Текст книги "Когда нация борется за свою свободу"

Автор книги: Йосеф Гедалия Клаузнер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 18 страниц)

Все это делает их заслуживающими почета и уважения, но их крайность в борьбе против привилегированных классов отталкивала от них лучших людей народа. Образовалась брешь в боевом единстве повстанцев, и разгорелась гражданская война между зелотами секты Иоханана Гисхальского и сикариями" секты Шимона Бар-Гиоры, которая неизбежно завершилась ослаблением сопротивления внешнему врагу и невозможностью спасти в последний момент то, что еще можно было спасти (как это было в войне римлян с другими народами, среди которых не было таких крайних общественных течений). Результатом было такое разрушение и такой крах, подобного которому не знает мировая история!

IV

9 ава 70 г. н. э. Иерусалимский храм был сожжен. После этого еще с месяц продержался Верхний город Иерусалима. Утром 8 элула солнце взошло над развалинами и тлеющими угольями – все, что осталось от Иерусалима, многолюдного, прекрасного города, "радости всего еврейского народа". Незавоеванными остались лишь три последние крепости в Иудее: Геродион, Махор и Масада.

Геродион продержался после разрушения Иерусалима недолго и вскоре пал. В Махоре происходила внутренняя борьба между частью населения, которая была готова сдать крепость римлянам, и пришлыми сикариями (может быть, из Масады), которые хотели воевать до последней капли крови. В конце концов Махор был сдан местным населением римлянам из жалости к молодому герою, который был взят в плен, и римляне угрожали распять его, если евреи не сдадут им крепость. Сикарии геройски пробились сквозь ряды вступающих вражеских солдат и бежали. Это произошло в 71—72 гг. н. э.

Во всей стране осталась лишь одна-единственная невзятая еврейская крепость – Масада. Масада была готова стоять одна против всех врагов.

Человеческая история не знает более величественного финала, чем последний акт грандиозной эпопеи, называемой Иудейской войной против римлян: падение Масады.

Представьте себе: все разрушено дотла, все уже в руках врага. Иерусалим – груда развалин, Храм – нагромождение руин в пепле, все города и крепости Иудеи, Самарии и Галилеи в руках римлян. Только одна крепость, во всей стране еще держится. Она не сдается, хотя не имеет никакой надежды выстоять – одинокая и далекая Масада. Враг силен, в его руках вся страна, и в его распоряжении много вооруженных легионов, снабженных всем необходимым. А осажденные вынуждены доставлять хлеб и воду издалека, несмотря на то, что в крепости были издавна припасены пищевые продукты и приготовлены цистерны для сбора дождевой воды. Нет надежды победить, и нет выхода из положения, кроме сдачи или бегства, – значит, кроме позора.

Но не так полагал командующий крепостью.

После того, как Бар-Гиора оставил крепость и отправился в осажденный Иерусалим, его место в Масаде занял Элазар бен Яир, родственник Менахема бен Иехуды Галилейского, то есть член знаменитой семьи зелотов. Это тот самый Элазар бен Яир, который вернулся в Масаду, спасшись бегством из Иерусалима после убийства Менахема. Несмотря на то, что он происходил из семьи основателя секты зелотов, сам он был фанатичным сикарием, впитавшим в себя учение ессеев. Засевшие с ним в Масаде люди тоже были сикариями. После Бар-Гиоры Элазар стал военачальником Масады, и ему был подвластен весь район Мертвого моря и Эйн-Геди, населенный ессеями, о чем мы уже говорили. Ясно, что римляне не могли оставить эту важную крепость и ее окрестность в руках повстанцев.

Прокуратор разрушенной Иудеи Флавий Сильва, выступивший против сикариев и их главаря Элазара бен Яира, без особого труда захватил все городки и деревни в районе Мертвого моря и поставил там гарнизоны. Саму же Масаду невозможно было взять приступом. Он пытался пробить стену крепости таранами и катапультами. Для этого он возвел насыпь высотой в 100 локтей на "Белой скале” – широком холме вокруг дворца, выстроенного в свое время Иродом, а на насыпи воздвиг возвышение шириной и высотой в 50 локтей и установил на нем огромный таран. С большим трудом была пробита брешь в стене.

