Текст книги "Когда нация борется за свою свободу"

Автор книги: Йосеф Гедалия Клаузнер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 18 страниц)

Духовными отцами этого ужасного погрома были – тогда, как и теперь, – писатели-юдофобы: Исидор, которого за его грубые нападки в памфлетах прозвали ”разбойником пера”, его друг Лампон и в особенности борзописец Аппион. О них всех мы еще расскажем ниже.

Флакк видел все эти бесчинства и не только не препятствовал погромщикам, но и способствовал им самым грубым образом: в день рождения императора Калигулы (31 августа 38 г.) наместник приказал арестовать 38 руководителей еврейской общины, наиболее старых и почтенных, и притащить их в театр закованными в кандалы. Там он приказал их высечь на глазах у их врагов, которые собрались любоваться позором евреев и их истязанием... Хотя никто не имел права наказывать евреев поркой, а тем паче – старейшин их общины, и хотя по римскому закону нельзя было из уважения к императору сечь в день его рождения даже простых разбойников, наместник позволил себе в такой день высечь старейшин евреев, выказывая этим свое рвение перед императором, которому евреи не пожелали воздавать божеских почестей и ставить его изваяния в своих храмах. Часть высеченных умерли под рукой палачей, а другие скончались после тяжелых страданий, причиненных болью и позором.

Погромщики не жалели не только почтенных людей и стариков, но и женщин. Еврейских женщин заставили есть свиное мясо в театре на виду у всех. А после всего Флакк послал центуриона Кастора по домам евреев искать оружие. Евреи, по-видимому, защищались с оружием в руках, а греки и Флакк боялись, что при новых беспорядках евреи опять будут защищаться или мстить грекам за пролитую кровь и за бесчестье. Оружие искали даже в комнатах невинных девушек, не щадя их скромности. Никакого оружия найдено не было.

Это был первый антисемитский погром в истории еврейского народа. Поразительно его сходство в целом и в подробностях со всеми погромами, совершенными впоследствии. Сходные условия всегда порождают сходные результаты. Евреи Александрии были меньшинством среди греков, они были оторванными от своей родины пришельцами, опасными конкурентами во всех отраслях труда, торговли и литературы. Достаточно было одной искры, чтобы вспыхнула ненависть, вылившаяся в погром. И как могли евреи сопротивляться такому погрому, если они были меньшинством в чужой стране? Даже защищаться с оружием в руках они не могли: римский наместник позаботился об этом и запретил ношение оружия еще за несколько лет до погрома, как о том свидетельствует греческий папирус, найденный в Египте. Так они оказались не только жертвой разбоя и бесчинства, но и позора и надругательства. Им не оставалось ничего другого, как то, что делали евреи диаспоры везде и всегда: ходатайствовать перед римским императором, чтобы не отвратил своей

милости от своих еврейских подданных. Так они и поступили.

Однако напрасными оказались все старания Флакка угодить Калигуле, который, как видно, не мог простить ему доброго отношения к нему Тиберия или оскорбления, причиненного его другу Агриппе, доложившего Калигуле, что Флакк не отправил в Рим приветственное послание евреев по случаю его восшествия на престол. Через несколько дней после погрома (осенью 38 г.) в дни праздника Суккот Флакк был внезапно арестован по приказу императора и отправлен в Рим, а оттуда сослан на остров Андрос в Эгейском море, где он спустя.некоторое время был убит по приказу Калигулы.

III

Евреи были свидетелями падения своего врага, но его суровые меры не были отменены, отношение греков к ним не изменилось, и им еще предстояло немало испытаний. Итак, евреи Александрии решили, очевидно зимой 40 г., отправить пресловутую "делегацию к Гаю", память о которой увековечил великий философ Филон Александрийский в одноименном произведении.

Эта делегация александрийских евреев состояла из пяти старцев во главе с Филоном. Но и александрийские греки не бездействовали и тоже отправили в Рим делегацию, задачей которой было обвинить евреев и оправдать погром и лишение их прав. Членом делегации был один из двух главных подстрекателей к погрому – гимнасиарх Исидор и, возможно, также его товарищ по юдофобской травле Лампон. Теперь они оба известны нам и по греческим папирусам, обнаруженным в последние годы, из которых стало известно, что оба были отданы императором Клавдием под суд, состоявший из 25 сенаторов, и приговорены к казни. Во главе греческой делегации стоял известный ненавистник евреев Аппион, о котором Иосиф Флавий на

писал свою знаменитую книгу "Против Аппиона".

