиозным убеждениям и в связи с принятием ислама, ну а дальше дело техники, вам все подскажут, вы всегда будете чувствовать поддержку. Да, и сообщите, в каком банке вы желаете открыть счет.

Счет в банке! Бывший иеромонах едва не подавился от услышанного. «Мечты сбываются», -возликовал он внутренне, с глубочайшей благодарностью глядя на своего благодетеля.

Через несколько дней на всех исламских интернет-порталах появились сообщения о том, что очередной православный священник отрекся от своей ложной веры и добровольно перешел в ислам.

Православные не заставили себя ждать, ответив на православных порталах бурным возмущением поступком бывшего иеромонаха. Религиозная общественность загудела, как растревоженный улей, на форумах шли стенка на стенку. Было написано несколько статей в церковных газетах и журналах. А через несколько месяцев бывший иеромонах под новым именем Али Микаэль Вячеслав вступил в публичный диспут с одним известным православным священником. Диспут получил небывалый резонанс в религиозных кругах и даже освещался известной радиостанцией «Свобода слова».

Шли дни. Лето близилось к закату. Некоторые девушки покинули лагерь. Новых пока не привозили. Занятия шли со старым составом. Говорили, что многих после подготовки отправляют в так называемый резерв, то есть они отправляются домой и живут обычной жизнью до тех пор, пока не понадобятся для выполнения задания.

В то время Алена достигла особого подъема, ей все в лагере нравилось и хотелось скорее пойти на задание, чтобы окончательно доказать Руслану свою любовь. Она даже не задумывалась, что это задание будет для нее последним в жизни и что любимого она оставит здесь, на земле, а сама уйдет.

На идеологических занятиях им много рассказывали о рае и о том, какие блага и награды ждут мучеников. И чем больше неверных удастся уничтожить и отправить в ад, тем больше будет награда в раю. Алена верила этому учению, но в отличие от других смертниц не мечтала о наградах и рае, она думала только о своей любви, ради которой она пойдет на все.

Шахидками двигают не только ненависть и желание отомстить, но иногда и любовь.

Но однажды, это было уже в октябре, произошел случай, который несколько ослабил Аленину эйфорию.

Как-то поздним вечером бородатый Казбек и Ахмед привели в лагерь русского пленника. Его сразу же поместили в подвал, находившийся рядом с резиденцией Султана.

– Русского привели, – возбужденно шептала поздно вечером Насира Алене. – Дядя сказал, что Султан его скорее всего убьет. Вот интересно посмотреть.

– На что посмотреть? – спросила Алена.

– Как его убивать будут.

– Что в этом интересного?

– Ненавижу русских, – прошипела Насира.

– За что?

– Они убивают мой народ, они убили моих братьев, – почти прокричала Насира.

Она отвернулась к стенке и замолчала.

Султана в тот день не было, он появился к вечеру следующего, с ним было еще человек пять, по виду боевики.

Гости, по всей видимости, были очень важными, так как весь день готовилось обильное и богатое угощение.

Продукты для стола завезли еще накануне. В лагере заранее знали: если завезли много мяса и прочих деликатесов, значит, у Султана будет большой прием. Приемы были непростые – перед ответственными операциями, на них обсуждались все окончательные детали, а также кандидатуры исполнителей.

Шашлык и мясо готовили инструкторы, на время превращаясь в поваров, все остальные блюда – девушки. Если девушку приглашали обслуживать стол, это значило, что ее кто-нибудь выберет на ночь. Для многих это была большая честь: собственные охранники им давно надоели. Для гостей приглашали только молодых девушек, всякие вдовы и бывшие жены, то есть разведенные и брошенные мужьями, за тридцать, не приглашались, они готовили еду.

В этот день Алена была приглашена на обслуживание стола, с ней еще три девушки. Насире же досталась самая грязная работа – мытье посуды, чем она была крайне недовольна. Как-то раз Насира сказала Алене, что очень надеется, что на одном из приемов ее выберут не просто на ночь, а в жены. Выйти замуж она жаждала гораздо больше, чем мстить русским. Но ни на один прием ее до сих пор не позвали, хотя инструкторы с охранниками ее не касались. Видимо, Насира не врала, что она находится здесь на особом положении и на нее у руководства существуют определенные планы. Она очень надеялась, что Султан выдаст ее замуж, ведь ее отец отказался делать это, пожертвовав дочерью ради собственного материального благополучия и статуса семьи. Насире было обидно, что сестер выдадут замуж, а ее, обмотав взрывчаткой, принесут в жертву, как приносят в жертву барана в Курбан-байрам. И все соседи, посмотрев новости по телевизору, пойдут поздравлять ее родителей и будут говорить, что девочки Таланбиевы – достойные невесты. На них появится много желающих, а значит, и калым дадут гораздо больше, чем обычно. Но ее, Насиры, уже не будет. Ее семья, как и многие семьи в их селе, принадлежала к самому радикальному течению ислама, которое традиционные мусульмане считают сектантским.

