Текст книги "Огонь в океане"

Автор книги: Ярослав Иосселиани

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 26 страниц)

– Лодка следует за нами, расстояние не уменьшается.

– Кормовыми торпедными аппаратами можно было бы стрельнуть, – робко попробовал посоветовать командиру штурман.

– Не-ет уж, штурман, не спешите. Мы будем стрелять наверняка. – Бондаревич посмотрел на секундомер, который держал в руках. – Увеличить глубину плавания на десять метров! Сейчас они выпустят новые торпеды. – Командир еще раз посмотрел на секундомер и направился к посту управления рулями глубины.

– Почему вы так думаете? – спросил комиссар. Бондаревич, усмехнувшись, произнес:

– Фашист выстрелил, промазал, затем уточнил сведения и теперь будет атаковать повторно.

– Прямо по корме торпеды! Идут на нас!

– Выпустили-таки, – прошептал сквозь зубы Бондаревич.

– А что, если самонаводящиеся торпеды? – тихо предположил комиссар.

– Самонаводящаяся на глубине не идет, – громко, чтобы все слышали, ответил командир. – Она может взорваться от нашего магнитного поля наверху, над нами. В этом случае большого вреда не будет.

В эту минуту лодку потряс взрыв. Все отсеки «Скумбрии» потонули в непроглядной темноте. Никто не смог удержаться на своих местах.

В отсеках услышали голос Бондаревича, приказывающего включить аварийное освещение. Голос командира прозвучал спокойно, обычно. Это придало людям силы, помогло им освободиться от страха. Включили аварийное освещение. Команда заняла боевые посты.

«Скумбрия» застопорила машины, встала на месте, постепенно погружаясь на большую глубину.

Акустик, снова нащупав лодку своими приборами, доложил, что она приближается.

Командир не отрывался от штурманских карт, которые с трудом были собраны после взрыва.

– Противник приближается! – снова доложил акустик.

По лицам людей вновь пробежало волнение. Но командир был спокоен. Он объяснил, что такой тип немецкой подводной лодки имеет только четыре торпедных аппарата и что все торпеды израсходованы,

– Лодка над нами!

Тревожные взоры подводников были обращены вверх, хотя, разумеется, сквозь стальной корпус лодки увидеть ничего нельзя.

Фашисты, пройдя над «Скумбрией» и решив, вероятно, что советская подводная лодка потоплена, стали всплывать на поверхность, о чем было незамедлительно доложено акустиками.

– Боевая тревога! Торпедная атака! Оба полный вперед! – весело скомандовал Бондаревич, в боевом азарте потирая руки.

Фашистские подводники обнаружили приближение опасности и попытались уклониться. Но тщетно...

Там, где находилась подводная лодка фашистов, поднялась огненная шапка, которая через несколько секунд превратилась в столб водяного пара.

Дело сделано!

Ветер продолжал дуть с прежней силой. Изрядно помятый взрывом торпеды мостик советской подводной лодки еще сильнее окатывало проходившими крутыми волнами. Видимость несколько улучшилась, дождь перестал, но низкая облачность и крупные волны придавали морю мрачный вид.

«Скумбрия» продолжала путь к вражеским берегам... .

– А я мельком слышал, что на месте потопления всплыли какие-то вещи? – прервал я Паластрова.

– Ты все перепутал, – досадливо отозвался Па-лаетров. – Это другой случай. Ты слышал о подводной, лодке «Сталинец». Командиром ее был Павел Ильич Егоров. «Сталинцу» тоже пришлось вступить в поединок с немецкой лодкой. Это было у Новой Земли. Гитлеровцы потопили союзный транспорт. «Сталинец» буквально через несколько часов торпедировав лодку. Вот там-то и действительно в пятне соляра всплыл немецкий военно-морской китель, а в нем нашли курительную трубку и какие-то бумаги...

– Молодцы «скумбрияне». Знаешь что: расскажи об этом народу! Пойдем в кубрик!

– Северяне знают, а черноморцам расскажи сам, – возразил Паластров.

Однако мне недолго пришлось его уговаривать. Капитан-лейтенант согласился провести беседу, и мы пошли в трюм к матросам и старшинам.

