Текст книги "Тридцатая застава"

Автор книги: Януш Сикорский

Соавторы: Ф. Вишнивецкий
сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 24 страниц)

Отпор

1

Пройдут десятилетия, многое унесет река жизни из памяти народной о минувших событиях, но советские люди никогда не забудут первого дня войны. Поэты напишут о тех, кто первый встретил грудью варварское нашествие фашистов:

 
«…в памяти свежи
Политые кровью рубежи.
Где вошло в сознание твое
К подвигу зовущее: „В ружье“
Где, храня присягу и устав.
Встали насмерть воины застав»
 

А седой ветеран, вспоминая боевых друзей, склонит низко голову и скажет: «Славные были ребята! Сражались. как львы, и умирали, как герои…»

Но в то утро пограничники не думали о том, что о них напишут и скажут в грядущие десятилетия. Оглушенные внезапным артиллерийским налетом, они сначала не поняли: что это? Провокация, обычная диверсия или война? Каждый помнил строгий приказ: не отвечать на провокации! Но главное для всех было ясно: что бы там ни было, граница в опасности. На помощь ночным нарядам, пригибаясь по выработанной в постоянных опасностях привычке, бежали по ходам сообщения тревожные группы. К далекому правому флангу сквозь разрывы снарядов мчался на повозке младший лейтенант Тимощенко с расчетами станковых пулеметов. Укрываясь за строениями, преодолевая стремительными бросками открытые места, группа Павла Денисенко выдвигается на окраину Баштиан, против рощи Грицеску.

Увидев издали бегущего к заставе политрука, Кольцов крикнул ему на ходу:

– Связи со штабом ист… С соседями тоже. Спеши на левый – туда ушли отделение Воронина и пулеметный расчет Иванова.

Боевой приказ составлялся на ходу, но свои задачи каждый пограничник знает. Остальное подскажет обстановка, и Антон побежал на левый фланг, на стык с соседним отрядом.

На помощь пограничникам прибыла рота охраны армейских инженерных сооружений. Их вооружили винтовками, приготовленными к отправке на склад взамен недавно полученных автоматов. И к моменту, когда враг перенес артиллерийский огонь в глубину, тридцатая застава была готова к бою.

Тагир Нурмухаметов в то утро начинал поверку контрольно-следовой полосы с левого фланга, от Прута. Перед рассветом он пошел с Рексом по обычному маршруту.

Тишина. Лишь там, за границей, слышится приглушенный гул. Рекс нервничает: то просит поводок, то останавливается, посматривает умными глазами на хозяина, будто хочет что-то важное сказать. Прогрохотали первые залпы орудий.

– Зачем волнуешься, друг? Все будет хорошо, только не зевай, – тихо успокаивает Рекса Тагир. – Это обычная провокация…

Однако провокация была далеко не обычной, это Тагир понял сразу: слишком много снарядов бросают. Пора бы перестать. Вот из ближнего хода сообщения выходит Воронин, за ним бойцы. Все рассредоточились по огневым точкам. А вон и заместитель политрука Василий Иванов с «максимом» побежал по траншее вправо, к шоссейной дороге. Нет, это не провокация!

Рекс встревоженно дернул поводок, пытается выпрыгнуть из траншеи в сторону заставы. Тагир взглянул туда – по лощинке бежит во весь рост политрук. Еще метров сто, и он будет в траншее. Обрадованный пограничник хотел уже бежать к Воронину, как неизвестно откуда появившиеся двое в серо-зеленых накидках сбили с ног Байду.

– Политрук убит! – крикнул Тагир, спустил с поводка Рекса и выскочил из траншеи. За ним побежал Воронин.

А Рекс уже между сбившимися в кучу телами. Не слышат пограничники автоматных очередей, взвизгивания пуль над их головами – все покрывает гул артиллерийской канонады. Когда добежали, борьба заканчивалась. Прижатый к земле политрук Байда пытается вырвать пистолет из рук навалившегося на него диверсанта. Другой бандит лежит рядом… У его ног, неестественно откинув голову, распластался Рекс.

