Текст книги "Необручница: На острове любви (СИ)"

Автор книги: Юлия Эфф

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 16 страниц)

Необручница: На острове любви
Юлия Эфф

Глава 1, в которой меня покупают вместе с рыбой

Несколько лет назад

– Ана, иди сюда! – мать оторвала меня от работы, которую, между прочим, в семье делаю только я, лет эдак с семи.

Синяя рыба, синявка в простонародье, которую любят маги с повышенным магическим фоном, воняет хуже сдохшей лошади. Кушать такую в закусочных – дурной тон. Поэтому рыба чистится, отмачивается в двух водах, потом коптится, чтобы немного сбить ужасный дух. И, тщательно завёрнутая в упаковку, уносится любителями этого деликатеса. Разумеется, магами, потому что лумеры это есть никогда не будут.

Ну, а мне достаётся «почётная» семейная работа – проводить первичную обработку. И всё благодаря моему убитому обонянию. Впрочем, в семье рыбака со временем все привыкают к рыбьему амбре, впитывающемуся во всё окружающее – от одежды до волос. Мы сами становимся рыбами. Отец – рыба-молот, потому что работает с утра до вечера, матушка – тетраодон, чьё тело потеряло стройную форму от многочисленных беременностей и охотно заполнило пустоту, оставшуюся от последних родов, жирком.

И мы, шестеро детей, – их стая рыбок, похожих друг на друга, кроме последнего, мальчика, нашего шустрого конька. Чтобы Мать Всемирья послала сына, нашему отцу пришлось вытерпеть сначала пятерых девчонок, среди которых я – четвёртая. Ни самая старшая, имеющая почётное место среди детей, ни младшая, любимая. Ни то, ни сё, как говорится. Какая судьба, такая и внешность. Ни то, ни сё… Даже имя звучит словно огрызок – Ана. Ни Ания, ни Анниалия. Единственный плюс – начинается на А и имеет даже две буквы «а». Матушка говорит, что имена, начинающиеся на «а» – самые счастливые. Как говорится, не смогла дать красоты, так именем утешила.

– Ана, выйди из-за прилавка, подойди к госпоже, – просит мать.

Давно заметила я эту красавицу – нежная, будто медуза с развивающимися лентами на тончайшей ткани платья. Рассматривать магов всегда интересно, ведь над их внешностью постаралась магия нашего мира. Словно созданные самыми нежными красками Матери Всемирья, они живут, чтобы прославлять своим существованием любовь и надежду. Остальные краски, тёмные, достались нам, лумерам…

Я послушно подошла к сирре, отирая на ходу руки о передник. Чешуя у синявки мелкая, колкая, так просто не ототрёшь, не говоря про запах. Так и есть, госпожа прикрыла нос кружевным платком, сбрызнутым каким-нибудь ароматом: ходить по нашему рынку тоже, знаете, дело не из лёгких для нежных душ.

– Благостного тебе дня, дитя. Твоя матушка сказала, что тебя зовут Ана. Сколько тебе лет, Ана?

Я кашлянула, так как от смущения в горле перехватило, и не сказала ни слова. Это про себя я могу без умолку думать, а говорить вслух… Однажды мне отбили всё желание болтать по пустякам, и с тех пор молчание стало моей привычкой.

– Она молчунья у нас, без дела и слова не скажет, – за меня ответила матушка не без гордости. Я с удивлением взглянула на неё. – Ей исполнилось восемнадцать, прекрасная сирра.

– Хм, вот как… Это похвальное качество, – в голосе магессы послышалось одобрение. Дальше она задавала вопросы матери. – Я вижу, она у вас не брезгливая. Так ловко чистила рыбу…

О да! Одним ловким движением вспарывала брюхо и выбрасывала вонючие кишочки, отделяя попадавшиеся ценные молоки (будущее лекарство для бесплодных) в специальную чашу.

– Ана – самая ловкая из моих дочерей, сирра.

– Сколько их у вас?

– Пятеро, сирра. Ана – четвёртая.

– Чиста ли твоя дочь, госпожа? – вдруг голос магессы немного понизился.

