Текст книги "Огонь в океане"

Автор книги: Ярослав Иосселиани

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 26 страниц)

– Это ты, Яро? Чего ты несешься как сумасшедший?

Мы с Варламом наперебой стали рассказывать ему то, о чем слышали, притаившись на чердаке.

Дядя внимательно слушал. Когда мы рассказали о приказании кровожадного Джондо, он встрепенулся, резко повернувшись, побежал к дому, крикнув на ходу:

– Клянусь всеми богами, надо действовать, немедленно действовать!

Мы поспешили следом за ним. Вбежав в комнату, дядя рывком отбросил в сторону стоявшую в углу замысловатую кровать, раскрыл сундук, вынул кремневое ружье, тут же бросил его обратно со словами: «Пока его наладишь, выспаться можно». После этого он снял со стены длинный меч, попробовал ногтем лезвие и выскочил во двор.

– Сидите дома! Никуда ни шагу! Слышите! – крикнул он нам и исчез.

Что делать? Сидеть сложа руки и ждать событий было невозможно. Бежать вслед за дядей мы не решались.

– Надо как-то помочь взрослым, – наконец произнес Варлам.

– Я тоже так думаю.

– Давай пока зарядим ружье, – предложил Варлам.

Ружье было очень старое, ржавое, как гвоздь, вытащенный из сгнившего бревна. Что с ним нужно было делать, ни он, ни я толком не знали. Некоторое время мы рассматривали ружье. Потом стали делиться воспоминаниями и наблюдениями, стараясь сообразить, как взрослые заряжают ружья.

Нашли небольшую кису и с дульной части ружья засыпали порох, заложили кусок свинца, найденный здесь же в сундуке, заткнули бумагой, чтобы пуля не выпала.

После этого Варлам насыпал немного пороха в отверстие, где расплющенный боек должен был ударить  в кремень. Но оказалось, что кремень расшатался, и его надо было укрепить. Сделать это решили веревкой.

Пока Варлам искал веревку, я решил взвести курок.

Все кончилось бы хорошо, если бы в этот самый момент в комнату не вошла тетя Мэайно.

Увидев меня с ружьем, она подняла отчаянный крик. От испуга я случайно нажал курок. Казалось, что в комнате грянул гром и блеснула огромная молния. Я увидел ослепительный свет и полетел в какую-то бездну.

Когда я открыл глаза, в комнате стоял вонючий густой дым. Только после того как он немного рассеялся, я разглядел рядом с собой Варлама. Лицо у него было черным, как у негра. У двери на полу лежала тетя Мэайно.

Неожиданно с обнаженным мечом в комнату вбежал дядя.

– Что случилось? – крикнул он.

– Ружье... взорва... выстрелило, – виновато произнес я.

Тетя Мэайно очнулась и снова подняла неистовый крик.

– Перестань, – остановил ее дядя. – Зови Коцию и Кати, они в кукурузнике напротив веранды.

– Уай, Яро ранен! – вскрикнула тетя и выбежала.

– Я здоров, – пытаясь встать, сказал я. Но голова почему-то кружилась, ноги не слушались, болела спина. Дядя поднял меня на руки, вытер с лица кровь и сообщил, что я ранен в лоб.

Положив меня на пол, он принялся за обследование Варлама. Он оказался невредим.

Запыхавшись, прибежали отец и мать. Они бросились ко мне: мать со слезами, отец с расспросами. Но толком сказать что-либо я не мог. Кроме того, за стеной истошно визжала свинья. Визг ее заглушал человеческие голоса.

– Черт бы положил эту свинью на сковородку! – выругался, наконец, дядя. – Заткните ей глотку!

Тетя Мэайно ушла в хлев.

– Свинья смертельно ранена, – сообщила она, возвратившись обратно. – У нее вывалились кишки.

– Ха-ха-ха! Это Яро решил ее поскорее поджарить! – засмеялся дядя.

Меня вымыли. На рану положили какое-то снадобье, напоминавшее тесто. Я знал, что оно -приготавливается из соли, чеснока и древесного угля. Сверху лекарство накрыли лопухом тыквы, а затем все это завязали тряпками, причем забинтованными оказались и глаза. Спину смазали медвежьим салом и тоже перевязали. В таком виде меня и уложили в постель.

