Текст книги "Бог не проходит мимо"

Автор книги: Юлия Сысоева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 19 страниц)

Все шло прекрасно. Он был создателем могущественной террористической организации, исповедавшей новый чистый ислам, отличный от традиционного; он был влиятелен, не ошибался и шел к своей цели – созданию справедливого общества. Он был настоящим героем, ему было очень важно, что думают о нем чеченцы, как воспринимают его. Все было налажено, пока не появилась она, эта русская сука. С нее начался крах.

Он хотел провести идеальный теракт, это была гениальная идея: русских врагов уничтожает русская шахидка.

Это страшно и красиво, величественно и символично. Это нагнало бы на них страх и ужас, ведь бомбу взрывает не девушка с кавказской или арабской внешностью, не приезжая из Махачкалы или Грозного, не дочь неграмотного чабана, а такая же, как они, – светлоглазая славянка с московской пропиской, рожденная в столице от благополучных, обеспеченных и образованных родителей. Это был бы для них удар ниже пояса. Вся пресса изучала бы ее биографию, мусолила детские фотографии, пыталась брать интервью у мамы с папой, подруг, сослуживцев и однокурсников. Пресса сделала бы свое дело – очень нужное дело, ради которого все и затевалось. Такой теракт нужен был не столько для уничтожения, сколько для устрашения.

Страх управляет, страх держит, страх покоряет и ставит на колени, страх делает свободных рабами, людей – нелюдями. Это была бы хорошая пощечина государству, которое отнимает право на самоопределение народов, уничтожает культуру и самобытность, разрушает родственные связи, отнимает веру, – и все ради государства, бизнеса, цивилизации. Султан ненавидел все эти понятия, его организация была призвана уничтожать так называемые человеческие ценности.

Нет, его организация все еще работала – по инерции, но работала, несмотря на то что он, глава этой организации, прятался в логове, как загнанный зверь. Люди, верные ему, еще не понимали до конца своего плачевного положения, его понимал только сам Султан. Хотя надеялся, что и из этой переделки ему удастся выкрутиться. А пока организация работает, он должен найти эту русскую и отомстить, он должен наказать ее по закону. Потому что она нарушила закон и должна ответить за это по всей строгости, так требует его религия. Всякий, нарушивший закон, должен отвечать за это.

Султан метался из угла в угол, как зверь в клетке. Он ждал важных новостей, его дальнейшая судьба зависела от того, какие это будут новости, хорошие или плохие.

В дверь постучали условным сигналом, в приоткрывшуюся щель просунулась черная лохматая голова тринадцатилетнего мальчишки – внука старого чабана Зелимхана.

– Там Тагир приехал, – доложил парень по-чеченски, он совсем не говорил по-русски и, кажется, не понимал.

– Скажи ему, чтобы проходил, да и чаю нам принеси, – ответил ему Султан по-чеченски.

Почти сразу вошел Тагир – старый проверенный боевик. Казанский татарин, имевший богатый послужной список. Еще в советское время был дважды судим за изнасилование и вымогательство, но оба раза отпущен за примерное поведение. Затем, в начале девяностых, участвовал в одной из казанских группировок, но, став идейным исламистом, прошел подготовку в одном из лагерей в Татарстане и по окончании, в девяносто четвертом году, был переброшен в Чечню. Участвовал в знаменитом басаевском захвате больницы в Буденновске, потом был Кизляр, и вот уже четыре года работал с Султаном. В отличие от сентиментального Ахмета был жесток, никогда не жалел ни детей, ни беременных баб, ни старух. Как оказалось, эти качества необходимы на войне. Единственной его слабостью была огромная жадность к деньгам и женщины, именно поэтому он не стал первым приближенным к Султану человеком, первым стал Ахмет. Султан не любил людей, жадных к деньгам, считал их потенциальными предателями, а оказалось, что его предал самый идейный и совершенно равнодушный к материальным ценностям Ахмет. Теперь, после отпадения Ахмета, Тагир наконец занял его место и очень старался оправдать оказанное ему доверие.

После краткого традиционного приветствия сели.