И матушка так же, отзеркаливая интонацию, ответила:

– Чиста, как слеза Основателя, сирра. Да хоть лекарю покажите её – правды не изменит.

Я не поняла. Матушка пытается продать меня вместо рыбы? Или вместе с рыбой? Сирра перехватила мой вопросительный взгляд. Улыбнулась:

– Ана, мы с мужем уезжаем на остров, у нас контракт на год. И я как раз подыскиваю сообразительную служанку на это время. А если понравишься нам, то сможешь остаться до тех пор, пока сама не захочешь уйти.

Я снова вопросительно взглянула на мать. С ней творилось что-то необычное. Она то лицо своё трогала, прикрывая рот, как это бывало в минуты волнения, то поправляла на груди фартук, что говорило всегда примерно одно: «Ох, если отец узнает!» Я невольно обернулась и поискала глазами отца на рынке, но он ещё с утра ушёл в море и пообещал вернуться послезавтра.

– Покажи свои руки, Ана, – попросила сирра.

Я неуверенно вытянула руки, рукава были закатаны до локтя. Госпожа, неожиданно для меня, взялась своими белыми холёными пальчиками и повернула, рассматривая ладони в мелких порезах от рыбьих плавников:

– У тебя красивые руки, Ана.

Единственное, что меня утешало во мне самой – это руки с тонкими длинными пальцами. На этом всё. Ни волосами, ни кожей, ни лицом, ни фигурой меня не осчастливили. Я казалась себе рыбой-камнем, которая нарочно замаскировалась под окружающие грубые вещи, чтобы никто меня не трогал.

– Открой рот, пожалуйста, Ана… Какие чудесные чувственные губы!

– Ана, – вмешалась мать, зная, что я болезненно воспринимаю шутки в адрес своего большого рта, – открой, детка, рот. Сирра хочет увидеть твои безупречные зубы. Госпожа, у Аны на редкость здоровые зубы, ни одного червивого.

– Я вижу. Да, спасибо, Ана. Мне нравится, что ты спокойная и послушная, – и магесса проводит нежной рукой по моей прыщавой щеке, будто извиняясь за некорректную просьбу. За пять минут она мне сделала больше комплиментов, чем все знакомые и родственники за последние лет восемь. – Госпожа, скажите, у Аны есть бытовой уровень?

Имелась в виду, конечно же, лумерская простейшая маг-сила. Подогреть чашку настоя или воду для купания, смахнуть пыль одним движением руки или отбить прилипшую грязь к подошвам, не прикасаясь к ним.

– Простите, сирра, – матушка как-то странно дёрнулась, её руки опять полезли к лицу, – у моей четвёртой дочери нет ни капли магии. Ана невосприимчива к ней. Как-то раз к нам пришёл господин лекарь, знаете, дети как начинают болеть, так один за одним… Подхватили лихорадку. Господин лекарь одним махом вылечил всех, кроме Аны. Ей его манипуляции хоть бы хны – болела дольше всех, пока само не прошло. А вот ещё…

Матушка собралась рассказать обо всех моих несчастных особенностях, которые почему-то радовали прекрасную сирру. Глаза её начали лучиться смехом, по-доброму, как смотрят на нечто редкое, удивительное. Я окончательно смутилась и опустила голову.

К сирре вдруг присоединился мужчина. Я определила появление нового покупателя по дорогим ботинкам и брюкам, остановившимся рядом с сиррой.

– Амельдина, ты всё выбрала?.. О, нет, Амели! Нет! – сказал категорично густой баритон, от которого у меня мурашками покрылись руки.

Воздух передо мной колыхнулся, будто сирра взмахнула рукой в мою сторону:

– Брис, она нам подходит! Она – идеальный вариант!

Мужчина кашлянул, давясь негодованием. Ну, давай, скажи, что я слишком уродлива, чтобы подавать на стол в вашем присутствии. Однако спора в нашем присутствии не состоялось – сир увёл свою жену в сторону, и они жарко, но тихо спорили некоторое время, напряжение отражалось лишь на лицах и в коротких нервных жестах мужчины. Я не стала ждать окончания их спора – вернулась к работе.

