Текст книги "Бог не проходит мимо"

Автор книги: Юлия Сысоева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 19 страниц)

Алена поднялась к себе и, не раздеваясь, залезла под одеяло. Надо было еще как-то выйти во двор и придвинуть лестницу к окну. Прыгать в своем положении она явно не могла. Ударил первый гром, старуха внизу заметалась по комнатам, впопыхах что-то доделывая, загремело упавшее ведро, видимо, она уже плохо контролировала себя от страха. Алена спустилась.

– Можно я в туалет выйду? – как можно непринужденней спросила Алена.

Бабка бросила на нее такой яростный взгляд, словно готова была испепелить свою пленницу, но ничего не сказала. Алена выскользнула во двор, почти наверняка зная, что карга за ней не потащится, поскольку раздался еще один раскатистый гром. Быстро обежав дом, она схватила старую шаткую лестницу, поставила ее прямо под свое окно и вернулась в дом.

– Быстро навэрх, я все закрываю, – прошипела старуха, гремя ключами.

– Бабушка Фатима, не будите меня рано утром, хочу выспаться, а то я ночью плохо сплю, только под утро засыпаю, – на всякий случай подстраховалась Алена.

Впрочем, бабка уже вторую неделю не будила ее раньше девяти, видимо, была достаточно уверена в сохранности вверенной ей пленницы.

Внезапно за окном все стихло, воцарилась гробовая тишина, стемнело.

У Алены от отчаяния стали наворачиваться слезы. Неужели гроза опять прошла мимо?! Три часа она лежала под одеялом, напряженно прислушиваясь к звукам за окном, – ничего.

Очнулась Алена от оглушительного грома и яркой вспышки, озарившей комнату, грохнуло так, что затряслась земля. Над крышей загудело. Алене вначале показалась, что ей это снится, так она ждала этого момента: за окном бушевала настоящая буря, выл ветер, рвавший и гнувший деревья, струи дождя бились в маленькое оконце.

Алена вскочила, схватила рюкзак и принялась открывать окно. Рама поддалась с первой попытки, но в ту же минуту порыв ветра выхватил из рук створку окна и с силой ударил ее об стену, так что хлипкое стекло выпало и разбилось вдребезги. У Алены от страха замерло сердце. Но, на ее счастье, в этот момент раздался еще один мощный громовой удар, гарантировавший, что перепуганная грозой старуха не расслышит звона разбитого стекла. Алена быстро спустилась по шаткой и скользкой от воды лесенке, вытащила спрятанный брезентовый плащ и, на ходу паевая его, бросилась к садовой калитке.

Она бежала сквозь заросли, почти не разбирая дороги. Мокрые ветви деревьев и кустов больно хлестали по лицу. Колючая ежевика цеплялась и обдирала ноги. Молнии сверкали, словно вспышки фотоаппарата, освещая все ярким фантастическим светом. Алена остановилась, чтобы перевести дыхание и понять, где дорога.

«Надо срочно выбраться к дороге», – лихорадочно думала она.

Аул остался позади. Алена стала карабкаться по крутому каменистому склону. Ноги скользили и разъезжались. Алена цеплялась за корни и растения, какие-то колючки вонзались в пальцы и ладони. Наконец она с трудом выбралась на дорогу. Гроза усиливалась. По гравийным склонам с шумом неслись потоки воды.

Это был отчаянный шаг, безумие, когда почти нет надежды на спасение. Именно это «почти» двигало Аленой, как приговоренного к смерти уже на эшафоте посещают зыбкая надежда и вера в «почти».

«Я не из тех людей, кто сдается без боя, – думала беглянка, пробираясь сквозь ливень и грозу. -Так просто вы меня не возьмете».

Алена почти наверняка знала, что ее рано или поздно схватят, но решила пойти на последний отчаянный шаг. Где-то в душе она верила, что Бог, Которого она предала, спасет. Ведь спас же Он ее тогда, на мосту, в тот проклятый день, когда она чуть не бросилась в мутную воду в погоне за призрачной местью. Как все глупо тогда было, но Бог вмешался и спас ее.