Паластров оказался прекрасным рассказчиком. Он увлек подводников и вызвал массу интересных вопросов. Мы пробыли в кубрике более двух часов, и было уже совсем поздно, когда мы, изрядно утомленные, направились в каюту спать.

В ночь на 6 мая конвой втянулся в пролив Северный Минч, постепенно перестроившись в кильватерную колонну. Охранение покинуло транспорты. Во внутренних водах Великобритании, опоясанных  со стороны открытого моря сложными противолодочными рубежами, транспортам ничто не угрожало.

Пройдя пролив, мы вышли в Гебридское море. Далее наш путь лежал по сложным фарватерам между многочисленными островами, в северо-восточную часть Ирландского моря, в залив Фёрт-оф-лайд, на Глазго.

На следующий день утром «Джон Карвер» отдал якорь на рейде Гренок. Весь залив до самого порта Глазго был заставлен транспортами, вместе с нами пересекшими Ледовитый океан и теперь ожидавшими очереди разгружаться.

Очень прилично 

Высадка в порту Глазго и переезд с западного на восточное побережье заняли всего несколько часов. К вечеру мы подъезжали к военно-морской базе Королевского флота – Розайт.

Маленькие вагончики, в которых мы ехали, показались нам игрушечными. Очень похожие на них мне. доводилось видеть перед войной на детских железных дорогах. Наш состав миновал железнодорожный мост, перекинутый через обширный застывший в глубоком покое залив Фёрт-оф-Форт. Под ним свободно проходили не только океанские транспорты и миноносцы, но и крупные линейные корабли и крейсеры.

Слева от моста, внизу под нами, стояло на рейде несколько боевых судов. Вылетавшие из труб легкие дымки поднимались вертикально вверх и сверху казались исполинскими мачтами.

За кораблями виднелись причалы, доки, краны, многочисленные портовые сооружения. На заднем плане, за невысокими холмами, располагался небольшой городок Розайт.

По правую сторону от нас за многочисленными мысами раскинулось Северное море. На горизонте мы заметили несколько дымков.  Сделав петлю вокруг холмов, наш состав спустился под пологий откос, и через полчаса мы медленно въехали в порт, к докам, которые виднелись с розайтского моста.

Цели нашего визита в Англию и само наше прибытие должны были сохраняться в тайне. Однако, как мы сразу же убедились, в Розайте все население знало о нас.

У каждого дома, у каждого поворота, вдоль всей дороги люди различных возрастов и профессий выходили посмотреть на нас. Каждый житель считал своим долгом, увидев в открытом окне голову нашего матроса или офицера, поднять вверх два пальца – жест, символизирующий победу. Даже дети, игравшие около маленьких, казавшихся кукольными, домиков, приветствовали нас тем же жестом.

В порту мы попали в дружеское окружение рабочих. Англичане тепло встретили нас.

«Вот теперь, наконец, Гитлеру будет капут!», «Вот теперь-то наше правительство осмелится открыть второй фронт!», «Вот это настоящие союзники!» – то и дело восклицали рабочие, дружески похлопывая по плечу матросов.

Несмотря на то, что англичане не знали русского языка, а запас английских слов у наших моряков был весьма скудным, между рабочими и матросами завязалась оживленная дружеская беседа. Казалось, никто не испытывал языковых затруднений.

Однако рабочим недолго пришлось продолжать «братание» с советскими воинами. Важные и самодовольные полицейские вдруг начали оттеснять от нас портовых рабочих. Вскоре у поезда остались одни советские моряки, несколько носильщиков и всемогущие полицейские, немало удивлявшие нас своим необычайно высоким ростом.

Нас разделили на две части. Моряки надводных кораблей были размещены на пароходе со странно звучащим названием «Императрица России». Подводников же отправили на эскортный авианосец «Чейсер», который стоял в ремонте и мог быть использован для временного размещения людей.

Поздно вечером, когда все хлопоты были закончены и мы, предвкушая отдых, готовились ко сну, к нам в каюту вошел Трипольский.

– Спать готовитесь?