Матушка тоже молчала, не комментируя происходящее. Ясное дело, кому из лумерянок не захочется бросить всё это: вечную влагу в подошвах, вездесущий запах рыбы и нищие ужины, после которого пытаешься продолжить шитьё над юбкой из дешёвой ткани, чтобы придать ей хоть немного нарядный вид?

Сирра победила. Она вернулась нахмуренная и порозовевшая от спора. Заказала пять футов синявки сушёной, три копчёной и велела принести всё это к пяти часам вечера на пристань. С собой я должна была взять только самые необходимые вещи для гигиены. Совсем необычно – меня даже никто не спросил, хочу ли я наниматься и уехать. Разумеется, я хотела. Но приличия-то должны быть… Впрочем, о чём я? Сирра сейчас договаривалась с матушкой, не торгуясь. Оставила мешочек с монетами, сказав, что у неё сейчас с собой нет всей суммы, но пусть матушка придёт вместе со мной на пристань, мы подпишем контракт там же, и копия бумаг останется у матушки.

– Ах, Ана! – когда сирра удалилась, сказала матушка со вздохом, приобнимая меня. – Достанется мне от твоего отца, когда он узнает… Да увидят Основатели, не хотела я тебе такой судьбы. Но эта сирра и её муж мне кажутся на редкость приличными магами. Буду молиться, чтобы они тебя не обидели. А когда закончится год, вернёшься и подыщем тебе мужа. Уж заплатить тебе должны хорошо; всем известно: у кого сибериусов полон кошель, тот и красив.

В пять часов и даже раньше я, матушка и все мои сёстры были на пристани. Всем хотелось поглазеть на чаровницу, увидевшую на рынке нечто такое, с чем она не захотела расстаться – со мной, надевшей лучшее платье для праздничных выходов в люди, причесавшей свои непослушные каштановые волосы, которые выгорали на солнце круглогодично. Старшая сестра отдала мне свои ботиночки, ведь матушка уже взяла задаток, значит, первенцу светила обновка.

Сир, названный Брисом, стоял с раздражённым видом чуть поодаль, полагаясь на суетившегося управляющего, худого мужчину-лумера с вытянутым лицом. Матушке предложили прочитать контракт, особенно уделить внимание последнему пункту. Лицо матушки дёрнулось, она бросила на меня жалостливый взгляд и, утирая слезу и бормоча молитвы, поставила свою нехитрую роспись под ногтём управляющего. Я рядом нарисовала свою закорючку, полагаясь на матушкину волю и свою судьбу, увозящую меня хоть и в опостылевший океан, но далеко от нищеты и круглосуточного труда.

Управляющий забрал у нас заказ синявки, на мой узелок посмотрел брезгливо и бросил коротко:

– Всех благ, девицы. Ана, следуй за мной.

И тут начались слёзы, объятия. Мне даже показалось, будто меня хоронят или отправляют на заклание. Старшая сестра, та, что отдала мне ботиночки, и матушка подозрительно переглядывались, у обеих был виноватый вид.

В пять тридцать судно отошло от берега.

В шесть в коридор возле каюты, для уборщиков, было свалено моё платье. Моя новая хозяйка сирра Амельдина сразу, как только я к ней присоединилась, вручила свёрток с новой одеждой:

– Переоденься, Ана. Я не хочу, чтобы с твоих лохмотьев смеялись.

Лохмотья?! Это, извините, моё лучшее платье! Но я безмолвно послушалась. Было немного неловко переодеваться в присутствии сирры, но она сказала, что хочет меня хорошенечко рассмотреть, чтобы в будущем заказывать мне одежду. Я вздрогнула, когда тёплые пальчики прошлись по моей спине, затем хозяйка обошла меня и зачем-то потрогала мои небольшие груди. Приложите кулаки – вот и будет размерчик.

– Ну, ничего. Не это главное, – улыбнулась сирра Амельдина ободряюще. – Одевайся, милая. Я хочу тебе сделать причёску. Эта никуда не годится.

Она минут пятнадцать колдовала над моими волосами и вынуждена была признать: у меня действительно высокая невосприимчивость к магии. В результате причёска получилась скромная. Собранные в пучок волосы были заколоты таким образом, что пышный хвост свисал чуть ниже плеч. Кончики всё же госпожа остригла, не сумев закрутить их с помощью магии воды. Я сама себе казалась странной в зеркале, привыкнув к постоянно торчащим мелким волоскам и выбивающимся локонам у лица.