Более крайних противоположностей, чем руководители этих двух делегаций, не могло представить себе самое пылкое воображение. Филон был одним из наиболее выдающихся философов-поэтов всех поколений. Человек с кристально-чистой душой, чутким сердцем, богатым воображением, человек железной логики, не знающий ненависти, чувства зависти и соперничества, склонный к созерцанию, самоанализу, мыслитель – таков был глава еврейской делегации. И ему предстояло вести борьбу с египетско-греческим писакой-агита-тором, всезнайкой, пишущим обо всем без разбора, падким на выдумки, всю свою жизнь гонявшимся за внешними знаками отличия, за дешевой популярностью и шумной славой. Император Тиберий назвал его, по словам Плиния Старшего, "мировыми литаврами", а сам Плиний сказал, что следовало бы назвать его "барабаном самохвальства". Ясно было, что такой шумный и дерзкий оратор выйдет победителем, и нетрудно было предвидеть, что греческой делегации удастся ее миссия, в особенности перед лицом такого человека, как Калигула.

И действительно, грекам удалось привлечь на свою сторону – наверное, не безвозмездно – раба Геликона, любимца Калигулы. Поняв, что они находятся в трудном положении, евреи тоже пожелали познакомиться с Геликоном и изложить ему свои доводы, но им это не удалось. Тогда было решено изложить и жалобы и просьбы императору в письменной форме, нечто вроде того, что передал ему раньше царь Агриппа. Калигула принял их сначала на Марсовом поле у Рима, но не выслушал, а только обещал, что примет их вторично и выслушает внимательно. Между тем император выехал в Потеоли в близи Неаполя, и еврейские делегаты последовали туда же за ним. Там их настигло тяжелое известие о приказе Калигулы установить его изваяние в Иерусалимском храме – известие, о котором речь еще будет идти ниже.

Из их стараний добиться, чтобы император принял их в Потеоли, ничего не вышло. Только спустя некоторое время он принял их в Риме в садах Мецената и Ламии. Эту ”аудиенцию” Филон описал очень подробно, и нет ничего более позорного и обидного, более доказывающего сумасбродство, подлость и грубость Калигулы, чем она.

Император не нашел свободного часа для беседы с двумя делегациями, прибывшими из большого города и ожидавшими этой аудиенции в течение нескольких месяцев, и принял их в садах, куда пришел дать распоряжения строителям относительно дачи, которую ему вздумалось выстроить там. И вот нашему взору открывается такое зрелище: император бегает взад и вперед, отдавая распоряжения строителям, а за ним плетутся члены делегаций, на ходу излагая ему свои доводы. Император то обращается к стоящим перед ним строителям и отдает им свои распоряжения, то оборачивается назад и слушает слова делегатов...

Вышеупомянутый Исидор льстит императору, говоря при этом, насколько дурны и порочны евреи, которые не соглашаются, как все народы, воздать римскому императору божеские почести. Когда старый философ Филон начинает оправдываться и разъяснять дело, император не дает ему высказаться и перебивает вопросом: ”3начит, вы, евреи, отверженные богами, не верите в мою божественность и поклоняетесь безымянному богу, в то время когда все, кроме вас, обожествляют меня?” Все это сопровождается ругательствами, которые Филон не желает повторять в своей книге... Между тем император обращается к строителям, и обе делегации следуют за ним, продолжая излагать свои доводы. Тут Исидор докладывает, что евреи не приносят жертв за здравие императора. Когда евреи отвечают, что они уже три раза совершали благодарственные жертвоприношения: по случаю его восшествия на престол, выздоровления и когда император одержал победу в Германии, Калигула возражает: ”Что мне с того, что вы приносите жертвы з а меня, а мне самому вы их не приносите!” Не давая евреям возможности ему ответить, он вдруг обращается к ним с насмешкой: ”А почему вы не едите свиного мяса?” В ответ на эту замечательную ”остроту” императора члены греческой делегации громко смеются, подобно рабам, которые хотят понравиться своим господам. Опять Калигула обращается скороговоркой к евреям с внезапным вопросом: ”Скажите, пожалуйста, какими документами вы обосновываете свои требования равноправия?” – и, не ожидая ответа, отворачивается от делегации и идет дальше, показывая тем самым, что аудиенция окончена. Когда еврейская делегация уже собирается уходить, он заявляет: ”Я вижу, что эти люди больше глупы, чем злобны, – вот почему они отрицают мою божественность”.