Соль беспощадно разъедала рану. Стерпеть боль мне, наверное, помогло только то, что я считал себя страшным преступником. Я мог безошибочно судить об этом, хотя бы потому, что на долю менее виноватого Варлама выпало немало колотушек от дяди.

Шесть дней пролежал я с перевязанными глазами. Все эти дни взрослые рано уходили на сбор кукурузы и поздно возвращались, усталые. Вместе с ними работал и Варлам. Дома, кроме меня, оставались Верочка и тетя Мэайно, готовившая пищу.

Дабы меня вновь не совращать, Варламу было запрещено разговаривать со мной до моего полного выздоровления. Как ни горько было, но пришлось со всем мириться. Я сам был виноват во всем.

Наконец, на седьмой день, в торжественной обcтановке, в присутствии всех членов наших двух, семей отец снял повязку с моей раны. Рану долго рассматривали, советовались и решили, к моей великой радости, больше ее не завязывать. Дальнейшее лечение проводилось медвежьим салом, им в Ленкхери лечили почти все болезни.

На следующий день меня послали в сарай очищать кукурузу. Вместе со мной работала Верочка. Правда, за день она успевала очистить всего лишь два-три початка. Ей больше нравилось строить из кукурузы пирамидки, кучки или пытаться превратить кукурузный початок в куклу.

Время от времени забегала к нам тетя Мэайно. Она проворными привычными движениями моментально снимала с початка шелуху. Я старался подражать ей, но у меня это пока что плохо получалось. Тетя хвалила меня за усердие, но я не совсем ей верил. Вообще она была добрая и веселая женщина. Шутки ее были довольно остроумны.

– Хорошо, что ты со свиньи начал, – заявила как-то раз она, заскочив в сарай, вся измазанная в муке.

– Почему? – спросил я.

В те времена считалось, что каждый мальчик после двенадцати лет непременно должен убить нескольких животных. Начинать нужно было с курицы. В этом усматривалось мужество и твердость, подобающие мужчине. Разумеется, закалывать свиней ребятам никогда не поручали.

– Потому что свинья, по-моему, родственница князю Дадешкелиани, – по-детски захохотала она. – Вырастешь, может быть, не только свинью убьешь, но и ее родственника... А курицу – это всякий может!

«Действительно, почему же не убить князя? – раздумывал я. – Это же избавит всех сванов от несчастий и бед? А избавитель будет самым уважаемым человеком и в княжеской и в Вольной Сванетии... Его будут считать героем!.. А пристав? Но ведь и пристава можно убить... Их и надо убить двоих. Ведь сколько людей в Сванетии они послали в Сибирь!»

Вечером, когда в сарае собралась вся семья, я не удержался от того, чтобы не поделиться с отцом своими думами.

– Ты что, с ума сошел, что ли? – Отца огорчили -мои мысли. – Откуда у тебя такие кровожадные мысли? Кто тебя учит этому?

– Тетя Мэайно сказала, что хорошо бы князя убить.

– Ты, ангел-тихоня, чему ребенка учишь? Разве можно это говорить таким глупым головам! – упрекал отец тетю.

– Я думаю, что можно, Коция, даже нужно, – вмешался дядя. – Посмотри, какой у нас в этом году урожай хороший. Мы ночи не спим, спины себе ломаем. А князь придет, даже не специально, а так по пути забредет, да и отберет у нас все, и никто ему ничего не скажет. Уничтожать их, конечно, не детское дело, но...

В этот момент на дворе залилась собака. Все вздрогнули: не забылись еще недавние переживания.

– Иди встречай... – прошептала тетя Мэайно своему мужу.

Но не успел дядя подняться с места, как в дверях появился всем хорошо знакомый веселый Исма Цинделиани по прозвищу «Бурдюк новостей». Лохматый, и всегда небритый, широколицый и коренастый, он бродил по всей стране, охотясь на туров, медведей и дичь и повсюду рассказывая новости и занимательные истории, запас которых у него никогда не истощался.

Переступив порог сарая, Исма споткнулся.

– Добрый день, Исма, – приветствовал дядя гостя. – Плохие вести несешь, раз уже у порога падаешь?

– Неправильно, мой дорогой Деавит, – размахивая папахой, отозвался гость. – Во-первых, не добрый день, а добрый вечер, вы уж и день-то с ночью перепутали, а во-вторых, признаки твои врут, хорошие я принес вести. Свобода! Во всей Сванетии свобода, дорогие мои братья и сестры! – возвестил Исма.