А теперь все куда серьезнее, и теперь она не одна – в ней живет невинное существо, которое она должна спасти, потому что сама во всем виновата, потому что ушла и предала. Думала, что любовь, ее любовь, которую она сама себе придумала, важнее всего на свете. И тогда, на том же мосту, она отреклась от Него ради этой любви. На том месте, где Он ее спас, она швырнула Ему Его крест. За эту глупую веру в любовь, ее любовь, Алена чуть не поплатилась жизнью. Она всегда верила в любовь, слепо верила и всем готова была доказывать, что верит в любовь. Но что есть любовь, она не понимала и не могла понять.

Она вспомнила, как сидела однажды на подоконнике в институтском коридоре с той самой Катей, которую потом убили при загадочных обстоятельствах. А тогда они беспечно сидели, болтали ногами, грызли два больших яблока и рассуждали про любовь. Так странно это было вспоминать здесь, на горной дороге, в грязи, под проливным дождем, будучи на волосок от смерти. Неужели можно вот так сидеть на подоконнике, грызть яблоки и болтать о ерунде? Алена была тогда влюблена в Андрея и доказывала Кате, что верит в любовь. Катя смеялась и говорила, что любовь – призрак, в погоне за которым можно потерять даже жизнь. Не знала тогда Алена, что слова эти станут пророческими для нее самой. А тогда она злилась и говорила, что Катя цинична до безобразия, на что Катя опять смеялась и отвечала, что реально смотрит на вещи.

Получилось так, что все прошедшие годы Алена гналась за этим призраком, как метко выразилась ее бывшая однокурсница. А теперь она и ее ребенок на грани гибели, она бежит из плена бандитов и не знает, спасет ли Он ее на этот раз.

Алена шла по дороге, почти бежала, сильный дождь бил ей в лицо, она давно не чувствовала под собой ног, темнота была непроглядная, лишь вспышки молний освещали силуэты и контуры, отчего все окружающее становилось еще более страшным и зловещим. Сколько она прошла, Алена не помнила, даже не знала, в правильном направлении идет или уходит еще дальше в горы. Скорее всего ее поймают, хотя об этом она старалась не думать, да и не могла уже думать. Она замерзла, начало тянуть живот и поясницу. Страшно даже представить, что придется рожать вот здесь, в горах, ночью, в грозу. Еще через пару часов она уже ничего не представляла, просто шла, еле передвигая ноги.

Вдруг за поворотом мелькнул свет фар и пропал, через мгновение Алена поняла, что ей это не показалось, по дороге действительно ехал автомобиль. Она бросилась в кусты, больно подвернула ногу и почти упала в зарослях, в кровь ободрав колено. Страшное предположение пронеслось в голове: старуха обнаружила, что ее нет, и сообщила по своему проклятому телефону. Мимо кустов, где сидела Алена, пронеслась красная «Нива». Эту машину она видела в ауле у кого-то из соседей, это ее несколько успокоило.

Когда машина окончательно скрылась, Алена решила выйти из своего убежища на дорогу. Ливень заметно стих, гром ушел, и лишь далекие зарницы все еще озаряли небо холодными вспышками. Дорога шла вниз и становилась более ровной и наезженной, а это могло означать только одно – Алена не заблудилась и идет в правильном направлении.

Гроза прекратилась, забрезжил синий рассвет. Дорога причудливо извивалась, словно гигантская змея была намотана на склон горы. Алена шла, стараясь не останавливаться, она не знала даже приблизительно, сколько километров придется идти до ближайшего села. Столбы белого, причудливо рваного пара то тут, то там поднимались из-за деревьев, цепляясь за ветви, вершины гор упирались в клубящиеся белые облака. Где-то рядом грохотала вздутая ливнем река. Рассвело, тучи начинали расходиться, небо посветлело. Воздух, напитанный влагой и свежестью, заметно бодрил.