– Так точно, спать, – подтвердили мы с Фисановичем, моим соседом по каюте, капитаном второго ранга.

– Ничего не выйдет, – лаконично бросил комдив, привычно посасывая погасшую трубку.

– Как не выйдет? – озадаченно переспросил Фисанович. – Ночь же...

– Хозяева приглашают в салон, на коктейль-партию. Там, говорят, познакомят с офицерами подводных лодок, которые нам передаются, и вообще... познакомятся с нами. Так что придется показать им... ваши оригинальные уши, – Трипольский дружески подмигнул Фисановичу и пошел к выходу.

Я пытливо глянул на своего соседа и только теперь убедился, что у него действительно редкостные уши. Герой Советского Союза Изя Фисанович, или Фис, как его называли подводники, родом из-под Харькова, в свое время по путевке ленинского комсомола был послан в Военно-морское училище имени Фрунзе. Окончив его и попав на подводные лодки Северного флота, он сравнительно быстро занял место в рядах прославленных подводников. На его боевом счету числилось четырнадцать потопленных фашистских транспортов и кораблей. О Фисановиче я слышал еще на Черном море, но познакомился с ним только на английской земле. Он обычно удивлял новых знакомых своим сугубо штатским видом, мало вяжущимся с представлением о «морском волке». Коротко остриженная голова, оттопыренные уши, разные по величине и форме, вечно воспаленные oт полярного ветра глаза. Все это не вязалось с распространенным в литературе довольно шаблонным образом бородатого капитана, «стальными» глазами уставившегося во мглу бушующего моря.

Взгляд у Фисановича был вовсе не стальной, голос не охрипший, даже несколько женственный, не любил он ни пить, ни осыпать подчиненных ругательствами.

Он был интересным собеседником и очень остроумным человеком.

Раньше чем через полчаса мы были в каюте командира дивизиона.

В салоне, который сквозь густой табачный дым нельзя было окинуть глазом, было шумно. Держа в руке стаканы с крепкими смесями джина и виски, с различными соками и время от времени отпивая из них, офицеры беседовали, стоя группами и сидя на многочисленных низеньких и причудливых диванчиках, размещенных вдоль стен.

Наше появление не было замечено присутствовавшими, и я почувствовал себя в неловком положении незваного гостя. Вероятно, и остальные мои товарищи испытывали такое же чувство.

– О-о-о! Наши гости! Очень приятно! – подскочил к нам, наконец, быстрый в движениях, щупленький англичанин с нашивками старшего лейтенанта. – Меня зовут Лейкок, я назначен офицером связи к вам.

Лейкок говорил по-русски без какого бы то ни было акцента. Внешность нашего нового знакомого ничем характерным не отличалась. Я подумал, что он русский, и высказал это.

– Нет, мистер Иосселиани, – как-то холодно улыбнулся Лейкок, обнажив свои белоснежные, но, кажется, вставные зубы. – У меня только мама была русской, сам же я англичанин.

– Ну, у него и папа, положим, был русским капиталистом... Но не будем об этом говорить, – украдкой шепнул мне на ухо капитан второго ранга Сергей Зиновьев. – Ты его смущаешь.

– Откуда ты знаешь?

– Я же приехал на острова немного раньше вас, – объяснил Зиновьев. – Пока вас здесь ждал, часто приходилось бывать в компании офицеров. Они все выболтали. Его папаша, некий Кукин, был владельцем Владивостокских холодильников...

– Да что ты?!

– Представляешь, как он рад нас с тобой видеть?

Мы переглянулись.

Трипольский подвел к нам невысокого бородатого лейтенанта.

– Дэвис, – протянул он мне руку. – Говорят, вы будете у меня отбирать подводную лодку.

– Иосселиани. Почему отбирать? Мы же с вами союзники и... друзья?

– Вы правы, но... другую лодку под свое командование я не скоро получу.

Около нас образовалось кольцо офицеров. Люди подходили и знакомились с нами, обмениваясь несколькими общепринятыми фразами.

К нам подвели изрядно подвыпившего офицера.

– Командер Чоувел, – представился он.

– Потопил русскую подводную лодку,:

– ухмыляясь, сообщил о нем лейтенант Дэвис.

