Текст книги "Бог не проходит мимо"

Автор книги: Юлия Сысоева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 19 страниц)

– Что случилось? – спросила она, не в силах открыть глаза.

– Одевайся, быстро, тебя увозят, – ответила Лейла, бросив на кровать одежду.

Алена вскочила, ее охватили паника и страх. Куда ее собрались везти, может, ее решили убить?

– Я не поеду, – вдруг произнесла Алена, но мгновенно поняла, что сморозила глупость.

Что бы ни ждало ее впереди, это все же шанс спастись. Из каземата у нее не было никакого выхода. К тому же, если они решили ее увезти, они все равно ее увезут, что бы она ни говорила и как бы она ни сопротивлялась.

Алена начала медленно одеваться.

– Быстрее шевелись, – поторапливала Лейла, – вот здесь, в рюкзаке, твои вещи, – и она указала на синий рюкзак, стоявший у ее ног.

«Если увозят с вещами, то убивать сразу не будут», – подумала Алена.

Впереди ее ждала полная неизвестность. Куда ее везут? От страха дрожали колени. Вышли во двор, заполненный ночными ароматами, у ворот ожидал знакомый «УАЗик». Алену затолкали на заднее сиденье, завязав платком глаза.

– Лэжы и нэ вставай, – услышала она знакомый голос Казбека.

Алена повиновалась. Хлопнула дверца, «УАЗик» тронулся и помчался по дороге. Ехали долго, около двух часов, дорога была хорошая. Затем машину начало трясти и подбрасывать, судя по толчкам, они выехали на грунтовую дорогу. Чувствовались множественные повороты, подъемы и спуски, значит, ее везли далеко в горы.

«Но зачем, зачем меня везут в горы? – задавалась Алена мысленным вопросом, на который не знала ответа, – может, прячут от кого-то».

Счастливая догадка осенила ее: Султана ищут.

Алена не знала, что теракт, который она должна была выполнить, сорван полностью и ее дублер Амина Мухамадова взята с поличным. Более того, Султан еще с осени попал в разработку ФСБ – после того как журналистка Наталья Якунина передала им диск с компроматом на террориста.

Лагерь смертников был обнаружен в январе, сразу после того, как задержанная Амина Мухамадова дала первые показания. Но в лагерь, располагавшийся в бывшем монашеском скиту, в одном из самых труднодоступных мест, военные прибыли поздно. Ни боевиков, ни инструкторов, ни тем более самого Султана там не оказалось, зато нашли полтора десятка женских трупов. По предварительным данным, все женщины скончались в результате самоотравления. Сами они выпили яд или их заставили – этого никто не знал. Кстати, ФСБ тогда очень постаралась, чтобы данная информация никаким образом не просочилась в СМИ.

В горах было холодно и снежно, тем не менее удалось установить, что женщины погибли не более недели назад, значит, омоновцы опоздали всего на неделю. Но кто постарался предупредить боевиков и кто сделал так, чтобы федералы опоздали?

За лагерем, на месте бывшего монашеского огорода, была найдена плохо замаскированная могила, из которой эксгумировали труп мужчины. Как установила судебно-медицинская экспертиза, мужчина скончался от пулевого ранения в затылок. Опознание показало, что труп принадлежит пропавшему три месяца назад журналисту газеты «Новое время» Кириллу Гольдману. Дело о похищении журналиста было закрыто.

Султан все еще оставался неуловимым. Федералам пока так и не удалось выйти на его след.

Алену никто не искал, ее родители были уверены, что с ней все в порядке. Они регулярно переписывались с «ней» по электронке, ничего не подозревая. Они и в страшном сне не могли предположить, что Султан, о котором столько говорилось последнее время во всех новостях, и муж их дочери, преуспевающий юрист Руслан Мерзоев, – одно и то же лицо. О браке же Руслана Мерзоева с некой москвичкой Еленой Ветровой ни в какой разработке не было указано. Брак Руслана Мерзоева был чистой воды инсценировкой самого Султана. Все печати в паспорте и свидетельства о браке были липой, не говоря уже о том, что Султан всегда имел несколько паспортов на разные фамилии. Единственной его законной женой являлась Мадина Сельмурзаева.