Тагир заговорил было по-чеченски, но Султан его перебил.

– Говори по-русски, пацан подслушивает, не знаю, зачем ему это надо, любопытный очень, -Султан попытался улыбнуться и скрыть свое волнение, он не хотел выглядеть перед Тагиром трясущейся крысой.

– Ахмет никакую информацию властям не сливал, впрочем, он не успел этого сделать. Раньше тоже не сливал. Его убрали в Ростове люди из нашего джамаата, – и Тагир принялся грызть грязный ноготь.

Это была еще одна мерзкая привычка старого бандита, из-за которой Султан не желал с ним близко общаться. Ахмет был истинным аристократом, он не позволял себе даже почесываться в присутствии других. Был честен, прямолинеен, хорошо воспитан, владел несколькими языками, а этот... Султан с брезгливостью посмотрел на него и отвернулся. Он недолюбливал урок, даже если они были идейными борцами.

Вошел мальчик, принес поднос с пиалами и горячими лепешками.

Тагир оторвался от своего ногтя и принялся за лепешку.

– Гак вот, – пожевывая, как в ресторане на сходняке, продолжил свою речь Тагир, – Ахмета убрали вовремя, больше от него опасности нет. Что касается девки, то это сложнее, девка пропала.

– Что сложнее?! – Султан вскочил, опрокинув пиалу с чаем, глаза его налились кровью, вены на шее раздулись и запульсировали. – Вы что, бабу найти не способны, отморозки?

– Погоди, Султан, что кричишь, кипятишься, сядь, остынь, – спокойно произнес Тагир, обнажив несколько золотых зубов.

Султан сел. Он ненавидел себя в этот момент: его подчиненный, да еще и урка, гак с ним разговаривает, а он ничего поделать не может, он даже зависит сейчас от этого быка. И успех дела зависит от него. Раньше он поставил бы его на место, научил вежливо разговаривать, а теперь вынужден все это терпеть. Но ничего, скоро он освободится от этих уродов, он скроется в Тегеране и создаст новую, еще более могущественную организацию. Он обойдется и без тех, кто финансировал его из Лондона. Арабский шейх Ай-Лади заинтересован привлечь к себе Султана; по некоторым данным, он связан с самим Бен-Ладеном. Вот только надо выбраться из этой передряги и отомстить.

– Успокойся, Султан, найдем мы эту б... Ну куда она от нас денется? Тем более, ты говоришь, она родить должна. Ну не будет же она в поле рожать! Больницы все под нашим контролем. Как только она проявится, мы ее возьмем. Ты лучше скажи точно, что делать с ней, к тебе везти или сразу на месте порешить? – продолжил Тагир неторопливо.

– Сразу на месте, – задумчиво произнес Султан. – Сюда везти опасно, не довезете.

– А щенка?

– Надо чем-то жертвовать, – сухо ответил Султан, словно речь шла не о его ребенке.

Конечно, ему ох как хотелось самому с ней рассчитаться. Он жалел, что не убил ее сразу тогда, когда она отказалась ехать на задание, когда она провалила всю работу, да и все его дело. Жалко стало, ведь это его ребенок.

И это была ошибка, на войне не должно быть детей. Никогда, никаких и ничьих, дети и война -понятия несовместимые. А он воин, и у него не могло быть никаких детей. Его единственный сын Али – его проклятие и наказание, все остальное не в счет. Значит, Аллах не желает ему больше детей, а он пошел против воли Аллаха, за что и поплатился.

– Как скажешь, Султан, дело времени, но, если хочешь, и сюда привезем, сам с ней поквитаешься. Время работает на нас, – спокойно произнес Тагир, отхлебнув чаю.

– Время работает против нас! – заорал Султан что было силы. – И вы должны шевелиться!

– Погоди, Султан, спешка нужна при ловле блох. Твои люди, а именно Ахмет, упустили ее. Если бы я тогда этим занялся, она у меня не проскочила бы, поэтому не надо теперь орать.

В эту субботу отец Сергий не служил. После завтрака выразил желание погулять с детьми. Настя была счастлива: так редко бывает, что папа дома, еще реже он ходит гулять с детьми, это предложение показалось Насте каким-то необычным.