Между тем сикарии выстроили в Масаде вторую

стену, прочнее первой. Чтобы таран не смог пробить и эту стену, они соорудили перед ней преграду из двух параллельных рядов бревен, пространство между которыми было заполнено землей; таким образом были ослаблены уддры тарана. Тогда Сильва приказал бросать на стену пылающие факелы – и пламя охватило деревянные части крепости, сильно от этого пострадавшие. Римляне решили начать назавтра таранить пошатнувшуюся стену, пока она не падет.

Элазар бен Яир, вождь оставшегося лагеря сикариев, отпрыск рода Хизкии и Иехуды Галилеянина, все сыновья которых пожертвовали своей жизнью ради свободы, убедился, что спасения нет. Раньше он верил, что его отряду удастся отомстить римлянам за разрушение Иерусалима и Храма; теперь уже было ясно, что нет никакой возможности выполнить это намерение. Но сикарии были связаны клятвой никогда и ни при каких условиях не покоряться Риму, и эта клятва не позволяла им сдаться и уступить крепость врагу. Окруженные со всех сторон врагом, они не имели и возможности спастись бегством – позорным бегством. Несмотря на безысходность положения, Элазар бен Яир и не помышлял ни о сдаче, ни о бегстве. Он обращается к соратникам с пламенной речью и напоминает им, что ”они давно решили не быть рабами ни римлянам, ни кому-либо иному, кроме Бога, ибо Он истинный и справедливый властелин всего человечества”. Еще он говорит им, что они, сикарии, духовные сыновья зелотов, ”они восстали первыми и воюют последними”. Бог разгневался на свой народ, потому что он был грешен пред Ним. Поэтому нельзя последним защитникам свободы согрешить нарушением данной ими клятвы. Они останутся верными идее свободы до конца. Ведь они знают, что ожидает их, их жен и детей, если они сдадутся врагу. Итак, ”пусть жены умрут неоскверненными, и дети – не испытавшими позора рабства!”

Так уговаривает Элазар бен Яир всех оставшихся в Масаде совершить великий, страшный и потрясающий подвиг. Он предлагает всем до одного, с женами и детьми, покончить с собой, предав огню все ценности, имеющиеся в крепости, кроме запасов продовольствия, чтобы римляне не подумали, что голод, а не ненависть к рабству заставил их совершить этот ужасный шаг.

Воины колебались. Они жалели не себя, а жен и детей своих. Раздалось рыдание... Тогда Элазар обратился к ним со второй речью, более длинной и проникновенной, чем первая. Это одно из самых прекрасных выступлений, приводимых во всей книге "Иудейская война". Оно поразительно и по своему содержанию и по своей убедительности. Понятно, что никто не записал эту речь дословно, и нельзя ручаться за каждую ее фразу. Но в общих чертах ее содержание не может быть далеко от истины. Нечто вроде того, что Иосиф Флавий влагает в уста Элазара, и должен был сказать герой Масады – один из величайших героев силы духа всех времен. Именно такое сочетание зелотских и ессейских идей (при стоической окраске у Флавия), какое мы находим в этой речи в том виде, как она передана в "Иудейской войне", могло выйти из уст великого сикария. И только при помощи идей, выраженных в речи, в которых горячий патриотизм и глубокая религиозность спаяны воедино, смог Элазар повлиять на всех осажденных в Масаде и привести их к решению сотворить тот великий и страшный подвиг, единственный в своем роде в истории человечества.

В своей второй речи Элазар бен Яир сначала подчеркивает, что "несчастье человека – жизнь, а не смерть", так как смерть освобождает душу, заключенную в оковы тела, и позволяет ей возвратиться к извечному источнику чистоты – Богу. "Глупо гнаться за свободой в жизни и гнушаться вечной свободы" (то есть посмертной) . Но даже если мы будем считать, что жизнь – это высшее благо для человека, а смерть – несчастье, то в настоящий момент надлежит нам избрать смерть, ибо таково Божье веление: если бы не так, то Бог не дал бы погубить свой народ и спалить свой Храм.

Это ессейские идеи. А дальше он развивает мировоззрение зелотов.

Римляне захватят всех, убьют мужчин или большинство из них, а остальных, в особенности детей и женщин, продадут в рабство; женщин еще осквернят и надругаются над ними. Стоит ли оставаться жить после всего этого? Жизнь в рабстве – чего она стоит? А жизнь в позоре – неужели можно назвать жизнью? Кому нужна такая жизнь? Если не удалось нам отомстить римлянам при жизни, так отомстим им нашей смертью. Наши жестокие враги тешатся мыслью, что они всех нас возьмут в плен. Превратим же их радость в печаль и ужас, оставив им ужасное зрелище наших перерезанных тел, и вместо того, чтобы презирать нас, им останется только изумляться нашей решимости и храбрости!