Вскоре вдали за поворотом показались крыши большого селения. Алена свернула к реке, чтобы привести себя в порядок и вымыть перепачканные в глине ноги. Мутная вода в реке, словно взбешенная, бурлила и пенилась. Алена нашла углубление среди камней, где можно было присесть и дотянуться до воды. Умывшись и вымыв ноги, она повязала почти сухой платок, который был спрятан у нее в рюкзаке. Брезентовый плащ, весь мокрый и грязный, Алена свернула и закинула подальше в бурлящие воды, серая волна, будто голодная, с жадностью проглотила его, закрутив и быстро утащив в пучину. В селение идти страшно, но и медлить было нельзя, возможно, старуха уже хватилась и сообщила о пропаже, хотя по ощущениям было не больше шести часов утра. Будь что будет, подумала Алена, и направилась к селению.

Только что проснувшееся село не обратило на нее никакого внимания. Попадались редкие селяне, гнавшие скот или несшие поклажу. В центре, на площади возле магазинчика, у ржавой автобусной остановки стояли несколько полных немолодых женщин с котомками и тюками, из которых высовывались серые и белые гусиные шеи.

Алена подошла к остановке. Женщины не обратили на нее никакого внимания, лишь две, самые молодые из стоявших, переглянулись. Алена с облегчением вздохнула – пока ее никто не хватился, и окружающие не обращают на нее внимания. Одежда ее была почти сухая, исцарапанные в кровь ноги надежно скрыты длинным платьем, мокрые насквозь кроссовки выглядели как сухие. Своим видом она едва ли отличалась от стоявших рядом женщин, и это после такой ночи... Но радоваться было пока рано.

Автобус не появлялся, женщины беспокойно переговаривались. По обрывкам фраз Алена поняла, что автобус может совсем не прийти из-за минувшей грозы. Гусиные головы, словно почуяв приближающийся конец своей недолгой гусиной жизни, завозились и что-то зашептали.

Мимо верхом на осле проехал старик в серой каракулевой папахе, все опять стихло. Алена кусала губы от волнения.

Наконец показался автобус – старый, потрепанный «ЛиАЗ», из кабины вылез загорелый водитель с черными, как смоль, усами и неспешно направился к хозяину магазинчика, который только что открыл его и что-то раскладывал на прилавке. Мужчины закурили и беседовали минут пятнадцать, женщины смиренно стояли возле закрытых дверей автобуса, ожидая возвращения неторопливого водителя. Когда же тот соизволил открыть двери, началась такая же неспешная процедура обилечивания пассажиров, возня при посадке и долгие поиски сдачи.

Дольше всех он занимался с Аленой, дотошно разглядывал ее пятисотрублевку, шарил по карманам в поисках сдачи, ворчал и бросал недовольные взгляды в ее сторону. Алена начала заметно нервничать, лоб ее покрылся испариной. Наконец все закончилось, и тронулись в путь.

Ехали медленно. После дождя дорогу во многих местах подмыло, старенький автобус подбрасывало на ухабах, двигатель натужно пыхтел, преодолевая препятствия. Потом почти встали: дорогу перегородило огромное стадо овец, уши у них были выкрашены розовой, зеленой и синей краской. Два чабана в бурках, словно сошедшие со старинных литографий, что-то орали друг другу, колоритно размахивая руками, как будто не могли поделить стадо, овцы блеяли и сбивались во все более плотную кучу. Овец кое– как растащили, автобус тронулся и стал медленно ползти, пробиваясь сквозь серые густые овечьи облака.

Дорога шла вдоль все той же реки, раздувшейся и порыжевшей, словно от злости, после прошедшего ливня, по бушующей стремнине которой неслись вырванные с корнем деревья. Высоченные, почти отвесные склоны нависали над самой крышей автобуса, вдали виднелись снеговые шапки макушек гор.

Проехали несколько мостов и два тоннеля, казалось, этому путешествию не будет конца. Солнце стояло высоко, и Алена понимала, что старуха ее хватилась и скорее всего ее уже ищут. От этих мыслей и непрерывных толчков, и тряски начинал болеть живот. Алена сидела на заднем сиденье, обхватив живот руками, и непрестанно молилась. Женщины в автобусе молчали, лишь изредка перекидываясь между собой односложными фразами, а гусиные головы, торчавшие в проходе, иногда подавали голос, похожий на шепот или бормотание.

