Текст книги "Необручница: На острове любви (СИ)"
Автор книги: Юлия Эфф
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 16 страниц)
Госпожа не усердствовала во второй раз. Обласкав розовое достоинство, оставила его и слезла с мужа. Он понятливо поднялся, и госпожа развернулась в мою сторону попкой, отставила её, неплотно смыкая колени и опускаясь грудью на стол. Сир Брис оседлал её, подобно жеребцу послушную кобылу… Я не смела моргнуть, происходящее меня окончательно превратило в статую. Инструмент для сладострастия медленно вошёл в лепестки, сир Брис упёрся руками в склонившуюся поясницу, заодно открывая мне вид на все подробности. Теперь я знала, что происходит и как.
Господин начал свои движения. Звонкие шлепки по бёдрам госпожи, её стоны, набиравшие обороты и всё больше напоминающие знакомые мне крики… И эти два мешочка, бившиеся в исступлении, им явно не хватало прикосновений руками…
Необычная поза через несколько минут утомила сира Бриса. Это было видно по его задрожавшим от напряжения ногам. Он сместился и еще несколько минут шлёпал бёдрами. Мускулистая спина заблестела от стекающего к ягодицам пота. В этой позе он, кажется, получал больше удовольствия, потому что начал вторить возлюбленной. Но госпожа его остановила, сказав, что устала на твёрдом столе.
Они слезли, госпожа возлегла телом на стол, повернула лицо в мою сторону, и сир Брис пристроился сзади. В этой позе тоже было хорошо видно, как двигается розовое орудие пыток. Крики госпожи и стоны господина переплелись в единую музыку.
– Брис… да… пожалуйста… сделай это… Как хорошо! – молила госпожа, и её прекрасное лицо исказилось мукой, напомнив мне её похожее выражение, когда она молила о ребёнке. – Хорошо!.. Как хорошо!.. Любимый!..
Согласное бормотание сира Бриса – и танец страсти заметно набрал обороты. Мои хозяева впали в некое забытье.
– Ещё чуть-чуть! Ещё… – молила она.
– Да!.. Да, моя девочка! – вторил он, вколачивая себя в госпожу.
Сначала раздался его рык, потом протяжный вскрик – и господин обнял сверху супругу, целуя её спину и шею. Она произнесла невнятное, и он рассмеялся, выпрямляясь и давая своей женщине возможность подняться со стола.
Затем последовало несколько поцелуев и отстранение двух тел друг от друга. Госпожа положила руку на успокоившуюся часть бедра мужа:
– Дело сделано, теперь ты будешь себя прекрасно чувствовать и не заболеешь…
– А я должен заболеть? – рассмеялся сир Брис, целуя груди стоящей рядом жены.
– Я тебе этого не позволю. Тем более что я получила невероятное удовольствие, любимый… – они поцеловались. – Примешь со мной купальню?
– Подожди-ка, я накину шлафрок, – он отпустил руку жены и шагнул в мою сторону.
Госпожа его остановила:
– Брис, зачем тебе шлафрок? Ты разве замёрз? Пойдем! Ана принесет нашу одежду!
И она потянула его к двери, приоткрыла её, выглядывая наружу. В коридоре было тихо, и мои хозяева, смеясь, пробежали в комнату госпожи, оставив кабинет открытым. На этаже громко хлопнула дверь, и я бессильно вывалилась из шкафа, опускаясь на пол. Ноги меня не держали…
Передохнув с минуту, я поднялась, плотно прикрыла дверцу на моем убежище и подошла к столу перевести дух. На матовой, выглядевшей час назад безупречно, поверхности остались отпечатки двух тел и белёсые пятна. Не отдавая себе отчёта, я наклонилась и понюхала их. Пахли они солью и незнакомо остро. Только теперь до меня дошло, что я начала чувствовать запахи, которые наверняка раньше мой нос просто не уловил бы. Что со мной происходило?
Взгляд на разбросанную одежду привёл меня в чувство. Я начала сгребать её и, едва не опрокинув ведра, про которое забыла, помчалась с ворохом одежды к себе в комнату. Успела вовремя: надкроватный колокольчик бился в конвульсиях, меня вызывала к себе госпожа.