«Наверное, – предполагала она, – он ночью обдумывал новость и уже чувствует себя папой троих детей».

Они очень редко куда-либо выбирались вместе, во многом дело было в занятости, но и не только. Настя с трудом могла объяснить, почему муж последнее время старательно избегал различных семейных мероприятий. Даже вечером посидеть за столом всем вместе было очень проблематично, не говоря уже о прогулках и поездках. Настя настолько свыклась с мыслью, что с детьми она одна, что перспектива идти гулять вместе удивила ее своей необычностью и даже напугала.

– Сереж, вы идите, а я квартиру пока уберу, смотри, что у нас творится, – произнесла Настя рассеянно, собирая детские вещи.

Девчонки от радости подняли такой шум и беготню, что Настя уже ничего не соображала, ей хотелось поскорее выпроводить мужа с детьми и остаться одной в полной тишине. Она давно не оставалась одна, все с детьми и с детьми.

– Мамочка, идем с нами гулять, – настойчиво повторяла Вера одну и ту же фразу, периодически подскакивая к ней и дергая то за руки, то за юбку.

– Настя, пойдем все вместе, – вмешался отец Сергий, – твоя уборка не убежит. Посмотри, какая погода за окном.

Настя взглянула в окно и только сейчас заметила разительную перемену в погоде. В ярко-голубом небе сияло червонным золотом настоящее солнце. Куда делись серые тучи и постоянно моросящий дождь? Такое впечатление, что их и не было всю прошедшую неделю. Деревья светились желто-оранжевыми красками, словно кто-то по мановению волшебной палочки нарядил их в роскошные платья.

– Надо же, золотая осень! – воскликнула Настя, привычным движением поправив сползшие с переносицы очки и прищурив глаза, глядя на яркий свет из окна.

Теперь ей, конечно, хотелось на улицу. Как в детстве, идти по аллеям и загребать ботинками шелестящие под ногами листья, собирать гладкие, словно полированные, с тонким ароматом каштаны и набивать ими все карманы, так что они становились тяжелыми и оттопыренными.

– Мы пойдем в парк, во дворе делать нечего, – обрадовалась Настя, натягивая куртку. Девочки мгновенно подхватили ее слова и, взявшись за руки, закружили хоровод.

Они гуляли в парке все вместе. Плели огромные лохматые венки из кленовых листьев, собирали каштаны, набивая ими все карманы, бегали по лужайкам, загребая листья. Настя была счастлива. На миг она остановилась, любуясь мужем и детьми, которые в этом момент, громко смеясь, обсыпали себя листьями. Ей показалось, что это сон, сладкий счастливый сон.

Почему каждый день не приносит такую радость? Зачем все эти ссоры, обиды, бесконечные выяснения отношений? Эти мелкие трения, поджатые губы, секреты и непонятные дела, когда все так просто и легко? Вот так просто и легко гулять всем вместе в парке. В самом обычном парке, ближайшем к дому, и не надо ничего другого. От этой мысли повеяло грустью.

«Все хорошее кончается очень быстро», – подумала Настя, все еще любуясь детьми и мужем.

Вот они вернутся домой, муж уедет на вечернюю службу, она останется с детьми, и все будет по-прежнему. Небо затянется тучами, пойдет дождь, и жизнь опять войдет в свою привычную колею серых будней.

«А может, они потому и серые, чтобы мы могли по-настоящему научиться ценить вот такие моменты», – и Настя побежала к дочкам и мужу.

Матушка Вероника родила легко, через три дня после рождения Пети, так назвали сына Алены. Никто не ожидал, что роды Вероники пройдут так быстро и без осложнений.

Предыдущие четыре беременности дались ей очень непросто, а роды и подавно. А тут как подарок с небес. Антонина Семеновна, вызванная отцом Андреем, едва успела приехать, как Вероника освободилась от бремени. Здоровый крепкий малыш свой первый крик издал пронзительным басом. Весил он почти на килограмм больше своего названого брата.