– Напрасно поспешил… Живым надо было взять, – тяжело дыша, сказал политрук, когда все трое очутились в укрытии.

– И сам не пойму, как это случилось, – дрожащим от волнения голосом оправдывался Тагир. – Вы – в крови. Рекс – мертвый… Как я мог сдержаться?

– Значит война, товарищ политрук? – спросил побледневший командир отделения Воронин.

– А ты думаешь – просто так снарядами кромсают нашу землю?

Он хотел что-то объяснить, но рядом с траншеей с пронзительным свистом врезался снаряд, и взрывом всех бросило на землю, засыпало обвалившимся бруствером, оглушило. Тагир исчез под комьями обрушившейся стенки.

Байда встряхнулся, вскочил на ноги и бросился к тому месту, где стоял Нурмухаметов. Тот с трудом выбирался из-под земли.

– Жив? – крикнул Антон.

– Меня трудно убить… Очень незаметная цель… – отряхиваясь, пытался шутить Нурмухаметов.

– Держитесь, товарищи, а я – к Иванову… – И побежал к дороге.

«Эх, Петр Алексеевич! Где же обещанные тобой пушки? Они сейчас вот как нужны!» – вспомнил Байда недавний разговор с Шумиловым.

Но пушек у пограничников не было. Артиллерийские взрывы стали глуше, – понятно, враг перенес огонь в глубину, сейчас пойдет в атаку. Из-за высотки, слева от шоссе, выползли танки. За ними густыми цепями движется пехота.

– Приготовить гранаты! – крикнул Байда, с тревогой думая о том, выстоят ли бойцы.

А вражеские машины приближались. Пехота шла во весь рост. Фашисты полагали, что после артобстрела от малочисленной заставы ничего не осталось.

Сжав зубы. Иванов следил за движением пехоты, изредка посматривая вверх, на сверкающее от утреннего света небо.

«Где же вы, наши соколы, что медлите? Разве не видите, что делается?»

С минуты на минуту он ждал появления боевых машин тех смелых летчиков, которых вчера видел в Подгорске. Но в утреннем небе с прерывистым подвыванием шли вражеские самолеты на Подгорск.

Два танка свернули к шоссе, остальные пошли на отделение Воронина. Вот передний танк, не стреляя, смял проволочное заграждение. В образовавшийся проход уже втягиваются пехотные цепи.

– Огонь! – скомандовал политрук, и длинные пулеметные очереди врезались в наступающих.

Иванов видит через прорезь прицела, как серо-зеленые фигуры сначала остановились, смешались от неожиданности, потом стали падать. Лишь некоторые, пригнувшись, пытаются бежать вперед, беспорядочно стрелян. Но и тех прижимают к земле автоматчики с выдвинутых вперед огневых точек.

Танки открыли шквальный огонь по траншее пограничников.

– Гранаты! – кричит Байда, и сам не слышит своего голоса в сплошной трескотне пулеметов и автоматов.

Да и не нужна команда. Антон видит, как к прорвавшейся вперед танкетке уже ползет сержант Воронин. Вот он рывком приподнялся, выпрямился, взмахнул над головой рукой.

– Ложись! – вырвалось из траншеи, но взрыв заглушил голоса, и на том месте, где темнела танкетка, вспыхнули огненные брызги. Воронин сделал еще шаг вперед и упал плашмя на землю…

2

В выемке между двумя высотками слева показался ослепительный краешек солнца. «Неужели только начинается день?» – удивился Иванов, жмуря глаза от ярких лучей. Минуты напряженного ожидания атаки показались ему часами. И солнце – обычное ярко-золотистое утреннее солнце, каким оно всегда бывает в тихое летнее утро, почему-то показалось зловещим, пугающим. А танк двигался прямо на него, готовый раздавить пулемет вместе с расчетом. В эти мучительные мгновения произошло неожиданное: из-за Прута, откуда показалось солнце, вместе с его первыми лучами полетели артиллерийские снаряды. Рвавшийся к пулемету танк дрогнул, окутался дымом и остановился. Выскочивший из люка танкист свалился рядом. Остальные машины круто повернули назад и скрылись за холмом.