Судно тем временем вышло в океаническую бесконечность. До острова добрались быстро, но стоило обогнуть его, чтобы избежать подводную скалистую восточную часть и высадиться на плоском безопасном берегу.

Это был действительно большой остров, мне он виделся большим городом, примерно как наш Лапеш. Я припомнила смутные рассказы о том, что здесь нашли залежи полезных ископаемых. О непрекращающейся работе можно было судить по активности транспорта, гружёного большими ящиками. Наше судно подошло в то время, как другое отчаливало от пристани. В этой части острова, чуть поодаль, виднелись невысокие здания, будто построенные наспех, две башни, из сопла которых шёл дым, и пара небрежных улочек для рабочих. Всё это сменилось в один миг, едва корабль повернул к пристани.

Лицевая часть острова выглядела опрятно, здесь было меньше народа, вдоль причала высились столбы с фонарями, а дорожки уходили вглубь острова и терялись в густой растительности. Из-за этого начинка острова со стороны моря не проглядывалась, за исключением стоящего на возвышенности дворца. Он будто прислонился спиной к восточной горной цепи. Я подумала о том, что здесь должно быть ветрено во время штормов, и логичнее было бы построить замок спиной к западу, чтобы ураганы не били окна. Но, возможно, просто с моря не видны были особенности этого жилища.

Судно, подходя, начало почему-то раскачиваться сильнее обычного, и тошнота, появившаяся с самого начала нашего путешествия, подкатила к горлу. Я едва успела перегнуться через поручень, и остатки скудного домашнего обеда, щедро разбавленные отваром и непривычными сладостями, которыми меня угощала сирра Амельдина, выплеснулись в море.

– Пресвятые заступники, она точно дочь рыбака? – брезгливо сказал сир Брисандр, стоявший с супругой под руку.

Госпожа мелодично посмеялась, протягивая мне свой платок:

– Мы почти приехали, Ана. Первый раз меня тоже тошнило.

Мы, наконец, высадились, слуги подхватили поклажу моих господ, и вскоре мы сидели в небольшой повозке, которая везла нас в гору, вероятно, к тому самому дворцу. Заметив мой любопытный взгляд, сирра Амельдина подтвердила:

– Да, Ана, это дворец наместников, и мы будем там жить. Он поделён на три части, у нас отдельная, вон та, юго-восточная, – она показала пальчиком на правый угол дворца. – Здесь есть, где погулять, так что затворницей ты себя не почувствуешь. Но это мы сделаем завтра, когда я тебе покажу все местные достопримечательности.

Постепенно в моё сознание начинало доходить – до чего была мила моя госпожа. Как она со мной говорила, словно с равной! И я почувствовала, как краснеет моё лицо. Смогу ли я отплатить за эту доброту? Я сделаю всё возможное – дала я себе зарок в те минуты.

Повозка доехала до небольшой площади и остановилась. Сир Брис попрощался с женой до ужина, а сам отправился по делам. Ему нужно было появиться на служебном месте и выяснить, как идут дела на его участке.

Мы же в сопровождении слуг поднялись по достаточно крутой каменной лестнице в нашу часть дворца. Не останавливаясь, сирра Амельдина кивнула тамошнему управляющему, господину Уриэну, отдала приказ приготовить ей воду для купания (и сразу прозвучал ответ, что всё готово), а соседнюю комнату, приспособленную для гардероба, привести в порядок для новой служанки.

Все узлы, коробки и свертки с синявкой исчезли вместе со слугами, а госпожа привела меня в свою спальню.

– Твоя комната, Ана, ещё не готова. И пока не вернулся мой муж, я хочу, чтобы ты как следует привела себя в порядок. Нам нужно смыть твой рыбный запах и заодно я кое-что тебе дам. Раздевайся.

Опять раздеваться? На меня накатило смущение, я медленно начала расстёгивать верх. Госпожа тем временем скинула своё дорожное верхнее платье, не вызывая никого из замковых слуг. Прошла в соседнюю комнатку, оказавшуюся купальней, проверила там температуру воды в лохани. Та и вправду была горячей, и прежде чем плеснуть в неё холодной, госпожа попросила меня потрогать воду, вдруг я любитель горячих ванн.