– Ничего себе близнецы! – воскликнул отец Андрей, разглядывая мальчиков,

– Боюсь, нам никто и не поверит, – добавила Вероника.

– Не беспокойтесь, – вмешалась в разговор Антонина Семеновна, – разнояйцевые близнецы довольно часто отличаются по весу. В моей практике рекорд составил полтора килограмма.

Алена стояла в стороне и молчала. Идея спасения сына уже не радовала ее. Она фактически отказывалась от ребенка. Но если она оставит его у себя, то подпишет ему смертный приговор. Если ее найдут бандиты, то убьют ее одну, а ребенка, записанного на чужих родителей, обнаружить невозможно. Она не боялась собственной смерти, она боялась смерти своего ребенка и только ради его безопасности шла на этот отчаянный шаг.

Она смотрела, как отец Андрей с Вероникой и Антониной Семеновной разглядывают малышей и обсуждают, кто на кого похож, и слезы текли по ее щекам.

– Нет, смотрите, они даже похожи, оба темненькие, – продолжала Антонина Семеновна. -Матушка, это у вас самый черненький ребенок. В кого это?

– Так у меня отец татарин, – весело произнесла Вероника, – вот татарская кровь и проявилась.

– Татарин? Вот уж, матушка, не знала и никогда бы не подумала про вас.

– Да я и не знала своего отца, это тетя рассказывала, что татарин. Он на маме и не женился, потому что его родственники ему запретили.

Алена, не в силах больше слушать, вышла во двор. Там, разложив под деревом кукол, играли девочки, младшие дочки отца Андрея и Вероники. Увидев тетю, девочки сказали почти хором: «А у нас братики родились».

Алена вернулась в дом, еле сдерживая слезы. Вошла в комнату, забрала ребенка кормить. Молока почти не было, голодный малыш сосал грудь что было силы, но насытиться не мог. Смотрел на нее словно с укоризной, затем с еще большим усилием принимался сосать. У Алены нестерпимо болела грудь. Вскоре эта мука стала почти непрерывной. Уставший от голода ребенок безутешно кричал. Алена плакала вместе с ним, глаза у нее были постоянно красными от слез.

Заходила Антонина Семеновна, осматривала Алену, мазала грудь мазью, говорила, что не у всех женщин молоко быстро приходит. Дали смесь, малыш заснул. Через день ребенок кричал почти непрерывно, молока у Алены по– прежнему не было, а от смеси у малыша разболелся живот.

Вошла Вероника.

– Ален, дай мне его. У меня столько молока за один день пришло!

Заплаканная Алена неуверенно протянула сына Веронике. Та привычным движением приложила ребенка к груди, малыш сразу же жадно присосался.

– Заморила ты его, мать, голодом, смотри, как жадно ест.

Алена смотрела на Веронику. Полная, круглолицая. Черные волосы небрежно убраны в хвост, большая белая грудь, и ее мальчик у нее на руках.

«Нет, я не смогу оставить ребенка, не смогу расстаться со своей крохой», – думала Алена, глядя, как Вероника кормит ее сына.

«Я уеду в Москву к своим родителям. У отца связи, он что-нибудь придумает, он заявит в ФСБ, да и не станут бандиты искать меня в столице, – утешала она себя. – Руслана найдут и арестуют, его обязательно должны арестовать. Его уже ищут, не зря он прятал меня в горах».

Но она знала точно, что Султан пойдет до конца, и, пока он жив и на свободе, он будет искать Алену. И если найдет, то убьет, а ребенка отдаст своим родственникам. У Руслана много родственников. По их традициям ребенок принадлежит родственникам отца, принадлежит его тейпу. Султан – человек принципа и никогда не останавливается, даже если проигрывает.

Ее родители не знали о рождении внука. Слишком опасно сообщать родителям, что она родила, что она жива и здорова. Бандиты наверняка слушают все их телефоны. Еще опаснее просить забрать ее отсюда: те, кто ее ищет, сразу нагрянут. К тому же она может очень сильно подвести Андрея, который ради нее и ребенка пошел на такой риск, а у него маленькие дети. Более безопасный способ связаться с ними – по интернету, пожалуй, даже самый безопасный, но где гарантия, что люди Султана не следят за ее родителями.