На этом закончилась миссия делегации, которая не дала никаких результатов. Нетрудно понять настроение членов делегации, но Филон их утешает и уговаривает не огорчаться и не отчаиваться: хотя Гай гневался на них и грубо выражался, но ведь своими словами он разгневал Господа Бога!

Это было единственным утешением за убийства, за истязания и разбой, за перенесенные позор и издевательства!..

Что же еще могли предпринять евреи Александрии, окруженные со всех сторон врагами, как в стране, где они жили, так и в Риме? Что могут предпринять пришельцы в чужой стране, даже если по закону они считаются давними жителями и гражданами? Они вынуждены были ожидать спасения Божьего, которое действительно пришло, сначала в виде смерти Флакка, а потом – убийства Калигулы. Когда на римский престол взошел Клавдий, права александрийских евреев были подтверждены и восстановлены. Им было разрешено исповедовать свою религию, служить своему Богу согласно их законам, а Исидор и Лампон, как уже сказано, были казнены. Но не следует забывать, что и арест Флакка, и императорские милости Клавдия явились результатом влияния царя Иудеи Агриппы, который ходатайствовал за своих братьев в рассеянии...

Сумасбродство Калигулы задело не только евреев Александрии, но и жителей Палестины, как я уже вскользь заметил. Теперь рассмотрим, как восприняли последние поползновения сумасбродного императора осквернить их святыню и как они защищали то, что было наиболее дорого и свято для них.

IV

В то время как делегация александрийских евреев находилась в Потеоли, озабоченная волновавшими ее вопросами и в постоянном ожидании аудиенции у императора, к членам делегации подбежал испуганный, растерянный и запыхавшийся человек, отвел их в сторону и выпалил: ”Вы слышали новость?” Он не мог продолжать, так как слезы брызнули у него из глаз. Он снова пытался говорить, но каждый раз ему мешали слезы. Встревоженные и испуганные члены делегации обступили его, умоляя успокоиться и рассказать о случившейся беде. Приободрившись, он выдавил из себя сквозь слезы: ”Нет у нас больше Храма! Гай приказал поставить в Святая Святых огромный идол и назвал его Зевсом”.

Члены делегации застыли на месте. Частный вопрос – положение евреев Александрии – отодвинулся на задний план перед лицом всеобщего несчастья, постигшего национальный центр всех евреев. Сам Филон подчеркивает это: несчастье евреев Александрии для него ”личное несчастье”, тогда как несчастье евреев Палестины – ”всеобщее несчастье”. Философ Филон пришел в себя раньше других делегатов и спросил о причине нового сумасбродства Гая. На это он получил ответ.

В Явне (Ямнии), которая была в основном еврейским городом, поселились также греки, как во всех прибрежных городах Палестины. Во время римского владычества в Иудее этот город считался личным владением римского императора. Наместником императора там был назначен некий Капитон, один из римских чиновников-грабителей, который успел уже повздорить с царем Агриппой. В Явне, как и в других городах, где оба народа жили бок о бок, были конфликты между греками и евреями, но так как евреи в Явне составляли большинство, их положение там было прочным. Чтобы досадить евреям и польстить императору, греки Явне выстроили из кирпичей и глины жертвенник в честь божественного Гая. Евреи не могли допустить такого кощунства на земле Страны Израиля: это являлось в их глазах святотатством и в то же время посягательством на их политические права на родине. Сооружением языческого жертвенника в Явне греки доказывали, что они хозяева города; верность же еврейской религии и ненависть к идолопоклонству в народных массах были безграничны. Евреи собрались и разрушили жертвенник, а Капитон, который был, конечно, на стороне греков, воспользовался случаем, чтобы опорочить всех евреев, и тотчас же донес на них, что они не повинуются имперским законам, их обычаи отличаются от обычаев всех народов и что императора они совсем не почитают.

Нетрудно представить себе, как разгневали такие слова Калигулу, который считал себя всемогущим!.. Чтобы как следует отомстить евреям, он тут же приказал поставить свое изваяние в Иерусалимском храме, куда обращены взоры всех евреев. Этот приказ надлежало выполнить Петронию, недавно назначенному Калигулой наместником Сирии. Так как Калигула знал, насколько сильна верность евреев своей религии, и понимал, что они не дадут установить статую в Храме, не восстав, то он приказал Петронию взять с собой половину римского войска, стоявшего на реке Евфрат для охраны границ римских владений от парфян, т. е. два римских легиона, и при помощи их подавить любое восстание и силой водрузить изваяние в Храме.

