Текст книги "Христианская традиция. История развития вероучения. Том 1"

Автор книги: Ярослав Пеликан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 27 страниц)

Ярослав Пеликан
ХРИСТИАНСКАЯ  ТРАДИЦИЯ
История развития вероучения
Том 1
Предисловие митрополита Минского и Слуцкого Филарета

Настоящее издание русского перевода пятитомного исследования Ярослава Пеликана «Христианская традиция: История развития вероучения» (1971–1989) осуществлено в рамках совместного научно-издательского проекта «Христианское богословие. XX век» Синодальной Богословской комиссии Русской Православной Церкви и Культурного центра «Духовная библиотека».

Я. Пеликан – выдающийся современный знаток христианства разных эпох. Он глубоко изучил древнее святоотеческое наследие Востока и Запада и исследовал его сложные отношения с классической мыслью и культурой. В то же время предметом его научного интереса были и великие теологические синтезы Средневековья, а также эволюция христианской доктрины в период Реформации и позднее вплоть до XX столетия.

Особый вклад ученого состоит в том, что он смог донести до западного читателя сложное и богатое наследие восточно-христианской традиции, все еще недостаточно хорошо известной за пределами православных церквей. В этом ему помогли русские богословы как дореволюционной эпохи, так и работавшие в эмиграции, труды которых он, знаток многих языков, в том числе и славянских, читал в оригинале.

Именно эти поистине энциклопедические знания и способность следить за ходом христианской истории, сопоставлять и сравнивать различные направления богословской мысли внутри церковных общин делают предлагаемое читателю исследование Пеликана столь значимым и полезным для всякого, изучающего христианское вероучение.

Настоящий том труда Я. Пеликана посвящен первым шести векам христианства – историческому периоду, в который были сформулированы и соборно утверждены основные догматы церковной веры. Это также эпоха древних Отцов, наследие которых поныне остается одним из источников и непревзойденным образцом христианского богословия.

Эта книга адресована не только тем, кто изучает историю Церкви и богословия, но также философам, религиоведам и широкому кругу специалистов-гуманитариев.

.

Председатель Синодальной Богословской комиссии Русской Православной Церкви

Митрополит Минский и Слуцкий Филарет.

Предисловие автора

Cor ad cor loquitur.

Сердце с сердцем говорит.

Девиз на гербе кардинала Ньюмана.

.

Veni Creator Spiritus.

Приди, Дух Творящий.

Эпитафия Адольфу фон Гарнаку.

Книгой «Возникновение кафолической традиции» начинается публикация моей истории христианского вероучения, которую я надеюсь завершить в пяти томах в следующем десятилетии. В данном томе я имел целью описать развитие того, во что христианская Церковь верила, чему учила и что исповедовала между 100 и 600 годами. Второй том «Христианской традиции» охватит историю христианского вероучения в ее греческой, сирийской и древнерусской формах с 600 по 1700 год (хотя, строго говоря, то, что касается «нехалкидонских» церквей, относится к периоду до 600 года) и будет называться «Дух восточного христианства». В книге «Развитие средневекового богословия» я расскажу о христианском учении в латинской церкви с 600 по 1300 год. Четвертый том, также посвященный Западу, будет называться «Реформация церкви и догматы: 1300–1700». В последнем томе «Христианское вероучение и современная культура» я планирую опять свести вместе Восток и Запад, поскольку они снова оказались в общей ситуации.

Итак, «Христианская традиция» – это пятитомное произведение с единой концепцией, определяющей его композицию и организацию материала. При этом каждый том задуман как самостоятельная книга, которую можно воспринимать независимо от других. Если, например, изучающий средневековое искусство или политику эпохи Реформации хочет познакомиться с вероучительными основаниями предмета своего исследования, он может воспользоваться соответствующим томом. Каждый том имеет свое название и, надеюсь, свою собственную ценность. В то же время работа в целом направлена на выполнение дерзкой, но необходимой задачи: показать развитие христианского вероучения от времени его возникновения до XX века. Как автор статей и даже целых монографий на темы, которым в этом труде посвящены одно-два предложения, я прекрасно понимаю опасность подобного предприятия. Но это понимание отступает перед убеждением, которое я разделяю с сэром Стивеном Рансименом. «что высший долг историка – писать историю. То есть пытаться отразить в едином последовательном описании наиболее значимые события и движения, повлиявшие на человеческие судьбы. Автора, достаточно опрометчиво предпринявшего эту попытку, не следует критиковать за столь амбициозный проект, каких бы упреков он ни заслуживал за недостаточную подготовленность или неубедительность своих результатов» («А History of the Crusades»)