Лишившись поддержки танков, уцелевшие фашисты из прорвавшихся через проволочное заграждение залегли, не прекращая ружейно-пулеметного огня.

Первая атака отбита. Только теперь Байда почувствовал боль в голове, кое-как перевязал рану и поспешил к отделению Воронина. После гибели командира отделение возглавил Нурмухаметов. В траншее около полевого телефона сидели незнакомые артиллеристы. Их было двое. Когда началась атака, они переплыли Прут, проложили через реку связь и корректировали огонь своей батареи.

– Так вот кто нас выручил! Спасибо, друзья!.. – Байда пожал им руки и занялся подсчетом потерь.

Кроме Воронина, пали в бою стрелок из его отделения Мамед Султанов и девять бойцов из армейской роты.

Прибежал связной от Кольцова.

«Любой ценой продержитесь час-полтора. Артдивизион на подходе. С Бахтиаровым установил связь. О семье не беспокойся – все уехали на штабной машине. Голову выше! Мы еще повоюем», – подбадривал начальник заставы.

Ваня Хромцов и Варвара принесли завтрак, а заодно и обед: кто знает, как обернутся дела.

– Ты почему не уехала со всеми? – набросился Байда на жену Денисенко.

Молчит, боится разрыдаться: она встретила бойцов, выносивших из траншеи убитых, и что-то сдавило горло, обожгло сердце. Завтракать никто не собирается: разве полезет в горло кусок после всего этого? Не проронив ни слова. Варвара торопливо по ходам сообщения идет вправо, чтобы быстрее добраться до западной окраины Баштиан. Там ее Павел. Может, и он, как Воронин, лежит с открытыми и уже невидящими глазами. Как же она могла уехать?

А Хромцов своим озабочен:

– Нет у нас кухни, товарищ политрук… Прямым попаданием…

Слова повара напомнили о недавних планах, о семье. Убежал и даже не успел попрощаться. Где-то они сейчас? Скоро ль придется свидеться с ними? Не может это долго тянуться. Пройдет день-два – и снова все станет на свое место…

Хромцов понимает тревогу политрука. Отозвав его в сторону, спешит поделиться повестями.

– Беда, товарищ политрук! Подгорск бомбят… Аэродром уничтожили, самолеты сожгли… По дорогам на мирное население фугаски бросают…

Разговор оборвали разрывы снарядов. Снова летели они на траншеи пограничников, на Баштианы, сея смерть и разрушения. Фашисты готовились к новой атаке.

«Продержитесь час-полтора», – таков приказ начальника заставы. Байда взглянул на часы: без десяти шесть.

«Легко сказать… – подумал. – Где же маневренная группа? Почему так медлят армейцы?»

Не ему, политруку, решать эти вопросы. А приказ надо выполнять. Будем держаться!

3

Варвара не успела пробраться к Павлу. Вторая атака застала ее около шоссе, где отбивались от фашистов автоматчики и пулеметчики Иванова. Помощница повара сначала превратилась в санитарку, перевязывала раненых. Потом заменила убитого пограничника, стала вторым номером у пулемета.

– Вот и у нас есть своя Анка-пулеметчица! – с гордостью говорили ребята в минуты затишья.

Наступающие фашисты теперь не лезли во весь рост. При поддержке артиллеристов-соседей из-за Прута и вторая их атака была отбита.

Группа Денисенко, усиленная стрелковым взводом горно-стрелкового корпуса, мужественно сражалась с батальонам пехоты и двумя танкетками. Заболоченная, очень пересеченная местность против рощи Грицеску не позволяла фашистам пустить сюда крупные танки.