По словам Мегиллат Таанит, в Палестине стало известно об этом накануне праздника Суккот (39 г.), и это известие неимоверно взволновало евреев. Многие не верили слуху. Со дня постройки Второго храма ни один чужеземный монарх не осмелился осквернить Храм – красу и гордость разрозненного и рассеянного по всему миру народа, кроме Антиоха Эпифана, государство которого дорого поплатилось за это кощунство. Но вскоре и самые недоверчивые были вынуждены поверить ужасным известиям: в конце зимы 40 г. Петроний с войском прибыл в Акко на зимовку, а в Сидоне финикийские мастера уже работали над изваянием.

Страшная весть молниеносно распространилась по Иудее и вызвала потрясение в народе. Буквально во всем народе – не только у верхушки и ученых. Большое возбуждение царило как среди горожан, хорошо сведущих в постановлениях Торы и комментариях писцов, так и среди ревностных деревенских жителей с их наивной, глубокой верой. Как видно, нашлись люди, которые в течение месяцев, прошедших с конца зимы до времени жатвы, вели энергичную пропаганду и призывали народ никоим образом не дать Петронию осуществить замысел Гая.

В начале жатвы (в месяце ияр 40 г.) десятки тысяч евреев со всех концов Палестины, из городов и деревень, стали стекаться в долину Акко, и огромное людское море собралось перед лагерем ошеломленного Петрония и его войска. ”Масса евреев как туча заволокла всю землю Финикии”, – рассказывает Филон. Римским солдатам казалось сперва, что это огромная армия, которая собралась воевать с римлянами за свою веру. Но вдруг из этой массы народа вырвалось единое жуткое рыдание, которое потрясло даже храброго римского воина... Петроний бросил взгляд на это огромное сборище и увидел, что все люди были строго распределены на шесть частей: с одной стороны – старики, мужи и мальчики, а с другой – старухи, жены и девочки. Как только Петроний подошел к этой массовой делегации, подобной которой не видел никогда никакой правитель, все шесть многотысячных групп пали ниц, оглашая воздух мольбой о своем Храме...

Сердце Петрония дрогнуло: он велел людям подняться. Весь народ медленно встал, и его руководители подошли к Петронию с головами, посыпанными пеплом, с заплаканными глазами и руками, заложенными за спину, как у арестантов, и в таком смиренном и униженном состоянии произнесли слова, которые могут сказать только истинные герои.

Они заявили: ”Не воевать мы пришли, ибо кто может соперничать с сильнейшим – с императором? Но существуют лишь две возможности: либо не устанавливать изваяние в Храме, либо истребить весь народ Иудеи до одного. И если ты решил установить изваяние в Храме, то истреби раньше всех нас, а потом сделаешь, что твоей душе угодно. Но пока мы можем дохнуть хотя бы один раз, мы не вправе допустить, чтобы совершилось дело, противное нашей Торе. Мы не безумны, чтобы поднять руку на нашего могучего властелина. Мы подставили свои шеи и готовы принять смерть – но это дело не для тебя и твоих солдат! Мы, священники, чьи руки предназначены приносить жертвы справедливости, сотворим это: сначала мы убьем наших жен во имя нашего святого жертвенника и превратимся в женоубийц, а за ними – наших братьев и сестер и станем братоубийцами, а за ними – наших сыновей и дочерей и будем детоубийцами, а потом смешаем нашу собственную кровь с кровью наших близких, которую мы пролили, а когда не останется ни одного из нас, приказ Гая будет выполнен”.

Приблизительно так (по словам Филона и Флавия) говорили вожди от имени всего народа, собравшегося перед римским наместником с его армией.

В тот момент была решена судьба еврейской нации: ничем ее не сломить...

Дрогнуло сердце могучего и чуткого римлянина, который почувствовал себя слабей этих ”слабых и смиренных”. В его распоряжении были тысячи мечей – а их руки были пусты. Гай не знал жалости ни к кому, кто посмел его ослушаться и не выполнил его приказа. Верная смерть ждала Петрония, и он мог избежать ее.

И тем не менее в душе он чувствовал, что он, могучий правитель, и даже сам римский властелин бессильны перед лицом той огромной силы, которую проявила эта народная масса!.. С евреями Страны Израиля, живущими в своей стране и на своей земле, невозможно было сделать то, что сделали с евреями Александрии, которые жили на чужой земле и в чужой стране.