Этот том основан на изучении первоисточников на языках оригиналов – греческом, сирийском и латинском. Для указания на цитируемые источники я разработал систему ссылок на полях; надеюсь, она послужит и интересам ученого, и потребностям учащегося и в то же время не будет навязывать научный аппарат читателю, которого примечания еще или уже не интересуют. Конечно, я сверялся и с переводными источниками, чувствуя себя вправе примирить или когда необходимо, исправлять их. Книга многим обязана и тем исследованиям, которые приведены в библиографии. При этом я отдал предпочтение книгам, из которых много почерпнул сам, а также книгам, которые будут полезны читателям на следующем уровне специализации.

Памятуя о читателе, я старался – даже когда использование технических богословских терминов было неизбежно – давать им определение при первом же их появлении; эти определения можно найти, обратившись к указателю. В указатель также включены собственные имена – приводимые в тексте или в ссылках. Если пользоваться указателем и внимательно следить за изложением, то даже тот, кто не знает ни церковной истории, ни богословия, сможет ознакомиться с темой и понять ее развитие. Таким образом, я стремлюсь удовлетворить потребности двух групп читателей, адресуя эту книгу, во-первых, тем, кто изучает богословие и историю Церкви и кого интересует история христианского вероучения, потому что она христианская; и, во-вторых, тем, кто изучает интеллектуальную историю и потому интересуется историей христианского вероучения, так как оно содержит значимые и влиятельные идеи. Будучи одновременно историком идей и историком Церкви, я надеюсь, что представители обеих групп смогут прочесть эту книгу и извлечь для себя пользу. Я хотел бы поблагодарить всех, кто помог мне в моей работе, но некоторых я просто обязан здесь упомянуть: моего Doktorvater Вильгельма Паука, ученика Адольфа фон Гарнака и моего учителя; моих студентов, изучавших историю вероучения на протяжении почти четверти века и бывших свидетелями развития данной интерпретации; Национальный фонд гуманитарных наук, который предоставил мне грант, позволивший проделать эту работу; издателей моих предыдущих работ, которые дали мне разрешение их цитировать; коллег в различных университетах, особенно Даниэля Дж. Борстина, с которым я обсуждал концепцию работы в целом; слушателей и читателей, в том числе анонимных, чья оценка и критика заставили меня улучшить книгу; и, наконец, г-жу Маргарет Шульце, моего бывшего секретаря и помощника-редактора, которая вела этот проект почти до самого его завершения.

Некоторые определения

Христианское вероучение – это то, во что Церковь Иисуса Христа верит, чему учит и что исповедует на основе слова Божия. Вероучение – не единственный и даже не самый главный аспект деятельности Церкви. Церковь поклоняется Богу и служит человечеству; она прилагает усилия ради преображения этого мира и ожидает исполнения своего упования в ином. «А теперь пребывают сии три: вера, надежда, любовь; но любовь из них больше» – любовь, а не вера и определенно не учение. Церковь всегда больше, чем школа; даже век Просвещения не смог ограничить ее деятельность учительной функцией. Но Церковь не может быть меньше, чем школой. Ее вера, надежда и любовь – все они выражаются в учении и исповедании. Богослужение отличается от ритуала тем содержанием, которое провозглашается в Символе веры; церковное устройство больше, чем организация, в силу того как Церковь определяет себя и свою структуру в своих догматах; проповедь не является просто одним из видов риторики, поскольку в ней провозглашается слово Божие; библейская экзегеза избегает антикварного подхода, потому что ее задача – раскрыть, чему учит текст, а не чему он когда-то учил. Христианская Церковь не была бы Церковью, какой мы ее знаем, без христианского вероучения. Все это, строго говоря, скорее описание, нежели определение христианского вероучения.