Всем было известно, что в новостях, сообщаемых Исмой, почти всегда присутствовала выдумка – желаемое он часто выдавал за действительность. Но на этот раз его слова звучали так торжественно и убедительно, что отец и дядя переглянулись.

– Расскажи-ка подробно! – дядя показал Исме на пол рядом с собой.

– Подробно я и сам не знаю. Сирбисто теперь самый главный начальник.

– А какие доказательства? Доказательства у тебя  есть? – спросил отец, подошедший к Исме, вплотную и теребя его за рукав.

– Какие доказательства? Ты, может быть, хочешь, чтобы я к тебе Сирбисто притащил? Ему некогда приходить тебя уговаривать. У него теперь дела поважнее. Сирбисто князя ищет. Говорят, убежал князь в лес...

– Такого еще не было в нашей стране, – объявил дядя, оглядывая всех – и детей и взрослых – загоревшимися глазами.

– Большое, огромное счастье, – задумчиво произнес отец, – если, конечно, Исма не врет...

– Вы вот поздравляете друг друга, – Исма лукаво усмехнулся, – а никто из вас не подумал, что для меня не все хорошо.

– Как так? Что не хорошо?

– Я же охотник, моя работа в лесу...

– Ну и что?

– Какому охотнику приятно в одном лесу быть с князем? Звери все разбегутся.

– Добрый шутник Исма, ты принес нам сегодня самые счастливые вести. Устроим праздник, выпьем за хорошее будущее. Хватит сегодня работать! – объявил дядя. – Жена, накрывай на стол! Варлам, лови кур!

Кукуруза была забыта. Надо было как следует угостить Иому, принесшего хорошие вести, – так требовал закон гор. Все хлопотали по хозяйству. Варлам залез в курятник и, провожаемый криками переполошившихся кур, вынес оттуда двух цыплят. Дядя Деавит тут же отрубил им головы. Мать накрывала на стол, тетя Мэайно принесла кувшин с аракой. Отец разжигал дрова. Я помогал ему.

– Теперь мы продолжим наш путь в Дали, – заключил отец, подкладывая дрова в очаг.

– Нет, Коция, – возразил дядя, – в Дали ты все равно не пойдешь. Кукурузы у нас теперь никто отбирать не будет. Хватит всем с лихвой. Потом все обсудим, а сейчас будем пировать!

– Одно другому не мешает. Ты, Коция, хочешь вдти в Дали? Иди, иди, а мы тут попируем. По дороге,  возможно, ты и князя встретишь, посмотришь на него еще разок... Он сейчас еще злее, чем раньше. Говорят, он теперь убивает кого только может. Эх, его бы на мою мушку!.. Я бы уж как-нибудь спустил курок! – мечтательно произнес Исма.

Стол был накрыт. Дядя поднял кружку. Вслед за ним все встали и тоже подняли кружки. Только мы с Варламом оставались сидеть: нам нечего было поднимать.

– За здоровье тех, кто дал нам, сванам, свободу! За здоровье Сирбисто Навериани!

Этот тост впоследствии стал на долгое время традиционным в маленькой горной Сванетии, навсегда покончившей с рабством и угнетением.

Хорошее место

Солнца еще не видно. Его заслоняют горы. Лиловые сумерки заливают ущелье.

Людей на улице нет. Слышатся только меканье коз и блеяние овец. Кое-где лениво лают собаки, кудахчут куры да кричат петухи.

Лишь в нашем доме все давно проснулись. Мы собираемся в путь-дорогу.

Вот наш Реаш, снова груженный скарбом. Он первым выходит из двора вместе с отцом. За ним дядя Деавит ведет свою лошадь, на нее взвалено два мешка кукурузы. Дядя дал нам ее в дорогу.

Перед выходом, как и в Лахири, пришли многочисленные родственники дяди провожать нас. Я иду рядом с матерью, окруженной ими,

Тетя Мэайно простилась с нами у околицы.

– В добрый путь, Коция, Кати, дети мои! Дальше мы не пойдем. Пусть вас боги провожают и охраняют от всяких бед!

– Пусть боги вас берегут! – подхватили другие и наперебой стали обнимать нас.

