Текст книги "Бог не проходит мимо"

Автор книги: Юлия Сысоева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 19 страниц)

– Знаешь, дочка, я тут много размышлял и пришел к следующему, очень любопытному выводу, что наши все– таки были неправы, – и Илья Давидович многозначительно поднял указательный палец.

– В смысле, кто – наши? – спросила Настя, отпивая противный горький чай.

– Кто? Евреи, кто же еще. Не правы насчет Иисуса.

Настя замерла, от отца она еще ничего подобного не слышала.

– И в чем они не правы насчет Иисуса? – осторожно спросила Настя, отставляя в сторону кружку.

– Прочитав много книг, в том числе и Библию, я нашел очень интересную вещь. Пророчества в Библии, да и в Торе тоже, говорят об одном человеке – Машиахе. Евреи сейчас считают, что он еще не пришел и что его пришествие впереди, но в этом-то они и ошибаются. Мессией как раз и был Иисус. Вот к какому выводу я пришел.

Отец посмотрел на дочь с лукавой хитринкой в глазах и многозначительно подмигнул, словно приглашая присоединиться к только что сделанному открытию. Он всегда так делал, когда делился свежими мыслями.

– Ты и Библию прочитал? Я не знала, что... Пап, так тебе, может, креститься? – робко спросила Настя.

– Э нет, погоди, не торопи, вот ты меня опять и приглашаешь в свою религию, я далеко не все еще обдумал, я пока только сказал, что понял, что Мессия – это и есть Иисус, – отец потер ладони и опять лукаво подмигнул, глаза его радостно сияли.

Настя не знала, что и ответить. Отец всегда отличался нестандартным, оригинальным мышлением, и его умозаключения подчас ставили Настю в тупик. Она давно хотела, чтобы родители пришли к Богу, но этот вопрос был закрыт в их семье. Особенно мать не любила всех этих разговоров. И вот теперь отец сам поднимает эту тему, можно сказать, извечный вопрос. К тому же до недавнего времени он убеждал ее в нелепости веры в Богочеловека и даже говорил, что мусульмане правы, что не верят в это: мол, у иудеев и мусульман это общее, можно сказать объединяющее начало. Они с отцом почти повздорили тогда, и Настя уезжала от него с очень тяжелыми чувствами на душе. И вот теперь отец говорит прямо противоположные вещи и практически признает главный христианский догмат. Настю это и радовало, и пугало одновременно. Пугало то, что отец в своих размышлениях может опять куда-нибудь уйти и в следующий раз она может от него услышать что-либо противоположное.

«Может, папа придет к вере, – думала Настя, спеша на электричку. – Может быть. Как бы я хотела этого! Господи, помоги ему прийти к вере».

– Привет, Настена! Кормить будешь? – бросила Алена, проходя, прихрамывая, в прихожую.

– Аленка, ты почему хромаешь?

– Я поскользнулась на какой-то дряни возле вашей помойки.

– А что ты делала возле нашей помойки?

– Настюха, не доставай глупыми допросами, машину я там парковала, больше негде. Кормить-то будешь? Вначале накорми, напои, баню истопи, а потом и расспрашивай, – проворчала Алена, проходя в ванную.

Алена обладала уникальным организмом, способным потреблять огромное количество самой разнообразной и высококалорийной пищи, при этом совершенно не толстея. Ела Алена всегда очень много, но оставалась стройной и худощавой. Любая другая на ее месте с подобным аппетитом давно превратилась бы в слона, а про Алену говорили: не в коня корм. Настя ей в этом просто завидовала. После родов она вынуждена была очень сильно ограничивать себя, особенно в сладком, тем не менее фигура ее начала стремительно портиться, и она набрала уже килограммов десять лишнего веса.

– Мама, кто там плишел? – послышался тоненький голосок Веры.

– Это крестная твоя, иди, поздоровайся, а Сима где, почему ее не слышно? Она не хочет выйти поздороваться?

– Ула, клестная тетя Лена! – весело заверещала Вера, подбежала и обняла вышедшую из ванной Алену. – А Симка спляталась под стол, она всегда плячется, когда гости плиходят.