А поскольку данное историческое исследование посвящено развитию христианского вероучения, определение того вероучения, которое развивается, наверное, нужно отложить до конца и сформулировать a posteriori. Ибо «вероучение» не всегда означало одно и то же, даже формально. Фактически это слово употребляется в церковном языке (и будет употребляться в этой книге) не в том смысле, какой оно имеет в Библии (и в книгах по библейскому богословию). Когда Ветхий Завет говорит о «наставлении» или Новый Завет – об «учении», речь идет и об исповедании и о поведении, и о богословии и об этике. Разделение между ними губительно, различение же неизбежно, как и в самом Новом Завете «вера» и «дела» различаются, но не разделяются. Несколько упрощая, можно сказать, что то, как понимается здесь христианское вероучение, восходит к этим новозаветным различениям. Когда говорится, что «даже бесы веруют» и, скорее всего, веруют правильно, речь идет именно о «вероучении» в церковном смысле. Но когда Новый Завет говорит об «учениях бесовских», имеются в виду, главным образом, искажения норм христианского поведения. В одной древнехристианской молитве содержится обращение к Богу как к Тому, «в познании Которого состоит наша вечная жизнь, служение Которому есть совершенная свобода», и таким образом обозначается различие между познанием Бога и служением Богу. Христианское вероучение можно определить как содержание этого спасительного знания, проистекающего из слова Божия.

Уже в первые века христианские мыслители начали проводить различие между наставлением, цель которого в том, чтобы «возвестить слово о Христе и [открыть] тайну о Нем», и наставлением, цель которого – «изложить путь нравственного исправления». Это различие, по крайней мере частично, подсказывал сам Новый Завет. Феодор Мопсуестийский отмечал, что у апостола Павла и в Послании к Римлянам, и в Послании к Ефесянам сначала идут «догматические поучения», определяемые как «поучения, содержащие рассказ о пришествии Христа и свидетельствующие о благословениях, которые Он даровал нам Своим пришествием», а затем – «нравственные наставления». Великая миссия, заповеданная в Мф 28:19, также рассматривалась как имеющая две части – «нравственную часть и уточнение догматов»; первую составляют заповеди Иисуса, а вторую – «традиция крещения». Это означало, что «образ богопочитания заключается в следующих двух вещах: в точном познании догматов благочестия и в добрых делах», и одно без другого Богу не угодно. Обе формы наставления должны были присутствовать как и проповеди, так и в книгах, посвященных христианскому учению. В классическом вероучительном своде греческого христианства – творении Иоанна Дамаскина «Точное изложение православной веры» – предметом обсуждения являются не только Троица и христология, но и страх, гнев и воображение. В более позднем аналоге этого произведения, относящемся к латинскои церкви, – «Сентенциях» Петра Ломбардского, в третьей книге, – речь идет о добродетелях, порождаемых благодатью. Две эти ветви богословия были нераздельны вплоть до протестантского богослова XVII века Георга Каликста, но различие между вероучением и жизнью проводилось задолго до этого.

Наше первоначальное определение требует уточнений. Христианское вероучение – это дело Церкви. Историю вероучения не следует приравнивать к истории богословия или к истории христианской мысли. В противном случае историк рискует преувеличить значение своеобразия мысли у отдельных богословов в ущерб общей вере Церкви. Частные убеждения богословов, безусловно, принадлежат истории вероучения, но не просто в качестве таковых. Ибо одно из решающих отличий богослова от философа заключается в том, что первый воспринимает себя, по классическому выражению Оригена, как «человека Церкви», то есть того, кто говорит от лица христианской общины. Даже в своих богословских умозрениях и в своей полемике с тем, что может быть общепринятым учением Церкви его времени, богослов, как, например, Ориген, сознает свою ответственность перед христианским откровением и непреходящим авторитетом Церкви. Его личные мнения необходимо рассматривать в контексте развития того, во что Церковь верила, чему учила и что исповедовала на основе слова Божия. Как правило, трудно, а порой и невозможно провести разделительную черту между учениями Церкви и теориями ее учителей; то, что думали учители, часто соответствовало более ранней стадии развития или предвосхищало последующую. Однако именно это развитие церковного вероучения и будет предметом нашего исследования.