Пока пограничники под разрывами снарядов пробивались на окраину Баштиан, гитлеровцы оттеснили ночные наряды за линию первой траншеи. Одна танкетка успела прорваться к крайним домикам, ударила по пограничникам пулеметным огнем. Пришлось залечь.

К Павлу подполз Григорий Блинов. Высокий, плотный, с добродушным круглым лицом, он часто был мишенью для острых шуток в среде товарищей, но никогда не обижался. В неслужебных разговорах его никто не называл по имени или по фамилии, будто их вовсе не существовало.

Прозвище Рыжий крепко пристало к нему. Он действительно был рыжий. Даже длинные, густые ресницы отливали золотистым блеском.

– Разрешите, товарищ старшина, я ее прихлопну, как муху, – прогудел Блинов приглушенным басом, косясь из-под ресниц на танкетку.

– Не хвастай, Рыжий. Эта муха хуже шершня кусается.

Блинов молча пополз и исчез за домиком. Танкетка продолжала бить из крупнокалиберного пулемета, изредка посылала снаряды, искусно маневрируя на сильно всхолмленной местности. Вот она выскочила из лощинки между двумя холмами, пошла наискосок по косогору. Никто не заметил, откуда появился Блинов, но все видели, как танкетка вдруг неловко дернулась, будто хотела подпрыгнуть, и окуталась дымом. Эта первая удача подняла боевой дух пограничников. Значит, и технику можно бить! Их друг Блинов, тот спокойный, незлобивый Гриша, над которым так часто подшучивали друзья, один на один вышел против машины и уничтожил ее! Вот каков он, этот парень из Ленинграда!

В начале седьмого часа траншея была отбита. Оставив трупы, бросив оружие, фашисты отступили к роще. Из десяти пограничников, вступивших в бой после ночной службы, осталось в живых четыре.

Как погибли солдаты, никто толком не мог рассказать: каждый из них сражался самостоятельно, до последнего дыхания защищая границу. Только вражеские трупы перед траншеей говорили о жаркой схватке.

Несла потери и группа Денисенко. Семь человек легли на подступах к траншее и уже никогда не поднимутся. Тяжело ранен командир приданного взвода. О легкораненых Денисенко не докладывал Кольцову: пока пограничник способен держать в руках оружие, он в строю.

Не успели отдышаться, перевязать раны, вынести погибших товарищей, как из-за леса вынырнул самолет-разведчик. Летчик повел машину над самой землей, высматривая размещение огневых точек. Еще вчера пограничники ругались с оглядкой, видя самолет над своими головами: руки чесались, тянулись к оружию, но… нельзя, категорически воспрещается открывать огонь по нарушителям воздушного пространства. Теперь никто не вспомнил о запрете. Не ожидая команды, солдаты из всех видов оружия открыли огонь. Старшина подставил свое плечо под станковый пулемет, чтобы удобнее было стрелять.

Самолет вильнул в сторону, попытался взмыть вверх, но не успел: шлейф дыма потянулся за ним над лесом…

И сразу заспорили: кто сбил? Каждый пытался доказать, что от его пуль загорелся самолет. Только Блинов молчал, рассматривая гранату в руке.

– Ты что же, Гриша, гранатой хотел, а? – спрашивали его, но никто не смеялся: черт его знает, может, и сбил бы, он такой…

– Вот если бы спустился ниже, – улыбнулся Блинов.