– Сима опять под столом! Верочка, пойди и скажи ей, что так делать некрасиво, пусть выходит и поздоровается, – строго сказала Настя. – Алена, садись, что стоишь, как в гостях.

Алена действительно застыла в дверях кухни, она не слышала про Симу, которая залезла под стол, и даже забыла, что голодна. Она – крестная, ее так называют в этом доме. Но скоро ее уже не будут так называть, она не будет крестной, да и христианкой она не будет. Алена потрогала свой крестик. И креста на ней не будет, он словно начал жечь ей грудь. Эти мысли покоробили, ее бил озноб, Алена заняла свое любимое место в углу на диванчике и попыталась успокоить нахлынувшее волнение.

«Надо поесть, – подумала она, – надо срочно поесть, это всегда помогает».

– Корми меня скорее, а то я с голоду помру.

– Я картошки нажарила, пока ты ехала, а еще у нас курица: после Пасхи всегда изобилие, – и салаты самые разные из яиц. В этом году на Пасху прихожане столько яиц нанесли, что я их во все салаты кладу. Вот мимоза твоя любимая, – приговаривала Настя, хлопоча между плитой и холодильником.

– А что, у вас прихожане уже и яйца несут? Интересные у вас прихожане, – пошутила Алена, принимаясь за салат.

– Ален, мы помолиться забыли, давай помолимся.

– Насть, какая же ты фарисейка, дочь фарисея! Я уже ем, а ты – помолимся, – произнесла Алена, и непонятно было, шутит она или нет.

Настя была удивлена и не знала, как реагировать на эту тираду, поправила очки и принялась искать что-то в кухонном шкафчике.

Алена набросилась на еду, как голодный удав, словно голодала как минимум три дня. Ее всегда так разбирало в моменты сильного душевного волнения. Настя, знавшая подругу как облупленную, заметила это.

– У тебя что-то случилось? – спросила она робко.

– Н-нет, слушай, дай прожевать, а то подавлюсь. Чаю налей, у тебя куличи всегда такие вкусные, ехала сюда и мечтала кулича съесть, у меня в этом году их нет, – как бы издалека начала Алена.

Но Настя пропустила фразу про отсутствие кулича, не придала этому значения.

«Может, и не заводить вовсе этот разговор, ясно, что она скажет. Зачем это нужно? Посидим, поболтаем, да и поеду», – раздумывала Алена.

– А что так долго не звонила, где пропадала?

– Так ты сама не звонишь.

– Я тебе звонила, не могла застать дома, а на мобильный не буду звонить по пустякам, да еще с городского.

– А я тебе сколько раз говорила – заведи мобильник.

– Ален, мне не на что, да и незачем, у отца Сергия есть, а мне не надо.

– Знатные у тебя куличи, просто объедение. Что значит, тебе не надо? Ему надо, а тебе не надо? – произнесла Алена, откусывая кулич. – Они у тебя какие-то сочные получаются, я именно такие люблю, но такие у меня не получались никогда.

– Ты про куличи или про мобильник?

– Я про то и про другое, заведи мобильник, не жмоться.

– Я не жмотюсь, просто денег пока нет на мобильники.

– У тебя никогда денег нет, хронический процесс, – проворчала Алена, дожевывая кулич и запивая его чаем. – А ты чего не ешь кулич?

– Я стараюсь не есть мучного, совсем толстая стала.

– Ты? – и Алена заглянула под стол. – Я не заметила, что ты толстая, по-моему, обычная.

В этот момент в кухню вошла Верочка, таща за руку упирающуюся и шмыгающую носом Симу.

– Сима, ты так и не поздоровалась с тетей Леной? Давай вместе поздороваемся, помашем ей ручкой и пойдем спать. Ален, ты пока тут поешь, я пойду девчонок спать уложу, им давно пора, а то если не заснут днем, весь вечер гундосить будут.

– Вы или ручкой машите, или здоровайтесь, – опять пошутила Алена, пытаясь отвлечься от своих тяжких мыслей и заодно раздумывая, стоит ли заводить этот разговор с Настей.