Правда, Амина Мухамадова показала, что главным исполнителем теракта должна была быть другая девушка, которую в лагере тоже звали Аминой. Почему их поменяли в последний момент, она не знала.

На место приехали на рассвете, едва светало. Но Алена этого не могла видеть – ее глаза были плотно завязаны черным платком.

– Выходы, – послышался голос Казбека, когда машина остановилась.

Алена с трудом выбралась, от тряски ее сильно укачало, руки и ноги затекли от лежания в неудобной позе, живот неприятно тянуло. Алена услышала крик петуха, забрехала собака, где-то блеяли овцы, значит, ее привезли в поселок, а не в глухой лес, это уже утешало.

Казбек держал ее под руку. Она услышала скрип калитки и голос старой женщины. Говорили на чеченском, Алена почти ничего не понимала. Ее ввели в дом и сняли платок. Перед ней стояла старуха вся в черном, похожая на ведьму, с кривым носом и огромной волосатой бородавкой на щеке.

Старуха с интересом разглядывала Алену, как-то по-птичьи наклонив голову набок.

– Фатима, – представилась бабка.

– Тэпер ты будэш жит здес, у Фатимы, пока нэ родыш, – прорычал Казбек хриплым басом.

– Иды за мной, – бабка цепкими, как клешни, пальцами схватила Алену за руку и потащила на второй этаж по узкой скрипучей лестнице.

– Живы здес, – проскрипела старуха, втолкнув Алену в небольшую комнату с каменными белеными стенами. Дверь мгновенно захлопнулась, старуха загремела ключами, запирая замок.

Алена осмотрелась. Пахло мышами и старыми вещами, как пахнет в нежилых домах. В небольшое окошко пробивался серый рассвет. В комнате были тумбочка, стул и железная кровать с панцирной сеткой, застеленная стареньким, но чистым бельем.

Алену охватил ужас, из одной тюрьмы ее перевезли в другую. Теперь ей предстоит рожать здесь, на этой облезлой койке, в этой затхлой конуре, в присутствии старой ведьмы. Впрочем, какая разница – старуха Фатима или Лейла.

Алена подошла к окну, оно выходило в сад и было довольно высоко от земли, на уровне второго этажа. Одно сразу утешило: окно было без решетки. Она легла на кровать и сразу провалилась в беспокойный сон.

Проснулась от яркого солнца, бившего в тусклые, давно немытые стекла. В двери загремели ключи, показалась старуха с кувшином молока и горячими лепешками, все это она поставила на тумбочку и с ехидным любопытством посмотрела на Алену и на ее живот.

– Ешь, – проскрипела старуха и так же быстро удалилась.

«Интересно, меня безвылазно будут держать в этой комнате?» – подумала Алена, принимаясь за еду. Она почувствовала сильный голод – за эти несколько месяцев научилась есть все и в любых условиях.

Старуха не спешила появляться, и тогда Алена решила сама напомнить о себе. Здесь она не собиралась церемониться со старой кочергой – если она не выберется отсюда, она не выберется никогда.

Алена начала стучать в дверь.

– Выпустите меня, я в туалет хочу.

Минут через десять на лестнице послышались шаркающие шаги, загремели ключи.

– Зачэм шумиш? – одышливо спросила бабка.

– Я в туалет хочу!

– Иды за мной, – прошелестела старуха и цепко впилась в ее руку.

Они вышли во двор с бурно разросшимся садом, окруженный хилым штакетником и густой малиной. Дом был несколько несуразен, построен из самого обычного необработанного камня, с плоской крышей и небольшой терраской или, скорее, навесом. За садом виднелось еще несколько крыш, значит, ее привезли в горное село или аул. Его со всех сторон окружали горы, сплошь поросшие лесом. Сразу за домом начинался зеленый холм, где мирно паслись буренки и небольшое стадо овец и коз. Идиллическая картина.