Пламенная речь подействовала. В последний раз герои Масады обняли своих жен, прижали к груди своих детей и расстались с ними, обменявшись поцелуями. Потом они собственными руками зарезали всех по одному... Затем, собрав в одну большую груду все драгоценности, находившиеся в крепости, они сожгли все, чтобы ничего не попало в руки врага, кроме продовольствия, дабы не подумали римляне, что голод заставил их наложить на себя руки. Покончив со всем этим, мужчины выбрали из своей среды по жребию десять человек (.миньян), чтобы они, по воле своих товарищей, исполнили роль палачей. Каждый лег возле своей жены и детей, которых только что лишил жизни, простер на них руки и спокойно ожидал, пока придет его черед. Когда же их осталось всего десятеро, один из них, опять выбранный по жребию, зарезал девять своих товарищей... Оставшись единственным живым человеком в Масаде, последний из сикариев, последний воин за свободу поджег крепость, вонзил в себя меч и пал мертвым около своих товарищей...

По словам Иосифа Флавия, спаслись только одна старуха и еще одна хитрая женщина, родственница Элазара бен Яира, которая спряталась вместе с этой старухой и со своими пятью детьми, очевидно, когда отправилась набрать воду из подземного водопровода. Эта-то сообразительная женщина и рассказала римлянам, вступившим назавтра в крепость и, к своему огромному удивлению, не встретившим никакого сопротивления, подробности ужасающего происшествия... Всех покончивших с собой – мужчин, женщин и детей – было 960 человек. Это душераздирающее событие произошло в первый день праздника Пасхи 73 года. Такова была "пасхальная жертва", подобной которой никогда не приносилось на алтарь.

Так погибли последние герои Иудеи периода разрушения Второго храма, герои Масады.

Римляне нашли лишь трупы и дымящиеся головни... Рассказ оставшейся в живых женщины и представшее их глазам зрелище ошеломили и ужаснули их. Как предполагал Элазар бен Яир, римляне не радовались смерти своих врагов, а поражались небывалой доблести и презрению к смерти сотен героев. И – кто знает? – может быть, промелькнула у них мысль, что такая нация непобедима.

Герои Масады не умерли: их имя и память о них будут жить вечно. Они на веки веков стали символом физического и духовного героизма, преданности и самоотверженности.

I

В 1932—1935 гг. исполнилось 1800 лет со времени восстания Бар-Кохбы и разрушения Бетара. Некоторые, согласно талмудической традиции, считают, что это великое событие произошло на десять лет раньше (Ш.И.Рапопорт, И.А.Галеви, М.Ауербах), но тот факт, что Адриан был вторично коронован императором на восемнадцатом году своего царствования, т. е. в 135 г. н. э., является в какой-то мере доказательством того, что война в Иудее, продолжавшаяся два с половиной года, по свидетельству Талмуда, или три с половиной, по свидетельству Иеронима, одного из отцов христианской церкви, тогда уже завершилась победой Адриана. Можно примирить эти даты: вся война продолжалась три с половиной, осада Бетара – два с половиной года.

Но прежде всего возникает следующий вопрос. В 70 г. н. э. Иерусалим был превращен в груду развалин, почти вся Палестина была опустошена, Храм сожжен, десятки тысяч евреев убиты, отданы на растерзание диким зверям или проданы в рабство. И вот прошло лишь 62 года – и опять отчаянное восстание! Неужели повстанцы ничему не научились на страшном опыте своих отцов, на страданиях, перенесенных менее семидесяти лет тому назад?

Ответ на этот недоуменный вопрос содержится в

еще более поразительном факте. После разрушения Второго храма восстания не прекращались вплоть до разрушения Бетара. Имеются определенные основания предполагать, что небольшие восстания происходили уже во времена императора Домициана, преследовавшего всех потомков царя Давида, намереваясь раз и навсегда положить конец надежде народа на пришествие Мессии, потомка Давида. Он успокоился только тогда, когда убедился, что родня Иисуса Христа, тоже претендовавшего на роль Мессии, – самые простые, необразованные люди, без всяких политических притязаний. Преследования со стороны этого императора имели характер явно политический и были, по-видимому, вызваны восстанием или опасением его.