Старый Гвамал, сосед дяди трижды плюнул через плечо и только после этого поцеловал меня. Его короткая бородка больно впилась в мою щеку. То  же самое он проделал с Верочкой. Та залилась слезами.

– Ребенок плачет! Нехорошо, аи-аи, нехорошо! – воскликнула какая-то старуха. – Не будет счастья, не будет!

– Да ей больно. Смотрите, как Гвамал ухитрился поцеловать ее, – отец указал на щеку Веры, где алело пятно.

– Да, да, если Гвамал свинью поцелует, то и та раскричится. Что вы хотите от такой крошки? – дядя поднял Верочку на руки.

Она тут же успокоилась.

– Что ты говоришь! Фу! – обиделся Гвамал. – Я со свиньей целоваться не собираюсь, сквернослов ты, невежа!

– Вот поэтому они и не кричат, а спят себе спокойно, – засмеялся дядя.

Плач ребенка расстроил провожающих. Все стали поспешно прощаться.

Наша семья и дядя Деавит, решивший сопровождать нас до Дали, пошли к дороге, тянувшейся вдоль реки по дну ущелья.

Мать была заметно взволнована. Ей явно хотелось повернуть обратно. Но как ни хорошо было у дяди, как ни весело было с новыми приятелями, мне хотелось поскорее добраться до этого сказочного Дали.

По моим представлениям, в Дали не могло быть плохо. Слишком долгий и нелегкий путь лежал туда.

– Не будет счастливого пути! Не будет! Плохие приметы, очень плохие... – не выдержала мать.

– Какие приметы? Что ты говоришь чепуху? – рассердился отец. .

– Верочка плакала на околице. Птицы поют с левой стороны. Собаки лают с левой стороны. Даже солнце и то взошло, когда мы еще не успели повернуть вправо.

– Кати, ты вспомни, – спокойно и рассудительно начал отец, – когда мы выходили из Лахири, ребенок не плакал, все птицы, и собаки, и даже свиньи были справа. Все говорило за счастливый путь. Но до Дали мы не дошли, пришлось всю зиму сидеть  на шее у твоего брата. Пойми, Кати, эти приметы – вздор!

– Нет, Коция, ты не прав, не все приметы вздор, – вмешался в разговор дядя. – Некоторые приметы оправдываются. Вот когда пришел Исма и сообщил, что князья свергнуты, у меня зачесалась левая пятка. Ну, думаю, не к добру это. Так оно и есть: опять одолели князья, Сирбисто бежал...

– Князья одолели только здесь, в наших сванских горах и ущельях, – возразил отец. – Эртоба восторжествует, какая бы ни чесалась пятка. Дойдет свет из Широких стран и до наших гор.

Незаметно мы дошли до села Цицуар, расположенного в нескольких километрах от Ленкхери. Здесь жил Исма Цинделиани. Он встретил нас у калитки , своего дома.

Исма стоял, облокотившись левым локтем о частокол. Нога его была обмотана тряпками. Согнутая в колене, она беспомощно висела на костыле. В правой руке он держал рог с аракой.

– Да будет счастливым ваше путешествие! – приветствовал он нас. – Хорошо делаешь, Коция, очень хорошо, что идешь на новое место. Будет вам счастье сопутствовать на вашем пути! Пью за ваше счастье!

– О-о-о, добрый день, Исма! – хором ответили отец, мать и дядя, – Твои беды нам, да будет счастье в твоем доме!

– Что с ногой? – не удержался я от вопроса. Детям не разрешалось вмешиваться в дела взрослых, но вид забинтованной ноги заставил меня отойти от приличий.

– Эх! Мой мальчик! – с горечью ответил Исма. – Мою ногу угробила Маниай, проклятая колдунья! Ты, мальчик, никогда не доверяйся этим колдунам. Лучше нигде не лечиться, чем у них.

– Какая колдунья? Мы ничего не знали о твоей болезни.

– Никакой болезни и не было. Простой чирей вскочил. Таких чирьев у меня было больше, чем грехов у Дадешкелиани. Я их и за болезнь не считал.

А тут, как назло, посоветовали обратиться к этой колдунье Маниай. Я, дурак, поверил. Моя голова, Коция, никогда не была туго набита умом, ты знаешь...

– Мы всегда считали тебя, – начал отец.