Она попросила принести их с сиром Брисом одежду из кабинета и убрать там разбитый ею хрусталь. Не поднимая головы, я сделала книксен и удалилась выполнять приказ.
Глава 3, в которой госпожа добивается своего
Почему мне запомнился тот день? Наверное, потому что он был последним на границе прежней жизни. Начиная со следующего дня всё пошло кувырком по моему мнению и как надо – по мнению других.
С памятного вечера купания сира Бриса и сцены в библиотеке прошло около двух недель. За разбитую скульптуру мне не влетело, господин ничего не узнал. Госпожа вела себя почти как обычно, разве что день ото дня становилась грустнее, молчаливей. Мы так же работали с ней в саду, и в последние дни бывало, что она присаживалась в плетёное кресло отдохнуть и в результате замирала, облокотив подбородок на испачканную перчатку, смотрела перед собой, будто видимые ей одной видения проносились рядом ярко и интригующе.
Будь я болтушкой, помогла бы развеяться грусти и отвлекала бы разговорами, но чужое молчание сильнее укрепляло немую привычку. В тишине проходили купания, а последний раз госпожа вообще уснула от моего массажа, едва я втёрла масло в её спину. Кстати, о сне. Последнюю неделю дневной сон госпожи заметно увеличился. Если раньше ей хватало часа для отдыха, то в последние два дня она не вызывала меня до вечера.
Я чувствовала себя неловко, чего греха таить. Более чем очевидным казался факт – я не просто неидеальная служанка. Я ужасная. Изменения в состоянии госпожи заметили и другие слуги. Жизнь господ их волновала, потому что от настроения хозяев зависело, отпустят вечером в субботу погулять в островную харчевню или нет. А там, говорят, бывало весело – музыка, танцы, свежее сливочное пиво, знакомства и желанный флирт…
Сир Брис в день, про который я говорю, приехал как обычно и не опоздал к ужину. После него господа отправились к себе, и через два часа колокольчик вызвал меня. Госпожа отправила меня за лёгким перекусом, свежим отваром, вином для сира Бриса и пообещала, что других поручений на сегодня больше не будет.
Вернувшись, я застала привычную картину, убрала поднос на столик и вышла. Через минуту я стояла у стены и слушала звуки, сладостно отзывающиеся в низу живота. Рука по новой привычке задрала юбку и помогала догнать господ.
– Запрети ей входить в комнату без стука, я тебя уже просил об этом, Амели, – сказал сир Брис, достигнув блаженства. Его сердитый голос словно хлестнул меня по щеке.
– Брис, хватит ворчать, – устало, но с ноткой улыбки в голосе, возразила госпожа. – Ты должен привыкнуть к Ане, она всего лишь несчастная лумерка с хорошими данными. Постарайся привыкнуть к ней, ведь никто на такую девчуленьку никогда не позарится. И если она тебе не пригодится, так пусть хотя бы увидит, какими красивыми бывают мужчины в деле.
– Подозреваю, что ты именно её выбрала не случайно, ревнивая моя…
Госпожа мягко рассмеялась. С минуту ничего не происходило, звякнула посуда, из которой в кубки наливали отвар. Я не собиралась подслушивать разговор, но мне нравился голос сира Бриса, а он так редко бывал дома, что я больше растворялась в тембре его голоса, чем вдавалась в смысл сказанного, пока говорили не обо мне. Я собиралась опустить картину, прикрывающую тонкую прослойку в стене в этом месте, как он снова заговорил, и рука предательски остановилась.
– А вообще, отправь её в дом необручниц на неделю, или вовсе оставь там, пусть любуется, сколько ей влезет, – сир Брис продолжал не соглашаться с женой. – Или давай уже позовём всех слуг сюда, и я отымею тебя на их глазах, чтобы сделать каждого из них счастливым…. М-м-м, налей мне лучше вина…
– Брис, – вдруг сказала госпожа дрогнувшим голосом, – в самом деле… Я старалась для нас обоих и надеялась, что ты также попробуешь сделать шаг навстречу. Если бы я могла родить ребёнка без твоего вмешательства, у меня их уже было бы шестеро, как у матери Аны. Но ты совсем не хочешь помогать! А знаешь… я думаю… нам надо поехать к жрецам и расторгнуть брак. Жить в этой проклятой глуши, словно я пленница твоих проклятых металлов, и слушать про то, что когда-нибудь да что-то случится по воле Многоликой, я больше не хочу. Даже если бы я вышла замуж за Райана, всё было бы по-другому, уж он бы поддержал меня… А ты… Ты без меня жил год с необручницей и, видимо, все эти годы я всего лишь заменяю её. Поэтому ты не хочешь детей… Я всё поняла!