Настя всегда такая правильная, что Алену иногда это просто раздражает. Впрочем, в неофитскую молодость, еще в институте, было наоборот.

Правильной была Алена, и именно Алена не садилась за стол без молитвы и не ложилась спать без прочтения вечернего правила. Именно Алена никогда не пропускала церковные службы и никогда не нарушала посты. Куда все это пропало, где теперь прежняя Алена? Она чувствовала, что ее как будто подменили. Она стала совершенно другой. В ней давно не было того рвения и того былого горения в вере, которое она испытывала первые годы. Да, люди меняются. Все ее жизненные потрясения последних лет, начиная с измены Андрея, заставили многое пересмотреть, или даже не пересмотреть, а увидеть под другим углом, в другом цвете, в другом ракурсе.

А Настя – она какая была, такая и осталась, только стала еще более набожной. Именно это начинало Алену жутко раздражать – ее раздражала Настина набожность. Эту Настину религиозность она приравнивала почти к тупости и узости сознания. Вот и сейчас это ее «давай помолимся перед едой» почти взбесило Алену, и она еле удержалась, чтобы не наговорить этой правильной Насте грубостей.

– Не хотим спать, – в голос заныли дети.

– Мама, я хочу с крестной побыть, – капризно надув губки, пропищала Вера.

– Нет, мы поспим, а с крестной потом поиграем, – Настя взяла их за руки и повела в детскую. Еще некоторое время из детской раздавались голоса и возня.

Алена смотрела на улицу, где по трамвайным путям промчались два дружно сцепленных красных вагона. Была ранняя весна, снег давно сошел, голые ветки деревьев, освещенные нежным светом весеннего солнца, тихо раскачивались на ветру. На соседнем дереве в гнезде, похожем на старую лохматую шапку-ушанку, устроилась большая ворона. Было все как всегда: люди, трамваи, вороны, серый асфальт в пятнах и выбоинах после зимы. Из приоткрытой форточки струился воздух, головокружительно пахнущий прелой травой, мокрой землей, полноводной рекой – так пахнет только весной, после снега, с началом долгожданного тепла. От этого запаха хотелось бежать куда-то в лес, в луга, шевелить ногами прошлогоднюю траву, вдыхая ее аромат, смотреть на разлив реки.

Алена немного успокоилась, она наелась, и нервная система пришла в относительное равновесие.

«Странный организм, – подумала Алена, – как у мужика: пока голодная – всегда психую и раздражаюсь, как наемся – сразу успокаиваюсь и добрею. Пожалуй, поеду, зачем Настю грузить, я же не собираюсь с ней советоваться, глупо все это».

Вошла Настя, села напротив Алены, привычным движением поправив съехавшие на нос очки.

«Замученная, – подумала Алена, глядя на Настю, – за собой не следит, волосы собраны в хвост, ноги коротко подстрижены, юбка застиранная...»

– Девчонок уложила, можно и чай допивать, – произнесла Настя, усаживаясь на стул.

– А я замуж выхожу, – как-то задумчиво и неожиданно для себя произнесла Алена, добавив, -может быть.

Настя округлила глаза и расплылась в улыбке, она всегда округляла глаза, перед тем как выразить какую-либо эмоцию, вообще они у нее были почти круглые, несколько навыкате.

– Аленка, наконец-то, что ж ты сразу-то не сказала, молчишь, как партизан. Специально, что ли? Слушай, а почему ты мне раньше не говорила, что у тебя жених есть, ты давно с ним познакомилась, кто он? – быстро заговорила подруга.

– Я с ним еще осенью познакомилась и никому не говорила – ни тебе, ни маме, прости. Я думала, говорить тебе или нет...

– Как это думала? Ты что? – Настя вновь округлила глаза, теперь ее улыбка выражала удивление.

– А вот так. С этим есть проблема, и очень большая проблема, может, вообще невозможно будет за него замуж выйти.

Теперь улыбка окончательно сползла с Настиного лица, на смену пришла озабоченность. И вопрос, два больших вопросительных знака в каждом глазу.

– Он что, женатый? Ален, ты говоришь какими-то загадками.