Наконец показался знак, расстрелянный из ружей, дырявый, как решето, на котором едва прочитывалось название населенного пункта – Н. Дыхой. Потянулись однообразные серые улицы, все еще мокрые после прошедшего ливня, проехали белую мечеть с минаретом, украшенным, как новогодняя елка, веселыми зелеными гирляндами, мигавшими, наверное, еще с ночи.

Автобус с трудом втиснулся на главную площадь, которая представляла из себя базар и автобусную станцию одновременно. Вся площадь была запружена толпами хаотично движущихся людей, повозками, машинами, телегами. Пассажиры вышли и мгновенно растворились среди гудящей и кричащей толпы.

Алена, отвыкшая за это время от людей, тем более от толпы людей, растерялась. Кругом, как встревоженный улей, на разные голоса гудел базар, многочисленные продавцы прямо на ходу предлагали свой товар. После тишины гор у нее закружилась голова. Животные блеяли и мычали, разноцветные овечьи шкуры висели на специальных шестах, тут же громоздились ящики с овощами и фруктами, кудахтали куры в клетках. Откуда-то доносились запахи жареного мяса, перегоревшего масла, свежевыпеченных лепешек и пряностей. В носу защекотало от резких непривычных запахов. Толпа гудела и толкалась, наступали на ноги, задевали корзинами и тележками. Алена медленно продвигалась в сторону, где виднелись крыши нескольких пыльных автобусов.

Автобус на Нальчик отправлялся через пять минут – это была удача.

Забившись в самый дальний угол, Алена почувствовала облегчение, затеплилась надежда на благополучный исход. Через час пути Алену начало клонить в сон, усталость от нечеловеческого напряжения ночи навалилась, как бетонная плита. Алена заснула тревожным сном, ей казалось, что она бежит сквозь дождь и падает куда-то в темноту. От каждого такого падения она вздрагивала и вновь просыпалась, чтобы мгновенно заснуть снова.

Проснувшись от очередного толчка, Алена не сразу поняла, почему автобус стоит, но, когда увидела происходящее, ужас объял ее. Это был конец, все надежды рухнули в одно мгновение, не оставив следа. Дорогу перегородила забрызганная грязью серая «Волга». В открывшуюся дверь автобуса поднимался Ахмет.

У Алены поплыло перед глазами, в ушах загудело. Она поняла, что все кончено – ее нашли. Стеклянными глазами на нее смотрела смерть. Животный страх задавил все ее естество. Ахмед шел по проходу, в руках у него гудела и фыркала рация, из которой доносились обрывки чеченской речи. Они встретились глазами, Алена оцепенела, словно кролик перед удавом. Сейчас он выдернет ее из кресла и, толкая в спину, поведет к выходу. На них будут смотреть пассажиры, и робкий, испуганный шепот пронесется по салону. Ее никто не спасет, потому что некому здесь ее спасать. Автобус поедет дальше в свободную жизнь, и его пассажиры через несколько минут забудут об инциденте на дороге. Конечно, ведь для них все хорошо закончилось, у них своя жизнь и свои заботы.

Потом она родит и никогда не увидит своего сына, потому что ее кровиночку отнимут и унесут, а ее убьют в тот же день за предательство. Может, перед смертью она увидит Султана -того, кого когда-то любила больше собственной жизни. Она не знала, что Султан отдал приказ уничтожить ее, не дожидаясь рождения ребенка.

Черный немигающий взгляд остановился на ее лице. Он медлил, она не понимала, почему он медлил. Неожиданно он повернулся к ней спиной и поднял рацию к лицу. Алена зажмурилась, как перед выстрелом.

– Все чисто, отбой, – произнес он и быстро направился к выходу.

Алена не верила своим ушам, не верила своим глазам, ей казалось, что она в бреду. Ведь бывает так, когда мозг отказывается воспринимать действительность.

Двери автобуса с шипением закрылись, водитель, выругавшись, тронулся дальше. Серая, неимоверно грязная «Волга» развернулась и умчалась назад. Пассажиры полушепотом начали обсуждать проблему бандитских разборок на дорогах.