– Я русских всегда любил, хотя и не приходилось их так близко видеть, как сегодня, – запинаясь, заговорил Чоувел. – Даже больше того: приходилось топить русские подводные лодки...

– Где же вы их топили? – не поверив этой болтовне, спросил я.

– Нехорошо вспоминать. Это произошло, когда вы с Финляндией воевали. Я на своем миноносце был в дозоре у Нордкапа, обнаружил вашу лодку, пробомбил ее и, к сожалению, потопил. Меня наградили вот этим орденом, – он не без гордости показал на орденскую ленту, прикрепленную к его тужурке.

– Мы же с вами не воевали?

– Мы же, дорогой, – люди военные, нам не положено знать: кого бить, за что бить и многое другое. Мы выполняем приказы... – ответил Чоувел.

Я со вниманием прислушивался, и мне начало казаться, что рассказ подвыпившего офицера – правда. Но один из наших командиров подводных лодок – Панков – внес существенные дополнения в этот рассказ. Вмешательство Панкова было для всех неожиданным, и впоследствии я раздумывал о том, что немало было в военное время самых удивительных случайностей. К ним, на мой взгляд, и относилась встреча Чоувела и Панкова.

– Вот кто меня, оказывается, лупил! – вмешался  в разговор Панков. – Вы, следовательно, меня хотели потопить?

– Вас? Потопить? Почему? – растерянно забормотал англичанин, устремив свой взор на нового собеседника. – С кем имею честь?

– Я командир той самой лодки, которую вы топили.

– Вы шутите?

– Нет, не шучу. После того как вы бросили на меня двадцать две бомбы, вы спустили шлюпку...

– Спустили, – с волнением перебил англичанин.

– Я отошел к берегу, поднял перископ и наблюдал за вашими действиями. Вы очень долго возились на воде.

– Черт побери, – развел руками англичанин, – все верно! Почему же вы не стреляли, если видели нас стоящими с застопоренными машинами?

– Зачем же? Мы же с вами не воевали...

– Но я же вас бомбил?!

– Откровенно говоря, поначалу я думал, что вы случайно уронили бомбы, они не причинили нам никакого вреда, – язвительно ответил Панков. – А потом мне показалось, что вы принимали нас за кого-то еще.

– Никак не думал...

– Вот и хорошо, что никак не думали, – вмешался Трипольский. – Все хорошо, что хорошо кончается. Теперь об этом не следует вспоминать.

– Как же хорошо? – возразил лейтенант Дэвис. – За что же тогда он получил орден? Не совсем хорошо!

– Наоборот, хорошо: и орден есть, и миноносец цел, и лодка цела, – под общий хохот объявил Трипольский.

– За орден он получает ежемесячно деньги, – не без издевки показал лейтенант Дэвис на грудь своего товарища, – значит, это неправильно...

Англичане долго высмеивали Чоувела. Но шутки его не задевали. Он частыми глотками отпивал из своего стакана и победоносно посматривал на товарищей,  словно кругом раздавались хвалебные речи по его адресу.

– Выпьем за то, чтобы таких нелепых ошибок больше не было! – предложил тост лейтенант Дэвис, высоко подняв стакан.

– Нет, – возразил Трипольский, – выпьем за дружбу английского и нашего народов! Чтобы эта война была последней!

Осушив стакан, Дэвис глянул на мою грудь и воскликнул:

– О-о-о! У вас много орденов! Сколько же денег они вам приносят ежемесячно?

– Вы, как военный человек, должны знать, что ордена приносят славу, а не деньги, – сухо ответил я.

– Это, конечно, верно. Но мы не век будем военными. Нас в любое время могут выгнать. А когда мы перестанем быть военными, тогда слава не будет нужна; будут нужны только деньги. Согласны?

– Не знаю, как у вас, но у нас никто не имеет права, выгонять не только офицера, но вообще кого бы то ни – было.

– Нельзя выгнать? – перебил англичанин. – Не понравились вы почему-либо своему начальнику или, того хуже, жене начальника, и вас «зааттестуют» и выгонят. Не говорите мне, это везде было и так будет. Я знаю одно: за деньги можно купить все, за, славу... ничего!

