Текст книги "Необручница: На острове любви (СИ)"

Автор книги: Юлия Эфф

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 16 страниц)

А я пока я, неуверенная в себе лумерка, пожалела ту, что молила меня о странной помощи. Как женщина, как мать, как супруга любящего и верного мужа.

Глава 2, в которой я привыкаю

Говорят, человек привыкает ко всему за сорок дней. Я вспомнила эту мудрость через полтора месяца службы у Эдрихамов. В самом деле, меня многое перестало задевать, удивлять, в голове нет-нет, да и возникали мысли, которым, возможно, моя госпожа была бы рада. Я никогда не узнаю, нарочно ли хозяева подводили меня к выполнению главного пункта договора, или же всё происходило само собой. В любом случае, я не хочу верить, что они были настолько расчётливы.

Мне было удобно и спокойно служить госпоже. Конечно, мелкие несуразицы поначалу очень смущали, но постепенно я сама стала воспринимать их как обыденную потребность, равную утолению голода или сну.

В первую ночь я заснула легко после купания, массажа и сытного ужина. Мне позволили есть столько, сколько я захотела, заметив, что моему телу явно не хватает веса. И вдруг, ночью, я проснулась от ритмичного стука и вскрикиваний. Первая мысль спросонок была – грабители проникли во дворец, убили хозяина, а госпожа кричит. Сердце заполошно билось некоторое время, пока я не поняла, что межкомнатная стенка слишком тонкая, и я просто слышу происходящее в соседней хозяйской комнате.

Стоило это понять, и я готова была убежать (знать бы ещё, куда!) из комнаты, лишь бы не слышать тех звуков. Родители обычно занимались этим осторожно, по ночам и на своей кровати тоже за тонкой перегородкой. Мы, с сёстрами, конечно, старались делать вид, будто спим, а утром – словно ничего не заметили. Матушка как-то намекнула, мол, мужчинам иногда нужна ласка, без неё они становятся раздражительными. И в самом деле, никто не мог так усмирять суровый нрав отца, как матушка. Поэтому если вдруг ты не спала ночью и была вынуждена слушать пыхтение в дальнем углу домика, то это твоя проблема, значит, плохо поработала днём, и нечего лезть в дела взрослых…

Дышать под подушкой было сложно, и я, накрыв ею ухо, лежала с открытыми глазами до конца. Мне почему-то показалось, что стоит мне закрыть их, я начну себе представлять происходящее. Разве так кричат, когда приятно? Это больше походило на истязания.

На следующий день госпожа выглядела невредимой, улыбчивой, как и прежде. И я успокоилась. У каждого свои странности, мне ли не знать это?

– Пойдём, я покажу тебе мой сад, – сказала она, когда все необходимые утренние дела были сделаны.

Госпожа имела дар друида, помимо ментального, и за шесть лет благодаря ей здесь разросся огромный сад. Правда, в год, когда Эдрихамы уезжали, растения заметно никли, потому что за ними ухаживали спустя рукава. Но уже спустя неделю после возвращения хозяйки, здесь восстанавливался прежний элизиум.

Она подходила к каждому дереву, прикладывала одну ладонь или обе, замирала на минуту и шла дальше. Над кустами просто подносила руки ладонями вниз и посылала магию. Так Амельдина сбрасывала излишки магии, переданной ей мужем.

Каждую ночь, кроме выходного дня, когда сир Брис не спускался в шахту, я слышала стоны, крики, а утром шла с госпожой в сад и наблюдала подпитывание растений магией. Несколько раз, когда господин задерживался на работе, ночные песни становились длиннее. Первый раз я вообще уснула, не дождавшись конца, но меня будто в наказание вырвал из объятий сна звук колокольчика. Недоумевая, я пришла, по дороге спросонья ударившись о дверь, к госпоже. Она ждала меня, набросив шлафор поверх ночной рубашки. Мы спустились в сад, и я, зевая, ждала сирру, которой именно ночью приспичило сбрасывать ресурс.