Алена не верила в свое спасение. Она сидела в оцепенении, ее разум отказывался верить в происшедшее. Сна как не бывало, ее трясло и колотило в сильном ознобе. Ей казалось, что все слышат, как стучат ее зубы, а сердце готово выпрыгнуть из груди. Наконец, когда она немного пришла в себя, воспоминания, словно давно забытые картины, потянулись одно за другим. Она вспомнила, как сидела в ущелье возле реки и со злобой бросала камни в воду, как чуть было не разбила себе голову от любви, ненависти и ревности. Когда появился Ахмет и стал поодаль, запустила в него камнем, так ненавидела его в тот момент. Ведь это из-за Ахмета Руслан прогнал ее и взял другую женщину, Насиру.

Она вспомнила расстрелянного журналиста и перекошенное от злобы лицо Султана, чуть не застрелившего Ахмета. Почему спасла его и что было бы, если бы не оказалась тогда рядом? Этот случай изменил всю ее жизнь. Она ушла бы на задание, подорвала себя в метро, и никто никогда ничего не узнал бы про нее. Не было бы этого ребенка, и не было бы для нее больше жизни. Эти страшные мысли резанули сознание. «Так не бывает», – произнес мозг, и Алене показалось, что у нее начинается бред.

Протоиерей Николай отслужил всенощную. На следующий день была назначена заупокойная литургия: исполнялось двадцать лет со дня смерти его матушки Софьи. Каждый год в этот день он служил заупокойную по своей супруге.

Отец Николай сидел у себя в комнате, допивал чай с вишневым вареньем и собирался готовиться к завтрашней литургии. За окном темнело, он медлил, все вспоминая свою Сонюшку: как познакомились, как уговаривал ее родителей отдать за него замуж, как сбежала с ним, ведь родителей так и не удалось уговорить. Как делила с ним все скорби и тяготы священнической жизни. Бог не дал им детей. Соня об этом скорбела всю свою жизнь, может, и умерла от этого так рано и безвременно.

Всякий раз, когда владыка предлагал ему более богатый приход, батюшка отказывался. Здесь, в этой предгорной станице, в маленьком саманном доме с белеными стенами и деревянной верандой, протоиерей Николай прожил более сорока лет, здесь у церковной ограды похоронил свою матушку. Он любил свой небольшой уютный храм с крашеными голубым куполами. Любил луга с перелесками, синеватые горы вдали, где в хорошую погоду сам Эльбрус показывал свою суровую седую двурогую голову. Любил своих прихожан – простых станичников, потомков казаков, воевавших здесь с горцами почти два века назад. Он и сам был одним из казачьих потомков и даже говорил на местном наречии – смеси украинских и русских слов, на том наречии, на котором всегда говорили на Кубани и в Ставрополье.

Совсем стемнело, наступила непроглядная южная ночь, запели сверчки, пробудившиеся к ночи. Удушливый дневной зной сменился легкой ночной свежестью.

Отец Николай сидел в темноте, подперев голову ладонью, недопитый чай давно остыл. Две слезы покатились по морщинистым щекам и затерялись где-то в бороде. Воспоминания о прожитом полностью захватили его, сменялись картины прошлого. Вот его рукоположение: его выводят на амвон, и он видит ее лицо, глаза, полные слез, а потом он – молодой священник, службы, требы, людское горе, и она всегда рядом, на клиросе, на приходе, тихая и немногословная. Сколько она молилась о ниспослании ей детей, сколько скорбела! А вот уже Софья – угасающая и уходящая. Она ушла от него в мир иной так же тихо, как и жила. Он даже не сразу понял, что ее больше нет, так привык к ее незаметному присутствию.

Наконец отец Николай заставил себя встать, зажег настольную лампу, поправил потухшую было лампадку и надел старенькую требную епитрахиль, собираясь читать священническое правило перед причастием.

В этот момент в дверь тихо постучали.

Отец Николай прекратил читать, прислушался. Тихо. Подумал, что показалось, но тут постучали вновь, громче и настойчивее.

Отец Николай отложил молитвенник и, тяжело вздохнув, пошаркал к двери.

– Хто тама?

– Откройте, мне надо с вами поговорить.

– Дюже поздно, завтра балакать приходьте, – ответил отец Николай как можно жестче.