Алена чуть не запрыгала от радости: ни высокого забора, ни охраны, ни камер наблюдения -только она и старая ведьма. Туалет представлял собой обычное деревянное строение деревенского типа. Понятно было, что вывозили ее в спешке, возможно, что больше некуда было, поэтому привезли сюда. В нормальной обстановке Султан никогда не привез бы ее в этот дом, значит, у него начались большие неприятности.

Теперь Алена серьезно обдумывала разные варианты побега. Нельзя было обольщаться тем, что здесь нет охраны, а есть гнилой забор и одна старая бабка. Во-первых, кругом горы и глухомань, во-вторых, из этих аулов не так уж просто удрать, здесь наверняка есть своя местная охрана, состоящая из своры пацанов, которые следят за всеми перемещениями в поселке и сразу докладывают куда надо.

Алена знала, что в таких вот мирных, на первый взгляд, аулах могут прятаться самые отъявленные боевики и бандиты, более того, здесь могут располагаться религиозные и идеологические подготовительные центры. Незнакомец, случайно заехавший или забредший в такое милое и тихое сельцо, скорее всего, назад не выйдет. Именно на это рассчитывал Султан, оставив Алену без охраны. А следовательно, отсюда просто так не убежишь.

Да и куда бежать? Алена даже примерно не знала, где находится. Если она побежит, то, скорее всего, не доберется даже до околицы, где ее и поймают бдительные аборигены. Но и затягивать нельзя, как только начнутся роды – а осталось всего каких-то полтора месяца, – конец всему. Уж о ребенке они сразу позаботятся.

Алена решила первым делом подружиться с бабкой или хотя бы вооружиться ее доверием. Она вышла из туалета, старуха караулила рядом, намереваясь вести ее обратно в дом.

– Бабушка Фатима, можно посидеть здесь, во дворе, на стуле, я никуда не денусь.

– Шайтан тэбя знает, – неожиданно проговорила старуха.

– Нет, правда, вы меня будете видеть, я здесь посижу, давайте что-нибудь поделаю, картошку, например, почищу или еще что. В доме душно, а мне плохо, у меня сердце слабое, я от духоты могу потерять сознание.

Возможно, описанные проблемы с сердцем произвели на старую каргу впечатление, ей явно не хотелось иметь проблем со своей подопечной, к тому же было видно, что она сильно тяготится свалившейся на ее голову обузой.

– Ладно, сиды, но не уходы.

Алена устроилась на терраске в тени бурно разросшегося винограда. Старуха занялась своими хозяйственными делами, поминутно поглядывая на свою гостью. Она что-то скребла и мыла, ходила на задний двор, где, по всей видимости, держала свою живность, возвращалась, топила летнюю печь, которая находилась тут же, во дворе под навесом, месила тесто, что-то стряпала. Затем наступило время намаза, старуха взяла коврик и начала молиться прямо на террасе, наверное, чтобы не упускать из виду свою невольницу. Намаз закончился, и бабка вновь захлопотала у плиты, так ни разу не присев и не отдохнув.

Она горбилась, шаркала ногами, иногда заходилась в кашле, но работала как заведенная, не давая себе отдыха. Это насторожило Алену – значит, старая не так уж и немощна, как кажется на первый взгляд, а следовательно, будет стеречь ее, как цербер. К тому же, как поняла Алена из первых наблюдений за своей надсмотрщицей, у нее прекрасный слух и зрение, что в несколько раз усложняло поставленную задачу.

«Это все надо учесть», – подумала Алена.

К вечеру она сделала еще одно открытие: у старухи есть спутниковый телефон, значит, ведьма всегда на связи. Ей позвонили, она что-то коротко объяснила на своем гортанном языке, вероятно, интересовались Аленой. Разговор закончился, и старуха быстро спрятала телефон где-то в складках своего платья.

«Значит, она его всегда таскает с собой», – сделала вывод Алена.