При императоре Траяне в 115—117 гг. начинается обширное восстание евреев в Египте и Киренаике, на Кипре и в Месопотамии. Особенно разрослось восстание в Киренаике, где оно приняло размеры настоящей войны между евреями и неевреями. Во главе повстанцев стоял Андреас, или Лукуас. Кассий Дион приписывает еврейским повстанцам страшные зверства. Тут наверняка не обошлось без некоторого преувеличения, но само это преувеличение свидетельствует о большом кровопролитном восстании. Сравнительно недавно найдено новое убедительное доказательство того, что восстание действительно имело место. Итальянцы, управляющие теперь Киренаикой (Ливия) , нашли в 1916 г. при прокладке новой улицы две римские надписи, относящиеся к 118—119 гг., то есть ко времени императора Траяна, одна из которых гласит: "Исправлена дорога (улица), которая была разрушена и приведена в негодность во время иудейского восстания". Согласно другой, Траян "приказал городу киренейцев отремонтировать баню с галереями и залами для игры в шары и со всем, что прилегает к ним – все, что было разрушено и сожжено во время иудейского восстания". Это является веским подтверждением правдивости рассказов Кассия Диона и Евсевия о еврейском восстании во время Траяна, даже если, описывая жесто

кости, Дион допускает известную гиперболизацию.

В конце правления Траяна беспорядки отмечались также на Кипре, в Месопотамии и в Палестине. Это и была упоминаемая в мидраше Седер Олам-рабба и Мишне "война Китуса" (имя Квиетус было немного искажено под влиянием более извесной "войны Титуса", т. е. Тита). В этой войне крупным еврейским общинам диаспоры – в Египте, Киренаике, на Кипре, в Месопотамии, а также и евреям Палестины был нанесен тяжелый урон.

И вот, не прошло 15 лет, как вспыхнуло новое восстание – самое большое и последнее из вооруженных восстаний в Пал естине – восстание Бар-Кохбы.

Чем объяснить, что несмотря на то, что все эти частые восстания заканчивались полным поражением, ни одно из них не предотвратило последующих восстаний, близких к ним по времени и по месту? Еврейские ученые и политики того времени противились восстаниям и были явно правы. Они предсказывали поражение восстаний, и поражением они действительно завершались. Каждое восстание заканчивалось убийством десятков тысяч евреев, массовым выселением из страны, продажей в рабство и унижением. Почему же, несмотря на все это, восстания не прекращались на протяжении десятков лет?

Для того, чтобы дать удовлетворительный ответ на этот вопрос, рассмотрю лишь один исторический факт – участь самаритян. Они, как и евреи, жили в Палестине и, как и евреи, страдали под властью римлян. Однако, в отличие от евреев, они не восставали против Рима. Поэтому они не были изгнаны из своей страны и рассеяны среди народов. Лишь под властью Византии самаритяне часто бунтовали и много страдали. Но и тогда их не изгнали из своей родины, и им не пришлось скитаться по всему миру. Но разве мы, евреи, хотели бы разделить их участь? Совершенно ясно, что если наш народ до сего дня остался живым, сильным и великим народом, а от самаритян осталась горсточка в несколько сот человек, живущих вокруг своей горы Гризим, так это не только потому, что евреев всегда было больше, чем самаритян (в период Второго храма самаритян было всего раза в три меньше, чем евреев Палестины) . Есть гораздо более важная причина. Самаритяне утратили свое положение среди наций потому, что не осознали всей важности полной национальной жизни. Шиллер где-то сказал: ”Жизнь – это не главная ценность в жизни”. В жизни есть нечто важнее жизни – свобода, независимость, собственное достоинство. Так оно в личной жизни, так и в жизни нации. Жить в подчинении и унижении означает не только невольное примирение с горькой судьбой. Такое существование вносит элемент разложения и приниженности во все аспекты жизни – физический, материальный и духовный! А если человек живет до глубокой старости без малейшего полета мысли или фантазии, не испытывая богатых и разнообразных ощущений, лишенный величия духа и высокого образа мыслей вольного человека, если дни его, не наполненные важными событиями, страстями и самопожертвованием, борьбой с препятствиями и противниками, победами над собой и над другими, не оставят никакого следа, – чего стоит такая скучная и монотонная жизнь?*

Точно так же и в национальной жизни. Когда нация покорена крупным и сильным завоевателем и безропотно подчиняется ему, молча несет иго, – что она собой представляет и для чего существует? Она живет вне истории и исчезает, не оставив следа в памяти человечества. Талантливая и стремящаяся к высоким целям нация не может так существовать, независимо от того, хороши ли, дурны ли последствия ее непокорности!