Последние годы в предгорных станицах было неспокойно, то и дело устраивали бандитские вылазки радикальные исламисты, которых поддерживало мусульманское население. В советское время мусульман в станице почти не было, кроме нескольких черкесских семей. Да и те жили всегда дружно.

После чеченских событий мусульман появилось много. На соседней улице построили мечеть с минаретом и ядовито-зеленой подсветкой. Появился важного вида мула, который, как говаривали, учился где-то за границей. Месяц назад на здании местного дома культуры появилась провокационная надпись: Аллах над нами, крест под нами. Надпись очень долго не решались закрасить, пока не вмешался глава администрации и не счел надпись оскорбительной для русского населения.

В соседней станице два года назад боевики похитили местного священника отца Михаила и увезли в неизвестном направлении. Батюшку не нашли. Так и жили. В такой ситуации открывать незнакомцу, да еще ночью, было более чем легкомысленно.

– Мне очень надо с вами поговорить, это срочно, – отозвался незнакомец.

– Кака така надобность? Вот завтра с утречка, после службы и заходьте у храм, а сегодня дюже поздно, – стараясь еще более грубо ответить, произнес отец Николай.

– Это вопрос жизни и смерти, меня завтра здесь не будет, – почти так же резко ответил незнакомец.

Лоб отца Николая покрылся испариной, разговор его изрядно утомил, в душе он чувствовал, что надо открывать. Отец Николай перекрестился, произнеся Иисусову молитву. Будь что будет, может, и правда важно. Священник не имеет права отказывать страждущему.

Отец Николай повозился с замками и защелками, распахнул дверь и остолбенел, увидев стоящего человека. Это был самый настоящий бандит: черные волосы, черная борода, горящие черные глаза, камуфляжная форма, автомат за спиной. Первое его желание было захлопнуть дверь, он даже попытался сделать это, но проворный незнакомец уже придерживал дверь рукой и носком ботинка.

«Вот и мой конец», – подумал было отец Николай и приготовился к худшему, положившись на волю Божию.

Незнакомец уловил настроение священника и, подняв ладони вверх, поспешил его успокоить.

– Не бойтесь, мне нужно с вами только поговорить, и я уйду.

– Шо за нужда така посредь ночи? Ну проходи у хату, мил человек, коли с добром, только оружие свое здесь оставь. А коль не с добром, так мне бояться нечего. Я стар и свое уже пожил, на все воля Божия, – и отец Николай, еле держась на ватных ногах, пошаркал в глубь комнаты.

– Сидай, говори, с чем пожаловал, а то дюже поздно.

Незнакомец уселся на скрипучий стул, быстро осмотрелся.

– Я убил человека.

Отец Николай усмехнулся.

– У тебя на роже написано, что убил, и не одного, шо, совесть замучила?

Незнакомец не отреагировал на едкое замечание.

Отец Николай был почти уверен, что бандит пожаловал не с добром и что сегодня ночью скорее всего священник станет следующей его жертвой. Или что ему предложат нечто неблаговидное и, отказавшись, он подпишет себе смертный приговор.

«Ну что ж, – подумал отец Николай, – значит, так суждено».

– Меня зовут Ахмет, – повисла пауза, словно собеседники собирались с мыслями, как для поединка.

Ахмет никогда в жизни не разговаривал с православными священниками, а уж тем более вот так – близко и с глазу на глаз. Он понимал, почему этот седовласый старик относится к нему как к врагу. А как к нему еще относиться?

– Вот, – произнес Ахмет, доставая из нагрудного кармана изрядно потрепанную книжицу, -Завет вашего Бога, Инжиль.

Отец Николай изумленно посмотрел на пришельца.

– Откуда это у тебя, с убитого? Это не отца Михаила из Алексеевской?

– Нет, я про тот случай ничего не знаю, там другие люди были. Это с другого убитого -журналиста из Москвы. Вот его документы, – и Ахмет извлек из кармана корочку удостоверения, -передайте это родственникам или властям. О его судьбе, наверное, ничего не знают.

Выложив все на стол, Ахмет медленно поднялся и собрался было уходить.