После того случая что-то в моей голове перестроилось. Я начала жалеть магов. Думала: это не удовольствие, а на самом деле рутина – так заниматься любовью. Неужели не было другого способа для сира Бриса сбрасывать полученные излишки? Как природе магии вообще могло прийти в голову, если бы она у неё была, устроить подобное издевательство? Спросить об этом я не решилась. Просто стала каждую ночь, словно у меня появилась обязанность делать это, дожидаться протяжного мужского вздоха. Ждала, не завибрирует ли колокольчик над моей головой – вдруг госпожа проголодается, или нужно будет сопроводить её в сад.

Примерно на третьей неделе моей службы я узнала, что моя теория была права наполовину. Близость не являлась равной холодным обязательствам. Напитываясь магией, будто хмельным напитком, сир Брис на самом деле возбуждался и хотел свою жену. А поскольку между супругами-магами всегда существует ментальная связь настроений – сирра Амельдина точно так же начинала желать его, и любовь случалась по обоюдному согласию. Огорчали лишь последствия. Госпожа призналась, что после этого ей всегда хочется есть и спать, а ночные прогулки в сад ужасно утомляют.

Теперь, когда я точно знала, что ночная или вечерняя возня за моей стеной не поставленный спектакль, изменилось и моё отношение к звукам. Они меня уже не беспокоили, а скорее, заинтересовывали. Первый случай, когда я бесстыдно начала их использовать, имел предысторию.

Сир Брис в тот день задержался. Днём он прислал записку, в которой предупредил супругу, что поужинает с наместниками. Я относительно выдохнула, потому что поздние возвращения затрагивали и моё время. Должна была идти на кухню и собирать ужин, нести его в комнату к хозяевам.

К возвращению хозяина госпожа успела искупаться (О, её купания достойны отдельного рассказа!), поужинать и лечь в кровать. Меня отпустили к себе, попросив не ложиться спать до возвращения господина, потому что, возможно, потребуется моя помощь. Госпожа читала книгу у себя, я через стенку разбирала пряжу и нитки для вышивки, периодически клюя носом.

Было уже достаточно поздно, когда я сначала услышала стук двери в их комнату, затем проснулся колокольчик. Расправив складки на платье, я поспешила на зов. Не отрываясь от чтения, госпожа попросила помочь сиру Брису принять ванну:

– Я устала и не хочу мокнуть, – спокойным и в некоторой степени равнодушным голосом сказала она.

Поражённая заданием, я осталась стоять на месте, наверняка краснея, потому что лицо моё запылало. Сир Брис тем временем медленно раздевался, сидя на кровати, и будто бы выглядел немного пьяным.

– Ана, ты свободна! – тягуче и раздражённо произнёс он.

– Я уже легла, Брис. Не упрямься. Ана видела твой зад по меньшей мере раз десять.

– Значит, я не буду сегодня мыться.

– Ты принёс с собой такой букет ароматов, что меня стошнит ночью. Ана, не стой, как вкопанная, ты знаешь, где артефакты!

Я покорно на ватных ногах отправилась в купальню. Чистая вода в лохани уже была приготовлена, как и простыня внутри. На полке стоял ящик с ложементом для артефактов, заряженных магией огня. Один был взят, активирован и брошен в воду. Та нагрелась буквально за минуту, и я вытащила артефакт, чтобы отключить его.

Господин, раздетый до подштанников, зашёл в купальню, убедился, что вода готова и потянулся к поясу.

– Отвернись! – рявкнул, хотя я без того стояла боком, делая вид, будто меня нет.

Пришлось повернуться и уткнуться взглядом в металлическую блестящую поверхность висящего на стене плоского таза. Госпожа не пошутила, когда сказала, будто я видела её супруга голым. Меня часто отправляли за какой-нибудь мелочью вроде лёгкого перекуса или воды для питья, вином, при этом никто не ждал, когда я вернусь, а начинали сразу заниматься делом. Первый раз я вошла и замешкалась, не зная, куда деть свои глаза, можно ли выйти и когда вернуться. Сир Брис сидел на краю кровати, а госпожа устроилась у его ног и закрывала приспущенные штаны своей головой. Господин явно был недоволен моим вторжением, но госпожа лишь приподняла голову и, не оборачиваясь, приказала поставить вино на столик, отправляться к себе и ждать вызова, если понадоблюсь.