Скандал быстро набрал обороты. Говорила в основном госпожа, а господин пытался её успокоить. Но сирра Амели надавила на больную мозоль мужа, упомянув наместника Райана, который некогда тоже делал предложение госпоже, но она предпочла ему сира Бриса. В этом году господин Райан тоже служил и время от времени заходил в гости. Как и все маги, красивый, высокий, стройный, вдобавок темноволосый, сероглазый и весёлый он ни одну служанку не оставил равнодушной к своей персоне. Однако по отношению к госпоже он вёл себя ровно. Признаться, я даже была удивлена узнать из сплетен, что он некогда был в неё влюблён. А сир Брис никогда не показывал ревности, может, потому что госпожа вела себя идеально в присутствии старого знакомого.
Имя наместника Райана всё же попало в цель. Сир Брис хлопнул дверью и ушёл спать в свою комнату, где простыни не меняли, наверное, недели три, так долго он там не ночевал. Госпожа плакала. Горько, надрывно, откалывая от моего сердца по кусочку. И я металась по комнате, не зная, стоит ли пойти её успокоить или всё же дождаться колокольчика, чтобы не усугубить ситуацию.
Вскоре она успокоилась. В её комнате воцарилась тишина, и меня, прислушивавшуюся, сморил сон. Долго ли я спала, не знаю. Как вдруг ко мне под одеяло нырнула сама госпожа. Всхлипнула, прижимаясь:
– Ана, я не могу уснуть. Можно я побуду с тобой до утра?
Что я могла сделать? Выгнать её? Госпожа прижалась ко мне горячим, словно у неё была температура, телом, поцеловала в губы и сказала спасибо. Мы некоторое время лежали лицом к лицу. Кровати у прислуги не такие широкие, как у господ, на двоих не рассчитаны. Госпоже, судя по всему, было комфортно засыпать на боку, прижимаясь ко мне и мерно дыша в мои жёсткие волосы.
Скоро я отлежала руку, которая оказалась придавленной между нами, и попробовала её вытащить. Госпожа отстранилась, помогая мне:
– Я не даю тебе спать, Ана?
Разумеется, ведь она выспалась днём… А ещё её горячие груди прикасались к моим и словно прожигали тонкую ткань ночной рубашки.
– Ана, скажи, а у лумеров маленькие дети спят с матерью или в колыбельке? Отдельных комнат, я понимаю, всем не хватает… Твой младший брат, грудничок, спит с матерью?.. Это удобно?.. Можно кормить его ночью, не вставая с постели?..
Все эти вопросы были заданы мне, и я подтверждала каждую догадку. В самом деле, кроватей не хватало на всех. Родители надеялись, что старшие две сестры скоро выйдут замуж, и освободится кровать, на которую отправят подросшего сына. Я тоже спала с сестрой, самой младшей. Первенец-старшая иногда брала в кровать к себе малыша, но поскольку он до сих пор просыпался ночью от голода, то чаще лежал у матушкиной груди, между родителями.
– Ана… – пауза в голосе госпожи напряжённо затянулась, – выполни одну мою просьбу… Мне хочется…
Она некоторое время не решалась сказать, пока я не выдавила из себя: «Да, моя госпожа». Меня поцеловали в лоб и зашептали жарко:
– Ана, я хочу почувствовать, что значит быть матерью… Каково это – кормить грудью… Покажи, умоляю!
Я сначала не поняла, чего от меня хотят, пока госпожа не стянула с себя рубашку и не подвинулась так, что её грудь оказалась на уровне моего лица.