– Нет, он не женатый, он мусульманин, – почти выпалила Алена, стараясь выглядеть спокойно и говорить с максимальным безразличием, как будто не она выходит замуж, а тетя Груня с пятого этажа, и ей самой все равно или, как некоторые выражаются, абсолютно фиолетово, за кого эта тетя Груня собралась замуж.

Так играть умела только Алена, часто в ответственные моменты жизни она разыгрывала холодность, безразличие и отчужденность. Нет, она умела ярко выражать свои эмоции, радоваться, злиться, плакать до истерики и исступления, но это было лишь тогда, когда ей не приходилось принимать ответственные решения, а просто можно было дать волю чувствам, где-то даже усиливая их накал, где-то переигрывая и входя в раж. Сейчас ее состояние было больше похоже на ступор, или на игру в ступор.

– Поставь чайник еще раз, уж больно у тебя кулич вкусный.

Настя поднялась, залила в чайник воду, щелкнула кнопку и села на место все с тем же удивлением на лице.

«По-моему, я ее ошарашила, она никак не въезжает, как это можно за мусульманина замуж выходить», – подумала про себя Алена, и эта мысль ее даже развлекла.

– Ален, ты шутишь? – еле слышно, почти прошептала Настя.

– Нет, не шучу, я абсолютно серьезно, мой жених мусульманин.

– И он не собирается креститься? – Настя поправила совсем сползшие на нос очки.

– Он хочет, чтобы я приняла его веру, только при таком условии мы сможем пожениться. Это его условие.

Повисло молчание. Лишь закипающий чайник нарушал гнетущую тишину своим шипением. За окном простучал трамвай, чайник щелкнул и выключился, испустив напоследок облачко белого пара.

Настя встала и разлила чай по чашкам.

– Но тогда ты не можешь выйти за него замуж, ты же не станешь принимать ислам, это же невозможно в принципе, ты же православная!

– Почему невозможно в принципе? Я больше не могу и не хочу, главное – не хочу, жертвовать своим счастьем. Я не хочу выбирать между счастьем и религией, я выбираю счастье, – крест снова словно обжег кожу. Алена поморщилась и потерла это место на груди.

– Для тебя христианство – просто религия, когда можно делать выбор, принимать то одну, то другую?!

– Веры вообще относительны. А может, я приму ислам формально, ради счастья с любимым человеком, ради возможности быть с ним вместе, а не потерять его, не успев приобрести, – как в исступлении, произносила Алена. – Я его люблю больше жизни. Разве недостаточно, чтобы пожертвовать ради этого всем? Я пока не могу принять ислам сердцем и не хочу, значит, я приму его формально, ради него. А потом, может быть, постепенно я буду говорить ему о христианстве и о Христе, если все сложится удачно и благоприятно. Может, он обратится и крестится, мы с ним обвенчаемся. Может, это моя миссия – привести его ко

Христу, может, мы и встретились для этого. Ты же не знаешь промысел Бога о нас. А если я ему откажу только из-за того, что у нас разные веры, он никогда... – она не успела договорить, как Настя внезапно перебила ее.

– Алена, это отступничество и отречение от Христа, это самое страшное, что вообще в жизни может случиться. Какую цену ты готова заплатить за это якобы счастье?

Настя, которая обычно боится сказать резкое слово, боится обидеть неосторожным словом, проявила здесь редкую твердость.