На следующий день она мне объясняла: я не просто её служанка, а фактически незаменимый её спутник, поэтому в любом случае буду знать, что она делает, что ест и как спит. Моё молчание устраивало обоих супругов, никому из них в голову бы не пришло, что я, увидев эту сцену, пойду рассказывать слугам. Что правда, то правда, рассказать никому я не могла. Даже поговорить на эту тему с виновниками моего смущения.

Но застав в пятый и шестой раз откровенную сцену, я перестала краснеть и просто торопилась выполнить указание, а затем исчезнуть, словно тень в полдень.

И вот сир Брис, пошатываясь, сбрасывает с себя штаны и идёт к лохани. Его мужественный орган напряжён, и я впервые вижу господина полностью раздетым и стоящим ко мне лицом. Мои глаза зажмуриваются, потому что хозяину стоит поднять голову, как он поймёт, что я подсматриваю.

– И долго ты будешь пялиться в стену? – недовольно говорит он, разворачивая словами к себе. – Помой мне спину и голову, остальное я сам сделаю.

Мои руки дрожали, пока я смачивала вихотку и поливала её мылом, распускала пену. Сир Брис, конечно, был молодцом, считая, будто из-за воды в лохани ничего не видно, но его орган жил своей жизнью, будто наблюдал за мной и подрагивал, пока его хозяин расслабленно лежал, закрыв глаза и наслаждаясь горячей купальней. Я встала со стороны спины, прислонённой к наклонному бортику, и ждала, когда на меня обратят внимание.

Меня почувствовали, голова запрокинулась, и голубые глаза холодно уставились на меня:

– Что такое, Ана?

Я молчала. Пусть сам догадается. Хозяин вздохнул, наклоняясь и подставляя мне спину:

– Твоё молчание прекрасно, но, по-моему, ты не знаешь, что иногда речь упрощает дело.

Я тёрла ему плечи, спину, сглатывая опасные мысли. Какое, всё-таки, великолепное было тело у сира Бриса! Через тонкую вихотку прощупывались бугорки, называемые мышцами, я получила настоящее эстетическое удовольствие, которое испытывает любой человек, трогая или созерцая прекрасное. Не знаю, как его мыла госпожа, я делала всё по привычке, дублируя действия, которым меня научили. Медленно, несколько задумчиво.

В результате сир Брис чуть не уснул в воде, как мне показалось. Макнул носом в воду и недовольно прокомментировал:

– Что ты там возишься?! Быстрее!

Я начала мыть ему голову. Стараясь ускориться и не оплошать, как со спиной. Но – Владычица моя! – прикосновения к его густым волосам, голове как-то совсем нехорошо отозвались в моих коленках. Почему моё тело так неожиданно отреагировало на прикосновения к волосам, я не понимала. Сир Брис сидел подобно послушному ребёнку, не возмущаясь на мои отирания лба с целью не допустить пену попасть в глаза. Наконец, мыло было полностью смыто, господин провёл рукой по лицу, смахивая с него влагу, и откинулся на край лохани, снова закрыв глаза.

– Благодарю, свободна! – только и сказал, не открывая глаз.

Я робко повесила мыльную вихотку на край, заставляя себя не смотреть вниз. Поверхность воды наконец покрылась мыльной плёнкой, но всё равно розовое пятно выдавало напряжение сира Бриса. Сделала книксен, вернулась в комнату. Госпожа взглянула на меня поверх книги и улыбнулась:

– Спасибо, Ана. Благостной ночи.

Примерно через полчаса за стеной раздался первый вскрик, за ним ещё и ещё. Картина живо развернулась перед моим мысленным взором. Как сир Брис выходит из купальни, вытираясь на ходу, отбрасывает влажную простыню на пол. Затем стягивает с жены покрывальце и накрывает своим телом. Входит в неё тем самым орудием, которое следило за мной, пока я мыла господину голову…

Сама не знаю, как получилось, рука моя потянулась вниз, развязывая верёвочку, перехватывающую штанишки, и нырнула в удивительно горячее лоно. Очередной крик госпожи стал моим, в ту ночь не госпожа стонала под сиром Брисом, то была я… Когда огонь в моём лоне взорвался на миллионы искр, только тогда я почувствовала стыд. Теперь я была свободна от желания, теперь моя голова могла мыслить здраво.