Конечно, маленькая Иудея могла бы смириться со своей участью, покориться Риму и отдаться занятию Торой. Но тогда бы римляне усилили гнет и душили бы ее еще с большей жестокостью. Сильная и властная нация (особенно ее низшее чиновничество), имеющая дело со слабым и покорным народом, попирает его как мусор. А безмолвствовать, отойти от дел государства и погрузиться в изучение мудрости, в науку,– какая же это наука, если она порождена угнетением, и что это за мудрость, если она порождение не вольного и безмятежного духа, а ума, страдающего в жестоких условиях неволи? Закон Торы – это гений и краса нации. Там же, где они исчезают, исчезают и Закон, и его изучение, а наука и мудрость, лишенные полета, высоты, свободы, тоже немногого стоят.

Не знаю, осознавали ли это ясно зелоты и повстанцы Иудеи со времен Маттитьяху Хасмонея до Бар-Кохбы, но я уверен, что здоровый национальный инстинкт подсказывал им такую мысль: если суждено жить в покорности и терпеливо переносить гонения Гессия Флора или тирана Руфа, жизнь вообще не имеет смысла. Или свободная нация в свободной стране, или – смерть, но не позорная, а достойная нации, вольной хотя бы своим духом и в своих творениях!

Нация, стоящая перед такой дилеммой, не умирает. В ней пробуждаются огромные затаенные силы, не растрачиваемые полностью в великой освободительной войне. И тогда даже если в войне она терпит неудачу, то это неудача – временная и ее поражение – не окончательное. Это скорее несчастье, чем поражение, несчастье, постепенно теряющее остроту благодаря проявлению усиленной деятельности в иных сферах и в новых местах. Народ живет воспоминаниями о своем геройстве и благоговением перед своими героями. Одно это поднимает его дух, придает ему новые силы, продлевает его жизнь и укрепляет его национальную стойкость.

Было ли в нашей истории большее несчастье, чем разрушение Второго храма и последующее изгнание из страны? Но вот Иосиф Флавий, несмотря на свой переход в лагерь врага, не смог не завершить единственную в своем роде эпопею Иудейской войны против римлян непревзойденным описанием падения Масады. Возможно, что человеческая история не знает такого величественно-страшного завершения столь грандиозной эпопеи. Держится одна-единственная крепость во всей стране – далекая и одинокая Масада. Она не сдается, хотя не имеет ни малейшей надежды отстоять себя. Провианта осажденным хватит ненадолго, запас воды тоже невелик, воинов мало. Враг уже соорудил насыпь высотой в сто локтей и на ней площадку в пятьдесят локтей. Нет надежды на успех, и нет выхода, кроме сдачи или бегства, то есть позора... Но Элазар бен Яир, командир Масады, находит другой выход: "Пусть женщины умрут необесчещенными и дети – не познавшими рабства". Вторая речь Элазара – одна из наиболее замечательных по содержанию и убедительности. Жить рабами – что это за жизнь? Кому нужна такая жизнь? И осажденные погибают все до единого... Назавтра являются римляне, и им не с кем воевать... Кто же победил? Победили Элазар и его товарищи, а не римляне. Он и его сподвижники оказались сильнее мощного противника. Для них жизнь не была "главной ценностью в жизни", и потому они живут по сей день в памяти народа, в памяти человечества.

Такой поступок, такая жизнь не могли не послужить примером. Вот почему не прекращались бунты и после падения Масады. Народ чувствовал, что падение Иерусалима и Храма было большим несчастьем, огромным несчастьем, но не было поражением. И еще кое-что чувствовал народ: не стоит жить низкой рабской жизнью. Поэтому, когда усилился римский гнет, когда еврейская национальная честь, национальная жизнь, национальная религия и Тора продолжали попираться тяжелым сапогом грубого и жестокого римского солдата, народ видел единственный выход – восстать во что бы то ни стало!

