Текст книги "Христов подарок. Рождественские истории для детей и взрослых"
Автор книги: Юлия Вознесенская
Соавторы: Аркадий Аверченко,Иван Шмелев,Саша Черный,Сергей Козлов,Петр Краснов,Николай Блохин,Арсений Несмелов,Ирина Сабурова,Николай Туроверов,Дмитрий Кузнецов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 19 (всего у книги 25 страниц)
– Так что же было дальше с мальчиком Никитой и его мамой?
– Его мама уже давно моя жена, а мой приемный сын Никита недавно сам стал отцом.
– Надо же! Так вас сосватала кипарисовая елка?
– Ну да… Когда Аннушка узнала про мои страдания в поисках елки, она прониклась ко мне доверием и, поразмышляв недолго после моего предложения, осталась с сыном в Ладисполи и вышла за меня замуж.
– «Она его за муки полюбила, а он ее – за состраданье к ним!»
– Можно сказать и так. И знаете, с тех пор мы по семейной традиции Новый год и Рождество отмечаем только с кипарисовыми елками! От нашего дома к берегу уже высажена целая аллея рождественских кипарисов. Жаль будет покинуть ее, если мы с Аней все-таки надумаем переезжать к Никите в Подмосковье.
На это я ничего не сказала. Что тут скажешь…
Юлия Александровна Сакунова
Сладкий снег
I
Жестокий мороз сменился безрадостной оттепелью. Злой следователь – добрым. Время от времени Татьяне казалось, что она сидит в тюрьме, хотя на окнах нет решеток. Одна с ребенком, родители далеко, муж в столице на заработках. Особенно ночами было тяжело. Заснуть не могла. Смотрела на потолок с единственной мыслью: «Господи, за что?» Маленькая Танюшка кашляла, чихала, капризничала. Спала плохо. Сергей перестал писать и звонил всё реже. Только денежные переводы приходили на почту регулярно. Злости не было уже, осталось отчаяние и желание опустить руки, и пусть случится такое, чтобы «он увидел, как виноват»…
Воскресным утром Татьяна несмело ступила на порог храма Преображения Господня, там крестили когда-то дочку, в иное, счастливое для семьи время. Муж был рядом, радовался, что настоял на своем, – назвал ребенка в честь любимой жены…
«Он и сейчас радуется, наверное, – думала Татьяна. – Ему досталась радость, а мне тоска». Тоска представлялась зеленой и колючей, как елка без игрушек. Елка, которую Татьяна достала с антресолей, собрала, но наряжать категорически не хотела.
Танюшка канючила:
– Мама, когда повесим игрушки на елочку? Когда?
Хотелось ответить:
– Никогда!
Татьяна отмахивалась, произносила невнятно:
– Завтра, завтра. Может быть…
…Единственный на весь город завод закрылся, Сергей оказался за проходной. Работы не было. Денег не хватало. Татьяна не укоряла мужа, напротив, поступила на работу в ясли. Малышка под присмотром, обеды бесплатные, и зарплату, пусть небольшую, регулярно платят.
Сергей встал на учет как безработный.
Ему, отличному автомеханику, специалисту высокого класса, было стыдно жить за счет жены.
– Нужно что-то делать, – размышлял он вечерами, глядя, как Татьяна кормит кашей ребенка. – Поеду к брату в столицу, заработаю денег и вернусь!
Она знала о планах мужа, но до последнего дня надеялась на чудо: найдется работа и Сергей останется дома. Столица, в которой по молодости она бывала, представлялась гигантским муравейником, где на каждом шагу подстерегают опасные люди и действуют неписаные законы. Тот, кто однажды попал в мутный столичный омут, тот для тихой размеренной полудеревенской жизни пропал навеки…
Но случилось то, чего она так боялась.
– Возьми под часами деньги на первое время и чемодан мой собери, – попросил муж, не глядя в глаза.
II
Когда младший снял с плеча тяжелую сумку с вещами и позвонил в дверь, столичный брат Леня на кухне как раз заканчивал завтрак. Вопил телевизор, звенел то ли будильник, то ли телефон, гремела посудой жена брата Марьяна, но всё покрывал радостный бас Леонида:
– Наконец-то! Садись за стол, отметим! Мы с тобой…
Обняв младшего за плечи и дыша легким, коньячным, «благородным» перегаром, брат повторял:
– Этот город будет у наших ног! Марьяна, да присядь, успокойся, что ты как волна мельтешишь!