Но это было временно, разум меня обманул. Всё повторилось на следующую ночь. Однажды познав сладость, моё сознание начало хитрить, приспосабливаться. Особенно в те вечера, когда я засыпала на ходу. Во сне, едва начинала слышать знакомую песнь любви, мои пальцы неконтролируемо сами тянулись к средству наслаждения…

Повторюсь, если это была игра, подталкивающая меня к исполнению договора, то она была слишком тонкой, чтобы в те дни я могла заподозрить неладное. Если вы любите детективные романы, то должны вспомнить хотя бы один сюжет с коварными наследниками, которые постепенно внушают богачу сумасшествие или желание покончить жизнь самоубийством. В конце таких историй несчастный делает выбор, считая его своей волей, а на самом деле, исполняет чужую.

Так я изо дня в день то видела эпизоды танца страсти, то слушала ночные песни, то мне спокойно, словно об обычных вещах, рассказывали какие-то детали. При всём этом никто не настаивал, не намекал на моё активное участие. Меня подводили к этому, нарочно или бессознательно. Кроме того, за полтора месяца никто на меня не повысил голос, не прозвучало и уничижительного намёка. Одним словом, со мной обращались как с очень дорогой служанкой, будто в договоре были прописаны оглушительные выплаты за мою обиду и усталость. Даже когда я неловко разбила в кабинете сира Бриса очень ценную вещь из хрусталя, вместо пощёчины меня ещё и утешали…

Впрочем, я не увидела высокомерного отношения господ к прислуге вообще, так что со временем моя подозрительность успокоилась, и я стала чувствовать себя намного уверенней.

В первый день меня познакомили с немногочисленным штатом. Управляющий, господин Уриэн, тот самый худой мужчина с длинным лицом, что приготовил договор. Кухарка и её помощница. Две служанки, Овена и Леа, следившие за чистотой нашей части дворца. И двое парней для тяжёлой работы, которой им почти не доставалось. Итого семь лумеров и я восьмая. Работа начинала кипеть лишь в редкие дни приёма других наместников или званых обедов.

В этой части дворца я насчитала что-то около двадцати комнат на господском этаже, но пользовались всего восемью. Это, прежде всего, спальня моей госпожи, где почти всегда оставался ночевать её супруг. Моя комната, переделанная из гардеробной и сохранившая зеркало в полный человеческий рост. Прежняя гардеробная сместилась на комнату дальше, смежную со мной. Была комната, отведённая под покои для сира Бриса, но он ею почти не пользовался до определённого времени. Его рабочий кабинет считался самой большой комнатой на этаже, с библиотекой, архивом и небольшим баром, всегда заполненным бутылками и чистой посудой.

Рядом с кабинетом находилась столовая, и обжитая восьмая комната называлась гостиной. Первые месяцы к нам редко заходили гости, и мы с госпожой проводили время в её спальне и на террасе, если была безветренная погода. Выход на террасу имелся в конце коридора на нашем этаже. Таким образом, здесь, на острове, дворец стал нашей хотя и каменной, но удобной клеткой на целый год.

В мои обязанности входило делать уборку в комнате госпожи, приносить ей платья, которые стирали и утюжили Овена и Леа; кормить госпожу, если она желала это делать в одиночестве; купать и составлять компанию на прогулке и для работы в саду.

Для меня, знавшей, что такое изнурительный труд с утра до позднего вечера, послабление принесло свои плоды. Спустя полтора месяца я заметила, как изменилось моё тело и, признаться, не особо была удивлена.

Разнообразное питание и перекусы в том числе и вечером, а так же ночью, когда я в ожидании зова госпожи грызла сухарики, печенье или лакомилась сушёными фруктами. Теперь работа позволяла мне вздремнуть даже днём, когда отдыхала госпожа, и все мои дела были переделаны.