– Я еще с натягом могла бы понять, если бы он не ставил условие перехода в ислам и не препятствовал бы в дальнейшем христианскому воспитанию детей, но, когда он требует от тебя отречения как главное условие вашего брака, я не могу понять, как возможен такой брак. Вот у нас на приходе история. Одна девушка, будучи еще малоцерковной, вышла замуж, за, казалось бы, номинального мусульманина, который и в мечеть-то никогда не ходил и не соблюдал никакие свои обряды. Правда, эта девушка после замужества начала активно ходить в храм. У них родились близнецы, встал вопрос о крещении. И тут ее муж совершенно неожиданно категорически запретил ей их крестить, под всякими угрозами, вплоть до того, что он детей у нее отнимет, увезет к себе на родину и спрячет так, что она никогда в жизни их не найдет. Возможно, это были только угрозы с его стороны, кто знает. Но из-за этого ей пришлось крестить их тайно. Теперь она придумывает всякие предлоги, чтобы сходить в церковь и причастить детей, крестики она им надевает у входа в храм. Она даже абонемент купила в бассейн, чтобы муж думал, что она повезла их плавать, – придумала себе алиби, так сказать. И заметь, она не принимала ислам и детей пытается воспитывать в христианстве. А ты вообще собралась принять его веру, причем с глубоко чуждым нам менталитетом. Ты хочешь такой жизни? Или тебе все равно? А знаешь, как в мусульманстве женщина подчинена мужу? Я не уверена, что ты со своим свободолюбивым характером такое выдержишь.

– Настя, что ты вообще знаешь об исламе? Ты рассуждаешь, как недалекая религиозная фанатичка, которая не в состоянии гибко мыслить. А как в Православии женщина подчинена мужу?! Ты посмотри на себя. Ты же вся замучена жизнью, твой муж ничего не делает для того, чтобы ты выглядела более или менее привлекательно. Наряды он тебе не покупает, золото, драгоценности, – ты даже не помышляешь об этом. А в исламе мужчина обязан женщину с ног до головы одевать и заботиться о ней. Знаешь, как они заботятся? Тебе это и не спилось, и многим русским бабам с их русскими мужьями это не снилось. А я знаю одно, что я иду за любимым, и я готова ради него на любые жертвы, и подчинение ему для меня благо и величайшее счастье. Я хочу полностью принадлежать ему, быть его, раствориться в нем, как соль растворяется в воде и делается неотделимой...

– Да? Пожертвовать всем? Даже спасением? – опять перебила ее Настя. – А я думала, что мы как христиане должны полностью принадлежать Богу и даже самому любимому мужу принадлежать не можем. Конечно, существует послушание мужу, но это непринадлежность ему. И это главная разница, на мой взгляд. А все эти наряды, золото, как ты говоришь, ерунда все это. Ты не вещь, которой можно полностью владеть, а они, кстати, владеют женами, как вещами, как верблюдами, баранами. Ты это точно подметила, в исламе женщина полностью принадлежит мужчине.

– Да ты чушь говоришь, полнейшую чушь! Да и что вы все заладили о спасении? Спасение, спасение... Все о нем говорят, а сами толком не знают, что это такое! Ты так говоришь, потому что никогда не любила по-настоящему, а я узнала, что такое любовь! – почти прокричала Алена. – А насчет баранов и верблюдов ты не права. Зачем говоришь то, чего не знаешь? Он меня любит и, как к барану, относиться никогда не будет!

– Алена, я не хочу тебя обидеть, но и не сказать тебе этого тоже не могу, просто не имею права. Я не могу сказать, что любовь к мужчине превыше всего. Хотя сейчас так модно говорить, что главное – любовь, я даже книги такие православные видела, но я это никогда не поддержу.

– Ну вот заладила, – Алена закатила глаза. – Ну и зануда ты, и мышление у тебя плоское. Вбила себе в голову несколько аксиом и пляшешь вокруг них. А подняться над этим у тебя ума не хватает?

– Погоди, не перебивай. То, что ты хочешь сделать, называется отречением, отречением от Христа. Неужели ты готова на это пойти? Я не верю ни минуты, что ты сделаешь это. Ты так говоришь под действием влюбленности.

– Ну вот, пошла мораль читать. Нет, правильно говорили, что ты зануда. Знаешь, давай я не буду с тобой это обсуждать. Давай или спокойно чай допьем, или я поеду... Я, пожалуй, поеду, -произнесла Алена, глядя на часы, – мне еще в одно место успеть надо.

Алена поднялась из-за стола.

– Спасибо, вкусно было, ты меня так накормила! Ну пока, я поехала.

– Ален, не обижайся, я правду сказала, – словно оправдываясь, произнесла Настя.

– Да ладно, Насть, мы столько лет друг друга знаем, что обижаются уже глупо.