Доехать до Москвы самой вообще не представляется возможным. Ее выследят в поезде или в самолете, к тому же для самолета у нее нет паспорта. А до Москвы почти две тысячи километров. Просить отца Сергия в Москве связаться с ее родителями не по телефону тоже опасно.

Алена была запугана до крайности и не желала идти на малейший риск. Она все больше понимала, что попала в безвыходную ситуацию. То есть выход был один – оставить ребенка, хотя бы на время, пока Султан разгуливает на свободе и идет по ее следу. Найти он сможет их только двоих. От этой мысли у Алены разрывалось сердце. Она не знала, что ей делать. До родов ее план казался ей гениальным, но теперь, когда она родила и в ней проснулись материнские чувства, расставание с сыном было невыносимым. Все остальные варианты оказывались несостоятельными.

Вероника кормила сразу двух малышей. Алена не могла смотреть на это без боли.

Через пару дней к ней пришел отец Андрей.

– Все сидишь, грустишь? Мне Вероника сказал, что ты все время плачешь.

– Да нет, я не плачу, – ответила Алена как можно спокойнее.

– Завтра Успение, – сказал в задумчивости отец Андрей. – Понимаешь, я не знаю, правильно ли мы поступаем.

– Я поняла, – сказала Алена и отвернулась к окну, чтобы скрыть нахлынувшие слезы.

– Прихожане спрашивают, да и родственники у нас, мы уже должны объявить, что Ника родила двойню. Или как? Последнее решение за тобой, мы не можем на тебя давить. Ну хочешь, мы скажем, что нашли подкидыша. Хочешь?

– Андрей, давай подождем. А с подкидышем вам никто не поверит.

– Алена, мы не можем ждать, надо решать, мы не можем до бесконечности прятать детей и отмалчиваться. Уже неделя прошла, да и опасно тянуть, ты сама говоришь, что тебя ищут.

– А вдруг уже не ищут? – в исступлении воскликнула Алена. – Может, Султана уже арестовали? Узнай, прошу тебя.

– Я пока ничего не слышал.

– А как ты можешь слышать, если телевизор не включал за это время ни разу, – перебила его Алена, – раздобудь информацию про Султана. Если его арестовали, это все меняет. Для меня опасен только он.

– А родственники? Ты сама говорила, что по их традициям ребенок принадлежит им?

– Родственники думают, что Султан меня убил. Да и не будут они гоняться за каким-то ребенком. Вот если бы сам Султан привез им его, тогда они растили бы его и никому не отдали.

– Я понимаю, тебе тяжело, давай не будем торопиться, подумаем еще.

Вечером была торжественная служба под праздник Успения Пресвятой Богородицы. Антонина Семеновна на службу не пришла. Обычно она службы на большие праздники никогда не пропускала, но если и не приходила, отца Андрея это не удивляло: у нее работа, могут быть сложные роды...

В этот день Антонина Семеновна действительно принимала очень сложные роды. Тазовое предлежание. Она не хотела оперировать женщину, поэтому вела роды сама. Когда все благополучно закончилось, она поднялась в свой кабинет, до службы оставалось время.

Включила чайник и устало опустилась на стул, прикрыв глаза.

«Немного отдохну и пойду в храм, – подумала она, – надо завтра причаститься».

Чайник закипел и отключился.

«Как я устала, даже встать не могу! Надо налить чаю, а то на службу опоздаю», – не успела она это подумать, как дверь распахнулась и в кабинет бесцеремонно вошли двое мужчин.

После обеда Настя укладывала девочек спать, она так устала, что не заметила, как заснула сама. Проснулась, когда за окном в мутном свете уходящего осеннего дня снова лил дождь. Отец Сергий уже уехал на службу. Все было так обыденно, что прошедший день показался ей просто счастливым сном.

«Это все беременность, – подумала Настя, – сразу же наваливается постоянная сонливость и усталость. Надо собираться в храм, хотя бы на помазание».