– Ана… ты обещала…
Святые основатели! Я во время купания одёргивала себя, одёргивала, а тут… в темноте… Сосок ткнулся в мой нос и замер. «Пожалуйста, прошу!» – выдохнул жалобный голос в темноте. Я поудобнее улеглась и нерешительно обхватила губами нежный конус, представляя себе его тёмный ореол. Сделала несколько сосательных движений и отпустила, посчитав, что этого испытания для меня достаточно.
Госпожа прерывисто вздохнула:
– Ещё, прошу! Я хочу уснуть рядом со своим малышом. Они ведь засыпают, когда ночью их кормят, да?
Я повиновалась, что, в общем, было не сложно. Госпожа положила руку на мой затылок и простонала:
– Как хорошо… О Белая Владычицы, как это прекрасно быть матерью…
В конце концов, она уснула, погрузившись в свои давние грёзы и продолжая оберегать рукой меня, «младенца». Я некоторое время лежала рядом неподвижно, пока окончательно не затекло тело, да и захотелось в туалет. Аккуратно выпроставшись из объятий, я встала перед кроватью, на которой госпожа, почувствовав свободное пространство, сразу устроилась поудобнее, не просыпаясь.
Из скудной мебели в моей комнате имелись кровать, табуретка, небольшой столик и шкаф. На чём или в чём из них я должна была провести остаток ночи? Свободного тюфяка и покрывала у меня не было. Решив отложить пока этот вопрос, я набросил шлафор, застёгивающийся всего на две пуговицы, и отправилась в нужник для прислуги. Звенеть в ночную вазу рядом со спящей госпожой побоялась. Разбудишь – и неизвестно, что ещё ей придёт в голову…
Мои шатания по ночному дворцу не остались незамеченными. Сир Брис точно так же не спал, ссора с женой перебила ему сон. Возвращаясь, я наткнулась на него, идущего по коридору от террасы.
– Амели у тебя?
Кивнула и опустила голову, ожидая возможных указаний. Его пальцы, пахнущие мятным дымом от выкуренной трубки, приподняли моё лицо за подбородок. Сир Брис некоторое время рассматривал меня, пытаясь найти что-то нужное ему. Не нашёл. Я успела заметить тень брезгливости; разочарованно вздохнув, он убрал пальцы:
– Хорошо. Иди спать, Ана.
Беспечные господа, не знающие нужды… Развернувшись, он ушёл в свою комнату. Я вернулась в свою. Подумала и села за стол, положила под голову свёрнутое платье и попыталась уснуть. Увы, перевозбуждение, в том числе нервное, и ночная прогулка по холодным коридорам не поспособствовали сну.
Остаток ночи я то бегала в нужник, то сидела в удобном кресле на террасе, закутавшись в тонкое покрывало, которым заправляла постель, мёрзла и кое-как согрелась благодаря принесённой из кухни кружке горячего взвара. Наконец усталость взяла своё, и я задремала. Мне показалось, будто некто пожалел и укрыл меня меховым покрывалом, подтыкая края, и только тогда, окончательно согревшись, я провалилась в сон без видений.
Утро не принесло примирения. Сир Брис пытался помириться с госпожой, приказав мне выйти из её комнаты. Затея не удалась, госпожа лишь утвердилась, по крайней мере, так сказала, в своём решении уехать с судном, которое придёт через три дня. И завтра она начнёт собирать свои вещи.
Я не видела никогда, чтобы мужчины так огорчались, тем более маги, у которых, по слухам, всегда всё было хорошо. Плохо было всем. Поругавшись с мужем, сирра Амели полдня то плакала, то замыкалась в себе и просила оставить её одну. Я приготовила ей успокаивающий отвар.
Слуги каким-то непостижимым образом уже были осведомлены о причине ссоры и, разумеется, начали переживать, поделившись на два лагеря. Один, женский, поддерживал госпожу в её желании родить; второй, мужской, прагматичный, возражал, придерживаясь аргумента – думать об этом надо в другое время и не мешать супругу работать. Мол, все женские причуды от безделья. Я не стала слушать спор и ушла, едва отвар был готов. У сплетников, понятное дело, были свои причины для переживаний – что будет со штатом слуг, если госпожа уедет? Кого-то отправят вместе с ней на континент как лишнего.