– Славу можно добыть только либо на поле брани, либо в доблестном труде на благо народа, – сдержанно ответил я.

– Это похоже на пропаганду, – усмехнулся Дэвис. – Не совсем так, я думаю...

Спорить было бесполезно. Каждый из нас все равно остался бы при своем мнении...

Мы довольно много времени провели в салоне.

– Когда же вы намереваетесь принимать корабли? – прощаясь с нами, спросил Лейкок, ни на минуту не покидавший нас.

– Если не будет возражений с вашей стороны, то завтра же с утра, мистер Лейкок, – ответил Трипольский.

– Так быстро? Вы бы отдохнули неделю-две...

– Вот и отдохнем в процессе работы, – непрошенно вмешался я. .

На следующий день мы действительно приступили к работам по приемке подводных лодок.

Экипажу «Малютки» предназначалась подводная лодка «Урсула», которой командовал лейтенант Дэвис.

Утром, после официальных церемоний знакомства и обмена приветствиями между англичанами и нашим экипажем, подводники сразу разошлись по отсекам и приступили к изучению незнакомой техники.

«Урсула» сошла со стапелей британских судоверфей не слишком давно. Однако боевая техника, установленная на ней, была довольно отсталой. Тем не менее нам многое было неясно. Прежде чем приступить к приемке корабля, надо было изучить его материальную часть, эксплуатацию механизмов и особенности их устройства.

Подробное изучение устройства подводной лодки и боевой техники – первое условие любого успеха в бою. Поэтому, не теряя ни одной минуты на праздные разговоры и забавы, наши матросы, старшины и офицеры с тетрадями и карандашами в руках направились в отсеки, в трюмы, в надстройку подводной лодки.

– Как они будут знакомиться с техникой без переводчиков? – не без иронии спросил меня Дэвис, глядя на подводников, по-хозяйски расходившихся по кораблю.

– Они с техникой вообще знакомы. Сами все зарисуют в тетради, Ощупают руками и осмотрят. Если что-нибудь не поймут, спросят у механика или у меня, – ответил я.

– Чтобы самостоятельно разобраться во всем этом, надо быть инженером, – заспорил Дэвис.

– Совсем не обязательно, мистер Дэвис. Достаточно быть просто подводником.

Я не понимал, шутил Дэвис или действительно сомневался в способностях подводников.

Продолжая разговор, я с некоторым удивлением убедился, что лейтенант говорил вполне серьезно. Чтобы не обострять спор, пришлось переменить тему разговора.

Мы с Дэвисом около двух часов занимались с корабельными документами. Документы были в очень хорошем состоянии: аккуратно, четко написаны, своевременно откорректированы, все пункты и параграфы заполнены. Мы сравнительно быстро закончили свою работу. Я успел выписать себе в тетрадку необходимые цифровые данные, поблагодарил Дэвиса за помощь и сказал, что теперь тоже пойду по отсекам, зарисовывать и изучать устройство корабля. Он не преминул предложить мне свою помощь, но я по возможности вежливо отклонил ее.

– Когда сам изучаешь, знания прочнее. Если потребуется помощь, очень буду рад принять ее от вас, мистер Дэвис, – объявил я лейтенанту, спускаясь в люк центрального поста.

В трюме первого отсека я встретился с лейтенантом Глобой и недавно произведенным в звание старшины Свиридовым. Они оба лежали, засунув головы под трубопровод, и изучали главную осушительную систему отсека.

– Здесь тесно. Кто еще там лезет! – Свиридов высунул голову из-под трубы.

– Ничего, поместимся! – ответил я, устраиваясь рядом с Глобой, который был так увлечен своим делом, что, казалось, не заметил моего появления в трюме.

– Простите, товарищ командир! – осекся Свиридов, узнав меня. – Вам здесь тесно будет...

– Ничего. Обо мне не беспокойтесь. Как дела? Поддается изучению лодочка-то?

– Ну как же, товарищ командир. Лодка как лодка...

– А лейтенант сомневается. Говорит, что нам без посторонней помощи не удастся изучить ее...