– Ален, ты подумай, это ошибка, – уже умоляюще произнесла Настя.

– Насть, я подумаю, – натягивая плащ, сказала Алена, – девчонок поцелуй за меня, жаль, не успела с ними поиграть, ну в другой раз, еще увидимся.

– Алена! – крикнула Настя вдогонку подруге, она хотела еще что-то сказать, но уже не находила слов.

– Пока, – послышалось уже с нижнего этажа.

Эта поездка в Лондон для Алены была полной неожиданностью. Индивидуальный тур с двумя пожилыми парами должна была сопровождать другая девушка, но в последний момент начальство поменяло ее на Алену. Алена была рада: она давно мечтала посетить Лондон, где не была со времен своей учебы. Эйфория от поездки развеялась в первый же день. Старики оказались крайне избалованными и капризными, постоянно брюзжали, жаловались, меняли маршрут и были всем недовольны. Алена не радовалась доставшейся поездке и с нетерпением ждала возвращения в Москву. Она и не знала, что именно в этой поездке ее ждет встреча, которая перевернет всю жизнь.

Как-то за ужином Алена заметила, что в ресторане отеля за соседним столиком за ней неотрывно наблюдает молодой человек. Вначале она хотела рассердиться, настолько пристально смотрел на нее этот незнакомец.

Но потом ей даже понравилось, что она вызывает такой интерес, она стала несколько подыгрывать ему, правда, всеми силами демонстрируя, что не замечает ничего и очень занята своими стариками.

В один из дней незнакомец не вышел к завтраку, и Алена почувствовала нечто вроде пустоты, поймав себя на мысли, что данный факт ее расстроил. За ужином его опять не было, и она решила, что больше его не увидит, корила себя за то, что вообразила невесть что, как тринадцатилетний подросток.

Но на следующее утро, едва переступив порог ресторана, она увидела его. Он сидел все за тем же столиком и, увидев Алену, смотрел на нее, не отрывая глаз. У нее дрогнуло сердце, Алена почувствовала стук крови в висках.

Она испугалась такого своего состояния. Она не верила в любовь с первого взгляда, всегда считала подобные рассказы полнейшей чушью, глупыми выдумками авторов любовных романов. Но тут ее словно огонь объял и нашло безумие. Она не могла есть, не могла слушать. В этот день у ее стариков было хорошее настроение, и они, перебивая друг друга, без умолку болтали, вспоминая что-то из своей молодости, делились впечатлениями о вчерашней поездке в Национальную галерею и прогулке по Трафальгарской площади. Что они говорили, она не могла уловить, он смотрел на нее.

Он ждал ее у выхода.

– Простите, – обратился он к ней, – мне кажется, что мы когда-то встречались.

Сердце Алены заколотилось еще быстрее, но она взяла себя в руки и одарила его фальшиво холодным взглядом.

«Как банально, – подумала Алена. – Неужели он не мог придумать что-нибудь по-оригинальнее?»

– Вы полагаете? – как можно более равнодушно процедила Алена. – Думаю, что вы ошибаетесь.

– Нет, не ошибаюсь, у меня прекрасная память на лица, мы с вами встречались в Москве, вы же из Москвы, – совершенно уверенно произнес незнакомец.

Он уже добился нужного эффекта, Алена сменила холодный взгляд на удивленный и силилась вспомнить, где они могли «встречаться».

– Боюсь, что вы ошиблись, – ответила Алена после некоторого замешательства и указала глазами на недовольно топтавшихся у лифта стариков, – простите, меня ждут.

– Простите, возможно, я ошибся, – фальшиво произнес незнакомец. – Еще раз простите, забыл представиться – Руслан Мерзоев, или просто Руслан.

Он протянул ей визитку.

– Очень приятно. Алена Ветрова, или просто Алена, – подражая его тону, с некоторым кокетством сказала она. – Мне надо бежать, меня ждут.

Старики стояли, недовольно поджав губы, по ей было все равно, ее душа ликовала. Совершенно не понятно, почему, что такого случилось. Она была уверена, что больше никогда в жизни не увидит этого Руслана, да и его манера знакомиться оставляла желать лучшего. В лифте, улучив момент, Алена взглянула на врученную ей визитку. На достаточно дорогой бумаге было напечатано «Руслан Мерзоев – адвокат» и стояли два телефона.