Петроний, представитель лучших римлян, один из тех людей, греческая мудрость и глубокая римская культура которых, взращенная на гуманизме Цицерона и Сенеки и их друзей-стоиков, не дали их сердцам зачерстветь под влиянием военных хитростей и сурового режима, отступил вместе со своими могучими легионами перед народом, готовым пасть смертью мучеников ради святости Всевышнего Бога. Он не посмел истребить огромную массу народа, который поразил его силой самоотверженности во имя своей веры и своего Бога.

Чтобы выиграть время для совещания с руководителями евреев и ознакомиться с настроением народа, он перешел со своей свитой и приближенными в Тверию, столицу Галилеи, оставив армию в Акко (в месяце мархешван 40 г.) . Но как только евреи узнали, что он отправился в Тверию, там сейчас же появились десятки тысяч людей и расположились колоссальным лагерем у города. Было время сева, но евреи оставили полевые работы, и в течение сорока дней тысячи евреев стояли лагерем перед Тверией под открытым небом, невзирая на росу и дождь и не думая о предстоящем голоде, лежа на земле в ожидании, что Петроний отменит жестокий приказ и не заставит их поклоняться изваянию человека. Когда Петроний обратился к ним с вопросом: ”Неужели вы хотите воевать с императором?”, то они ответили: ”Не дай Бог! Но лучше всем нам умереть, чем нарушить нашу Тору”, – и тут же тысячи их пали на землю, обнажили свои шеи и заявили, что сейчас же готовы на смерть.

Не отдельные люди, а массы, целый народ готов был пожертвовать своей жизнью за святость своих убеждений...

Если эти две возвышенные картины, величественнее которых не знает человеческая история, не послужили еще сюжетом для великих художников и если вся эта эпоха в жизни нации не породила ни великих поэм, ни замечательных драм, а лишь два маленьких рассказа на иврите и на идиш, – то это значит, что мы, поколение посредственных людей, не достойны быть сынами наших великих предков...

V

Во время этой беды Аристобул, брат царя Агриппы, Хилкия Великий и многие из видных мужей дома Ирода обратились к Петронию с мольбой не устанавливать изваяние силой и не истреблять евреев Палестины, а написать Гаю и известить его, что жизнь десятков тысяч людей зависит от его приказа, а также объяснить ему, что если евреи не засеют поля, то это приведет к снижению доходов от податей и к необходимости насильственно собирать налоги, когда народ обеднеет.

Петроний знал, что Гай никогда не простит наместнику, осмелившемуся не выполнить данного ему приказа, в особенности если это затрагивает честь самого сумасбродного императора. Но Петроний был порядочным человеком, и самоотверженность евреев, подобной которой он не встречал ни в безнравственном Риме, ни среди других распущенных народов Востока того времени, тронула его. Иначе быть не могло: его совесть требовала от него подвергнуть себя опасности ради евреев. Он решил, что даже ценой потери своего высокого поста, а может быть, и жизни не даст погибнуть народу, способному на такое самопожертвование ради своей веры. ”3а это я готов жертвовать собой”, – говорит Флавий от его имени. И он обещал попробовать; может быть, ему удастся добиться отмены безжалостного приказа.

С этой целью он прежде всего отдал распоряжение мастерам, трудившимся над изготовлением изваяния, не торопиться, а позаботиться главным образом о качестве выполнения. Затем он с риском для себя написал Гаю о необходимости отложить на некоторое время установку изваяния, во-первых, потому, что оно еще не готово, а во-вторых, потому, что теперь время созревания хлебов и фруктов и евреи, ожесточенные приказом императора, могут выразить свое негодование порчей нив и деревьев; и так как Гай собирается вскорости ехать в Александрию, а путь сушей через Малую Азию и Сирию лучше морского, то ему с многочисленным войском и свитой понадобится много провианта, в том числе хлеб плодородной Палестины; посему не стоит гневить евреев и подвергать опасности поля и сады. Так писал Петроний Гаю. Просить императора, чтобы тот отменил свой приказ, у Петрония не хватало смелости. Но даже в такой форме – в виде прошения об отсрочке – письмо разгневало сумасбродного и злобного императора. Этот человек-зверь не мог себе представить, что возвышенное побуждение, а не личная корысть могло повлиять на сердце доблестного римлянина, и он заподозрил, что Петроний подкуплен евреями. Но Петроний был отличным полководцем, а граница между римскими владениями и Парфянским царством требовала тогда особой бдительности. Поэтому Калигула подавил свой гнев и написал Петронию, что он хвалит его осторожность и прозорливость, однако торопит его с установкой изваяния, так как жатва – будь то истинная причина или только предлог – уже прошла.