Вероучение – это то, во что верят, чему учат и что исповедуют. С возникновения в XVIII веке истории вероучения как отдельной области исследования в центре ее внимания было исповедание, то есть догматы как нормативные положения христианской веры, одобренные различными церковными властями и принятые в качестве официального учения Церкви. Считалось, что история догматов занимается доктринальным развитием до или после формулирования таких нормативных положений лишь для того, чтобы выявить связь этого развития с догматами. Однако на практике история догматов имеет тенденцию выходить за поставленные пределы, произвольность которых становится особенно очевидной из terminus ad quern [конечного пункта] исследования, которым является прошлый (или самый последний) собор либо вероисповедный документ какой-то отдельной ветви Церкви. Поскольку конфессиональное развитие протестантизма по большей части завершилось к середине XVII века, не может быть истории протестантских догматов, а лишь история протестантского богословия. Однако история вероучения в рамках протестантизма есть нечто большее, чем последовательность его богословских систем.

В нашей истории, связывая то, что исповедуют, с тем, во что верят и чему учат, мы стремимся учесть и то, как учения развивались. Не устанавливая жестких границ, мы определим то, во что «верят», как христианское учение в аспекте его присутствия в благочестии, духовной жизни и богослужении; то, чему «учат», – как содержание слова Божия, извлеченное с помощью экзегезы из свидетельства Библии и переданное церковному народу посредством проповеди, наставления и церковного богословия; а то, что «исповедуют», – как свидетельство Церкви одновременно против ложных учений внутри нее и против нападок извне, выраженное в полемике и в апологетике, в символах веры и в догматах. Мы будем часто обращаться к символам веры и догматическим определениям, направленным против ереси, как это делается и в истории догматов; ибо то, что Церковь исповедует, – это то (или, по крайней мере, часть того), во что Церковь верит и чему учит. В подходе, свойственном истории догматов, то, во что Церковь верит и чему учит – помимо ее нормативных вероучительных положений, – важно как комментарий к символам и догматам. Для нашего же подхода к истории развития вероучения символы веры и догматы важны как указания на то, во что Церковь верит, чему учит и что исповедует. Мы должны, так сказать, двигаться назад – от того, что исповедовали, к тому, чему учили, и далее к тому, во что верили; ибо, как когда-то писал Вильгельму Дильтею граф Йорк, отличие истории от изучения древностей заключается в том, что история должна быть «обратной», то есть осуществлять движение от настоящего к прошлому.

Связь между верой, учением и исповеданием предполагает также, что предмет обсуждения и источники по истории развития вероучения будут постепенно, но неуклонно меняться по мере того, как мы будем прослеживать эту связь в ходе церковной истории. Это не значит, что какое-то учение, однажды сформулированное, перестает развиваться и становится строго определенным; так, даже догмат о Троице не оставался совершенно неизменным после его принятия и уяснения. Это значит, что, развиваясь от того, во что верили, к тому, чему учили, и, возможно, даже к тому, что исповедовали, вероучение постепенно становилось частью сокровищницы веры. Чтобы проследить за дальнейшим развитием вероучения, мы должны будем все большее, хотя и не исключительное, внимание уделять его профессиональным истолкователям – богословам: тому, как они осмысливали его в своей философии и своем тайноводстве, как изучали и критиковали, как использовали для толкования самого Писания, на котором оно основано, и как развивали и переосмысливали. Поэтому в последних томах нашего исследования история вероучения сместится в сторону истории богословия, не превращаясь, однако, в последнюю. Наглядным примером такого происходящего с течением времени изменения является эволюция понимания того, в чем состоит призвание богослова в период с 100 по 600 год большинство богословов были епископами; с 600 по 1500 год на Западе они были монахами; после 1500 года – университетскими профессорами. Григорий I, умерший в 604 году, был епископом, а до того – монахом; Мартин Лютер, умерший в 1546 году, был монахом, ставшим университетским профессором. Каждому типу богословов соответствовало определенное понимание богословского призвания, но также и того пути, в соответствии с которым вероучение продолжает развиваться, связывая между собой веру, учение и исповедание.