Супруга то входила в комнату, то выходила, приносила тарелки с рюмками, одновременно отвечая по телефону.
Початая бутылка коньяка утвердилась на столе. Отпраздновав, как полагается, встречу, Леонид посовещался с женой и объявил, что жить Сергей будет пока у него, места в квартире из трех комнат достаточно. С завтрашнего дня начнется работа. Старший займется поиском клиентов и прочей тяжелой административной работой. Марьяна, как финансовый директор малого предприятия, будет подсчитывать прибыль (большую общую прибыль – Леонид показал свой мощный кулак – вот такую!) и убытки (презрительный жест измерил величину ногтя на корявом мизинце).
– Да ты скажи толком, что за бизнес у тебя? Чем я буду заниматься?
Удивился братец:
– Как чем? Ремонтом машин, конечно! Ты ж не профессор, чтобы лекции читать! – И Леонид шутя толкнул Сергея в плечо.
Далее потянулись дни, похожие один на другой. Леонид приводил клиентов, Сергей чинил автомобили, деловитая Марьяна забирала деньги.
Раз в месяц Марьяна проводила «производственное совещание». Доставала книгу учета, показывала квитанции к переводам, которые уходили Танюшке и Татьяне, квитанции за оплату квартиры, магазинные чеки. Получалось, что вся часть выручки, положенная Сергею, израсходована на его же нужды. Марьяна скромно намекала, что занимается делами младшего брата даром.
Бегает на почту из уважения к братской дружбе… Каблуки стаптывает. А сапоги дорогие, между прочим.
– Инфляция, – повторяла Марьяна со знанием дела, – золото поднялось в цене. Недвижимость хорошо бы купить, да не на что. Кризис!
Сергей в бухгалтерии не разбирался. Доверял Леониду и его жене, сказано: кризис, значит, пусть будет кризис.
С утра до вечера он видел перед собой автомобили. Черные. Серебристые. Иномарки, отечественные. Они сменяли друг друга, мелькали, как на конвейере. Он не помнил лиц хозяев, но мог вспомнить знакомую деталь. Когда брат Леонид желал отдохнуть, ездили на дачу. Потому что Марьяна уже кривила лицо при виде очередной пьянки. Она стала хорошо одеваться, несмотря на кризис, поменяла «Жигули» на добротную иномарку. Кроме того, в квартире начался ремонт.
Надежды Сергея на привольную жизнь в столице таяли. По ночам всё чаще вспоминал родной дом, смех маленькой дочки, легкую походку жены.
III
Присела Татьяна в уголок, взяла на руки Танюшку. Да так и просидела всю службу.
То и дело от усталости закрывались глаза.
Но даже в полусне одолевали мысли о том, что зимние сапожки ребенку малы, а рукава пальто обтрепались, а лекарства стоят дорого, и пора платить за квартиру, не то отключат свет, перевода же придется еще ждать, самое малое, неделю. А главное – она одна, без мужа осталась…
«Всякое ныне житейское отложим попечение», – пели на клиросе, и она честно старалась не думать о своем, житейском, надоевшем.
Она подходила к кресту, когда батюшка Алексей объявил, что приглашает всех прихожан к себе на воскресную трапезу. Любопытно стало Татьяне и, вспомнив, что первое вчера не варила, подумала: «А что? Пойду, раз зовут».
Хором прочитали молитву. Сели на лавки за длинный стол. Строгая пожилая женщина в белом платке, руководившая на службе певчими, разливала по тарелкам щи из алюминиевой кастрюли. Отец Алексей собственноручно резал серый хлеб, прижимая буханку к груди. Каждый из сотрапезников получил из его рук свой кусок, и первой – Танюшка, меньшая из гостей.
Со щами девочка расправлялась героически, но не совсем удачно: расплескала лужицей по столу и тут же размазала ложкой для красоты.
– Простите, можно взять тряпку? – попросила Татьяна.
– Да я сама вытру, не волнуйтесь, мне в радость за детками убирать, – отозвалась строгая Нина Васильевна неожиданно приветливо.
Танюшка доела свой кусок хлеба и протянула руку за новым. Батюшка ей еще кусок подал.
«Ну, вот, – сконфузилась Татьяна, – подумают теперь, что у меня ребенок голодный!»