Настя встала и начала машинально подбирать какие-то разбросанные вещи. Проснулись девочки, начали ныть и кукситься – они явно переспали. Пока пили чай на кухне, хныкали и одевались, Настя поняла, что в храм они не успевают, да и сил совсем не осталось. От одной мысли, что сейчас одевать детей, выводить их под дождь, ехать с ними на трамвае, потом идти, Насте становилось не по себе.

«Нет, не поедем сегодня никуда, – подумала она. – Я беременная уставшая женщина, у меня уважительная причина прогулять всенощную».

Настя не любила пропускать церковные службы, всегда оставалось ощущение тяжести на душе. Но если сегодня поехать с двумя капризничающими детьми, то не избежать замечаний со стороны вредных тетушек.

Одним словом, остались дома.

Решено было взамен службы прочитать два канона, но и этого не удалось сделать. Пришла Верочка, попросила нарисовать ей цветок и домик. Настя нарисовала и вспомнила, что ужин не приготовлен. А муж придет голодный, и его надо будет кормить. Настя побрела на кухню, за окном давно стемнело, и стало совсем грустно. Последнее время Настя часто стала впадать в такие депрессивные состояния.

«А что я хочу? – думала Настя, начиная чистить картошку. – Хорошего понемногу».

Она ненавидела это выражение: так всегда говорила ее мать, считавшая, что все хорошее достается другим людям, но только не ей. Она всю жизнь произносила эту фразу – «хорошего понемногу».

Настю передернуло от этих мыслей.

«Ну вот, опять у меня в голове полный кошмар, – Настя кинула очищенную картошку в кастрюльку с водой. – Я даже помолиться нормально не могу, только соберусь – сразу дела появляются или дети отвлекают. Где– то у святых отцов прочитала – не вспомню где, – что это лукавый мешает молиться, отвлекает. И даже если начнешь молиться, все равно в голову будут посторонние мысли лезть. Где же я это читала? Забыла, не вспомню, совсем память куриная стала».

Так за делами прошел еще один вечер.

– Мужчины, вы кто, что вам надо?! – воскликнула Антонина Семеновна, вставая из-за стола.

– Спокойно, мы из милиции, мы ищем вот эту женщыну, – коротко стриженный, с горбатым носом мужчина достал из внутреннего кармана цветную фотографию Алены.

Антонина Семеновна все мгновенно поняла. Она молча опустилась на стул, не отрывая глаз от фотографии.

«Главное, не волноваться», – держась за столешницу, подумала она. Горбоносый пристально смотрел ей в лицо, пытаясь поймать ее взгляд.

– Ты видэла эту женщыну? – грубо спросил он.

– Я такую женщину не видела, и вообще здесь родильный дом, а не филиал СИЗО, поэтому попрошу вас удалиться, а то я вызову милицию.

– Мы сами милиция, – усмехнулся второй, держа руку в кармане.

– Тетка, ты не поняла, с кем имеешь дело, – горбоносый наклонился к Антонине Семеновне, дыхнув в лицо чесночной вонью.

Заведующая отделением потянулась к телефону. Второй, что держал руки в карманах и ухмылялся, быстрым кошачьим движением подскочил к столу, схватил телефон и бросил его в угол. Телефон брякнулся и раскололся пополам.

В ту же секунду Антонина Семеновна почувствовала у виска холодное дуло пистолета. Горбоносый наклонился еще ниже и заговорил громким шепотом.

– Тетка, слушай меня внимательно: будэшь тихо себя вести – не убьем, будэшь говорить правда – не убьем, будэшь говорить неправда – убьем.

Антонина Семеновна поморщилась от потока нестерпимой чесночной вони.

– Но я ничего не знаю.

– Тетка, смотри сюда внимательно, – и бандит ткнул фотографию в лицо Антонине Семеновне, – эта телка должна была родыть или будет родыть, и, если она в твоей больнице, скажи, мы пришли навэстить ее.

И горбоносый ухмыльнулся кривой улыбкой, обнажив несколько золотых зубов.

– Такая женщина к нам не поступала, впервые ее вижу, – просипела перепуганная Антонина Семеновна.