– ...глупым человеком, – не дал ему договорить Исма. – Если бы вы меня считали умным, то это плохо: значит, вы глупы. Но это не так. Глуп только я.

Он махнул рукой в знак того, что его утешать не нужно, он сам знает, какой он, и пригласил войти в дом.

Жена и дочь Исмы роздали всем по куску чурека с сыром. А Исма наполнил рог и передал отцу.

– Как можно считать меня умным? – не унимался Исма. – Я охотник, друг Деал и святого духа лесов, поверил беззубой Маниай. Она начала меня лечить заговорами. Долго прыгала, танцевала вокруг меня, бормотала что-то под нос. На третий день укусила меня за ногу около больного места. С тех пор и страдаю.

Отец произнес здравицу в честь Исмы, пожелал ему скорейшего выздоровления, отпил глоток и передал рог дяде. Тот проделал то же. Пить до дна не было принято. Идущие в дорогу ограничивались символическим изображением выпивки.

– Ну, нам пора, – заключил отец, когда обряд проводов был окончен. – Ты, Исма, ложись, выздоравливай.

– Счастливого вам пути! Дадут вам боги счастье! – попрощался охотник и, не выдержав напоследок, заговорил о том, что особенно волновало всех. – Коция, власть опять в руках князей. Но теперь они другие. Тенгиз заигрывает со сванами. Он – змея, сатана. Смотри, если его люди встретят тебя, будь осторожен. Говорят, он вербует сванов к себе против Сирбисто. И некоторые дураки поддаются на его удочку. Смерть им собачья в помойной яме!

– Нет, Исма, – решительно ответил отец, – на уговоры я не поддамся. Как ты мог подумать такое? Мои братья – товарищи Сирбисто. Да и сам я тоже кое-что понимаю...

Миновав село Цицуар, мы вошли в лес. Дорога и  снова шла над обрывом. Внизу, как и раньше, бесновался Ингур. Сквозь редкие прогалины в густой листве он казался огромной массой мыльной пены, заполнявшей все Ленкхерское ущелье.

Дорога здесь была довольно широкой, и мне вместе с Верочкой поручили идти вперед. За нами плелся Реаш.

Из-за высокого, поросшего мхом, камня вышли два человека. Я вздрогнул от неожиданности.

– Остановитесь, – громко приказал незнакомец и подошел к нам. В руке он держал пистолет.

Третий раз нападали на нас. Я уже не ощущал страха. Была только злоба против этих людей, которые мешали нам идти в Дали, не давали нам начать новую жизнь, мечту о которой внушил нам всем отец.

Отец, дядя и мать остановились, растерянно глядя на человека с пистолетом.

Бандит прошел мимо меня. Я пристально посмотрел в его почему-то красные глаза, которые он не отрывал от взрослых. Верочка зачем-то дотронулась рукой до его чохи. Он ткнул ее свободной от пистолета рукой. Вера отскочила в сторону, прижалась ко мне и залилась слезами.

Бандит взял из рук дяди уздечку, ловким движением разрезал веревки, связывающие на спине лошади мешки с кукурузой. Мешки упали. Один из них тяжело перевернулся и шлепнулся вниз в кипящий Ингур.

– Ох!.. – тяжело вздохнул отец.

Бандит метнул на него взгляд и, опять-таки ничего не говоря, провел мимо нас повеселевшую после разгрузки лошадь.

После этого бандит вместе со своим товарищем скрылся за выступом скалы.

Все это произошло очень быстро. Ошеломленные, мы молча смотрели друг на друга.

Случай этот снова поставил нашу семью в тяжелое положение. Что делать? Идти назад в Ленкхери или продолжать путь? Отец настаивал на продолжении пути. Мать колебалась. Дядя принялся уговаривать возвратиться.

– Чем кормиться будете? Чем?

– Поголодаем, а позориться больше не буду. Назад не пойду, – упорно твердил отец.

Кто знает, сколько бандитов было еще на этих пустынных дорогах. Огонь гражданской воины охватил Широкие страны. Эхо ее докатилось и до наших гор. Много вооруженных людей бродило по тропам. Озлобленные на все и всех, они были готовы ко всему. Человеческая жизнь для них ничего не стоила.

Чувство страха боролось во мне с самолюбием. Если мы вернемся, как посмотрят на нас люди, провожавшие нас в путь? Как будут издеваться надо мной мальчишки с дядиной улицы!