Госпожа напилась отвара, немного выплакалась мне. Вспомнила свой ночной каприз, и её глаза снова загорелись нехорошим огнём. Я не знаю, были ли в роду у сирры Амели сумасшедшие, но сейчас безумие точно было написано на её лице. Кто в здравом уме, даже в подобном состоянии будет просить свою служанку изображать грудничка?
Возможно, мой взгляд был достаточно красноречив, потому что госпожа приглушила огонь под ресницами, вздохнула и сказала доброжелательно:
– Не хочу работать в саду, всё равно засохнет после моего отъезда. Давай-ка лучше приведём твои волосы в порядок!..
Я поняла, откуда такое желание. Ночью я уловила удивлённые ощупывания моей головы, которой госпожа касалась лишь в первый день, когда вымывала из меня рыбные ароматы. Если мои губы справлялись с задачей грудничка, то таких жёстких и непослушных волос у младенца никак не могло быть. И всё же я напряглась. Обещание привести причёску в порядок значило одно – меня заставят принимать ванну, и снова мы поменяемся местами, и снова будут прикосновения, от которых потом будет тянуть живот. Эту пытку повторять не хотелось, но госпожа сказала то, что заставило меня смириться:
– Вернёшься домой красивая…
Неужели я могла вернуться домой? Вспомнилось, как госпожа обещала мне, что я смогу уехать, если мне не понравится у Эдрихамов. Я спросила себя, хочу ли я уехать. Сомневалась недолго. Я хотела. Лучше тяжёлая работа, но осмысленное существование, чем эти странные господа, главная проблема которых – отлюбить друг друга перед сном. Самое обидное, мои мысли последний месяц были заняты тем же. И ещё кольнула мимолётная думка – брезгливый взгляд сира Бриса. Я никогда не буду достойна таких, как он. Простой рыбак будет уважать меня больше, чем идеальные маги.
Переварив всё это за минуту, я решила смириться и выполнить все последние прихоти госпожи. Попросит изображать младенца – так и быть… На что ей ещё хватит фантазии? Продержаться три дня – вот всё, что мне нужно.
Вода нагрелась быстро. Госпожа усадила меня в лохань и начала игру «Дочки-матери». Помыла волосы, а затем обмазала их каким-то маслянистым зельем, пахнущим очень терпко, и обернула полотенцем. Лицо, про которое изначально речи не шло, покрыла кашицей из зелени, попросила закрыть глаза и сверху, чтобы кашица не осыпалась, закрыла влажным платком. Мне велели сидеть так минут десять, и едва я узнала знакомый звук натираемой мылом вихотки, мои ноги бессознательно сжались.
Госпожа намывала меня, задумчиво напевая мотив, напоминающий колыбельную. С закрытыми глазами ощущения казались острее. Однако намекающих прикосновений, как будто рука задерживается ненароком и сжимает, не было. Меня просто выкупали, смыли маску с лица и волос, ополоснули и велели перебираться на кровать.
– Я масел на год запаслась, а теперь они мне ни к чему, – всё так же задумчиво объяснила госпожа. – Пусть хотя бы твоё тело благоухает, Ана… Оно изменилось, ты знаешь?
– Да.
Госпожа под прилипший мотив втёрла масло на спине, ногах и ягодицах, невинно и не проникая пальцами, куда не следовало. Я расслабилась, мысленно поблагодарив госпожу и составляя слова в предложение, которое скажу ей перед своим уходом.
Меня попросили перевернуться. Сирра Амельдина в намокшем местами нижнем платье сидела передо мной на согнутых коленях. Её длинные локоны ниспадали с плеч на груди медовым водопадом. Прекрасное лицо со слегка опухшим мешочками под глазами было так прекрасно, как и вся она, что я невольно залюбовалась ею. Она ответила мне грустной улыбкой, набрала в руку масло и спокойно принялась втирать его в мои груди и круговыми движениями спускаться к животу.
Как она была прекрасна! В тот миг мне вдруг выстрелила мысль в голову, настолько ясная и оформленная, что слёзы умиления навернулись на мои глаза. Мне восемнадцать, я всю свою недолгую жизнь восхищалась магессами, проплывающими важно мимо, пока одна некрасивая девчонка чистила рыбу. И что такого я сделала хорошего, чтобы одно из прекрасных созданий сейчас прикасалось ко мне и вело себя, словно не она, а я её госпожа?