Отец Николай тоже встал, чтобы проводить незваного гостя, как вдруг Ахмет резко повернулся и, упершись ладонями о стол, быстро заговорил.

– Ваш Бог Иса не дает мне покоя!

– Это як же? – отец Николай приподнял седые лохматые брови.

– Он не дает мне покоя с того момента, как я прочитал Его Завет. Он говорит о спасении, что тот, кто примет крещение – спасен будет, а кто не примет крещения – осужден будет. Это так? Говорите, это так или не так? Это действительно Он сказал? – глаза Ахмета горели, словно в лихорадке.

– Так, – произнес вконец обескураженный отец Николай, отпрянув назад.

Повисла пауза, Ахмет тяжело дышал.

– Ты сидай, – произнес наконец несколько пришедший в себя священник. – На ось, чаю глотни. Остыл, правда, давно. Да спокойно расскажи, шо тебя смущае.

Ахмет сел, залпом выпил тот самый недопитый стакан остывшего чая. Покосился в сторону угла с иконами, где робким огоньком теплилась лампадка. Повисло молчание.

Ахмету казалось, что, как только он переступит порог дома священника, сразу уйдет тяжесть из сердца, слова сами собой польются и он сможет рассказать все-все, что так долго не дает ему покоя. Но, увы, он ошибался. Сидя здесь, он не знал, с чего начать, как сказать обо всем, да и что говорить. Мысли в голове путались, цеплялись одна за другую, словно в пьяном тумане. Стало понятно, что надо либо уходить, либо говорить.

В тот момент, когда Ахмет решил было встать и уйти, молчание прервал отец Николай.

– Что же ты пригорюнился, мил человек? Али не бачишь, як начать? – нежно, почти нараспев, с какими-то старческими интонациями произнес священник.

В это мгновение Ахмету показалось, что перед ним сидит не слабенький и согбенный старик, а мудрый старец, каждое слово которого имеет власть. Именно эта власть не дала Ахмету подняться и уйти, словно некая сила пригвоздила его к стулу, ноги налились свинцом, встать он был уже не в силах.

– Али не можешь сказать, что на душе, тогда я скажу. В Евангелии Тот Иса, Который тебе не дает покоя, сказал, что никто не может прийти ко Мне, если прежде не призовет его Отец Мой Небесный. Знаешь, шо это значит?

Ахмет молчал, понурив голову.

– И шо значит, что ты сейчас пришел сюда, в недоумении и трепете задаешь мне эти вопросы? Это значит, шо Отец Небесный призывает тебя, – уже почти без акцента, твердо произнес отец Николай.

Ахмет вскинул голову и в упор посмотрел на священника. Пальцы его сжались в кулаки.

– Допустим, Он призвал меня, и я теперь здесь. Но я хочу понять, почему, если Бог один, вы говорите, что есть Отец и Сын, еще слышал, что Дух Святой.

– Да, именно так, все правильно. Отец, Сын и Дух Святый – Бог Троица, единая и нераздельная, – ответил отец Николай, осенив себя крестным знамением. – Погоди трошки, – с этими словами отец Николай, встав, взял со столика три церковные свечи и зажег их от лампадки.

И, подойдя к Ахмету, спросил:

– Шо ты бачишь?

– Я вижу три свечи.

Тогда отец Николай соединил свечи треугольником, так что пламя стало одно.

– А теперь шо бачишь?

– А теперь вижу, как бы одну свечу, которая состоит из трех.

– Вот так же и Бог троичен в лицах, но един по существу, – священник поднял вверх указательный палец.

– Все-таки я не могу это понять до конца, как узнать о Нем больше? – громко зашептал Ахмет.

Лоб его покрылся крупной испариной, он часто дышал, в глазах показался нервный блеск. Отец Николай немного испугался такой его реакции. Перевел дыхание, внимательно посмотрел на своего собеседника и, выдержав паузу, продолжил.

– Наша вера заключается не только в знаниях о Нем. Мы, христиане, имеем возможность личного общения с Богом, и не думай, шо Он далек от нас и непостижим... это не так. Он очень близок к нам и заботится о нас как любящий Отец. И мы, и только мы, принявшие крещение от воды и Духа, имеем право называть Господа Бога Отцом.