«Как бы не так! – с усмешкой подумала Алена. – Он, что, хочет, чтобы я ему позвонила -визитку мне вручил?»

Вечером того же дня, после весьма насыщенного путешествия по Тауэру и окрестностям, старики, сославшись на крайнюю усталость, решили не идти к ужину, а заказать его прямо в номер.

Алена обрадовалась такому повороту событий и с надеждой помчалась в ресторан. Ужин начался полчаса назад. Оглядев зал, Алена поняла, что Руслана нет. Этот факт ее мгновенно расстроил, и, взяв тарелку, она побрела выбирать блюда.

«Да что же это такое! – думала она про себя, усаживаясь за столик. – Какой-то Руслан, смотревший на меня из-за соседнего столика и сунувший утром возле лифта визитку, так очаровал, что я, как школьница, сгораю от желания вновь его увидеть».

Алена почувствовала, как пылают ее щеки. Даже дотронулась до них, чтобы убедиться, что они горячие.

«Боже, какой позор, – думала она, – хорошо, что никто не знает, почему у меня горят щеки».

Но она ошибалась.

– О, я смотрю, вы сегодня ужинаете одна. Разрешите присесть? – раздался совсем рядом уже знакомый голос.

Он стоял у ее стола – высокий, красивый, безупречно одетый и в то же время какой-то по-домашнему уютный и беззаботный.

– Так вы разрешите мне присесть или я так и буду стоять с тарелкой возле вас? -непринужденно и весело произнес он, словно они знакомы лет десять и он лишь для проформы и куража произносит все эти стандартные и ненужные фразы.

– А где ваши замечательные старики? – продолжил Руслан, расположившись напротив смущенной Алены с ее разрешения. – Я заметил, они были крайне недовольны, что я отвлек вас сегодня утром возле лифта. Если у вас из– за меня были неприятности, я прошу прощения.

Ее новый знакомый говорил шутливым тоном, открыто улыбаясь и одновременно отправляя в рот кусочек нежного куриного филе.

Алена была так ошарашена, оглушена его внезапным появлением, что не сразу поняла, о чем речь. Конечно, он говорил о пустяках, можно сказать, о глупостях, но на это надо было что-то отвечать, не молчать же как рыба, набравшая в рот воды. Ей показалась смешной мысль про рыбу, и она почти непринужденно улыбнулась.

– Что вы, они очень милые пожилые люди, правда, немного занудные, – Алена даже рассмеялась, от смущения прикрыв губы кулаком, так легко ей вдруг стало в обществе этого обаятельного незнакомца.

С этого момента ей хотелось с ним говорить, и говорить о всяких пустяках и даже глупостях, забыв обо всем: о времени, о работе, о проблемах...

– А прочему их нет с вами? Я заметил, что они ужинают и завтракают только в вашем обществе и ни на минуту от вас не отходят, – и Руслан снова одарил ее сияющей улыбкой.

– Они сегодня так устали – набегались по Тауэру и окрестностям: Тауэрский мост, Римские стены, сады Тринити-сквера...

– О, ваши старики, наверное, очень интересовались эшафотом. Кстати, последним обезглавленным там был мятежный шотландский лорд Ловат, казненный в тысяча семьсот сорок седьмом году, если мне память не изменяет, – продолжал держать ироничный тон новый знакомый.

– Память вам не изменяет. Вы хорошо знаете Лондон?

– Я бы сказал, неплохо, я часто здесь бываю по работе и стараюсь уделять внимание культурным мероприятиям. Впрочем, меня больше интересуют не холодные достопримечательности, по которым бегают толпы туристов со своими гидами, а сами люди – их менталитет, традиции и уклад их жизни. Наверное, если бы я не был юристом, я стал бы ученым-этнографом. Существует Лондон туристический и Лондон живой и неизвестный, есть простая жизнь улиц, старинные пабы, курьеры на мотоциклах и велосипедах, уличные музыканты и даже бездомные бродяги, ночующие под арками и навесами, – пожалуй, второе гораздо интереснее первого. По крайней мере, первое бывает интересно только в первый раз. Конечно, надо обязательно знать и главные туристические места типа Букингемского дворца, Британского музея или тех же королевских конюшен.