Провожая Татьяну с Танюшкой, Нина Васильевна сунула в руки девочке кулек с конфетами.
В рождественское воскресенье идти в церковь не хотелось. Пошел снег, болела голова, навалилась апатия. Зато Танюшка с утра пораньше носилась по квартире как угорелая.
Татьяна обнаружила, что дочь залезла в шкафчик, вытащила банку с сахаром, высыпала содержимое на пол и уселась в середину сладкой кучи. Татьяна чуть не заплакала. Подняла руку, чтобы шлепнуть по попе, но пожалела: без отца растет дочка.
– Мама, это снег, только сладкий! – радостно объяснила Танюшка.
– Испортила ты сахар. С чем чай будем пить?
– С конфетками…
Татьяна совсем забыла про кулек, подаренный вчера на дорожку строгой Ниной Васильевной.
– Хочешь в церковь пойти? – спросила она, намыливая липкие пухлые ручонки.
Танюшка энергично закивала.
Они вышли из подъезда и остановились. Яркая белизна на секунду ослепила обеих. Снег засыпал белой пудрой черноту асфальта, не стало ни мусора, ни прошлогодней травы. Вся чернота и грязь будто испарились.
Маленькая Танюшка высунула язык. На него тут же опустилось несколько легких снежинок.
– Мама, смотри, сколько сахара! Давай соберем и в банку положим!
– Убери язык, простудишься. Не сахар это, дочка. Не всё, что блестит, сладкое.
Татьяне вдруг стало весело: словно внутри лопнул воздушный шарик, и, когда с порывом ветра снежники облепили ее лицо, она засмеялась:
– Ой, и вправду сладкий снежок…
IV
«Христос раждается, славите!» Татьяна привычным ухом слушала слова молитв, время от времени тихонько подпевая. Танюшка причастилась и теперь сидела на руках у мамы серьезная. Ручки как сложила перед Причастием – правая сверху левой, – так и расцеплять не желала.
Прихожане расходились, отец Алексей беседовал со старушкой возле свечного ящика. Потом подозвал Татьяну:
– Напиши мужу. Пусть возвращается. Сейчас подходила ко мне Мария Ивановна, ее сын – новый директор завода. Хороший парень, верующий, я давно его знаю. Из Москвы приезжает к нам, готов наладить производство, но ему люди нужны!
– Не приедет он. Привык к столичной жизни. Там ему проще и легче, как никак в столице, брат рядом.
– Ты, главное, напиши, пусть знает, что работа здесь будет. Напиши, что сама ждешь его.
– Напишу…
Татьяна пожала плечами. Пиши не пиши, не приедет Сергей. Муж давно отвык от семейных хлопот. Зачем ему снова на себя лямку вешать, обузу такую? Одному хорошо: сам себе хозяин…
Вокруг шла обычная суета. Нина Васильевна строго раздавала приказы: кому лампадки заправлять, кому подсвечники чистить, кому пол протирать. Она отдала Татьяне кучу записок, попросила разложить: направо о здравии, налево за упокой.
Татьяна разбирала записки, а дочка прыгала рядом.
«Почерки разные, кто ровно пишет, кто коряво, кто так, что вообще не разобрать, то ли по-русски, то ли на неведомом языке, – рассуждала Татьяна. – Но все, кто написал, надеются. На то, что живые будут здоровы и благополучны, а те, кто ушел в мир иной, спокойны. Надежда лечит тоску…»
Внезапно рядом возникло движение, и кто-то тяжело опустился на лавочку. Знакомый, родной запах ощутила Татьяна. Не чужой был этот кто-то – муж родной, отец Танюшки, Сергей!
Татьяна от радости дар речи потеряла. Хорошо, что дочка не растерялась, тут же схватила отца за палец.
– Я вернулся. Прости, если сможешь, – шепнул виновато Сергей. Он обнял их обеих сразу и только сейчас понял, как соскучился по жене и малышке.
Вечером Татьяна сложила искусственную елку и убрала в дальний угол, на антресоли. Сергей принес с базара настоящую, пахучую, и все вместе они украсили колючие ветки блестящим дождиком, цветными гирляндами, снежинками из белой бумаги, стеклянными шарами. А на верхушку надели серебряную звезду.