После визита разведчика сразу начался артналет, потом – новая атака. Как медленно стрелки отсчитывают минуты… Кажется, уже сутки идет сражение, а на часах только семь. Редеют ряды защитников границы…

Вторая схватка с танком была страшной. Заткнув за пояс две гранаты, Блинов пополз навстречу стальному чудовищу. Вот уже близко, можно бросать, но шальная пуля впилась под правую ключицу. Друзья видели, как он пытался бросить и не смог поднять руки. Перехватил гранату левой рукой, поднялся во весь рост и метнул. А танк ползет – промахнулся. Выхватил из-за пояса вторую и, теряя сознание, бросил почти перед самым танком…

Его нашли после боя, когда подоспевшие армейские артиллеристы отбили очередную атаку. Весь изрешечен осколками собственной гранаты. Кто знает, выживет ли…

4

Шоссе, пересекающее границу в двух километрах от стыка с двадцать девятой заставой, было наиболее уязвимым местом на участке. Поэтому Кольцов в помощь Тимощенко направил на колхозных подводах взвод усиления из внутренних войск НКВД и группу содействия из колхозной молодежи во главе с Думитру Лабу. Вооруженная чем попало, даже ракетницы пошли в ход, группа прибыла на место к началу фашистской атаки.

Все еще полагая, что это провокация с целью выявления пограничной огневой системы, младший лейтенант не решился использовать недавно возведенные долговременные инженерные сооружения, предназначенные только на случай войны, и занял оборону в первой линии траншеи. Сюда же отошли с началом артиллерийской стрельбы и усиленные ручными пулеметами ночные наряды. Два станковых пулемета расположились по обе стороны шоссейной дороги. Казалось, плотность огня была вполне достаточной для отражения любой диверсии. И когда среди редких кустарников показались перед границей первые цепи фашистов, Алексей Федорович опустил бинокль и ободряюще подмигнул стоявшим рядом бойцам:

– Идут… Что ж, хотя мы таким гостям и не рады, но примем с почетом… Приготовиться…

Однако в следующую минуту тень озабоченности легла на его лицо: по обе стороны шоссе к границе ползли танки. Левее, в боевых порядках пехоты, Тимощенко заметил короткоствольные орудия полковой артиллерии, подталкиваемые солдатами. Вот танки подошли к границе и развернулись в стороны от дороги, сминая уцелевшие проволочные заграждения.

– Бить по пехоте! Отрезать от танков! – скомандовал на ходу младший лейтенант и поспешил к шоссе.

Теперь он понял свою ошибку: надо было использовать доты. Но уже поздно менять позиции.

Перекрестный огонь станковых и ручных пулеметов смешал наступающие цепи, прижал их к земле, но не остановил. Укрываясь за танками, фашисты продолжают продвигаться к траншее. А танки и проскочившие границу два орудия бьют прямой наводкой по пулеметам. Правофланговый «максим» уже замолчал. Грохоча, лязгая гусеницами, передний танк устремился к траншее.

«Сомнут… Раздавят…» – мелькнула мысль.

Вдруг навстречу танку выскочил Думитру и бросил одну за другой две гранаты. Танк свернул вправо, но на его пути заградительной стеной поднялась от взрывов земля. А вот и другой мчится напролом. За ним пехота…

Когда поредевшие защитники траншеи приготовились к рукопашной схватке, случилось что-то непонятное: вражеская пехота повернулась спиной и, бросив орудия, побежала. Ухо Тимощенко уловило знакомый перестук «максима» и торопливый стрекот автоматов. «Так вот почему он замолчал! Во фланг вышли… Молодцы!» – подумал он о правофланговом расчете.

Но он ошибался – расчет полностью погиб от прямого попадания снаряда.

За отступившей пехотой повернули и танки.

– Вперед! Бей гадов! – крикнул Тимощенко, выскакивая из траншеи. И здесь, оглянувшись на бойцов, он увидел бегущую по ходу сообщения Марину. Собственно, он видел только протянутые к нему руки и ее большие голубые глаза…

А справа и слева уже бежали пограничники к полосатому столбику с советским гербом, стреляя на ходу по отступающим.

– Зачем ты здесь, Маринка? – растерянно спросил он, потом крикнул с раздражением: – Уходи сейчас же! Слышишь? Уходи! Немедленно! – И побежал, догоняя солдат, уже сражавшихся с врагом врукопашную.