То, что на меня могла действовать магия острова, я не брала в расчет. За полтора месяца моего пребывания здесь, я дважды «порадовалась» женским дням обновления, значит, мой организм оставался прежним, лумерским. Это у магесс такое счастье не случалось, потому что их тело обновляла магия. Заметив моё недомогание в первый раз, госпожа сразу не сообразила, что к чему. А когда догадалась, остаток дня заинтересовавшая её тема периодически проскальзывала в разговоре, одностороннем, разумеется. К моему молчанию привыкали, и короткие ответы «Да», «Нет», «Не знаю» с течением времени уже не вызывали раздражение их малой информативностью. Игра в «Угадай, что думает Ана» понравилась госпоже. Ведь это занимало её ум, развивало воображение и попросту помогало скоротать время, удлиняя монологи.

Управляющий, со своей стороны, я слышала, часто приводил меня в пример болтливым слугам, застигнутым за сплетнями. Да и мои сотоварищи, перемыв мне кости, успокоились. Я для них стала чем-то вроде безмолвного предмета мебели, который умел двигаться, есть и развлекать госпожу. Тот факт, что я немного поправилась, не остался незамеченным. Господин Уриэн сделал мне второй комплимент, якобы теперь на мне есть, за что подержаться, и можно смотреть без слёз. Услышавшие это служанки покатились со смеху, готовые хихикать с любой глупой шутки.

В тот день, перед сном, я разделась и внимательно осмотрела себя перед зеркалом. Действительно, вид спереди, раньше показывавший отчётливо все рёбра, сгладился, стал более женственным. Бёдра на боках немного приобрели положенную форму, как и плечи, раньше казавшиеся острыми. Но особенно меня порадовали груди. Им определённо раньше не хватало сытной пищи, теперь это уже были не кулачки подростка, а скромные, но уже округлые полушария со светло-розовыми сосками.

Кожа, к сожалению, не собиралась избавляться от прыщей, словно тело никак не могло попрощаться с детством, как и волосы не стали шелковистей. А появившиеся щёчки не отвлекали на себя всё тот же казавшийся слишком большим рот. В общем, краше я не стала, разве что, действительно, на меня теперь можно было смотреть без слёз.

Да, я почувствовала себя уверенней, совсем немного похорошела и уговаривала себя стать общительней, чтобы завести подруг равных себе по статусу, как вдруг начавшие стремительно развиваться события меня утвердили в уверенности: молчание – мой друг. Стоит заговорить с кем-либо – вопросов не оберёшься, а там слово за слово – и выболтаешь секреты, станешь посмешищем для злых языков.

Примерно за дня два до случая с купанием сира Бриса случилось ещё кое-что. Именно это принудило меня так эмоционально реагировать на прикосновения к господину.

Сир Брис по срочным делам должен был съездить на континент, утром – туда, вечером – обратно. За завтраком он предупредил сирру Амельдину о том, что не может точно назвать время своего возвращения, поэтому, если вдруг не появится до десяти, просит его не ждать.

В этот день с утра настроение госпожи казалось заметно приподнятым, и в отсутствие мужа она решила устроить генеральную уборку. До обеда прислуга драила комнаты, я в том числе, пока госпожа возилась в саду, обрезая лишние ветки. Это было её любимое занятие, так что никто не вмешивался, разве что парни помогали выносить мусор.

После обеда госпожа не в пример рано приказала мне готовить купальню, так как на своей коже ощущала налипшую пыльцу. Примерно два часа ушло на купание и массаж маслами, который делался раз в три дня. После этих процедур госпожа чувствовала себя великолепно, зато я – сконфуженно. Невозможно было привыкнуть к красоте тела сирры Амельдины.

Когда она сидела обнажённая в лохани, и по её пышным, сохраняющим чёткую форму полушарий, стекала вода, задерживаясь на тёмных сосках, я от них глаз не могла отвести, всё любовалась. Госпожа это заметила и стала превращать купание в сладостную пытку, заставляя меня мыть её без вихотки, руками. При всём том на её лице не отражалось ничего, кроме расслабленности. Это я начинала пыхтеть и краснеть, а госпожа мило улыбалась на мои потуги.