В связи с телефоном возник и другой план. Ударить бабку сзади чем-нибудь тяжелым, благо рукопашному бою учили в лагере. Насмерть или не насмерть – это уж как получится. Отобрать у нее телефон и позвонить в Москву. Но Алена плохо представляла, как вообще работает спутниковая связь, куда и как можно дозвониться со старухиного телефона. Варианта с телефоном она боялась. Во-первых, ее звонок сразу засекут – бабушку наверняка слушают свои. Во-вторых, телефон ни в коем случае нельзя брать с собой. Засекли же через телефон того же Дудаева. Бабку придется устранять физически только ради побега. Пользоваться трубкой все-таки нельзя.

Моральный аспект плана ее почти не беспокоил. Она не Раскольников, а Фатима – не старуха-процентщица. Речь идет о ее жизни и жизни ее сына. Поэтому жалеть милую бабушку в данной ситуации она считала неуместным.

«Если не удастся бежать незаметно, то придется дать старушке по голове, только действовать надо наверняка и без шума. Первым делом все тщательно изучить и максимально осмотреться. Времени на это – не более трех недель. Дальше затягивать опасно».

Алена боялась родить раньше времени после всех перенесенных потрясений.

Потекли дни. Каждый день Алена вставала с мыслью о подготовке к побегу. Не терять зря ни минуты. Смотреть во все глаза. Изучать все старухины повадки. Вскоре у Алены было вполне четкое представление о распорядке дня старой ведьмы: вставала она затемно, совершала намаз, затем поднималась в комнату пленницы и проверяла, все ли в порядке. После проверки отзванивалась по своему телефону, который всегда носила с собой. В девятом часу приносила Алене завтрак, а после завтрака выпускала ее во двор, пока не стемнеет. Спала бабка очень беспокойно, можно сказать, почти не спала, наверное, страдала бессонницей. Алена слышала ее шаркающие шаги на первом этаже, сухой кашель, похожий на треск хвороста, и оханья на разные лады. Старуха часто выходила на улицу и обходила дом с дозором. По нескольку раз проверяла замки на своих калитках. Во дворе было две калитки: одна выходила на деревенскую улицу, другая, на заднем дворе, вела на тот самый зеленый холм, где паслась домашняя скотина жителей, в том числе и две старухины козы. Окно в комнате Алены было единственным во всем доме, выходившим на задний двор и на холм, это тоже было преимуществом.

Вскоре Алена убедилась, что убежать ночью незамеченной ей не удастся. Бабка слышала малейшие звуки и шорохи. Алена это проверила, устроив среди ночи возню в комнате. Она просто ворочалась на кровати так, чтобы та слегка поскрипывала. Старая ведьма явилась незамедлительно.

– Ты чего шумыш? – со злобным недовольством прошипела она.

– Ой, бабушка, не спится, душно очень, окно бы открыть, – пропищала как можно ласковее Алена.

– Еще чево, – возмутилась бабка, развернулась и, притворив дверь, принялась греметь ключами.

Со временем старуха стала больше доверять своей пленнице, выпуская ее во двор, и даже давала кое-какую незатейливую работу.

Дни стояли сухие и солнечные. Начался сбор малины, которой у Фатимы было видимо-невидимо. Малина густо росла по всему периметру участка. Бабка Фатима лазила среди зарослей, отчаянно охая и ворча на своем языке. Алена решила воспользоваться уборочной кампанией, чтобы получше изучить особенности участка и окрестностей, предложив старухе свои услуги по сбору малины.

– Бабушка Фатима, давайте я помогу малину собирать, – простецки предложила Алена.

Старуха с недоверием посмотрела на Алену, но удержаться от соблазна дармовой помощи не смогла. Молча принесла корзину и протянула ее Алене.

Это была еще одна маленькая победа. Теперь Алена могла спокойно изучать обстановку, особенно интересовавший ее задний двор. Сбор шел быстро. Довольная Фатима целыми днями варила варенье на летней печи и все с большим доверием поглядывала на свою подопечную.

Наблюдения из малины никакой полезной информации не дали. Заросли были столь густы, что ни людей, ни домов Алене не удалось разглядеть. Она понимала, что рядом идет другая жизнь, но что-то узнать о ней не было никакой возможности. Целыми днями ее окружала молчаливая горная тишина, изредка нарушаемая лишь позвякиванием колокольчиков на шеях пасшихся у холма коров.