Сергей Сергеевич Козлов
Дотянуться до русского неба
В такую ночь, кажется, вся Вселенная открывается. Глянешь в небо, и голова кружится. Звезд высеяно – и больших и малых – цветов разных и сияний всяких. И всё это не просто мерцает-светит, а еще вроде как дышит, движется что-то там. Будто в механизм часов Господа Бога заглянул. Вращаются шестеренки галактик, цепляют друг друга, и сияет весь этот мудреный мир какой-то удивительной радостью творения. Сияние передать можно, движения отдельные описать, а объема не передать. Слов не хватит, потому как дух захватывает. И никакого чувства хаоса, напротив, размеренность и предначертанность во вселенском устройстве. В глазах рябит… Но важно – увидеть ту главную звезду – Вифлеемскую. Ночь-то рождественская… А на земле топчется с ноги на ногу всего-навсего бренное тело, запрокинув голову в чарующее ночное небо, душа же будто соединилась невидимым лучом со всей этой звездной кутерьмой.
И скользит душа по лучу и теряется в мириадах миров, в завихрениях туманностей, и непонятно, то ли она за взглядом, то ли взгляд за ней едва поспевает. Ночь же пронизанная, будто примороженная, а не привороженная даже вселенской тайной, ширится и объемлет маленький человеческий мир, наполняя его чудесами для тех, кто умеет видеть и слышать небо. Для тех, кто очень в них нуждается, для тех, кому в эту ночь не хватает любви и заботы.
Вдруг две маленькие, как крупинки, звезды сорвались с разных частей неба и ринулись вниз по наклонной к центру горизонта территории, столкнулись на середине пути и превратились в небольшую, но очень красивую вспышку.
– Вау! – восхитился Ильяс, который никогда ничего подобного не видел. – Вау, – повторил он, как человек современный, и добавил, как учил его дед: – Хвала Аллаху, господу миров!
Несмотря на свое бедственное состояние, Ильяс не мог не восхититься увиденным. Он даже забыл, что смотрел в ночное небо от великой печали. Идти ему в этом чужом северном городе было некуда, даже добраться до аэропорта, где можно было встретить земляков, и получить хоть какую-то помощь было не на что. Можно было радоваться, что прораб, выгоняя его с работы накануне праздника, милостиво швырнул ему хотя бы паспорт. И чужой город, сияющий не только окнами и огнями реклам, но и огромными белоснежными сугробами, никуда не звал его. Поэтому у Ильяса появилось время смотреть в небо. Много времени… А обида шептала ему, что теперь он вправе забрать честно заработанные деньги там, где они плохо лежат. Надо только хорошо подумать. Найти такое место или такой карман. И пусть потом кто-нибудь другой рассказывает про кризис и про то, что хозяин стройки вдруг разорился…
– Вы тоже это видели? – фразу произнес мужчина, который будто из-под земли вырос рядом.
Прежде чем ответить, Ильяс внимательно посмотрел на него: статный, седой, без головного убора, в длиннополом черном пальто и дорогих лаковых ботинках… Явно из тех, кто не думает, из какого кармана достать деньги. Точнее, электронную карточку.
– Видел, – сухо ответил Ильяс.
– Мне кажется, вас что-то печалит, раз вид такого удивительного неба не радует вас, – вкрадчиво и очень вежливо предположил мужчина. Но именно эта вежливость раздражала Ильяса. Более того, он из-за нее мог считать себя хозяином положения.
– Вы у каждого гастарбайтера спрашиваете, как у него дела? – иронично поинтересовался Ильяс.
– Нет, конечно, я редко бываю на улице.
– Много работаете? Офис-мофис?
– Не только поэтому, – уклончиво ответил мужчина и вдруг представился и протянул руку: – Меня зовут Илья Сергеевич.
– Ильяс, – он вынужден был протянуть руку в ответ.
– Ух ты, – удивился мужчина, – мы тезки. Просто у вас вариант арабский.
– Ну да… – сам удивился Ильяс и позволил себе немного оттаять.
– Так в чем же ваша проблема? – участливо спросил Илья Сергеевич.
– Мировой финансовый кризис, – начал издалека Ильяс, но Илья Сергеевич не дал ему договорить и задал другой вопрос.
– Вы очень хорошо, почти без акцента говорите по-русски. А возраст… Ну вы точно не в СССР родились.