Сочинения богословов будут, безусловно, важными источниками для нашей истории вероучения, как важны они и для истории богословия. Если богословы действительно являются ответственными выразителями церковного учения, можно ожидать, что в их книгах содержится больше всего сведений о развитии вероучения. Но за этими сведениями мы должны обращаться не только к тем их сочинениям, которые посвящены систематическому богословию. Ведь даже в них они не только опровергают ереси, формулируют догматы или защищают веру, но и выступают как толкователи Писания. Например, «Слова против ариан» Афанасия являются изъяснением ряда библейских пассажей, понимание которых стало предметом споров арианской и никейской партий; Фома Акнинский по праву получил известность как «знаток священных текстов»; а Мартин Лютер, по удачному выражению Генриха Борнкама, был настоящим профессором ветхозаветной экзегезы. В силу того что, согласно нашему определению, христианское вероучение основано на слове Божием, мы будем обращаться к экзегетическим трудам христианских богословов, равно как и к их догматическим и полемическим сочинениям. Мы также рассмотрим вероучительные элементы, извлеченные из определенных текстов Св. Писания. История же библейских толкований и развитие герменевтики заслуживают отдельного исследования и, как таковые, не будут предметом нашего исследования.

Исходя из понимания христианского вероучения как того, во что Церковь верит, чему учит и что исповедует на основе слова Божия, мы не станем углубляться в собственно вероучительное содержание Ветхого и Нового Заветов. Само по себе оно составляет предмет исследования, но, с нашей точки зрения, богословие Нового Завета – это не то, чему могли учить Иисус и апостолы, а то, чему они учили, в понимании Церкви. Это продолжающийся процесс, а не нечто раз и навсегда определенное. Для того чтобы начать со II века, есть и практические причины; на них указывает рассказ, возможно апокрифический, о немецком историке, который, читая «историю догматов», каждый год привлекал все больше дополнительного материала, пока в конце концов не посвятил последний семестр целиком христологии Послания к Евреям. Наше убеждение в том, что библейская экзегеза занимает центральное место в истории развития вероучения, делает ненужным или нежелательным предварение этой истории кратким изложением новозаветного учения – но не потому, что мы хотим «увернуться» от проблемы «керигмы и догмы», а потому, что эту проблему следует рассматривать в контексте развития христианской традиции. Фридрих Шлейермахер говорил о двух аспектах Нового Завета, который является, «с одной стороны, первым из продолжившегося затем ряда изложений христианской веры» и, с другой стороны, «нормой для всех последующих изложений». Для наших целей – и для представлений, характерных для тех людей и движений, которые мы будем изучать, – последняя его функция является наиболее значимой.

Формой, которую в истории приняло понятое таким образом христианское вероучение, является предание. Как и термин «вероучение», слово «предание» указывает одновременно и на процесс, и на содержание. Таким образом, предание означает передачу христианского вероучения в ходе церковной истории, но также и то, что передается. У нас будет повод рассмотреть в этом томе концепцию предания в процессе ее формулирования в противовес древней ереси, и в последующих томах мы будем постоянно обращаться к формальному вопросу о предании, особенно когда он становился предметом вероучительной полемики или фактором вероучительного развития. Но мы будем заниматься не столько формальным, сколько содержательным аспектом предания, то есть изменяемостью и преемственностью различных христианских учений, которые формировали историю и формировались ею. Поскольку мы занимаемся именно преданием, нам будут интересны не только изменение, но и преемственность, не только конфликт, но и согласие. Происхождение ереси (например, дохристианская и внехристианская история гностицизма или даже явно неразрешимый спор о том, следует ли считать предшественником арианства Павла Самосатского или же Лукиана Антиохийского) не будет в центре нашего внимания. По той же причине различные богословские партии, одни из которых описаны современниками, а другие выдуманы историками XIX века, будут, как правило, упоминаться лишь вскользь, так что эти вопросы не вынесены в заголовки разделов книги. С другой стороны, истории таких вопросов, как смысл спасения, будет уделено в пропорциональном отношении больше места, чем в большинстве работ по истории догматов.

Само понятие предания, или традиции, может иметь смысл, который представляется несовместимым с идеей истории как движения и перемены. Традицию считают древней, освященной веками, неизменной с тех пор, как она однажды впервые сложилась. У нее нет истории, поскольку история подразумевает появление в определенный момент времени тот, чего не было раньше. Согласно автору «Церковной истории» Евсевию, у ортодоксального христианского вероучения, вечно истинного й преподаваемого изначально, не было истории; история была только у ереси, которая появлялась в определенное время и в связи с новшествами конкретных учителей. Римо-Католические полемисты часто противопоставляли изменчивости протестантизма устойчивую и неизменную доктрину католицизма. Складывается впечатление, что богословы охотно прослеживали историю тех учений или вероучительных систем, которые находили ошибочными, но нормативную традицию им приходилось защищать от относительности, которую порождает включенность в историю, тот факт, что нечто является в действительности продуктом истории. По выражению Пейджа Смита, историю «заставили служить» только тогда, когда «традиция утратила свой авторитет».