Через неделю появился Казбек. Алена напряглась: вдруг ее опять увезут, – но ничего не произошло. Казбек оставил продукты, коротко переговорил с Фатимой и укатил, оставляя за собой клубы пыли, по которым Алена определила направление дороги. Это была ценная информация.

Еще через неделю, когда Казбек появился вновь, Бог подал Алене руку помощи. Только так она могла объяснить непростительный для боевика промах, который совершил в тот день Казбек.

1996 год . В четвертом классе шел урок литургики. Старенький преподаватель, профессор и доктор богословия Пал Палыч Вознесенский с утра был не в настроении. Впрочем, его плохое настроение имело свое оправдание. Шел третий урок, а студенты, как сговорились, – отвечали тему из рук вон плохо. Профессор сердился, пыхтел и поминутно вытирал лоб белым батистовым носовым платком.

– Садитесь, воспитанник, отвратительно. Сегодня, к превеликому своему сожалению, я вынужден поставить вам двойку, – он уже занес сморщенную руку в старческих пигментных пятнах над журналом.

– Ну почему двойка? – заныл здоровенный детина с густо пробивавшимся юношеским пушком над верхней губой, – я же учил.

– Но не выучили, садитесь, воспитанник Журавлев, стыдно в выпускном классе не знать таких элементарных истин, – с пафосом ответил преподаватель, глядя поверх узких золоченых очков, и вывел жирную двойку в ведомости.

Воспитанник Журавлев был сыном одного ярославского протоиерея, учился скорее из-за боязни отца, и науки ему не давались. Недовольный Журавлев, посопев и потоптавшись, сел на место.

– Следующим пойдет отвечать на предложенный вопрос... – рука старика мелко задрожала над раскрытым журналом.

Класс замер в молчаливом ожидании. Тишину нарушила распахнувшаяся дверь. В аудиторию вошел старший помощник инспектора по кличке Гоголь, прозванный так за свой вредный, несговорчивый нрав и гордо поднятую голову. Он стремительно подошел к профессору и быстро зашептал ему что-то на ухо.

Доктор Вознесенский не любил, когда его прерывали, он бросил гневный взгляд на Гоголя, затем на притихшую братию и почти с раздражением произнес:

– Андрей Подольский, вас вызывает преосвященный Серафим.

– ...В кабинет ректора, – хитро прищурившись, добавил Гоголь.

Лицо Андрея резко изменилось, сердце учащенно забилось. Он знал, что владыка должен приехать в Лавру, но не думал, что это произойдет так скоро.

Владыка в свой приезд обещал поднять вопрос о рукоположении, но к этому Андрей был совсем не готов. Он думал, что до его приезда решит вопрос с Аленой, более того, он был уверен, что она даст ему окончательный ответ, причем обязательно положительный. Но Алена уехала, оставив его в неопределенной ситуации, не сказав ни да, ни нет, отложив этот разговор до мая месяца. Андрей был в отчаянии.

Он шел по гулким академическим коридорам в сопровождении Гоголя, не обращая на провожатого никакого внимания, полностью погрузившись в свои нелегкие думы.

«Будь что будет, – подумал Андрей. – Что скажет владыка, то и будет, на все воля Божия».

С такими мыслями он вошел с просторный ректорский кабинет.

Преосвященный Серафим сидел на диване, владыка ректор Иоасаф находился за своим широким письменным столом, выполненным под старину, на котором рядом с антикварным массивным пресс-папье примостился еще редкий по тем временам новенький компьютер.

Андрей подошел под благословение к владыке Серафиму.

– Нет, нет, нет, к владыке Иоасафу первому, он здесь хозяин, а я в гостях, – весело, несколько с задором произнес священник.

Ректор семинарии и академии, викарий владыка Иоасаф был небольшого роста, суховатый, стремительный человек. Движения его всегда были быстры и порывисты, но академии он передвигался бегом, так что его широкая ряса развевалась как парус, напоминая в то же время большую черную птицу. Он отличался своей неуловимостью и способностью внезапно появляться в самых неожиданных местах. Только что он был в трапезной, как через пять минут шел слух, что ректор уже в библиотеке, а через семь – что в подсобном хозяйстве. Служил он всегда быстро и очень не любил, когда другие мешкались и не успевали, был добр и строг одновременно.