В тот день она настолько устала, работая в саду, и попросила меня вымыть её полностью. Затем, укрывшись простынёй, полежала немного, пока я готовила травяной отвар и лёгкий перекус перед ужином.

В тот день мои испытания только набирали обороты. Госпожа заставила меня присоединиться к ней, собственноручно накормила двумя тартинками. Потом игриво попросила ответить ей взаимной услугой. Повинуясь, я взяла любимый вид тартинок с творожным протёртым сыром и зеленью, поднесла ко рту госпожи, и она, медленно откусывая от неё хрустящие кусочки, сжевала хлебец, глядя на меня смеющимися глазами. А оставшийся в моих пальцах уголок захватила ртом, вместе с моими пальцами, и задержала. О! Этот многозначительный взгляд!

Поселившийся в низу моего живота комочек сочился неясными чувствами, смесью стеснения, счастья и нежности.

– Я тебя сегодня довольно смущала, Ана, – прожевав, безобидно посмеялась госпожа. – Прости за это. Мне последнее время снятся такие хорошие сны, я верю, что скоро случится нечто прекрасное, долгожданное…

Намёк на беременность я поняла и порадовалась за госпожу, простив ей шалость. Счастливый человек ластится ко всем, кому доверяет. Оттого я не обиделась и решительно собралась выбросить из головы приставания. Если магия бурлила в госпоже, то её романтичность имела оправдания.

После мне дали отдохнуть пару часов, которые я потратила на уборку собственной комнаты, чтобы хоть как-то выбить из головы лезущие в неё картинки с госпожой, купающейся и берущей мои пальцы в свой рот. Почуяв запах пота, я сходила в купальню для слуг и позже явилась к бодрой и готовой на подвиги хозяйке.

Она вспомнила про то, что в кабинете сира Бриса давно не протирали его коллекцию, и та, должно быть, запылилась. Желая сделать приятное мужу, сира Амельдина попросила меня принести тряпки, воду, щётку для смахивания пыли, и мы отправились в кабинет.

Коллекция представляла собой скульптуры, выполненные из разных материалов – от хрусталя до золота. Она и в самом деле запылилась немного, а для хозяина, к которому могли прийти гости, это было бы равносильно позору. Поэтому мы взялись за уборку.

Сирра Амельдина, кажется, находилась в некоем особом состоянии возбуждения, нагнав его за мой счёт, как я подозревала. Она то бралась протирать чистые книжные шкафы, то уходила на террасу посмотреть, не едет ли супруг… Я невольно улыбалась: вела она себя подобно ребёнку, ожидающему подарка. Набегавшись и устав от этого, она успокоилась, устало села в кресло, рассказывая об одном счастливом дне из прошлого. Я же протирала фигурки, оставив напоследок самую большую, как просила госпожа.

Это был подарок от Его величества, самый дорогой экспонат в коллекции. Сложная композиция, символизирующая стены пещеры, а между ними прожилки из разных металлов. Очень красивая скульптура размером с небольшую коробку и с ощутимым весом.

– Ты закончила, Ана? – вдруг прервала болтовню госпожа, потягиваясь. – Последняя? Хорошо, давай заканчивай…

Она уже забыла, что планировала протереть её сама и поэтому велела мне не трогать эту красоту. Выставка экспонатов находилась на уровне глаз, поэтому я поочерёдно снимала каждую фигурку и протирала её, поставив на рабочий стол. Заканчивать так заканчивать. Я потянулась за сувениром от Его величества, достаточно устойчиво взяла стекло в руки… И вдруг оно выскользнуло у меня из пальцев, упало на мягкий ковёр и разлетелось вдребезги… Госпожа окаменела на секунду, а потом ахнула, усиливая моё желание провалиться сквозь землю от страха:

– Что ты наделала, Ана?!

Трясущимися руками я начала собирать такую хрупкую композицию, которая ранее показалась мне относительно прочной. Слёзы страха, сожаления и стыда градом покатились по моим щекам. Госпожа взялась меня утешать и помогать собирать осколки. Я порезалась одним из них, но даже не заметила кровь, будучи напуганной последствиями.