Да, она мечтала о рае, но земное счастье, жажда мужской любви, желание иметь детей были выше желания попасть в рай, да еще в столь юном возрасте – Насире едва исполнилось семнадцать.

В самый разгар пира Султан приказал привести пленного.

Ввели парня небольшого роста с сильно разбитым лицом.

– Развяжите его, – с важностью произнес Султан.

Ахмет быстро развязал ему руки. Парень стоял, понурившись, растирая синие затекшие ладони.

– Что нам скажет Ахмет о нашем госте? – хитро прищурившись, спросил Султан, как будто ничего не знал о своем невольнике.

– Его Казбек поймал, он в нижнем ауле вынюхивал про лагерь, пытался даже нанять машину, чтобы его в район Хачарского водопада довезли.

– Наверное, хотел полюбоваться достопримечательностями природы, – с ехидной усмешкой перебил его Султан, сверкнув идеальными зубами, и обратился к пленному. – У нас красивые места, не правда ли?

Грянул общий смех. Раздались одобрительные гортанные фразы. Поднялся шум. Парень еще более потупился и смотрел в пол.

– Продолжай, Ахмет, что у тебя еще на него?

Воцарилась тишина, бородачи прекратили жевать, ожидая развязки начавшегося спектакля. Султан любил устраивать показательные представления, это очень нравилось публике и ему самому. К тому же давало разрядку в напряженной работе.

– По документам Гольдман Кирилл Михайлович, шестьдесят восьмого года рождения, москвич, родился в городе Реутов Московской области, журналист газеты «Новая правда».

– Еврей? – подняв брови, спросил Султан.

Пленный молча кивнул.

– Значит, иудей по вере? Обрезанный?

– Нет, – еле слышно произнес невольник.

– А кто же тогда, современный безбожник?

Грянул раскатистый смех.

– Христианин, – еще тише ответил мужчина.

Смех внезапно оборвался. Публика напряглась. Дело приобретало совсем другой оборот. Послышались возгласы: «Аллаху акбар»

– Христианин?! – прошипел Султан, лицо его изменилось, словно почернело.

Гости смотрели на Султана, ожидая дальнейших событий. Султан кивнул Ахмету, тот понял его жест и дернул за ворот рубахи невольника.

– У него крест! – неожиданно высоким голосом закричал Ахмет.

Зрители шумно зашевелились, посыпались гортанные фразы и «Аллаху акбар», забряцало оружие, декорации неожиданно для самого Султана сменились.

Кирилл понял, что вертухаи Султана требуют срочно пристрелить невольника, другие же предлагают какие-то более изощренные казни.

«Только не пытки, – подумал Кирилл. – Скорее бы застрелили, и все».

Еще вчера Кирилл понял, что отсюда он живым не выйдет, если только за это время не случится какой-нибудь исключительный форс-мажор. Слишком близко он подобрался к логову самого Султана, да и не надо было самому ввязываться во все это.

«Права была Наталья, отдал бы этот треклятый диск в ФСБ, и все. Так нет, мне, дураку, понадобилось это журналистское расследование. Проверить все самому, узнать еще больше, запустить потрясающую сенсацию в прессу и этим самым усилить антитеррористическую деятельность государственных структур, всколыхнуть общество. Как это было наивно и глупо, как я мог поддаться на подобную авантюру! Теперь сдохну здесь, как собака, и могилы не останется. Если бы Наталья согласилась выйти за меня, не поехал бы сюда, отдал бы диск и остался с ней. Господи, прости мои прегрешения. Не думал, что конец так близок. Жил я так, как будто до Тебя высоко, а до смерти далеко, и оказалось, что вот она, смертушка. Возьмешь ли Ты меня, как разбойника взял в рай? Думал я, что буду умирать в своей постели, окруженный детьми и внуками, по– соборуюсь, исповедаюсь, приму причастие и тихо отойду, а оказывается, все совсем не так».