– Что ты, Ана? – удивлённо спросила она, заметив мои слёзы.
Я же взяла её руку и поцеловала, прижала к щеке. Не нужен был мне массаж ароматическим маслом. В эту минуту всё, чего я хотела, – это сделать мою госпожу счастливой. Я порывисто поднялась и поклонилась ей, ещё раз поцеловала тыльную сторону рук.
– Ана? – госпожа обхватила моё лицо ладошками с не впитавшимся маслом, спохватилась и отёрла их о платье. – Что, моя хорошая? Что ты хочешь сказать?
– Я… – слова застряли у меня в горле, предательский ком мешал сказать.
Она ждала и что-то прочитала в моих глазах, поняла по-своему. Её слова потекли тягуче и ароматно, будто масло из бутылочки, опрокинувшейся на кровати и вытекающей на белоснежную ткань:
– Какая ты необычная, Ана! Ты и не красива, и привлекательна одновременно. Такие чувственные губы… – госпожа провела пальцем по ним, и они предательски раскрылись, – и белые зубки… А глаза какие выразительные… Тебе не хватает немного ухода, только и всего…
Она провела пальцами по моим волосам, и коготки легко разделили пряди после питательной маски. Теперь волосы даже казались длиннее…
Позже, осмысливая случившееся, я не смогу объяснить, что на меня нашло. Интимность ли момента, когда я, обнажённая, стояла на коленях перед госпожой. Или всё то же умиление красотой, в аналогичной позе замеревшей напротив. Я потянулась и не поцеловала – приникла к губам госпожи, запрокидывая её локоны назад.
– Вы такая красивая, моя госпожа, прекрасней всех! – выдохнула я самое длинное своё предложение за последнюю неделю.
Госпожа вдруг задрожала, личико её сморщилось, как тогда, в кабинете, перед экстазом:
– Я люблю тебя, Ана, – жалобно сказала она, – и мне тоже будет тебя не хватать…
«Я люблю тебя», – и мир взорвался вокруг меня. Вокруг нас. Я помогла снять прилипающее к телу платье и, позабыв робость, словно во мне родился мужчина, набросилась на этот образец совершенства. Имя моё, произносимое госпожой, звучало сладкой песней. Я впервые проявила инициативу и сама, без просьбы, возвращала подаренные мне ласки, чувствуя, что это нравится моей госпоже.
Но вдруг госпожа оттолкнула меня, слитным движением мы перевернулись, меняясь местами, и прекрасные губы завладели моим телом. Я познала то, что сводило с ума госпожу, – она припала к моей груди и повторила моё ночное послушание. Матерь многоликая, это действительно было неописуемо! Без слов я поняла: госпожа пыталась узнать теперь, что чувствует младенец у материнской груди. Но вот, насытившись невинной игрой, она снова стала женщиной. Жаждущей и знающей, как доставить удовольствие – и губы уже путешествуют вниз.
Ноги мои покорно раздвинулись, и я приподнялась на локтях, чтобы увидеть это…
Я содрогнулась от накатившего удовольствия и думала, что задыхаюсь, настолько сжало воздух в лёгких от неизведанного блаженства. Она довела меня до исступления, заставляя извиваться и облизывать пересохшие губы, а почувствовав по моим всхлипам приближающийся пик, сжала губами складки и застонала сама.
Вспомнилось, как она говорила, давая мне попробовать в саду плод акадо: «Попробуй, Ана, убедись, какой он сочный. И ведь совсем не сладкий, но почему его так любят? Стоит раз попробовать, и ты потом начинаешь желать его…» В самом деле, акадо, сочный, но солёный плод особенно вкусен был в салатах под соусом…
Во мне взорвался комок, тянувший с ночи, и я, кажется, закричала…
Наши девушки на вечеринках болтали, когда мужчин не было рядом, будто первый раз всегда несёт боль. Такую, что потом на мужчин и смотреть не хочется. А у некоторых даже после нескольких свиданий сохраняются неприятные ощущения. Подозреваю, что я стала исключением для Лапеша: мало того что вступила в связь, не поощряемую Канонами Владычицы, ещё и получила бесценную порцию блаженства. Правда, госпожа не взяла мою первую кровь, но какая разница? Так даже было лучше – вернусь домой и смогу выйти замуж, а тайну свою я сохраню, уж в этом можно было не сомневаться… Тем более госпожа уверяла меня (да и подслушанные мною шуточки на кухне подтверждали), что на Адноде свои законы. То, что в Люмерии грех и позор, здесь – в порядке вещей и рекомендуется для сохранения здоровья. Явный факт – Владычица до сих пор не поразила чету Эдрихам и других наместников своим гневом – говорил в пользу правоты местного убеждения.