Руслан засмеялся.

– Я боюсь показаться вам занудой и болтуном, – продолжил он в том же тоне, – вы подумаете, что избавились от занудных стариков и познакомились с занудным адвокатом.

Он смотрел на Алену так, будто пытался заглянуть ей в душу, оценить, насколько понравились ей все его шуточные, почти глупые речи. Он не любил пустословить, но для того, чтобы знакомство сделать как можно более непринужденным и располагающим, приходилось прибегать к подобным приемам.

Алене нравилось все, что он говорил, ей нравился он сам, его голос, его интонации и мимика. Не важно, что он говорил, важно было, как он говорил. Она слушала его, как слушают звук воды или пение птиц в лесу, как слушают шум дождя или потрескивание поленьев в печи. Она не отдавала себе отчет в этом, она не понимала, что просто слушает его голос, звук его голоса, вибрации, интонации, тембр. Ей было интересно то, что он говорит, интересна информация и ее подача, пусть даже шутливым тоном, она привязывалась к нему, как привязываются к чему-то неопределенному, но очень приятному и привлекательному, увлеклась, как увлекаются невероятным и фантастическим сном, таким сном, после пробуждения от которого начинаешь продолжать сочинять его.

– Нет, нет, вы так интересно рассказываете. Я сама часто задумывалась над тем же. Очень хотелось узнать жизнь людей, но все эти стандартные маршруты, рассчитанные исключительно на туристов, не дают полноты картины, не дают узнать о стране и ее жителях. Тем более проживая в таком отеле... Правда, я училась здесь несколько лет назад, но тогда, кроме учебы и нескольких экскурсий, тоже ничего не было.

– Насчет отеля вы точно заметили, лучше всего селиться не в таких огромных отелях, а в каком-нибудь маленьком и очень красивом, спрятанном где-нибудь в переулках возле Сент-Джеймс-плейс. В некоторых даже настоящая антикварная мебель, не говоря уже о настоящих британских традициях. А все эти мировые сети похожи один на другой как близнецы– братья. Это я к тому, что, чтобы почувствовать национальный колорит, надо прежде всего останавливаться в национальном отеле. Затем национальная кухня, маленькие неизвестные музеи, например музей Фрейда и его знаменитый диван с красным восточным ковром, или Фентон-хаус с уютным садом, старинной мебелью и коллекцией клавишных инструментов. И еще Ковент-Гарден, место хотя и туристическое, но очень яркое. Кстати, там есть замечательная улочка Нилс-Ярд в сельском стиле, которая славится великолепными сырами.

– Да, да слышала про эту улицу, правда, пока не довелось там побывать.

– Алена, вы много потеряли. Жаль, что у нас мало времени, я бы вам показал настоящий Лондон. Впрочем, я уже чувствую себя хвастуном и сгораю от стыда. Может, перейдем на «ты»?

– Конечно, давайте на «ты», – Алена заметила, что, несмотря на то что он много болтал, его тарелка была пуста, а она даже не притронулась к еде.

Ей стало как-то неудобно, она боялась выдать свой восторг от этой случайной, мимолетной встречи.

– Тогда давай, а не давайте, – и Руслан засмеялся. – Ой, ты ничего не съела, это я виноват, совсем заболтал молодую девушку. Давай принесу тебе салат и себе тоже, я, кажется, не наелся. Здесь есть замечательный салат, я его в прошлый раз распробовал. Сейчас.

В тот вечер она оставила ему номер своего телефона, договорившись, что в Москве он обязательно ей позвонит и они куда-нибудь вместе сходят, а вот куда – будут решать на месте. Они еще долго сидели в ресторане отеля, затем поднялись на смотровую площадку, оборудованную прямо на крыше, откуда открывались прекрасные виды на вечерний город и Темзу, и болтали без остановки, все о том же и ни о чем.