У нее кружилась голова, а перед глазами летали мушки.

– Тетка, если ты врешь, мы придем и убьем тебя. Если эта баба появится в твоей больнице, мы придем и денег дадим, а если ты куда позвонышь, то мы придем и тебя убьем. Поняла, тетка?

Антонина Семеновна молчала.

Второй ткнул дулом в висок.

– Что молчишь, курва, поняла, спрашиваю? Я повторять вопросы не люблю.

– Поняла, – голос заведующей дрожал.

– Ее точно не было?

– Нет, не было такой, – просипела она.

Бандиты быстро удалились. Антонина Семеновна осталась сидеть в оцепенении, сердце колотилось и больно отдавалось в висках, кажется, у нее подскочило давление. То, что сейчас было, она видела только в фильмах.

«Алене и отцу Андрею грозит опасность, надо их предупредить», – думала Антонина Семеновна, пытаясь встать, но ноги были ватными.

В этот момент в кабинет влетела перепуганная медсестра Маринка.

– Антонин Семенна, там двое мужиков по отделению разгуливают, во все кабинеты заглядывают, звоните в милицию, Антониночка Сем... – Маринка запнулась и как вкопанная остановилась возле заведующей.

– Антонин Семенна, вам плохо? На вас лица нет. Ой, а телефон почему разбит? Антонин Семенна, вы меня слышите? Подождите, я вам валокордина накапаю.

Маринка засуетилась, доставая из шкафчика лекарства.

– Подождите, щас давление померяю. Они у вас были, да? Кто это такие? – без остановки трещала уже пришедшая в себя Маринка.

В кабинет влетела пожилая и грузная акушерка Федоровна.

– Антонин Семен, там такое безобразие, еле выгнала, говорят, милиционеры, женщину ищуть. Ой, что с вами, плохо?

– У Антонины Семеновны давление поднялось, – строго произнесла Маринка.

– Сто шестьдесят на сто. Антонин Семен, вы что от давления пьете? Ложитесь на кушеточку. Может, вам внутривенное сделать? – заботливо спросила Маринка.

Через час Антонине Семеновне стало легче. Медсестры и акушерки, сидя в кабинете заведующей, бурно обсуждали происшедшее. Федоровна пыталась обмотать разбитый телефон скотчем. Марина заваривала на всех чай.

– Девочки, я пойду домой, – слабым голосом произнесла Антонина Семеновна.

– Что вы, мы сейчас машину вызовем.

– Не надо машину, мне уже лучше, мне надо пешком пройтись, воздухом подышать, – соврала заведующая.

Уж идти и дышать воздухом ей хотелось менее всего, ноги были ватные и не слушались, голова гудела, словно колокол. Но ей обязательно нужно дойти до дома отца Андрея и предупредить об опасности, о том, что Алену ищут бандиты.

Антонина Семеновна медленно шла по улице, поминутно оглядываясь и проверяя, нет ли за ней слежки. По дороге зашла к сестре, чтобы убедиться в том, что за ней никто не увязался.

Лишь часа через два, поздно вечером, она решилась подойти к дому отца Андрея.

Почему-то долго не открывали, и Антонина Семеновна уже заволновалась – не случилось ли чего. Наконец калитку отворил сам отец Андрей. Он был в сером домашнем подряснике, выглядел несколько уставшим, но, увидев свою духовную дочь, мгновенно просиял.

– О, Антонина Семеновна, голубушка, что ж на службу не пришли, опять заработались? Ну, проходите в дом скорее.

– Ой, батюшка, горе-то какое, – запричитала было не отошедшая от испуга врач.

– Что случилось? – озабоченно спросил отец Андрей.

– Алену бандиты ищут, приходили ко мне в роддом, фотографию ее показывали, грозились убить, – и Антонина Семеновна разрыдалась в голос.

Они сидели на кухне, успевшей пропахнуть валерьянкой и валокордином. Антонина Семеновна комкала в руках промокшую от слез салфетку, поминутно сморкалась и, держа дрожащими руками большую кружку, отхлебывала чай. Отец Андрей ходил по кухне, заложив руки за спину.