Владыка благословил Андрея.

– Ну что ж, не буду мешать, оставлю вас наедине, – произнес он, вставая из-за стола, и быстро вышел из кабинета, тихо притворив за собой дверь.

– Андрюша, присаживайся, – владыка указал на диван подле себя. Андрей робко присел на самый краешек и потупился.

– Как дела, учеба, рассказывай, – нарочито бодро произнес архиерей. – Что нового в сих стенах?

– Да вроде ничего нового, – замялся Андрей, не зная, о чем говорить. Он сидел как на иголках, догадываясь, что владыка очень скоро от общих вопросов перейдет к самым что ни на есть конкретным.

Архиепископ Ставропольский Серафим был в летах почтенных. Выглядел намного моложе своего возраста – высокий, статный, с окладистой пышной бородой, зачесанными назад вьющимися волосами, сильно убеленными сединой. В отличие от владыки Иоасафа, он, напротив, был нетороплив, степенен и важен. Своей кафедрой он управлял вот уже второй десяток лет, славился бескомпромиссностью и принципиальностью.

Тогда, почти десять лет назад, на станичном престольном празднике у отца Леонтия он увидел прекрасного, благоговейного и богобоязненного юношу. В то безбожное время трудно было найти столь глубокую веру, особенно у представителя молодого поколения. Владыка остро нуждался в порядочных иподьяконах: брать себе абы кого, кто будет прислуживать ради будущей духовной карьеры и архиерейского богатого стола, он не хотел. Юноша оказался круглым сиротой. Отец Леонтий не хотел отдавать своего воспитанника, но владыка Серафим настоял, и юношу отпустили к нему в иподьяконы. Он полюбил Андрея как родного сына. Так Андрей Подольский, сын швеи и матери-одиночки, оказался в Ставрополе в архиерейском доме и жил там, пока не поступил с протекцией владыки в Московскую духовную семинарию.

Владыка Серафим поднялся, прошелся по кабинету и остановился у огромного окна, залитого ярким февральским солнцем. На дворе стояли последние крепкие морозы, снег весело и игриво искрился под лучами солнечного света.

– Чудесная погода, – произнес архиерей, – люблю вот такой мороз. Сейчас бы тройку лошадей, да с бубенчиками, да по зимнему лесу... Представляешь, столетние ели в белых шапках, хруст снега под полозьями, у коней пар из ноздрей, охотничий домик, а там самовар и горячие пироги. Эх, мечты. А у нас в Ставрополе уже вовсю весна начинается, скоро посевная, снег только в горах. Домбай, Приэльбрусье, лыжников – море. Не соскучился но родной-то стороне?

Владыка Серафим закончил свой монолог и, повернувшись спиной к окну, устремил взор на поникшего Андрея.

– Соскучился, – вяло произнес Андрей.

– Что-то не вижу задора в твоих очах. Как дела с женитьбой? Ты уже определился с невестой? Алена ее зовут, если не ошибаюсь? – архиерей сел на скрипнувший диван и, вольготно закинув ногу на ногу и поправив складки добротной рясы из тонкой английской шерсти, внимательно посмотрел на Андрея.

– Простите, владыка, не определился, – буквально выдавил из себя Андрей.

– Что так? – повел бровями владыка Серафим, и взгляд его стал отечески строг.

– Моя невеста просила подождать с ответом до мая, она сейчас в отъезде, – поспешил произнести Андрей в надежде, что владыка Серафим все же даст отсрочку.

Архиерей недовольно наморщился и побарабанил кончиками пальцев по подлокотнику дивана. Пауза длилась несказанно долго.

– Просила подождать, говоришь? Несерьезно все это. Если она сейчас так крутит, что будет потом? А что за отъезд у нее?

– В Англию... на языковую практику, – запинаясь, ответил Андрей.