– Точно. Просто у меня отец был учителем русского языка. Его Ильхом зовут… звали.
Он был очень хороший человек.
– Был?
– Да, он умер.
– Извините.
– Ничего. Он давно умер. Я старший сын, должен заботиться о семье, и вот я приехал сюда, а тут случился этот проклятый кризис.
– Вам не заплатили и выставили на улицу в рождественскую ночь, – догадливо продолжил Илья Сергеевич.
– Точно.
– М-да… Не по-христиански…
– Да это вообще не по-каковски!.. – дал волю возмущению Ильяс. – Я просил денег хотя бы на билеты!..
– Вы позволите мне помочь вам? – перебил его Илья Сергеевич.
– Позволить? – переспросил Ильяс. – С чего бы вам это делать? – Он посмотрел на Илью Сергеевича с таким недоверием, что тот очень смутился.
– Беда нашего времени в том, что мы уже перестали доверять добру. Это страшно, – печально сказал куда-то себе под ноги Илья Сергеевич. – Мы в добре видим подвох!
Последние времена… Явно последние… Но, – оживился он вдруг, – в рождественскую ночь должны происходить чудеса. До́лжно совершаться добро. Понимаете?
– Понимаю, – криво ухмыльнулся Ильяс, – прораб так и сказал: с Рождеством тебя, чурка…
– Не обижайтесь на него. Он просто недалекий человек. Вы ведь тоже как-то между собой называете русских?
– Валенки… иваны… – начал вспоминать Ильяс. – Кляты мурики! Это хохлы так говорили, которые с нами работали.
– Ну вот, – облегченно вздохнул Илья Сергеевич, – знаете, моя соседка Валентина Петровна – очень добрая старушка, она приготовила мне рождественского гуся, есть немного вина… Сама она побежала на службу в храм.
– А вы? – спросил Ильяс. – Вы не пошли в храм? У вас же праздник… Мы Ису почитаем как пророка.
– Если Христос узнает, что я вместо того чтобы пойти на службу, помогал человеку, Он не обидится.
– Даже если этот человек мусульманин?
– Человек – вот главное. Пойдемте ко мне, – запросто предложил Илья Сергеевич, – через Интернет можно заказать вам билет на самолет…
– Вы что, дадите мне денег?
– Конечно, вы же вернете, – удивился недоверию Илья Сергеевич, – вы же тезка. Разве не так?
– А-эм… – Ильясу вдруг стало стыдно, он увидел этого пожилого статного мужчину насквозь. Илья Сергеевич располагал к себе без всяких объяснений, просто потому, что был добр от природы. Ильяс пожалел, что отнесся к нему с недоверием.
– Какое удивительное, какое глубокое и какое насыщенное сегодня небо, – Илья Сергеевич восхищенно шептал, запрокинув голову. – У Ангелов много работы.
– Вы в это верите? – Ильяс тоже обратил взор к небу.
– Ну… У меня даже выбора нет.
– Как это – нет?
– Ну… у каждого человека есть данный Богом выбор: верить или нет. А у меня нет.
Я просто верю и всё.
– Вы что, их видели? – грустно улыбнулся Ильяс.
– Как вас, – спокойно ответил Илья Сергеевич, – понимаю, – опередил он недоумение гастарбайтера, – я выгляжу, как сумасшедший. Очень жаль…
Ильясу снова стало стыдно. Он вспомнил, что в Фергане его ждут младший брат и младшая сестра, ждет бабушка, ждет Чинара…
Младшие тоже верят в чудеса, от этого они немного счастливее, чем Ильяс, чем бабушка, вся жизнь которой – это только труд и ничего более. И вот Ильяс не сможет сделать для них маленькие чудеса: хотел всем привезти подарки. А теперь стоит под холодным русским небом, пялится в него вместе с добрым, но явно сумасшедшим пенсионером, которого сначала принял чуть ли не за олигарха. Странные и разные эти русские. Были такими большими и сильными, и что с ними стало? На что они себя растратили? Почему половина русских продолжают считать себя великим народом, а другая половина спивается и заискивает перед Западом? Какая половина победит или останется? Или, как говорил мулла, через какое-то время русских останется столько, что можно просто будет прийти на то место, где они были. Они с настороженностью смотрят на нас, мы – на них. Отец говорил, что когда-то у него был русский друг, и этот друг был самым верным. Но его убили на улицах Ферганы… За то, что он был русским. А здесь – на этой улице – запросто могут убить Ильяса. Но вот стоит пожилой мужчина, и в глазах его светится добро. У него серые глаза… А у Чинары – голубые. Удивительное сочетание. Сама она бронзовая, волосы тёмные, но с золотым отливом, а глаза – голубее неба! Может, где-то в прадедах у Чинары есть вот такой сероглазый Илья Сергеевич. У него, наверное, в юности глаза тоже были светлее и ярче, но потом их затянуло пеленой прожитых лет. У отца были такие же… Уже не карие, а похожие на пересохшую почву.