Со стороны двадцать девятой, наперерез отступающим фашистам, спешили пограничники во главе с Николаем Лубенченко. Это он, узнав от Кольцова о трудном положении тридцатой, ударил во фланг вражеской пехоте и заставил ее бежать. За свой участок политрук был спокоен. На танконепроходимой лесистой местности его бойцы успешно отражали мелкие группы пехоты, банд диверсантов, подобных шмитцевсхой, которая на рассвете чуть не пленила Байду.

Прорвавшиеся через границу солдаты противника были почти полностью уничтожены. На линии границы Тимощенко и Лубенченко с трудом остановили бойцов.

– Как! Они лезут на нашу землю, а нам не сметь?

– Приказ забыли? – успокаивал их Тимощенко, еще не веря, что это война, а не обычная диверсия.

– Сказано не отвечать на провокации…

– Хорошая провокация! У меня половина бойцов погибла, – мрачно возразил командир отделения Михаил Лобанов, высокий белокурый красавец. Он был всегда вежлив с товарищами и исключительно точен в выполнении заданий, приказов. Его любили бойцы, уважали командиры, и Тимощенко удивился не столько словам Лобанова, сколько тону, каким они были сказаны.

– Только слепым не видно, что это война… Настоящая война! И бить их надо без пощады!

Заметно было, что ему нелегко противоречить командиру, он даже избегал смотреть ему в глаза.

– Я тоже так думаю, – поддержал Лобанова политрук Лубенченко, – но бить их будут армейские части. Они уже на подходе… А наше дело – удерживать границу. Туда нам нечего лезть, но отсюда – ни шагу!

Никто не подозревал в то утро, что испытания только начинаются.

Тимощенко обходил траншею, подсчитывал потери и всё ожидал: вот-вот появится резервная застава комендатуры, ведь всего несколько километров. С кем держаться, если фашисты снова пойдут? А тут еще Марина… Как заставить ее уйти? Она не боец, приказа не послушает (сама дома «приказывает» ему). Да и куда уйдет? Вот суетится, перевязывает раненых, а на него и не смотрит. Обиделась, что накричал?

Не дождался младший лейтенант резервной заставы. Еще не успели перевязать раны, отправить на заставу погибших, как земля опять задрожала от взрывов. Марину силой увел в укрытие, которое на этот раз занял уцелевший расчет станкового пулемета. Но разве могла она сидеть в неведении? Ей казалось, что каждый снаряд летит на Алешу. Много ли нужно, чтобы убить его?

Выглянув после оглушительного грохота, она уже не могла удержать себя в доте и побежала туда, где еще дымилась большая воронка. Его увидела издали – лежал на спине, раскинув руки. Подбежала, прильнула к окровавленной груди. Дышит тяжело, натужно, что-то клокочет внутри. Больше ничего она уже не видела и не слышала, только повторяла одно и то же словно во сне:

– Что же ты молчишь. Алешенька? Это же я, твоя Марина…

Лубенченко помог перенести Алексея в дот, перевязал разорванную осколками грудь и убежал к бойцам: фашисты снова подходили к первой траншее…

В шесть часов утра Кольцов направил письменное донесение коменданту участка:

«Против заставы наступает больше полка вражеской пехоты, поддерживаемой танками и артиллерией. Несем большие потери. Фашисты вводят новые силы, атаки следуют за атаками. На отдельных участках захватили первую линию траншей. Есть сведения, что выброшенный врагами десант в районе Вольницы ведет бой против подразделения саперной части дивизии и угрожает заставе с тыла…»

Вскоре в Баштианы прибыла на автомашинах подмога: отделение резервной заставы и взвод маневренной группы во главе с Шумиловым.

– Докладывай, – отрывисто бросил Шумилов, слезая с машины. Его всегда спокойная и добродушно-шутливая речь стала жесткой, грубоватой.

– Противник ведет бой за вторую линию траншей… уже вклинился в наши тылы на окраине Баштиан…

– Как же вы допустили?! Кто дал право советскому пограничнику хоть пядь советской земли оставить?