Самолюбие победило чувство страха.

– Пойдем в Дали! – решительно вмешался я в спор взрослых.

– Тебя не спрашивают! – оборвал меня отец. – Ты забыл, что ты ребенок.

– Нет, почему же, – обнял меня за плечи дядя. – Яро уже большой мальчик, к его советам тоже надо прислушиваться. Ну, ладно, коли и ты заодно с отцом, идемте.

Немало времени ушло на то, чтобы развязать вещи на спине Реаша, насыпать туда сколько оказалось возможным зерна, навьючить на себя. Все же в мешке еще оставалось порядочно кукурузы.

Из затруднительного положения нас вывела случайность.

К месту нашей вынужденной остановки подошел охотник из Мулажа старый Иванэ. Он бодро поприветствовал нас и тут же осведомился, что заставило нас остановиться в таком неудобном и опасном месте. Отец рассказал о случившемся.

– Продайте мне свою кукурузу, – предложил Иванэ. – Я ее здесь спрячу и перенесу за два раза домой. А вам дам за нее вот эту медвежью шкуру Ты, Коция, в Дали ее продашь и купишь муки. Хотя Дали и не относится к Широким странам, но находится на пути к ним, и жизнь там богаче, чем у нас кукурузу там всегда найдешь.

Иванэ выручил нас как нельзя лучше. Теперь мы могли спокойно продолжать свой путь.

Поздно вечером мы добрались до селения Чубер и заночевали у родственников дяди. А утром были невдалеке от последнего трудного перевала – Хвары. Он отделял Сванетию от Дальского ущелья. Шесть месяцев в году перевал был совершенно непроходим.

Последний этап пути наступил. Мать помолилась богам, перекрестила всех нас, и тропинка спокойно повела нас вверх. Кончились лиственные леса, началось царство хвои.

По обе стороны тропинки красовались великаны сосны и ели. К полудню стали редеть и они. Становилось все холоднее. Хотя солнце и жарко палило, но лучи его здесь не приводили к изнеможению.

Появились альпийские луга. Вокруг все было залито цветами. Большие колокола рододендронов, синие гиацинты, золотые шафраны, белые и голубые колокольчики и сотни других цветов, казалось, соперничали в красоте и грациозности форм. Среди цветов гудели шмели и пчелы.

– Вот, наконец, и перевал. – Дядя вытер с лица пот.

Он и отец несли на себе довольно большой груз, и поэтому они устали больше, чем остальные.

– Отдохнем, – предложила мать.

– Нет, отдыхать нельзя, – покачал головой отец. – Надо перевалить засветло. После захода солнца здесь очень холодно. Видишь, снег кругом...

Действительно, и слева и справа к тропинке подступали белоснежные горы. Они не выглядели высокими. Казалось, что ледники были почти на одном уровне с ними.

– Вот, Яро, горные овощи, – показал отец на сочную траву.

Я сразу же узнал любимые лакомства.

Мы вплотную подошли к границе ледника. Точно огромной шапкой он накрывал, седловину перевала. Было очень интересно под палящим солнцем очутиться на льду. Я впервые в жизни видел ледник так  близко. Отец сказал, что здесь следует ненадолго остановиться и набраться сил для самого трудного участка пути. Все сняли с себя ношу и повалились на траву.

То же сделал и я. Но соблазн собрать горных овощей был так велик, что я тут же поднялся и принялся рвать обильно росшие вокруг съедобные травы.

Вскоре у меня в руках была целая охапка овощей. Я роздал их взрослым и Верочке. Все с удовольствием начали есть. Это был наш первый за день привал и первая еда после завтрака.

Дальнейший путь лежал по леднику. Где-то далеко внизу под толщей льда была земля. Но даже думать о ней казалось странным. Лед ослепительно сверкал на солнце. Все щурились и поминутно вытирали набегавшие на глаза слезы. Холод проникал через потрепанные чувяки.

Соблюдая старинные правила, гласящие: любой шум, даже человеческий голос могут вызвать трещину или обвал, мы шли, не разговаривая друг с другом.

Этому обстоятельству более всего, видимо, удивлялся ленивый Реаш. На него теперь не сыпались проклятия. Без привычной ругани он отказывался идти по скользкой поверхности, и его приходилось почти беспрерывно угощать палочными ударами.