– Что он, «Гуд морнинга» начитался? Какой лейтенант?

– Командир лодки. О каком «Гуд морнинге» вы говорите?

– Вы не видели, товарищ капитан третьего ранга? Это у них такая матросская газета! – заговорил Глоба, оторвавшись, наконец, от своего дела. – Вместо передовицы... портрет на всю страницу...

– Не портрет, а фотография во весь рост, – вмешался Свиридов, – голой... ну, почти голой девушки. А девушка очень красивая и, видать, порядочная... Почему она дает себя фотографировать?

– Не видел этой газеты. Девушка вам понравилась?

– Девушка, видать, хорошая, но... жалко ее. Почему ее в таком виде в газету?

– Вам тоже, Глоба, девушка понравилась?

– Хорошенько не рассмотрел. Так, глянул в кубрике, – лейтенант несколько замялся, – говорят: офицерам непристойно эту газету читать... Я, чтобы не смущать англичан, не стал интересоваться.

– Вы не ответили на вопрос. Девушка вам понравилась?

– Девушка? Свиридов прав, хорошая, – подтвердил лейтенант.

Глоба и Свиридов вылезли наверх. Когда я поднялся вслед за ними, в отсеке уже были другие люди. Каркоцкий и Мисник сидели на корточках в одном углу, «колдуя» над своими тетрадями, а Гудзь и Тельный – в другом.

– Смирно! – гаркнул Гудзь, первым заметив меня.

– Вольно! Пока над кораблем чужой флаг, эту команду подавать не надо, – предупредил я.

– Есть! – вытянулся Гудзь. – А когда поднимем наш флаг, товарищ командир?

– От нас зависит. Надо изучить корабль, овладеть управлением, принять его.

– Это ясно, но когда? Какой срок дается?

– Срок? Вот лейтенант Дэвис говорит, что на изучение лодки нужен год, не меньше.

Все рассмеялись.

– За две недели с потрохами изучим, – начал  было Тельный, но, встретив по обыкновению суровый взгляд своего старшины, осекся.

– Две будет маловато. За три недели изучим, – поправил Каркоцкий матроса.

– Согласен, – сказал я. – Думаю, к концу мая надо принять лодку и поднять на ней наш флаг.

После отбоя я собрал подводников на пирсе, чтобы поделиться первыми впечатлениями о лодке и поговорить о наших планах по изучению корабля.

Большинство матросов, старшин и офицеров сходились во мнении, что ничего сложного для изучения на «Урсуле» нет и при очень небольшой помощи со стороны англичан можно изучить корабль в три-четыре недели.

– Сегодня девятое мая, – заключил я, выслушав все выступления. – До конца месяца остается двадцать два дня. Если сделать два выходных дня, останется двадцать рабочих суток. Думаю, нам вполне хватит этого срока.

На лицах большинства я увидел одобрение.

– Ставлю перед нашим боевым коллективом такую задачу: всему экипажу к концу месяца изучить устройство «Урсулы» и правила эксплуатации боевых механизмов и сдать экзамен с оценкой не ниже «хорошо» и «отлично», – продолжал я. – Думаю основным методом занятий останется самостоятельное изучение. Если, потребуется помощь, обращайтесь к механику, ко мне, к другим офицерам. Сегодня прибыл переводчик, через него можно использовать также и англичан. Они по условиям обязаны оказывать нам всевозможную помощь.

Вечером, встретив в салоне «Чейсера» лейтенанта Дэвиса, я рассказал ему о том, что мы, советские подводники, беремся изучить «Урсулу», принять ее и поднять на ней наш флаг за три недели.

Дэвис стоял в группе других офицеров. Услышав мои слова, он только рассмеялся.

– Я думаю, сэр командер, вы за это время успеете лишь уточнить действительный срок, необходимый для изучения подводной лодки... Стаканчик, виски?

– Посмотрим, мистер Дэвис. Может быть, вы и правы. Но вряд ли, – коротко ответил я.

– А я верю, что они поднимут флаг в конце мая, – мотнув в мою сторону головой, вдруг заявил высокий, сухопарый офицер с отвисшей нижней губой.