Стоявший рядом с Кольцовым повар Хромцов, не думая о субординации, бросил в лицо Шумилову:

– А где же обещанные вами пушки? С чем мы пойдем на танки?

– Пушки будут… Командир корпуса дает дивизион. Скоро должен подойти.

Тут же примчались два всадника и доложили:

– Дивизион на подходе. С ним движется рота пехоты. Один взвод остался в Вольнице. Там идет бой с вражеским десантом, выброшенным на рассвете…

Воспрянули духом пограничники. Бойцы Шумилова ударили по прорвавшейся в Баштианы вражеской пехоте, а подоспевший дивизион с ходу развернулся и заградительным огнем преградил ей пути отхода. Зажатые с двух сторон, фашисты капитулировали, выкинули белый флаг и были пленены.

В более тяжелом положении оказались защитники границы на правом фланге. Остатки группы Тимощенко и Лубенченко не могли устоять против многочисленной пехоты и артиллерии врага. Казалось, прорыв фашистов в тыл погранучастка уже ничто не может предотвратить. В последнюю минуту прибыл комендант с резервной заставой.

– Де-держитесь, с-с-соколики! Пушки уже разворачиваются… Сейчас всыпят!.. – крикнул Птицын, прыгая в окоп и размахивая наганом.

Он принципиально не признавал иного вида личного оружия. «Наган никогда не подведет, не откажет», – скептически посматривая на новенькие пистолеты «ТТ», часто говорил комендант. Очень гордился Птицын своим видавшим виды оружием, с которым прошел славный боевой путь политбойца в годы гражданской войны.

Ко времени подхода подразделений горнострелкового корпуса положение и на правом фланге заставы было восстановлено. Наступило затишье. Вытирая пот с покрасневшего лица, Птицын только теперь почувствовал усталость после бессонной ночи и как-то сразу потускнел, обмяк, опустил плечи. Глаза его блуждали по разбросанным между траншеями вражеским трупам.

– Всех вас, – он погрозил наганом в сторону бежавших фашистов, – ожидает такая судьба!

Еще не успели отдышаться после напряженного боя, перевязать раны, как из Вольницы прибежал молодой паренек, член группы содействия, и кинулся к Кольцову:

– Товарищ командир! Спасайте людей…

Путаясь, еще не оправившись от пережитого потрясения, он рассказал о бандитском нападении неизвестных людей на гарнизон Вольницы.

– Шли они в нашей военной форме и прямо к зданию, где были красноармейцы и наши хлопцы… Мы обрадовались, кинулись навстречу, а они в упор из автоматов по нас… Спешите, товарищ командир!

Захватив несколько пограничников и станковый пулемет, Кольцов на тачанке погнал к Вольнице. Здесь уже сражался с десантниками взвод, оставленный пехотной ротой. Бандиты с боем отходили к реке, пытаясь скрыться в густых зарослях, но почти все были уничтожены или пленены. Среди убитых и захваченных главаря этой банды не обнаружили. Из показаний пленных стало известно, что возглавлял операцию некто пан Топольский. Раненный в конце боя, он с помощью двух местных жителей скрылся у Прута.

Все красноармейцы гарнизона были зверски растерзаны и брошены в колодец.

Пока Кольцов сражался с десантом, части генерала Макарова усиливали оборону границы. Из штаба отряда поступил приказ: всем заставам, продолжая охрану границы, часть сил выделить на охрану тыла Буковинской армии. Похоронили убитых, отправили в госпиталь тяжелораненых. Редкий из участников боя не был ранен, но все, кто еще мог носить оружие, остались в строю. Пограничники, выделенные на охрану тыла, прощались с Баштианами, где столько пережито, столько потеряно друзей…

– Мы еще вернемся сюда… Мы отомстим за вашу смерть, – с горечью говорил Василий Иванов.

За последние месяцы он крепко связал себя с пограничной службой, и прежние мечты о море сами собой развеялись.