– Ах, в Англию! Будущая матушка поехала изучать заморские языки, – уже с явным сарказмом произнес владыка, еще раз побарабанив пальцами.

– Нет, Андрюша, чует мое сердце, поверь моему стариковскому опыту, несерьезно все это, ничего у тебя с ней не получится. Ты представь, приедет она в мае и скажет: давай, мол, еще подождем, мне поучиться надо, подумать или еще что, а потом возьмет да и выскочит замуж за другого или так и будет тебя за нос водить. Знаешь, сколько я таких примеров за свою жизнь видывал?

– Но она обещала! – с явным отчаянием выкрикнул Андрей.

– Подожди, не перебивай, дай договорить.

– Простите, владыко, – подавленно прошептал Андрей.

– Был у меня в соборе один алтарник, закончил семинарию, хотел жениться, рукополагаться, но невеста его все не соглашалась – то одна у нее причина, то другая, то третья, и вроде не отказывает ему, но и согласия не дает. Наконец он ее уломал, в буквальном смысле уломал. Поженились, я его рукоположил, а потом после положенной практики в соборе хотел на приход в село отправить. Приход, конечно, небольшой, село в предгорье, но красивое. Ну не могу же я молодому и только что рукоположенному священнику сразу большой приход в городе дать, у меня другие батюшки обидятся, которые служат по десять, пятнадцать лет. Батюшка готов был поехать, а вот матушка как узнала – ни в какую. Мол, не поеду из города никуда: там ни туалета городского, ни ванной, вода в колодце, – и ставит мужу условие: либо пусть твой архиерей тебя в городе оставляет, либо сам езжай, один. Вот какая оказалась, готова мужа бросить ради теплого сортира, прости за выражение. Пришел ко мне этот священник, чуть не в слезах, умоляет в городе оставить из-за жены. Но я на поводу у бабы никогда не пойду и ему не посоветовал на поводу идти. Матушка должна быть смиренной и готовой за мужем хоть в огонь, хоть в воду, хоть на Северный полюс. Батюшка на приход уехал один, а она осталась. Через какое-то время загуляла в городе и замуж за торгаша вышла, вернее, это и замужеством не назовешь. Батюшка как узнал – запил с горя. Сожитель ее по Турциям повозил да и бросил, она к батюшке: мол, прости, прими, а принять он ее уже не может по канонам. И пришлось мне его в монастырь переводить, чтоб пить перестал. Вот какие исковерканные судьбы, а ты говоришь: не такая, обещала... "Гебе, конечно, решать, но моего архиерейского благословения не будет, как хочешь. Ты мне в июле нужен уже в Ставрополе как священник. Инспектор семинарии – это не шутки. В августе уже первый набор пройдет, в сентябре занятия начнутся.

– Но я люблю ее, я не могу без нее, – едва не плача, произнес Андрей.

– Это нелюбовь, Андрюша, это влюбленность, страсть, поверь мне, я много чего повидал. Влюбленность, она как ветер – пролетает и следа не остается. Правда, если сильный ветер, то останутся поломанные ветки, а то и поваленные деревья. Зачем тебе эти буреломы в душе? Тебе у престола Божьего служить, а ты страсти разгребать собрался. Остановись, пока не поздно, видишь, не дает Господь тебе ее, значит, не твое. А твое, может быть, совсем рядом, а ты не видишь, как слепой из-за своей влюбленности.

– А если это любовь, а не влюбленность, – слезы навернулись у него на глаза.

– Нет, Андрей, не любовь это, и она тебя не любит. Как сказал апостол: любовь долготерпит, милосердствует, не ищет своего. А вы каждый свое ищете.

– Тогда благословите монашество, – выпалил Андрей, моментально покраснев.

Владыка даже усмехнулся и покачал головой.