На льду тропинки не было. Приходилось идти наугад. Впереди следовал дядя, знавший эти места по описаниям людей, бывавших в Дали. Он заблаговременно тщательно и долго консультировался по поводу пути со всеми, кто был в этих ледяных краях. За ним тянулась вся процессия.

Достигли хребта, за которым начинался спуск. Все были до крайности утомлены. Радовало и придавало сил лишь то, что теперь придется не взбираться вверх по скользкому льду, а спускаться. Но и это, как оказалось впоследствии, было делом, нелегким.

Солнце над перевалом было окутано мглой. Оно напоминало лучину, Горящую в дымном мачубе. Стало совсем холодно.

Однако величественная картина, открывшаяся с Хварского перевала, не могла не сбросить с нас значительной толики усталости. Впереди виднелось Дальское ущелье. Оно даже сверху казалось намного шире Лемкхерскбго. За ним раскинулся густой лес. Глаз не мог рассмотреть ни одного селения. Лес окаймляли вершины Хутия, Гванда, Нахар, Светэ, Тиш.

– Яро, не задерживайся, – шепотом поторопил меня отец. – На этих перевалах не один сван погиб. Надо торопиться. Переночевать можно только в пастушьем шалаше, иначе конец нам, замерзнем.

– А есть тут пастухи? – также шепотом спросила мать.

– Конечно, есть, – глухо отозвался отец. – Такие богатые пастбища даром не пропадают.

Поздно вечером, спустившись с перевала и пройдя через неширокую полосу горных лугов, мы вошли в леc.

Здесь нас сразу же обрадовал лай собак. Было уже совсем темно. Различить Дорогу стало невозможно. Шли на ощупь в направлении собачьего лая.

На полянке расположилась отара овец. Виднелись неотчетливые контуры пастушечьих шалашей.

Отец и дядя долго разговаривали с пастухами на непонятном для нас языке. Пастухи оказались не сванами.

Мать не выдержала, прервала затянувшуюся беседу:

– Что они говорят? Пустят нас ночевать или нет?

– Так они нас и ждали! Это богатые скотоводы. У них гостеприимство не принято и совести нет. Не хотят пускать... Платы требуют за ночлег.

– Уай, помогите, боги! – воскликнула мать. – Как можно гостя не пустить? Безбожники! Не пойду я к ним, если даже просить будут. Переночуем под деревом, не умрем.

Пришлось в темноте идти дальше. Пройдя немного, наткнулись на раскидистое дерево. Под его ветками сложили груз, расстелили медвежью шкуру, развели костер.

С первыми сумерками мы уже снова, были на ногах и продолжали путь вдоль реки Сакен.

Отец то и дело останавливался, брал в горсть комья влажной, жирной земли и подолгу мял ее в руках. Дядя внимательно и очень серьезно наблюдал за ним, но сам земли не касался.

Меня же заинтересовали птицы. Их было множество, и они весело распевали свои песни. То тут, то там я слышал новые для меня звуки. Таких птиц я не видел и не слышал ни у нас, ни в Мулаже, ни у дяди, в Ленкхерах. Я без конца вертелся, пытаясь увидеть их, спотыкался и падал.

Первый житель селения Сакен встретил нас радушно. В дремучем и, казалось, совсем необжитом лесу вдруг открылась прогалина, показался забор. За забором виднелись крохотное поле и домик. Мы были тоже очень рады встретить человека после долгих скитаний по необитаемым местам.

Поселенец, оказывается, заметил нас уже давно. Он бросил свою работу, спустился со склона горы и ждал нас у калитки с кувшином айрана – кислого молока, приготовленного по-карачаевски.

– О-о-о-о! Это, оказывается, Коция и Деавит! – воскликнул хозяин, когда мы подошли ближе. – О тебе, Коция, я, брат ты мой, уже слышал, но думал, что ты, брат мой, нашел где-нибудь гнездо.

– Пирибэ! Вот, оказывается, тебя куда занесло! – почти в один голос воскликнули удивленные взрослые.

Пирибэ тепло пожал всем нам руки, говоря при этом теплые слова. Речь его была густо усыпана словечками «брат ты мой».

– А о переселении Деавита в эти дикие места я, брат ты мой, ничего не слышал.