– Я верну вам деньги. Прорабу всё равно придется с нами рассчитываться. У нас всё было по закону. Договор, карточка миграционная… Хотите посмотреть мой паспорт?
– Зачем? Чтобы поверить? – улыбнулся Илья Сергеевич. – Не надо. Мы не в банке.
* * *
Квартира Ильи Сергеевича оказалась маленькой, но уютной. Две комнаты и кухня, стены которых превращены в стеллажи для книг. Тут не нужны не водоэмульсионка, ни обои, – тут со всех сторон корешки книг. Даже на кухне есть книжная полка.
– Вы всё это читали? – восхищенно спросил Ильяс.
– Нет, очень хотел бы, но просто не успел и уже не успею.
– Отец тоже много читал… На русском… – Шагая вдоль стеллажей, Ильяс нечаянно налетел на инвалидное кресло-каталку, которое стояло у кровати в спальне. – Извините, зазевался.
– Да ничего страшного. У меня как раз к вам просьба. Поможете?
– ? – обратился во внимание Ильяс.
– Хочу передвинуть кровать к окну. Там хоть и дует, но зато видно небо.
– Конечно, помогу. – Ильяс тут же взялся с одной стороны за спинку кровати. – Туда двигать?
– Туда.
Они быстро и легко переставили кровать, как просил Илья Сергеевич.
– Ну, а теперь нас ждет гусь, которого запекла Валентина Петровна. Очень добрая у меня соседка. Очень. Если б не она, я, наверное, с голоду бы умер. Прибирает, готовит, стирает… Как за ребенком, за мной смотрит.
– Моя бабушка тоже помогает одинокому соседу, – добавил Ильяс.
– Время такое. Все торопятся. Пожилые люди предоставлены сами себе.
– У нас не так. Мы уважаем старших, – твердо возразил Ильяс, – а соседу бабушка помогает не потому, что его дети бросили или мало ему помогают, а потому что ей самой так хочется.
– Ну и слава Богу, – улыбнулся Илья Сергеевич. – Вы немного вина выпьете или ислам запрещает?
– Немного можно. Ночью Аллах не видит, у меня друзья так шутят. Они современные люди.
– А вы, Ильяс?
– А я?.. Не знаю… – Ильяс по-прежнему бродил вдоль книжных стеллажей и все больше думал об отце. После его смерти книги вынесли в сарай. Старые книги с пожелтевшими страницами. На место книжных шкафов поставили современную мебель, новенькую аудиоаппаратуру. Удачная халтура в Москве тогда подвернулась. Строили торговый центр. «Да, странная нынче экономика, – подумал Ильяс, – магазины строим, – а заводы не строим. Что будет продаваться в магазинах?»
Илья Сергеевич между тем включил компьютер и стал искать в Сети заказ авиабилетов.
– А вы кем работаете или работали? – спросил Ильяс.
– Я писал книги для детей.
– Писатель?
– Ну… можно так сказать.
– И много написали?
– Как посмотреть. Ну… вон… на той полке…
– А почему для детей? Детей любите? – Ильяс раскрыл одну из книг, бесцельно полистал.
– Люблю. Как же детей не любить. Они же ангелы.
– О! У меня младший брат такой ангел, – усмехнулся Ильяс, – шайтан, а не ангел. Только и успеваю его из неприятностей всяких вытаскивать. – Он подошел к столу, за которым сидел Илья Сергеевич, и увидел фотографию в рамке: молодой Илья Сергеевич с красивой женщиной и двумя мальчиками. Скорее всего, погодками. У женщины были голубые глаза, как у Чинары. Не голубые даже, а почти бирюзовые. Но женщина была блондинкой.
– Это ваша семья?
– Да.
– Они куда-то уехали.