Беспокоило одно – кажется, я влюбилась в женщину! Неслыханное дело! Как мне жить с этим? Попроси в ту минуту госпожа прыгнуть меня с террасы на скалу, я бы сделала это без раздумий. И это пугало… Даже больше, чем брезгливость сира Бриса…
– Сир Брис! – вдруг я вспомнила про него и поднялась, осматриваясь в поисках одежды. Что скажет он, если вдруг войдёт в комнату?
Сирра Амельдина поняла меня и тоже соскочила. И в этих наших торопливых попытках одеться было нечто от преступного. Мы будто украли у сира Эдрихама удовольствие, которое испытали. Помогли друг другу одеться. Я зашнуровала платье на госпоже, и едва дело было сделано, она повернулась, обхватило моё лицо ладонями:
– Поехали со мной, Ана? Не бросай меня!
И вдруг меня окатило – другой волной, ледяной. До моего сознания дошло, что я… мы обе натворили… Получится ли теперь расстаться? Брак сирры Амельдины будет расторгнут ради служанки? И я подавилась ужасом. Не просто плохая служанка – я была чудовищем, разрушающим семью магов. Как я дошла до этого греха? Многоликая мне этого не простит… Я сама себе этого не прощу!
Госпожа поужинала в комнате, не дожидаясь супруга, вместе со мной. Она утешала меня, поникшую от чувства вины, будучи сама расстроенной. Не от нашей образовавшейся связи – ей было жаль прожитых совместно с сиром Брисом стольких лет. Да, она всё ещё любила мужа, но обида из-за его эгоизма не отпускала.
Перед сном ссора повторилась, на сей раз голос сира Бриса звучал жалобней, совсем не по-мужски умолял он потерпеть этот год, а потом он отложит контракт на два года, и они смогут родить ребёнка. Почему обещание не устроило госпожу, я не знала. Возможно, она лучше знала супруга и подозревала, что он её обманет.
Сегодня он не ушёл – точнее, госпожа его выгнала, сказав, что ей плевать, устроит он ночью пожар или нет: «Пусть здесь всё сгорит дотла!» Второй магией сира Бриса был огонь. И несколько раз я видела, как от его пальцев непроизвольно во время ужина вылетают искры. Это происходило, если госпожа не снимала у него превышение резерва сразу по возвращении или он долго находился на руднике…
Матерь Многоликая! Мужчина почти целый день находился под землёй! Моё сердце сочувственно сжалось, я жалела обоих. Но что могла сделать я, простая служанка?
В коридорах давно установилась тишина, а я всё лежала с открытыми глазами и просила Многоликую услышать меня. Дать понять, как я могу помочь моей любимой госпоже, как не взять греха на душу?
Сон не шёл. Накинув тёплый шлафор, я отправилась на террасу, прихватив тёплое покрывало, которым меня укутал некто неизвестный прошлой ночью. Никто из наших не знал, чьё оно. Госпожа тоже не опознала эту вещь. Набросив его на плечи, я встала у перил. Может быть, Белая Матерь услышит здесь, под звёздами, мою молитву? Я углубилась в мысли.
Ночь не вмешивалась в молитву, поэтому я вздрогнула, когда в тишине откуда-то снизу прозвучал мужской голос.
– Ты принесла моё покрывало? Отлично.
По скале, на которой была вырублена площадка и построена терраса, карабкалась быстрая тень. Полминуты – и высокая фигура вытянулась передо мной. Мужчина отряхнул руки, поднял ладонь, освещая моё лицо и своё заодно:
– Я так и думал! Не Амели. Снова немая служаночка.
Сир Райан насмешливо осмотрел меня, вцепившуюся в покрывало.