– Ты, Пирибэ, я вижу, неплохо устроился. Домик, земля, вода рядом. – Дядя оглядывался по сторонам, рассматривая хозяйство Пирибэ.

– Эх, Деавит, если бы ты пожил здесь! Во всем Сакене не было, брат ты мой, ни одного поселенца. Я первый, брат ты мой, житель этого дикого края. Никого я не вижу. И если бы, брат ты мой,  не моя болтливая жена, и бы разучился говорить с людьми.

– Ну это ничего, медведи – те совсем не умеют говорить, а живут куда лучше нас, – посмеивался отец.

– Да, мой Коция, медведи, брат ты мой, тоже в лесу живут, но им не приходится лес корчевать. – Пирибэ рассмеялся тоненьким голоском, не вязавшимся с его мужественной, широкоплечей фигурой и бравыми усами. – Прошу угощаться, брат ты мой, но у меня ничего кроме кислого молока, нет.

– В Сванетии у тебя и айрана не было, Пирибэ, – заметил отец, отливая в деревянную миску немного айрана.

– Да, край хороший. Много, брат ты мой, земли, леса, трава вон какая, – подтвердил Пирибэ. – Князь нас здесь не найдет, это самое главное, брат ты мой...

Пирибэ упорно приглашал пожить у него и собирался было уже сбегать за женой, оставшейся на корчевке леса. Но отец и дядя запротестовали, говоря, что немного отдохнут на полянке и опять тронутся в путь. Все по очереди отведали вкусного, освежающего айрана.

– Ты вот расскажи-ка мне лучше, кто сейчас у власти здесь в Дали? – осведомился отец.

– Не знаю, Коция. Не знаю, брат ты мой, – сбивчиво ответил хозяин, покручивая усы. – В прошлом году, когда я был в Ажаре, кто-то нехороший у власти был. Его, брат ты мой, все ругали. Я тогда поскорее ушел домой. А в этом году, пока, брат ты мой, работы не кончатся, я, брат ты мой, не пойду туда.

– А что за место Ажара, расскажи...

– Ажара, конечно, – это центр Дали, там даже русские живут. Большое село, очень большое.

– Далеко отсюда?

– Верст десять, нет, двадцать. Да, двадцать и даже больше будет. Да, да, больше, брат ты мой, больше, но не больше, конечно, тридцати. За один день можно туда и сюда пройти.

– А много жителей в Ажаре? – интересовался отец.

– Я был там недолго. Но потом по этой дороге много сванов прошло, – с относительной точностью сообщал Пирибэ. – Я отмечал фамилии зарубками на дереве. Но, брат ты мой, дерево бурей повалило и...

– Ну, а кто из наших знакомых приходил? – перебил отец.

Пирибэ стал перечислять общих знакомых, прошедших мимо его дома на новые земли.

– Больше, брат ты мой, никого не было, не считая твоего брата Кондрата и соседа Теупанэ. Вы о них, конечно, должны знать.

– Кондрат здесь? – воскликнули удивленные отец и мать. – Где он? Мы ничего о нем не знаем, ведь нам полгода почти пришлось пережидать у Деавита.

– Я, конечно, брат. ты мой, удивлен, что вы не знаете, где живут ваши родственники, – ухмыльнулся Пирибэ, откинув в сторону свои длинные усы. – Он, по-моему, поселился по правой стороне реки: от слияния реки Сакен и Гвандра образуется река Кодор. Отсюда верст десять будет до слияния. Надо перейти мост через реку Кодор и идти, брат ты мой, по правой стороне до мельницы, и вот где-то около мельницы в лесу, брат ты мой, поселился Кондрат.

Это было все, что нам мог сообщить Пирибэ о местопребывании нашего Кондрата. Новость нас очень обрадовала. Все становилось проще. Нужно было найти дядю Кондрата; он, наверное, уже успел устроиться на новом месте.

Следуя указаниям Пирибэ, мы тронулись в путь. Без труда нашли мост через Кодор, перешли по нему на другую сторону. Нашли и мельницу. Она работала, движимая водами Кодера, но. на ней, как и на любой сванской мельнице, никого не было. Муку здесь мололи без присутствия человека.

Посовещавшись, взрослые решили, что следует подождать немного у мельницы. Может быть, на наше счастье, кто-нибудь и забредет сюда.