– Да. – Илья Сергеевич неотрывно смотрел на экран ноутбука.
– На нем пишете?
– Ага, если Валентина Петровна не против.
– Как не против? – удивился Ильяс.
– Она за моим режимом следит. Чтобы не переработал.
– А-а-а…
– Ну вот, билет на завтра, до Ташкента.
До Ферганы от нас не летают.
– Ничего, там я доберусь. – Ильяс стоял рядом, покусывая нижнюю губу в нерешительности, ему хотелось сказать что-нибудь очень теплое Илье Сергеевичу, но он не находил слов, да и не решался.
– А сейчас – за стол! Полночь скоро, праздник. Сейчас начнут запускать фейерверки. Те, которые от Нового года остались. Глупо у нас в стране получается. Рождество после Нового года…
– Илья Сергеевич, – наконец-то решился Ильяс, – я обязательно верну вам все деньги. Может, не сразу, но обязательно верну.
Вы хороший человек. Таких сейчас не бывает. Мой отец был таким…
– Это самые лучшие слова, которые ты мог сказать мне. – Илья Сергеевич опустил взгляд, потому что на глаза у него навернулись слезы.
– Я верну. Правда.
– Я знаю. Пойдем за стол. Думаю, тебе лучше приехать сюда уже в апреле. Кризис-то надуманный. Всё уляжется. Весной работы будет больше.
– Я так и поступлю. Вы хоть и сумасшедший, но мудрый, – улыбнулся Ильяс, – простите…
– Да ничего.
– Я просто думаю… Вот как на вас со стороны посмотрят? Подобрал какого-то первого встречного на улице, нерусского, да еще дал ему кучу денег на билеты…
– Ах! Чуть не забыл! – спохватился Илья Сергеевич. – Вот. – Он взял с полки книгу и вынул конверт, который лежал между книг. – Тебе нужны будут подарки твоим близким… – И торопливо упредил недоумение, от которого Ильяс потерял дар речи. – Бери-бери. Здесь не так много. Гонорар за последнюю книгу. Тебе сейчас нужнее.
У меня еще пенсия. И Валентина Петровна.
Бери же…
– Что скажут ваши близкие?.. – Ильяс покосился на фотографию.
– Ничего не скажут. Точно.
– Храни вас Аллах! – теперь уже на глаза Ильяса выступили слезы.
– И тебя храни Бог, – улыбнулся Илья Сергеевич. – Пойдем, если мы сейчас не съедим гуся, Валентина Петровна будет меня с самого утра ругать. Там еще и пюре… А вино у меня крымское. Настоящее. Каберне «Массандра». Друзья прислали.
Они просидели до самого утра. Запеченный гусь с золотистой корочкой, пюре, зелень и красное вино окончательно расположили их друг к другу. Ильяс рассказал о своей семье, о Чинаре. О том, что они мечтают пожениться, но нужно заработать десять тысяч долларов на свадьбу. Меньше не получится. Нет, калым теперь уже пережиток. Калым может быть у богатых. Простые люди хотят счастья своим детям, и так же, как в России, родители жениха и невесты складываются на свадебные расходы. Но свадьба обязательно должна быть пышной. Шумной. Гостей должно быть много. И должны быть важные, именитые гости. А Чинара… Она такая стройная и немного высокая. Как немного высокая? Ну… немного выше, чем принято. Кем принято? Откуда стандарты? Ну, на Западе она была бы топ-моделью, а на Востоке надо быть чуть меньше… Чуть-чуть… Может, поэтому на нее еще никакой олигарх-бай глаз не положил…
Илья Сергеевич в основном слушал, спрашивал и задавал такие вопросы, что Ильясу самому было интересно на них отвечать.
И когда Ильяс хотел задать какой-нибудь свой вопрос, хозяин дома опережал его на долю секунды, и приходилось уступать старшему. После семейных историй Ильяс рассказывал о древнем Самарканде, Коканде, об Улугбеке и его деде – хромом Тимуре. О том, какой красивый весенний праздник Навруз… За беседой они даже не заметили, как пролетело время, и, когда зазвонил телефон (диспетчер сообщила, что такси ждет у подъезда), они с удивлением заметили, что за окном огромными хлопьями летит снег. Весь мир удивительно обновился.
– Русская зима, настоящая, пушистая…
Я в Европе работал, там нет такой, даже если есть снег, – сказал Ильяс.