– Я думал, ты взрослый, возмужал, а ты как мальчишка. Да разве можно монашество из-за несчастной любви принимать! Это только в плохих романах бывает. Невеста бросила – и побежал в монастырь с горя. Запомни, Андрюша, самые плохие монахи получаются из тех, кто из-за неудачной любви в монастырь идет. А монашество – это не твоя стезя. Я тебя десять лет знаю и наблюдаю, и поверь мне, грешному: если бы это было твое, я тебе уже давно сказал бы об этом. Нам, архиереям, с монахами, конечно, всегда проще: ни семьей, ни детьми не обременены, могут себя полностью отдать Церкви, – так что я в данном случае даже корысть имею. Сказал бы тебе: Андрей, готовься к постригу – и никаких проблем не имел бы. А я нянчусь с тобой, как с малым дитем, потому что вижу, как архиерей, а не как человек, что твоя стезя брачная. Тебе жениться надо, а монашество, если и принимать, так в старости, когда страсти потухнут, это лично тебя касается.

Владыка Серафим вновь встал и подошел к окну. Андрей в этот момент незаметно смахнул навернувшуюся слезу. Пожалуй, он плакал три раза в жизни: когда увозили маленькую Нинку, сестренку дружка Мишки, когда умерла мама и вот сейчас. Нет, еще в тот день, когда Алена скрылась в метели и он ее больше не видел. Он боялся показать свои слезы при владыке, хотя тот давно их заметил, поэтому и отошел к окну, из деликатности, дабы не смущать Андрея.

Пауза затянулась. Епископ что-то внимательно рассматривал за окном или делал вид, что рассматривает, затем резко повернулся к Андрею, упершись руками в подоконник.

– У тебя есть еще кто-нибудь на примете? – внезапно спросил владыка.

– В смысле?

– Ну, девушка знакомая есть, которая тебе нравится?

Андрей помолчал, словно раздумывая. Конечно, ему нравилась Вероника, но рассматривать ее как невесту, а тем более как будущую жену ему и в г олову не приходило.

– Есть одна знакомая из регентской школы, но... – Андрей запнулся.

– Что но, у нее есть жених?

– Н-нет.

– Как ее зовут, кто она такая?

– Вероника, хорошая девушка, обычная.

– Что за семья у нее?

– У нее только тетка, монахиня. Тетка меч тала ее в монастырь определить.

– Значит так, я буду в Лавре через два дня, загляну к тебе. Ты предупреди свою Веронику, что владыка Серафим желает с ней переговорить, чтобы для нее это не было полной неожиданностью. Ну все, иди с Богом, а то мне давно пора, – епископ взглянул на часы.

Андрей подошел под благословение, он хотел еще что– то сказать, в душе были буря и смятение, но владыка дал понять, что аудиенция окончена.

В класс Андрей возвращался сам не свой, ноги не слушались. Все рухнуло, это была катастрофа, он ее потерял, и потерял окончательно. Где-то у святых отцов он читал, что непослушание архиерею даром не проходит; где он это читал, вспомнить не мог, но мысль эта крепко засела в мозгу. Он понимал, что не посмеет ослушаться владыку Серафима, не посмеет, как бы ему ни хотелось это в данный момент. Он уже почти наверняка знал, что именно Вероника станет теперь его женой, и от этой мысли больно сжималось сердце.

«Что же ты наделала, Аленка, неужели не поняла, что я человек подневольный и не могу ждать, не могу подчиняться своему желанию, – думал Андрей, словно разговаривая с ней и надеясь, что она услышит его за тысячи километров и все вернется на круги своя. – Не вернуть, все потеряно, все!»

Следующий урок прошел как во сне, Андрей ничего не слышал. На обед сходил механически, не помнил, что и ел. Так проходил он, как робот, до самой вечерней службы. Их хор пел в этот день. Была Вероника – все такая же маленькая и кругленькая, стояла всю службу на цыпочках, смешно и как-то по-детски вытягивая шейку. Андрей всю службу не сводил с нее глаз, она же ни разу не взглянула в его сторону – наверное, чувствовала его взгляд и боялась. После службы, когда погас верхний свет и девушки собирали с пюпитров ноты, Андрей тихо ее окликнул. Она подошла, смущаясь и краснея, пряча глаза.

– Вероник, тут такое дело, – не зная, как начать разговор, произнес Андрей, – в общем... владыка Серафим Ставропольский хочет тебя видеть, он будет здесь через два дня.