– Да, ситуация сложная. Я уж надеялся, что опасность миновала или Алена преувеличивает ее, все же стресс, беременность, роды. А, оказывается, все очень серьезно. Я уж хотел отказаться от нашего плана. Все же безумие какое-то объявлять детей близнецами: и документы на них придется получать, и фамилию нашу давать мальчику... – казалось, отец Андрей рассуждает вслух, не замечая заплаканную Антонину Семеновну. – Что же делать? Ума не приложу. И Алене боюсь говорить, распсихуется, я ее знаю. Еще и убежит куда, чтобы нас опасности не подвергать, она такая, – он резко повернулся к Антонине Семеновне. – Ладно, пока делаем так, как решили: детей записываем на нас с Вероникой. Алене о бандитах не говорим. Хорошо, голубушка, вы уж не проговоритесь, я на вас надеюсь.

Аул, в котором уже второй месяц скрывался Султан, стал известен федералам, которые должны были появиться там с минуту на минуту, – так передал связной с дороги.

Времени на сборы не оставалось, надо было срочно бежать.

В старый японский внедорожник Султан бросил разгрузку, два автомата с подствольником и несколько гранат. Больше ничего не было.

Султан надеялся прорваться к грузинской границе. Он рванул с места, оставляя клубы пыли на каменистой дороге. Бензина было меньше четверти бака, и на поворотах начинала предательски мигать оранжевая лампочка.

Тагир должен был привезти бензин, деньги и поддельные документы еще вчера, но пропал, на связь не выходил, и это было тревожным признаком. Султан как зверь чувствовал опасность, но прорываться к границе без горючего не решался, надеялся, что появится Тагир со всем необходимым.

Теперь выбора не было, надо бежать и постараться максимально близко подойти к границе, а там пешком через перевал. Он хорошо знал эту тропу еще со времен первой войны – по ней регулярно переправлялись наркотики и оружие.

Федералы появились раньше, чем он ожидал. Слишком рано, чтобы он мог добраться до спасительного перевала. На одном из поворотов на серпантине он заметил несколько военных «УАЗиков».

«Ну давай же», – твердил Султан, стиснув зубы и выжимая из машины все, на что только она была способна.

Старый японский самурай был очень проходимым внедорожником, именно эту модель японцы конструировали для военных действий на пересеченной местности. Маленький, легкий, он лихо входил в повороты, быстро набирая скорость на прямых.

«Главное, немного оторваться, бросить машину, а дальше пешком», – думал Султан, цепляясь за последнюю, еще теплившуюся надежду.

Вскоре лампочка стала гореть постоянно: «Неужели не дотяну?»

Еще километров десять, а дальше он знал дорогу, и был шанс вырваться. Как назло, над головой застрекотала вертушка.

«Этого еще не хватало!» – Султан выругался и сильнее надавил на газ, но бензин уже кончился, и машина предательски встала, где-то совсем рядом кружил вертолет.

Ноябрьский лес стоял прозрачный, горы словно разделись, открывая любопытному взгляду все то, что обычно прячется за бурной зеленью.

Султан схватил автоматы и, надевая на ходу разгрузку, помчался вверх по склону. Бегал он быстро, и через пару минут подъем сменился спуском. Голые ветви деревьев больно хлестали по лицу, норовя попасть по глазам. Султан лез напролом, заросли становились гуще. Он остановился, чтобы перевести дух и осмотреться. Кругом были серые склоны, усыпанные сухой бурой листвой, колючие ветки кустарников и могучие стволы вековых деревьев не давали ни малейшего укрытия с воздуха. Опять совсем рядом застрекотал вертолет. Султан понял, что незамеченным ему не уйти, да и слишком далеко от заветной дороги, на которую он надеялся выйти.

Он отдышался и, приметив еле заметную пастушью тропу, двинулся по ней. Идти стало легче, тропа становилась шире и отчетливее, Султан сменил шаг на бег. Вдали послышался лай собак, федералы гнали его, как зверя, взяв след. Вскоре лес закончился, и в широкой открытой ложбине показалась пара длинных сараев.