Присутствовавшие, как по команде, обратили на него удивленные лица.

– Они изучат и будут управлять твоей «Урсулой» даже раньше, чем в конце мая, – продолжал офицер, ткнув чрезвычайно длинным, тонким указательным пальцем в живот Дэвиса. – У них не матросы, а инженеры! Да, именно так! Каждый их матрос – это инженер, переодетый в морскую форму.

– Ну-у?..

– Не может быть!

– Зачем же это?

Нелепую новость сухопарый офицер, как видно, сочинил тут же., как говорят, не отходя от кассы.

– Вздор! – не выдержав, грубо оборвал я.

– Сэр командер, зачем так сердиться! – покровительственным тоном прервал меня Дэвис.

Я понял, что погорячился и в дальнейшем решил отделываться шутками.

– Я пошутил, хотел проверить, насколько храбр мистер командер, – через силу улыбаясь, я указал на сухопарого болтуна.

– Мистер командер, вы слишком жестоко шутите, – густым басом, как из пустой бочки, заговорил толстый капитан третьего ранга. – Вы же знаете, какой славой пользуются ваши люди? Их даже немцы боятся. Где же этому бедняге не испугаться вашего окрика? – он показал на офицера, губа которого кривилась в искусственной улыбке.

Офицеры рассмеялись.

– Может быть, и правда среди ваших матросов есть инженеры? Что же в этом особенного? – снова вступил в разговор Дэвис.

– Нет, мистер Дэвис, инженеров у нас нет. Правда, наши матросы все без исключения имеют  либо среднее, либо незаконченное среднее образование. И никого мы не обманываем. Свой союзнический долг выполняем честно. Если бы мы считали нужным иметь на корабле инженеров, мы бы это сделали открыто, не переодевая их в форму матросов, старшин или во что-либо другое.

– Командер немножко выпил и решил пошутить, вот и все! – примирительно засмеялся толстяк. – Мы же поняли...

– Все мы шутим. Надо же развлекаться в свободное от службы время. Я же тоже шучу, правда? – в тон толстяку ответил я.

Наши подводники действительно изучили устройство «Урсулы» раньше установленного срока. 27 мая все старшины и офицеры экипажа доложили, что задача выполнена, личный состав знает и подводную лодку, и механизмы, и правила их эксплуатации.

На следующий день с утра комиссия в составе Трипольского, флагманского механика Балахничева, лейтенанта Дэвиса и меня приступила к приемке индивидуальных экзаменов от членов нашего экипажа. Требования предъявлялись самые суровые. Экзаменуемый не только рассказывал устройство того или иного механизма, наизусть вычерчивая его на бумаге и называя цифровые данные, но был обязан пустить и остановить его, устранять дефекты и мелкие повреждения.

Подводники с честью выдержали экзамены. День подъема на лодке нашего военно-морского флага приблизился. Одновременно с нами успешно подготовились к этому знаменательному событию и экипажи остальных лодок нашего дивизиона.

Вечером, после ужина, я, как обычно, спустился в матросский кубрик, который располагался на один этаж ниже офицерского коридора. Возбужденные матросы тут же обступили меня. Лица их были озабочены.

– Что случилось? У вас такой вид, словно ждете глубинной бомбежки? – осведомился я, переводя взгляд с одного матроса на другого.

– Лупят, товарищ командир, плетью, – шепнул  Тельный, озираясь на английских матросов, копошившихся в отдаленном углу кубрика.

– Кто лупит? Кого? – несколько растерянно переспросил я.

– Матроса Блекхилла лупят...

– Двадцать плетей дали...

– Это у них такая мера есть, дисциплинарная...

– Тяжело бедняге...

Возбужденные матросы наперебой объясняли мне о только что происшедшем наказании провинившегося английского матроса.

– Как им не стыдно? Культурный народ! – понизив голос, чтобы англичане не могли услышать, рассуждали подводники.

– Здесь и наказывали?

– Нет, товарищ командир, – пояснил кок Щекин, – это сочувствующие. Там лежит побитый Блекхилл. Лупить уже кончили.

– И здорово били?

– Ой, здорово! Со всех сторон били...

– За что же, не знаете?