– Хотя это даже хорошо, что здесь ты, а не Амели. Больше толку от разговора будет.
Он никогда не пытался со мной беседовать, и ни одна его фраза никогда не предназначалась мне. В первую встречу он бросил любопытный взгляд – и ничего сверх этого. Госпожа про него рассказывала, будто они вместе учились в Академии, в одном потоке, но на разных факультетах. Герцог Райан Риз всегда был для госпожи кем-то вроде брата. Она знала о его влюблённости в себя, но он не настаивал, поскольку уже на первом курсе Амельдина сделала свой выбор, остановилась на старшекурснике Брисандре.
Райан тоже был поисковиком, только с дополнительной властью над металлами. Оттого его услуги больше пользовались успехом, чем сира Бриса. Один год он работал на острове, второй – на континенте. Я поняла, что отсутствие семьи развязывало ему руки, поэтому он трудился без перерывов, приумножал семейное богатство и считался завидным женихом.
– Поговорим? – он указал на кресло, в котором я собиралась спать вторую ночь подряд.
Я присела, он придвинул второе кресло и развалился в нём, наклоняясь в мою сторону.
– А с виду такая невинная… – выдал он, не стесняясь, свои мысли, снова буравя меня взглядом в темноте.
Я опустила глаза. О чём мне с ним разговаривать? Если начнёт допытываться, как дела у господ и можно ли подкатить к госпоже, – так это он зря думает, будто я переметнусь в соседний лагерь. За сохранение семьи Эдрихамов я болела одинаково, как и за своё возвращение домой.
Райан вдруг повёл носом, потянулся и, не стесняясь, понюхал меня, задержав рукой шею, ибо я попыталась отстраниться:
– Ловкая… Амели подарила тебе свои благовония? Или уже сама натирает? Хм, всё понятно…
Он вдруг вскочил и обрушился на меня, как девятый вал во время шторма, наваливаясь сверху всей массой и закрывая мне рот рукой. Прошипел на ухо:
– У меня есть шанс всё исправить! Я сейчас же сделаю тебя необручницей, и ты побежишь обслуживать своего господина. Потом вернёшься и ещё раз обслужишь меня. Затем я подумаю, кому из местных магов уступить очередь… Это будет очень хорошее наказание для тебя, моя милая!
Он одной рукой зажимал мне рот, а второй пытался задрать шлафор, что, в общем, было нетрудно – распахнул полы, и под ним показалась тонкая ночная рубашка. Я упиралась, как могла, пыталась спихнуть Райана, но никогда ко мне никто из мужчин не применял подобную силу. Я быстро выдохлась и заплакала от страха. Обвинения в мой адрес были несправедливы, но, во-первых, я не совсем понимала, в чём меня обвиняют, во-вторых, рот мой был сжат до боли в губах и челюсти.
– Умно придумала – рассорить господ, чтобы не платить по счетам! Этому тебя твоя мамаша, продавщица рыбы, научила? Или твой папаша, вообразивший, будто большой рыбы в его сетях ещё не было?.. Я сейчас уберу руку, попробуй только пискнуть! Ни разу не бил женщину, но, видимо, когда-то приходится и этому учиться… Кивни, если поняла.
Я закивала, давясь рыданиями. Райан отпустил руку, приподнялся, но не высоко, чтобы дать мне шанс вскочить и убежать. Взмахнул руками, и над нами в темноте замерцал купол с переливающимися стенами. Следом сир быстро расстегнул штаны, рывком раздвинул мне ноги и прижал их к себе по обе стороны от своих бёдер:
– Знаешь, чем отличается необручница от постельной наёмницы? Необручнице постоянно хочется мужика. Любого. И каждый день. А постельная наёмница, в статусе которой ты здесь появилась, – свободный человек, пользующийся уважением, как и любой слуга в доме. У тебя было достаточно времени, чтобы это осмыслить. По договору ты должна была через сорок-пятьдесят дней дать ответ. Остаться и выполнить договор или расторгнуть его и уехать… Почему не расторгнула, я догадываюсь. Твои родители уже успели потратить полученную сумму, а возвращать её ой как не хочется… Что ж будем считать, что ты подтвердила договор!