– Так кто же такой Иса? – прохрипел Ахмет.

– А ось я тебэ расскажу одну быль, – отец Николай потер сухие ладони. – Был один горный аул, и творились там всяческие безобразия, воровство особенно. И вот жители этого аула выбирают себе правителя, шобы тот навел порядок. Правитель этот издает указ о том, шо если кто шо сворует, так тому сто ударов палками у столба. И вот однажды в ауле снова произошла кража. Провели расследование, и оказалось, шо кражу ту совершила мать самого правителя. Правитель опечалился: если отменить указ о наказании, то он не правитель, а если наказать мать, то старая больная женщина не выдержит этого и умрет. И тогда правитель решил следующее. Привязали его мать к столбу, а он сзади, обняв ее, закрыл своим телом и приказал исполнять повеление о наказании, приняв все удары на себя. Так вот, правитель этот и есть наш Господь Иисус, Иса по-вашему, а мать – это все мы. Он Своей смертью на кресте закрыл нас от вечного наказания, став для нас милостивым Отцом.

– Как это познать Бога лично! Как это называть Бога Отцом! Это похоже на кощунство какое-то! – почти возмущенно прокричал Ахмет, вскочив со стула.

Отец Николай сел, потер ладони.

– Очень просто, нужно принять крещение во имя Его, и получишь прощение грехов, а следовательно, спасение от вечного проклятия за них, и Дух Святой начнет учить тебя, и ты узнаешь ответы на свои вопросы и сможешь называть Его Отцом, – очень тихо произнес священник.

– Я получу ответы?

– Да, ты получишь ответы, – прищурив глаза, ответил отец Николай.

Он посмотрел на своего собеседника так, как смотрит профессор на ученика, когда тот не понимает простых, прописных истин.

Ахмет нервно заходил по комнате, заложив руки за спину.

– Тогда что мне нужно, чтобы принять крещение? – уже более спокойным тоном спросил Ахмет.

– Вначале сядь, не мельтеши, а то у меня голова кружится от тебя, – и, переведя дыхание, отец Николай продолжил почти скороговоркой. – Необходимо отречься от своих заблуждений, искренне поверить в Единого Бога Троицу, в Искупителя Иисуса Христа, кровью Которого мы оправдываемся, и твердо решить жить по заповедям Божиим, даже если придется за это умереть.

– Да, но на мне много крови. Как же после того, что я сделал, Бог может меня принять? Я не имею права быть прощенным, не имею права на прощение! – задыхаясь, прокричал Ахмет.

– Так же как принял разбойника, когда умирал на Кресте. Помнишь? Ты говоришь, шо прочитал Писание. Тот разбойник признался, шо справедливо осужден на смерть, а Иисус несправедливо, и попросил Иисуса только вспомнить о нем в раю. Но смотри, как милостив наш Бог, Он сразу простил ему все убийства и прочие грехи разбойничьи и сказал: теперь будешь со Мной в раю. Разбойник был первым, кто вошел в рай. Разве это ни о чем не говорит? Ось я тебе еще расскажу, можно сказать, почти про тебя история. Был случай, когда один мусульманский фанатик, террорист, варвар во время набега мусульман на Византийскую империю отстал от армии. Армия была огромная, но он остался один. И стал фанатиком, – ваххабитом, если сказать по-нынешнему. Он считал, что Аллах требует от него убивать всех, особенно христиан, особенно священников. И однажды он с желанием убить священника зашел в храм, где совершалась литургия. Он ждал, когда закончится служба. И тут увидел, шо на Чашу сходит пламя с неба и там Христос, в этой Чаше. Он упал на колени и просил прощения у Бога. Рассказал священнику, кто он, принял святое крещение. Потом сказал, шо он – нечестивец, столько душ загубил, поэтому недостоин на ногах ходить, как люди, а будет ходить на четвереньках, как зверь. И ходил только на четвереньках, считая себя недостойным. Вот так изменился, просто удивительно. Это действие Божией силы, которой до сих пор живет Церковь Православная. Так что Бог не замолчал, Бог говорит.