– Шапку, говорят, что ли, не снял при разговоре с офицером.

– Он, этот Блекхилл Валька, хороший товарищ. Всегда нам помогает, если что нужно. И вот... влип...

– Его так и зовут: Валька?

– Нет, это мы так прозвали. Его как-то по-мудреному кличут, так мы по-своему...

Мы долго еще говорили о необычном для наших матросов событии. Наконец подводники несколько успокоились, и я смог перейти к рассказу о событиях.

Обычно я просматривал свежие английские газеты, получаемые в офицерском салоне, выписывал из них наиболее интересные события и вечером рассказывал о них матросам и старшинам.

Наши войска наступали по всему фронту. Шли бои за столицу Белоруссии Минск, в Чехословакии, на Карпатах, за Прибалтику. Всюду фашисты отступали под могучим натиском Советской Армии и Военно-Морского Флота. Разгром фашистской Германии и, следовательно, конец войны приближался. Все это  радовало сердца закаленных в боях подводников, но в то же время в глубине души каждый из них беспокоился за свое дальнейшее участие в разгроме врага. Каждый побаивался, как бы не задержаться с приемкой корабля, не опоздать принять участие в последних, завершающих боях великой битвы народов с черными силами фашизма. Зная об этом, я свои беседы обычно заканчивал несколькими успокоительными фразами, что наш экипаж еще нанесет чувствительные удары по вражеским транспортам.

Однако на этот раз я не успел об этом сказать. В кубрик поспешно вошел Фисанович и, поманив меня в сторону, накинулся на меня:

– Ты почему не отпускаешь людей на вечер? Там все остальные собрались, ждут, а вы тут...

Мы увлеклись разговором и забыли, что в восемь часов вечера в портовом клубе начинался вечер самодеятельности, в котором принимали участие и английские и наши матросы.

– Да, товарищи, – спохватился я, – завтра утром закончим. А сейчас на вечер! Быстро! —

Вслед за Фисановичем в кубрик влетела большая группа английских матросов. Они тоже пришли за нашими подводниками. Заметив офицеров, матросы снимали свои бескозырки, сжимали их в левой руке и вытягивались по команде «смирно».

В помещении остались мы с Фисановичем. А с пирса уже слышалась знакомая мелодия «Широка страна моя родная...». Эту песню должны были исполнить на вечере в общем хоре наши и английские матросы. И теперь, идя в клуб, они лишний раз репетировали ее.

– Пойдем в клуб, – предложил Фисанович.

– Дэвис сказал, что этого нельзя делать. На матросские вечера у них офицеры не ходят.

– Их офицеры и в кубрик не ходят. Ты же не подчиняешься этому правилу. Правило все равно нарушено.

– Там можно обойтись и без... Впрочем, пойдем! – решил я. – Очень уж интересно, как наши  матросы будут английские народные танцы исполнять, а они – наши.

Но в коридоре нас встретил Трипольский и тут же осведомился, куда мы спешим. Услышав наше объяснение, он, не вынимая изо рта трубки, приказал:

– Соберите командиров лодок и приходите ко мне в каюту. Обсудим план на завтра. Нечего устанавливать свои порядки. Раз у англичан офицерам нельзя веселиться с матросами – значит, нельзя. Мы у них в гостях, а не наоборот.

На следующее утро, несмотря на то, что вечер самодеятельности кончился поздно и отбой был дан с большим опозданием, задолго до официальной побудки в кубрике все были на ногах. Матросы брились, чистили и гладили обмундирование, – готовились к подъему военно-морского флага. В этот день рождались пять советских кораблей: линкор и четыре подводные лодки. Все они были не самой современной конструкции, но мы понимали, что в руках умелых советских моряков каждый из этих кораблей представлял грозную силу.

Появление этих кораблей в составе нашего Северного флота могло повлиять на соотношение сил на этом театре войны на море в нашу пользу. Корабли, переданные нам англичанами, были завоеваны кровью наших доблестных войск, громивших гитлеровцев под Москвой и Сталинградом, под Корсунь-Шевченковским и на Курской дуге, освободивших Крым и дравшихся под Яссами и Кишиневом.