Казалось, что надежда потеряна... Но спасение снова пришло от царя Агриппы.

Осенью 39 г. Гай Калигула отправился якобы воевать с Галлией, Германией и Британией и с этого ”поля боя” вернулся лишь 31 августа 40 г. Через несколько дней после его возвращения Агриппа посетил его в Риме или Потеоли. Заметив, что отношение императора к нему изменилось, он, не чувствуя за собой никакой вины, был озадачен. Гай скоро вывел его из недоумения и с возмущением рассказал ему, что приказал поставить свое изваяние в Иерусалимском храме, а евреи отказываются выполнить этот приказ. Агриппа ничего этого не знал, так как, очевидно, не был в Палестине все лето. Услышав эту роковую весть, он был потрясен. То краснея, то бледнея, он лишился чувств и упал бы, если бы его не поддержали люди, стоявшие перед императором... Рабы отнесли его в состоянии полного оцепенения к нему домой, где он пролежал до следующего вечера в полубессознательном состоянии. Так повлияла весть о неслыханном кощунстве даже на такого еврейского царя, который воспитывался в Риме и вел разгульную жизнь в среде развратных римлян! Так дорог был еврейский Закон даже полуассимилятору из дома Ирода! Справедливо замечает Грец, что за двести лет от Антиоха Эпифана до Гая Калигулы евреи весьма изменились: тогда первосвященники из дома Цадока были Нарушителями Закона”, а теперь даже члены династии Ирода стали правоверными евреями. Таково было влияние ”льстивых” фарисеев...

Когда приглашенные к Агриппе врачи привели его в чувство, он поспешил написать Калигуле подробную записку, которую Филон цитирует если не с дословной точностью, то во всяком случае ее основное содержание. Этот исторически очень интересный доклад не только свидетельствует о распространении евреев почти во всех известных в то время странах и об их огромном влиянии на государственные дела, но также о чувстве братства и близости, которое связывает их, и о том, как глубоко они ощущают, что Страна Израиля является родиной всей нации, а великий Храм в Иерусалиме – ее национальным центром. Идея единственности и бестелесности еврейского Божества тоже ясно изложена в этом послании. Это сознательное определение концепта Божества, как его понимали евреи, можно приписать влиянию философа Филона, но само сопротивление установлению статуи Гая явно показывает, что евреи в целом придерживались тогда монотеизма в самом полном и чистом смысле этого слова.

В этом письме Агриппа снова проявляет себя как личность положительная, и недаром Талмуд неоднократно воздает ему должное. Между прочим, он писал Гаю: ”Нет для меня ничего дороже жалованной мце тобой царской короны. Я прошу тебя: возьми у меня эту корону – но не оскверняй святыни моего народа. А если ты бесповоротно решил поставить изваяние и истребить еврейский народ – возьми раньше жизнь мою”. Так мог писать царь Иудеи, хотя и жалкий царь, царь чужой милостью; так писал тот, кто был внуком властолюбца Ирода-идумеянина, но также и потомком Хасмонеев, для которых страна и народ были дороже власти.

Это замечательное послание оказало на Гая должное влияние. Он написал Петронию, что если изваяние еще не установлено в Храме, то он может не ставить его там.

Но Калигула не был человеком, способным полностью отказаться от своего сумасбродства. Тут же – или спустя короткое время – он решил, что вне Иерусалима, во всех других городах Палестины неевреи смогут ставить его изваяние без какого-либо препятствия со стороны евреев. Кроме того, он пустился на хитрость: под строгим секретом он приказал изготовить в Риме новое бронзовое изваяние вместо того, над которым работали в Сидоне, чтобы тайком взять его с собой в Александрию и по дороге внезапно установить его в Иерусалиме, прежде чем евреи успеют воспротивиться, и переименовать Иерусалимский храм в ”Храм молодого Гая, он же страшный и величественный Зевс”. Этот сатанинский план не был выполнен только потому, что Калигула был убит 24 января 41г.

Но пока что Гай был охвачен гневом. Римского императора, правящего всем миром, вынуждают отменить данный им приказ или прибегнуть к хитрости! Кто же виновен в этом, если не Петроний, который не поторопился выполнить его повеление! Итак, Гай написал второе письмо Петронию, в котором обвинил его в получении взятки от евреев, и в наказание за это потребовал, чтобы тот покончил жизнь самоубийством—в назидание непокорным (в начале января 41 г.) .

¹

Одна стадия – приблизительно 185 м.