– Ах, Ана! Какая ты стеснительная! – сирра Амельдина стала мне помогать раздеваться. – Пойми, я уважаю твоё желание сделать всё самостоятельно, но мой нос терпит твои ароматы с самого Лапеша. Имей хоть немного сострадания! Я не успокоюсь, пока от тебя не начнёт пахнуть хотя бы мылом…

Я недоверчиво понюхала свою руку, но мой нос, увы, хранил устойчивость к запахам. Госпожа рассмеялась:

– Нет, Ана, ты меня пока не поймёшь, потому что это особенность моего дара. Можешь не переживать, Брис ничего не чувствует, за нас обоих это делаю я, – она сдернула с меня юбку. – Я маг-менталист с уклоном в обоняние. У этого дара есть бесспорно свои минусы, но и плюсы тоже. Когда-нибудь я тебя научу, как пахнет магия огня или воды, как пахнут страх и желание… Но для этого, Ана, ты должна позволить мне смыть с себя запах нищеты и тоски. Поверь, люди не чувствуют его как нечто вещественное, но ощущают ментально. Если ты сейчас появишься среди слуг, тебя начнут презирать. А мне меньше всего хочется, чтобы ты чувствовала себя здесь угнетённо.

Я залезла в воду и нерешительно опустилась. Госпожа начала с моей головы, не позволив сделать это самой. Она прекрасно понимала мою неловкость, о чём сказала, и попросила не беспокоиться: в её лохани я как служанка мылась первой и, она надеялась, последней.

Мягкий аромат жидкого мыла да обильная пена вскоре удалили из моих волос остатки рыбьей чешуи, и госпожа взялась за вихотку. Бережно и неторопливо с моих плеч и грудей смывали невидимые те самые обидные запахи «нищеты и тоски». Пахла ли я смущением, не знаю. Но госпожа не показывала ни малейшей иронии или брезгливости, обслуживая меня. Я даже начала думать, а не сумасшедшая ли она? Может, я слишком рано расчувствовалась?

На мои плечи полилась тёплая вода. Затем госпожа попросила меня встать и, опять предупреждая мой вопрос, застывший в глазах, вздохнула:

– Ана, ну ты в самом деле, глупая? Как ты себе вымоешь хорошо спину? В конце концов, у кого из нас двоих усиленное обоняние? Ты даже не почувствовала высокую концентрацию ароматических масел в мыле. Любая на твоём месте уже начала бы чихать. Давай быстрее покончим с этим!

Мне пришлось подняться, и вихотка заскользила по моему телу, той его части, что оставалась немытой – от грудей до колен. Сама мокрая от стекающей по рукам воды, госпожа энергично терла меня, озвучивая первые требования к моему внешнему виду: я всегда должна быть чистотой. Никакого пота! Мыться утром после сна и вечером. Она мне даст все необходимые принадлежности, и я должна буду ими пользоваться.

Кажется, я была вся покрыта мыльной пеной, но сирра Амельдина остановила меня от попытки сесть в лохань и ополоснуться.

– Подожди, осталось не менее важное, – она повесила вихотку на край лохани, набрала в свою руку мыла из отдельной бутылочки и попросила: – Ана, расставь немного ноги… не сама!.. Я покажу, как правильно ухаживать за собой.

«Точно сумасшедшая!» – решила я, в эту минуту жалея о матушкиной вере во всё хорошее. Но в ближайший день сбежать отсюда не получится, поэтому злить хозяйку нельзя. И я покорно раздвинула ноги, не в силах отвести взгляда от приближающейся ладошки с белым мылом.

– Ты должна научиться ухаживать за собой. Особенно в тех местах, которые имеют более сильный запах. Даже если ты его не чувствуешь, его могут заметить другие. Наклонись, пожалуйста, так будет удобнее нам обеим, – чужая рука мягко надавила мне на поясницу, я рефлекторно наклонилась, упираясь руками в края лохани.