Однако при более внимательном взгляде проблема традиции и истории выглядит еще сложнее. Даже традиционалиста, настроенного наиболее доктринерски, должны заботить такие вопросы, как подлинность приписываемых определенному церковному автору сочинений или постановлений какого-либо собора; он должен выяснять, откуда взяты и как перемещаются цитаты, встречающиеся в церковных документах; он должен изучать социальный контекст, в котором появился тот или иной текст, чтобы понять смысл слов и выражений. Все это входит в задачи историка, и выполнение некоторых из них является весьма тонким делом и совсем не сводится к уточнению датировок или установлению подлинности текста. История исторического богословия как научной дисциплины показывает, что принятие православного предания не обязательно было несовместимо с исторической критикой, хотя это принятие нередко приводило к анахронизмам в прочтении истории вероучения. Такое прочтение состояло в том, что более ранние стадии вероучительного развития подгонялись к позднейшим догматическим определениям с помощью следующего утверждения: то, что впоследствии стало исповеданием, ранее непременно было предметом если не учения, то веры, и именно «этого в действительности придерживались везде и с самого начала», как выразился кардинал Ньюман. Очевидно также, что с появлением современного критического метода в исторических исследованиях возникло не что иное, как новый, генетический, подход к традиции, в соответствии с которым локализация во времени определенной вероучительной формулировки является существенным фактором понимания этой формулировки.

Развитие христианского вероучения – это одновременно и тема, относящаяся к изучению христианского богословия (быть может, самая важная для современной христианской мысли), и глава интеллектуальной истории, а потому его следует изучать с помощью методов и оценивать с помощью критериев, свойственных обеим этим областям знания. Если изучать его только как ветвь богословия, как это обычно бывает, его роль в истории идей – и как продолжения дохристианских линий развития, и как предмета устойчивого интеллектуального интереса – вполне может оказаться подчиненной интересам какого-либо конфессионального догматического авторитета или спекулятивной индивидуальной системы христианского богословия. Если же его изучать только в контексте истории идей, тогда его неразрывная связь с богослужением, благочестием и экзегезой христианской общины будет принесена в жертву исторической интерпретации, подобной той, которая имеет место в истории философских систем. Как заметил Этьен Жильсон, «историки средневековой мысли, как правило, склонны представлять себе Средние века населенными философами, а не богословами». Но это значит пренебрегать теми элементами в истории вероучения, которые были одновременно и самыми конструктивными, и самыми реакционными, а именно теми, что пришли из веры и жизни Церкви.

Традиция без истории – это уравнивание всех этапов развития, которое в таком случае превращается в одну статично определенную истину. В свою очередь, история без традиции породила историцизм, который релятивизировал развитие христианского вероучения, так что различение подлинного роста и пагубного заблуждения стало совершенно произвольным. В нашем исследовании мы стараемся избегать ловушек, характерных для этих подходов. История христианского вероучения представляет собой самое эффективное средство разоблачения искусственных теорий преемственности, которые часто приобретали нормативный статус в церквах. В то же время это путь к пониманию подлинной преемственности христианской веры, учения и исповедания. Традиция – это живая вера мертвых; традиционализм – это мертвая вера живых.

Наше особое внимание к преемственности требует чуткого отношения к процессам, посредством которых вероучение переходило – или не переходило – от того, во что верят, к тому, чему учат, и затем к тому, что исповедуют, а также в обратном направлении; в ходе нашего изложения мы будем сопоставлять один этап с другим. Таким образом, предмет этой книги и ее богословская позиция определяются представлением о многообразии христианских учений в истории и об их возможном единстве в рамках предания. Богословской предпосылкой этого исторического исследования, которая в свою очередь основана на определенном прочтении истории, является многообразие богословии и единство Евангелия – единство наряду с многообразием и единство в многообразии. Наш подход основывается на принятии истинной новизны и перемен в христианской истории и на утверждении истинного развития и роста. «Верую в единую, святую, кафолическую и апостольскую Церковь».