Еще были непочатые силы в самой Стране Израиля. За пятьдесят—шестьдесят лет, в течение которых происходили небольшие бунты в Иудее, народ окреп и снова поднялся на ноги. Выросло новое поколение, сильное и мужественное, которое не пережило невзгод и несчастий, связанных с разрушением Иерусалима и Второго храма. Это поколение чувствовало, с одной стороны, почву родины под ногами (почти все евреи Палестины были тогда мелкими земледельцами), а с другой стороны видело, как ”плоды полей их на глазах у них съедают чужие”. Такое поколение не могло оставаться спокойным при виде такого грабежа. Оно должно было что-то предпринять, чтобы избежать порабощения.

Однако своих собственных сил было недостаточно; об этом на каждом шагу напоминало войско, которое римляне оставили в Иудее вместе с большим запасом военного снаряжения. Но каждый еврей знал, что существует еврейская диаспора, что вне Палестины есть миллионы евреев, которые чувствуют римский гнет столь же болезненно, как оставшиеся в стране евреи, и что в случае восстания они придут на помощь своим братьям. Было известно и то, что не так давно Рим содрогнулся от восстаний в Египте, Киренаике, на Кипре и, в особенности, в Вавилонии, где были значительные еврейские государства (Адиабена, Кумагена) и города, населенные десятками тысяч евреев (Нисибин, Ктесифон, Нехардеа, Пумбедита и др.). Да и парфяне не переставали воевать с Римом, и даже после того, как Траян их победил и отнял у них Ассирию, Вавилонию и Армению, император Адриан нашел нужным возвратить Ассирию и Вавилонию парфянам и сделать Армению свободным государством... Выходит, силы римлян не безграничны, и у них есть могучие враги... И если эти враги объединятся с миллионами евреев в диаспоре и с повстанцами в Палестине, то даже Рим не устоит перед ними... Тем более, что терпение иссякло и перемена необходима – будь что будет!

Вот каковы реальные и психологические предпосылки великого восстания Бар-Кохбы. Нрав и поведение императора Адриана также сыграли в этом немаловажную роль.

II

Злую шутку сыграла судьба с еврейским народом. Оба царя, которые разорили его страну, ”злодей” Навуходоносор и ”злодей” Тит, вовсе не были злодеями в прочих государственных делах. Два других царя, которые, кроме Навуходоносора и Тита, навредили нам больше всех – Антиох Эпифан и император Адриан, сочетали в себе доброту и злодейство. Оба были ценителями культуры, в определенном смысле гуманистами, уделяли много внимания созданию новых городов и восстановлению старых и разрушенных, воздвигали дворцы и строили рынки. Вместе с тем они были непостоянны и капризны; щедрые на добрые дела, они не останавливались и перед злодеяниями. В поисках популярности они были способны на любое зло в угоду

своему честолюбию или просто из сумасбродства. Полибий свидетельствует, что Антиоха называли также Эпиман (сумасшедший) вместо Эпифан, а что касается Адриана, то нам известно из достоверного источника (Элий Спартиан), что он был "постоянен только в изменчивости". И еще одно важное сведение из того же источника: "Адриан усердно поощрял римские культы и презирал обряды чужие". В древности именно в культах и выражалась культура. Император Адриан превозносил греческую просвещенность и презирал восточную культуру вообще, а чуждую и странную еврейскую культуру-религию тем более! Любя все греческое, он проявил особую страсть к строительству, главным образом в Афинах. Он выстроил там храм Зевса Олимпийского, с которым он в качестве императора-божества отождествлял себя (и потому называл себя Олимпием), Пангелениум, Пантеон, храм Геры, библиотеку и гимнасиум. Он основал также Атеней.

Его гуманизм проявился в законах в пользу рабов и в запрете разгульных пиров. Он любил природу, был знатоком греческого языка и латыни, обладал даром писать прозой и стихами, умел рисовать, ваять и играть на музыкальных инструментах. Странности проступали и в его литературном вкусе: забытых поэтов и писателей он предпочитал Гомеру, Виргилию, Цицерону и Саллюстию. Но как он ни гнался за популярностью, его подданные больше боялись его, чем любили, поскольку при всем своем гуманизме он часто прибегал к казням и другим жестоким наказаниям. Он был

¹

^{Книга Клаузнера написана за несколько лет до обнаружения Кумранских свитков и других рукописей сект Мертвого моря. – Примечание редактора.}

²

Более подробное описание партий и группировок в древней Иудее см. в статье ”Шимон Бар-Кохба”.