Пальцы заскользили между моих ног, трогая складки. Первый раз меня там трогал кто-то чужой. Но госпожа обходилась бережно, мне даже показалось, что она слишком усердствует – нечто начало во мне откликаться на заботу… Как вдруг палец ткнулся в преграду, и я тихо вскрикнула от боли.

– Всё, дорогая, прости, так было надо. Можешь сесть, я помою тебе ноги, – спокойно, будто её действия были в порядке вещей, сказала госпожа.

Слёзы обиды, непонимания навернулись на мои глаза, я села и опустила голову, чтобы не видеть этой странной женщины, внушавшей такие противоречивые чувства. Она же продолжила, взяла вихотку, вытянула одну мою ногу и, помня о границе «грязи», начала мыть её ровно от той линии, где остановилась:

– Я обещаю тебе, что больше обмана не будет. Твоя обида пахнет очень горько, даже несмотря на ароматические масла. Пойми, девочка, если бы не я проверила, правду ли сказала твоя мать, это сделал бы лекарь. Мужчина. Он заставил бы тебя лечь перед ним и раздвинуть ноги. Разве это было бы лучше, чем мой вариант? Ну же, выше нос. Всё будет хорошо.

Она домыла мне ноги, ополоснула, развернула простыню, предлагая выйти из лохани, укутала, довела до своей кровати и велела лечь на неё, предварительно распахнув простыню, чтобы можно быть натереть тело очередной порцией масел:

– Так мы окончательно избавимся от твоего домашнего запаха, а потом приоденем тебя и пойдём знакомиться с остальными. Купаться будешь в другом месте, обедать с прислугой, они же тебе помогут решить разные бытовые вопросы. Но, если захочешь, можешь обращаться ко мне. Для этого тебе придётся говорить, Ана.

Я поняла, куда она клонит. Мы были вместе уже около трёх-четырёх часов, а я всё ещё не проронила ни звука. Не исключаю, что это выглядело очень некрасиво с моей стороны, но от привычки, укоренявшейся несколько лет, не так-то просто отказаться. И, я понадеялась, что госпожа не будет изобретать хитрые способы, чтобы заставить меня говорить против моей воли. В определённый момент я подумала, что так и будет.

С меня убрали влажную простыню, и я почти сразу покрылась гусиной кожей от прохлады. Но сирра Амели сняла этот дискомфорт, начав втирать мне в спину и остальные части тела жирное масло. Пахло оно примерно так же, как то, что добавлялось в мыльную основу. А вот прикосновения на этот раз быстро расслабили меня под спокойный голос и размеренные поглаживающие втирания.

– У тебя тело интересное, Ана. Руки не совсем как у девушки, мне кажется, что я даже мускулы у тебя могу прощупать. Спина твёрдая… Ты, наверное, много работала, Ана, и недоедала? Округлостей почти нет. И ягодицы мальчишечьи, такие крепкие…

Сирра Амели ничего не забыла – умаслила всю мою заднюю часть, даже пятки помассировала. Движения её рук вернулись по ногам вверх, потрогали ягодицы, будто бы на них остались излишки масла, снова принялись втирать, нет-нет да и проскальзывая в ложбинку и во внутреннюю часть бёдер. Очнувшись от дремоты, я сжала мышцы, и госпожа вздохнула:

– Переворачивайся, Ана.

Её прекрасное лицо в обрамлении русых волос двигалось надо мной, пока она продолжала необходимое действо, наливая масло себе на ладони и втирая его в моё сухое тело. Её будто бы ничего не смущало – что она прикасается к моим грудям, ставшими плоскими от горизонтального положения или невольно задевает соски. Спускается к животу и поглаживает его таким образом, что я закусила губу – захотелось соскочить и убежать от этого непонятного, вроде бы невинного действия, но отзывающегося огнём где-то внутри меня.

Руки надавили на внутреннюю часть бёдер, призывая раздвинуться, в руке у госпожи уже была очередная порция масла, и я поняла, что сейчас будет. Схватилась за её руку и впервые за сегодняшний день выдохнула:

– Нет! Я сама!

– Сама, так сама, – довольно улыбнулась госпожа. Я поняла: она таким образом хотела узнать, как звучит мой голос. – Хорошенько натирай, а я пока займусь твоими ногами. Так быстрее дело пойдёт.