– Я принесу тряпку, и мы унесём всё это в мастерскую. Не плачь, Ана, её починят…

Как могли починить то, что распалось на сотню кусков? Я знала, что добрая госпожа меня утешает. Она, попросив ещё раз меня успокоиться, вышла из кабинета и быстро вернулась встревоженная:

– Ана! Брис приехал раньше, чем обещал!

Состояние моё грозило скатиться в обморок, но госпожа ещё раз выглянула за дверь, прислушалась и потащила меня к шкафу, стоящему рядом с рабочим столом хозяина.

Шкаф был разделён на две секции. В широкой на полках хранились документы по работе и справочники, которыми сир Брис пользовался чаще прочих. В узкой висел бархатный тёплый шлафрок, который хозяин надевал, если приходилось работать ночью, и он начинал мёрзнуть в этом огромном кабинете.

– Полезай в шкаф, Ана, и ничего не бойся! Я отвлеку мужа, а когда мы уйдём, ты потихоньку вернёшься в свою комнату. И не выходи из неё, поняла? Ты себя сегодня плохо чувствовала, а я разрешила тебе отдохнуть. Ты поняла, Ана? И молчи, ради Основателей, ни звука!

Про звук можно было меня и не просить, если только госпожа не имела в виду мои рыдания. Она успела меня впихнуть в узкий шкафчик – я уткнулась носом в шлафрок хозяина и затаила дыхание в тот момент, когда он сам, собственной персоной, появился в кабинете.

– Вот ты где спряталась от меня, любимая! – игриво он поприветствовал супругу, без слов обвившую ему шею руками.

Рассыпанные на ковре осколки он заметил в следующую минуту, но сирра Амельдина не дала ему шанса на возмущение, затараторила, покрывая мою неуклюжесть своей. Призналась, что в ожидании мужа решила смахнуть пыль с подарков и разбила самый ценный.

Сир Брис не знал, что и сказать. Он поднял один из кусков, посмотрел на свет, и его протяжный вздох подтвердил мои опасения: скульптура восстановлению не подлежала. Но расстраивался он недолго. Госпожа повисла у него на шее с обещанием отработать свою неловкость. Господин соображал.

– Пойдём, Брис! – она потянула его к двери за руку. Но хозяин остановил её.

– Подарок от Его величества был очень ценный, Амели… – неожиданно его тон заговорщически понизился, – и расплачиваться будешь там, где совершила преступление.

Повисла пауза, заполненная звуками поцелуев. В дверце были щели на уровне глаз, и пока я не видела Эдрихамов, стоящих вне поля моего зрения. Но я боялась, что если они задержатся в кабинете, то сир Брис почувствует моё присутствие. С его-то поисковой магией видеть сквозь стены – почувствовать меня, завернувшуюся в его шлафрок!

И всё же он не ушёл. Подхватил госпожу и усадил её на стол, задирая на ней юбку. Сирра оттолкнула его, смеясь, потянулась к поясу на его брюках и развернула мужа к столу.

До этого я лишь на мгновения становилась свидетелем их занятий любовью, но теперь мне предстояло увидеть всё от начала до конца, если только госпоже не получится соблазнить мужа кроватью. Однако, похоже, нестандартная ситуация настолько его завела, что он даже в мою сторону не смотрел.

Шлафрок пах им, сиром Брисом. Его парфюмом и остаточным ароматом мятных трав, которыми он иногда набивал свою трубку и баловался дымом, чтобы очистить лёгкие от пыльной шахты. Почему я вдруг так остро почувствовала все эти запахи, и почему они так взволновали меня? Виной был день, полный соблазнов, или сопровождаемая шумным дыханием сцена в двух метрах от меня?