– Да, – согласился Илья Сергеевич.
– Вы мне забыли дать свой мобильный телефон.
– Ах да, – смущенно спохватился Илья Сергеевич, как будто и не собирался этого делать.
Он черкнул на блокнотном листе цифры, имя и протянул его Ильясу.
– Если долго не буду отвечать, значит, в больнице, – пояснил он.
– Я всё равно приеду и отдам долг.
А они, – Ильяс неопределенно кивнул за окно, – отдадут мне. Я полгода не за «доширак» работал.
Когда Ильяс вышел из подъезда на улицу, он оглянулся, надеясь, что его новый старший товарищ смотрит в окно. Но за стеклом никого не было. Он глубоко вздохнул удивительно свежий воздух и посмотрел на небо, откуда падали вчерашние звезды. Мириады звезд. Ему нужно было сказать несколько слов небу, и он сказал, специально ломая русский язык акцентом:
– Папа, какой тебе большой рахмат за то, что ты заставлял меня учить русский. Какой рахмат, тебе, отец! Принимай гостя лучше, чем собственного отца… – пришла в голову пословица. – Нет, так не бывает, – он еще раз оглянулся на окна Ильи Сергеевича. – Пока есть разум, узнавай людей… – вспомнил он вслух еще одну древнюю пословицу и сел в такси, за рулем которого оказался его земляк.
– На ташкентский торопишься? – спросил таксист.
– Уважаешь язык, уважаешь народ, – ответил вдруг отцовской пословицей Ильяс, отчего земляк настороженно на него покосился, но потом быстро перевел в понятное для себя русло: – У русской девочки Рождество праздновал?
Ильяс не стал ему отвечать. Спросил, сколько стоит такси до аэропорта. Земляк с широкой улыбкой назвал двойную цену… Как брату, сказал он.
* * *
В этот город Ильяс вернулся, как и говорил ему Илья Сергеевич, в апреле. Даже не потому, что так он так посоветовал, а потому что так сложилось. Почти четыре месяца он изо дня в день звонил своему старшему товарищу из далекой Сибири, но телефон был отключен. А потом позвонил тот самый прораб, извинился за грубость в рождественский вечер, сослался на то, что и сам тогда остался без зарплаты, но теперь обещал, что постепенно всё выплатят, а бригаду надо собрать снова. Документы для договоров он уже готовит. «Ты же мастер, Ильяс», – уважительно сказал прораб в конце разговора.
Когда Ильяс спустился по трапу на летное поле, он снова увидел снег. Снежинки летели огромными хлопьями, словно вырезанные из салфеток, и падали плашмя на голые бетонные плиты. Было промозгло и зябко, отчего казалось, что сейчас даже по сибирским меркам не апрель, а ноябрь.
А дома уже отцвел урюк… По внешним признакам Ильяс заметил, что город уже успел оттаять после долгой зимы, но вот она вернулась снова, будто что-то забыла. «Как они здесь живут?», – спросил он сам себя, одновременно задаваясь вопросом о том, что нужно пообещать Абдураимову Ильясу, дабы он согласился провести остаток своих дней в Сибири. Он согласился бы переехать сюда лишь по одной причине: если б здесь жила Чинара. «Чинара – восточный платан, – вспомнил, как над именем его любимой задумался в ту ночь Илья Сергеевич. – Это дерево в Древнем Египте считалось воплощением богини неба Нут». «Красивая богиня?» – спросил тогда Ильяс. «Как небо» – улыбнулся Илья Сергеевич. «У нее каштаново-золотистые волосы, немного вьются… только глаза голубые» – сообщил Ильяс. «Небо в золотой оправе» – тут же нашелся писатель. Ильяс так и сказал Чинаре при встрече: ты мое небо в золотой оправе… Ей очень понравилось. «Ты не начал писать стихи?»
И теперь, вспоминая ночной разговор, Ильяс почувствовал, как в душе у него что-то дрогнуло, ему захотелось сделать что-то доброе и значимое для Ильи Сергеевича. Он подхватил сумку и ринулся на стоянку такси. Почти не удивился, что оказался в той же машине, что в январе везла его в аэропорт. Земляк не вспомнил его, потому повторно дал визитку с телефоном (если вдруг понадобится такси) и рассказал местные новости.