Она налила мне в руку немного масла, и я неуверенно стала натирать себя там, пока госпожа массировала мне ноги. То ли её скользящие прикосновения по внутренней поверхности бёдер были всему виной, то ли сама странная ситуация…

– Хорошенько три, Ана. Масло ещё блестит, – стоило мне убрать руку, невозмутимо сказала госпожа и сделала вид, будто хочет помочь. Я, начиная злиться, повторила процедуру, от которой ноги совсем что-то задрожали.

Показалось мне или нет, сирра внимательно следила за мной, тонко улыбаясь. Наконец пытка закончилась. Меня укрыли простынёй и велели полежать немного, пока масло впитается окончательно. Затем госпожа вышла, накинув шлафор, отсутствовала минут десять и вернулась с платьем в руках. Очень простеньким, без рюш и вышивки.

– Это твоя форма. То платье, в котором ты приехала, надо постирать, ведь ты надела его на грязное тело. С завтрашнего дня можешь сама выбирать себе форму.

Мне вручили также комплект нижнего белья – короткие штанишки, вязаные шерстяные чулки, доходящие до бёдер, с подвязками, тонкий тряпичный корсет под платье. Одевалась я сама. Госпожа уже не принимала участия в моём облачении, пляска вокруг моей персоны завершилась. Женщина села устало в кресло и, наблюдая за мной, рассказала, наконец, о том, что проливало свет на моё появление в этом дворце.

Сир Брисандр Эдрихам восьмой год выполнял долг наместника на острове Аднод и четвёртый раз заключал контракт: наместники служили через год. Имеющий уникальный дар мага-поисковика, он был вынужден смириться со своим долгом перед Люмерией, который требовал слишком многого, по мнению его жены, сирры Амельдины. Умение видеть сквозь преграду – стены, толщу породы – необходимое, его состав, структуру и форму, сделало сира Бриса незаменимым для развивающегося государства, которому позарез нужны были новые ресурсы, особенно в виде металлов, минералов и прочих веществ, таящихся в недрах Всемирья.

Поэтому сразу после окончания Академии, в свои двадцать два, он успешно прошёл практику и получил чин наместника. Теперь он вынужден был через год заключать контракт на работу в Аднодских штольнях, следующий год отдыхал, восстанавливая здоровье, и затем снова возвращался на остров. Женился он в первый промежуточный год и, начиная со следующего контракта, уже был безотлучно сопровождаем сиррой Амельдиной. Между супругами и по сей день сохранились верные нежные отношения, разве что супругу огорчало отсутствие детей, а ведь им обоим уже приближалось под тридцать.

На моём лице, не исключено, появилось выражение изумления. Мне было сложно понять, почему одарённая магесса не может родить, ведь им, как говорится, Создательница дала всё: красоту, богатство, здоровье и возможности купить всё, чего не было. Госпожа прочитала моё недоумение и кивнула печально, попросила присесть рядом с ней.

– Да, Ана. У нас есть многое, но нет того, что подарило бы будущее нашему роду. Мы исчезнем, Ана, если я не смогу родить ребёнка. И дело не в моём здоровье или здоровье Бриса – в его проклятой работе, которую я ненавижу всем сердцем.

В штольнях, богатых не только рудой, имелись вкрапления особо ценных кристаллов, которые повышали магический фон этого острова. Работавшие здесь лумеры со временем увеличивали уровень своей бытовой магии, если она у них была до приезда. Позже, спустя год или два, приобретённые излишки, конечно, выводились или тратились на всякую домашнюю мелочь: подогреть, приготовить еду, высушить вещи и тому подобную.

Магам-смотрителям и наместникам, которые занимались поиском и сортировкой руды, приходилось намного хуже. Во-первых, превышение маг-резерва приводило к непредсказуемой и опасной для окружающих смене настроения, уменьшению контроля над магией и – этим страдали все наместники – трудностям в воспроизводстве потомства. Проще говоря, жёны, стойко выносившие роль регулировщика баланса магии супруга, фактически брали «огонь» на себя. Что не могло не отражаться на их здоровье. В то же время отказаться от должности было нельзя: магия обязывала. Не хочешь – отдай свой дар Всемирью и живи как лумер.