Госпожа стащила брюки с супруга, усаженного на столе, и потянулась к любимой игрушке, напрочь забыв о моём существовании…

Сир Брис был высоким темноволосым блондином с отлично выраженной мускулистой фигурой. Широкие плечи, плотный торс и крупные, но красивые руки с ухоженными ногтями; военная выправка, прямой некрупный нос, строгий сосредоточенный взгляд голубых глаз, аккуратная бородка с усами и лёгкая щетина, убегающая на шею – такими, должно быть, некогда явились Основатели своему народу. И народ сразу почувствовал властность в тех красавцах, упал на колени и был готов на любые приказы… На любые… приказы… Многоликая матерь! Я схватилась за шлафрок зубами, трогая шершавую поверхность бархата языком…

Госпожа, обхватив его в кольцо пальцев, унизанных перстнями, сначала несколько раз прошлась языком вдоль всей длины, вызывая у мужа вздох, а потом решительно обхватила губами верх. Мужской стон проник в меня, заставляя пульсировать мой комок, образовавшийся в низу живота. Господин смотрел на супругу, совершающую движения вниз-вверх, взглядом покорного раба, одурманенного маковым молоком.

Она скользила ртом, периодически отстраняясь, чтобы отдышаться, но не прекращая движение рукой, как я поняла, имитирующей большой рот, ведь её аккуратный не смог погрузить в себя даже половины этого розового чуда. Стоны сира Бриса становились громче, он уже не наслаждался – молил о долгожданном… Я не знала, какое слово подходило лучше. Для меня пока «конец» означало прекращение криков за моей стенкой. Господин вдруг протяжно вздохнул, прекратил упираться руками в стол и наклонился к супруге, пытаясь её оторвать от себя и поцеловать. Но она отрицательно качнула головой, не собираясь расставаться с любимой игрушкой, и только усилила свои действия.

Я перестала соображать, сцепила зубы на ткани, чтобы не издать ни единого шумного вздоха. Всё моё внимание сконцентрировалось на тех движениях…

Язык, погружение… Вверх-вниз ртом…Ещё…

Скольжение руки…

Сир Брис замычал, издал долгий ах и охватил пальцами затылок супруги.

– А-ме-ли-и-и! – рык сотряс его, госпожа замерла у его бёдер, пока господин сам двигал ими, сначала судорожно, а потом всё медленнее и медленнее.

Со мной творилось примерно то же самое, но я помнила, что если обопрусь о стенку шкафа, могу нечаянно открыть дверь, и тогда… Лучше об этом не думать!

– Ты сегодня… – он не успел договорить, потому что рот моей госпожи накрыл его губы.

Они целовались. Их ласки не походили на признак завершения лицедейства. Наоборот, мои хозяева стали раздеваться, не особо заботясь о целостности одежды. Минуты две – и два обнажённых тела стоят возле стола. Сир Брис ухватился за бёдра жены, приподнимая их, но она и на этот раз не позволила управлять собой. Сказала короткое «ложись», показывая на стол перед собой, и сир Брис улёгся на спину, ногами в мою сторону.

Госпожа забралась бёдрами на лицо мужа. Он не возражал. Обхватил руками ноги и, кажется, начал работать языком, мне было плохо видно. Зато я могла созерцать снова поднимающийся розовый орган меж согнутых ног, уперевшихся в поверхность стола, и светлую растительность между них. Сирра Амели раскачивалась волнообразно, по всему виду, не доставляя неудобств мужу, которому хватало воздуха. Глаза моей госпожи прикрылись, а на лице разлилось умиротворение. Груди её покачивались, и руки сира Бриса время от времени трогали их и мяли, что добавляло удовольствия госпоже, а мне – желания провалиться под землю. Стоны госпожи постепенно набирали силу и уже перемежались комментариями:

– Да!.. Хорошо!.. Ещё!.. Глубже!..

Хозяйка точно забыла обо мне… Вот она забилась в конвульсиях, то падая руками на стол, то выгибаясь и хватаясь руками за голову мужа, то сжимая свои груди. Успокоившись, устало легла лицом в пах супруга и повторила знакомое мне действо, лаская готовое к новой порции труда орудие. Неужели он всегда был такой? Каково это – ходить всё время с твёрдой штукой в штанах, наверное, он мешался, как сложенная толстая тряпка в женские дни, и натирался… Я пожалела всех мужчин, не имея представления об особенностях этой части тела.