5

Ко многим неожиданностям готовился минувшей ночью начальник отряда полковник Кузнецов, но того, что произошло на рассвете, предвидеть не мог. Сразу после полуночи из оперативного отдела штаба доложили о перехваченных сигналах неизвестной радиостанции. Установить что-либо шифровальщик не смог, попытался успокоить Кузнецова: «Сейчас в эфире – что на большой дороге. Даже школьники строят передатчики и сигналят во все концы мира…» Но тревога не проходила.

А еще через час из УНКВД области позвонили: «В районе города X. около полуночи отмечено появление неизвестных самолетов. Уточните, засечены ли они на границе при обратном курсе».

Позвонил комендантам участков: «Донесений от застав не поступало». Странно. Не могли они приземлиться где-то на территории области. Мелькнула мысль: «Может, десант?» Но с какой целью? Не слишком ли дерзко забрасывать десант в мирное время на такую глубину?

Уже перед рассветом из штаба округа поступило указание: на основании распоряжения Генерального штаба пропустить армейские части в приграничную полосу и в дальнейшем защищать участок границы вместе с частями Краской Армии.

Кузнецов вызвал дежурного.

– Немедленно собрать всех работников штаба, послать за батальонным комиссаром. – Шумилов поздно возвратился с правого фланга границы, и Кузнецов ночью его не тревожил. – Поднять по тревоге маневренную группу.

Пока дежурный выполнял приказание, позвонил в штаб. Ответил Андрей Иванович Макаров:

– Знаю. Сейчас получил распоряжение военного округа. Готовим части к маршу…

Первым явился с докладом командир маневренной группы.

– Товарищ полковник! Маневренная группа по вашему приказанию выстроена!

Петр Сергеевич не успел ответить. Оба повернули головы к посветлевшим окнам. Оттуда доносился страшный гул, будто над городом вскипал гигантский котел.

Когда выскочили во двор, вражеские бомбардировщики волна за волной опускались на город. Раздались первые взрывы, перешедшие в сплошной грохот. Над крышами домов, вдоль дорог проносились истребители, заглушая своим ревом пулеметные очереди. Все это произошло так быстро, что пока зенитные батареи изготовились к стрельбе, воздушные пираты уходили на юго-запад.

И хотя официально еще не было произнесено страшное слово, все понимали: война! Значит, ее смертоносное дыхание уже охватило все заставы. Поддержать! Всеми наличными силами…

Грузили на машины маневренную группу, спешно направляли людей на погранучастки.

– На обратном пути забирайте семьи командного состава! – приказал Кузнецов.

О развернувшихся событиях поступали сведения, одно страшнее другого. С болью в сердце слушали известие о внезапном нападении с воздуха на Подгорский аэродром. Поэтому не все самолеты смогли подняться в воздух.

Возвращавшиеся с заставы мотоциклисты, шоферы машин докладывали о толпах мирных жителей на дорогах. На повозках, пешком, захватив кое-что из пожитков, население приграничных сел бежит на север, в леса. К границе спешат воинские части.

Сомнений не могло быть: началась война. Однако никто не решался сказать об этом во весь голос. Лишь после обращения правительства к народу обстановка определилась.

В конце июня Кузнецов получил приказ вывести из района боев часть отряда, пополнить личный состав за счет внутренних войск НКВД, переформировать отряд в пограничный полк и немедленно взять под охрану тылы армии.

Перед вечером выведенные из боя заставы сконцентрировались около штаба погранучастка, в парке. Каждый спешил узнать, кто уцелел, кого навсегда унес этот самый страшный, как им тогда казалось, день в их жизни. Как ни тяжелы были потери и все пережитое в этот день, там и сям слышались радостные восклицания:

– Жив! Жив курилка! – и бросались друг другу в объятия, словно после многолетней разлуки.

Увидев перевязанного Байду, Лубенченко как-то настороженно подошел, всматриваясь а лицо друга.

– Ну вот. И ничего страшного… А мне говорили… Друзья крепко обнялись.