Выход, безусловно, был предусмотрен. Им пользовалось большинство магов. Они нанимали необручниц либо лумерок с невосприимчивостью к магии. Те помогали магам сбрасывать излишки маг-ресурса на время беременности их жён и некоторый восстановительный период после, для того, чтобы грудное молоко не горчило.

– Я потеряла двоих детей, Ана! – голос госпожи, до этого момента ровный, сорвался. Но женщина сразу взяла себя в руки, словно эта эмоция показалась ей постыдной. – Брис стал заложником своей работы и верности ко мне.

Сказанное не могло не тронуть мою душу и даже перевернуло в некотором смысле представление о счастливой жизни магов, которым мы, лумеры, завидовали и которыми восхищались. Это, должно быть, страшно – знать, что ты не найдёшь продолжения в своих детях. И теперь я поняла, почему у магов всегда было так мало детей. Не каприз, а расплата за свои способности – вот суровая цена за красивую жизнь… Мы, лумеры, страдали от нищеты и голода. Мы порой не могли позволить себе купить красивую одежду или отдохнуть неделю у побережья, забросив работу. Зато мы были свободны хотя бы в рамках той жизни, что у нас была, а маги – нет.

А ещё, оказывается, иногда маги оказывались зависимы от таких, как я, слывущих бесполезными, никчёмными. Пока я не поняла, как именно могу помочь. В горле родился вопрос, который я собиралась задать, но госпожа меня опередила. Взяла за руки и повернула к себе так, чтобы я видела её глаза:

– Ана, помоги! Я знаю, твоё милосердие потребует большую жертву, но… Когда-нибудь всё закончится, и тогда ты будешь обеспечена, ты сможешь уехать из своей нищеты, поселиться в каком-нибудь красивом месте, открыть свою лавку и не зависеть ни от кого. Это немало, поверь, Ана!

Вторую фразу я прекрасно поняла. О подобном мне говорила матушка, готовя к отъезду. Но слова о жертве… Что такого страшного я должна была сделать?!

Госпожа заметила мой испуг, и слёзы заблестели в её глазах, она склонила голову, пряча эмоцию. До какой степени отчаяния нужно было дойти, чтобы рассказывать всё это малознакомой лумерке? Эдрихамы были единственными из наместников, кто до сегодняшнего дня не прибегал к услугам лумерянок, поэтому на меня были возложены большие надежды… Я слушала и сострадание заставило меня погладить склонённую голову, словно я утешала свою любимую младшую сестру и брата. В этот миг могущественная госпожа маг мне казалась маленькой беззащитной девочкой.

Сирра Амельдина почувствовала и моё прикосновение, и жалость, но, слава свету, не истрактовала как моё согласие. Она порывисто поднялась, сходила к туалетному столику и вернулась с платком в руке, вложила его в мои пальцы:

– Я покажу тебе, как, Ана! Но, клянусь, пока ты сама не будешь готова, я не потребую у тебя этой жертвы! Если ты захочешь, то уйдёшь, бросишь меня, и никогда мужчина, который станет для тебя первым, не заподозрит тебя в бесчестии… Но, прошу, Ана! Дай мне шанс. Не говори сразу нет! А когда ты положишь мне на стол этот платок, я без слов пойму, что ты готова помочь мне. Ана, ты обещаешь мне подумать?

Я медленно кивнула, и госпожа вздохнула с облегчением. В конце концов, от меня не требовали здесь и сейчас принести жертву. Маги всегда слыли людьми чести, ибо, по слухам, за напрасно данные обещания их наказывало ощутимо.

Тот день я считала необычным, но не знаковым. О случаях, когда лумерек нанимали маги, мы слышали постоянно. Но уже спустя год я буду вспоминать его как переломный в моей жизни. Изменится моё представление о магах и магии. Изменюсь я сама и мои желания. Придёт день, и я сама стану магессой с особыми потребностями в любви – необручницей. От госпожи Аны, моей первой (клянусь, это так!) любви, я получу дар, который много позже унаследует мой старший сын. Это будет много позже…