Текст книги "Тридцатая застава"

Автор книги: Януш Сикорский

Соавторы: Ф. Вишнивецкий
сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 24 страниц)

«Если завтра война…»

1

Субботний вечер на заставе. Произведен боевой расчет, исполнены все требования установившегося служебного порядка. И начинается то особое оживление среди пограничников, которое всегда бывает перед выходным днем. Много набирается неотложных дел у старшины, у каждого солдата, у командиров и их жен. А тут еще большой праздничный вечер устраивает завтра сельская молодежь в баштианском клубе – надо и пограничникам как-то показать себя.

Больше всего хлопот у повара Вани Хромцова. Не так просто смастерить праздничный обед, да так приготовить, чтобы целую неделю вспоминали. И как не постараться для своих ребят? Они и так не очень избалованы в суровой пограничной жизни. А потом проводы политрука в отпуск. Будут гости, соседи.

– Не подкачай, Ваня! – наказывает старшина Денисенко. – Треба так зробыть, чтоб у гостей очи полезли на затылок от удовольствия!

– Все будет чин чинарем, – смеется Хромцов. – Надо вот только разобраться в этой штуковине… Не маячь, старшина, перед глазами! Не мешай. Торт приготовить– это тебе не сталь сварить…

И повар склоняется над толстой кулинарной книгой. Но ему мешают сосредоточиться женщины. Марине и Варваре тоже нужен повар, только не с кулинарной книгой, а с баяном: надо последнюю репетицию провести. Завтра выступают в клубе.

– Не могу же я разорваться, дорогие девушки… Я хотел сказать, уважаемые дамочки, – поправляется он, пряча улыбку.

– Ты, Ваня, не отбрыкивайся! Если сегодня не сделаем, то завтра тем более. Понятно?

– Понятно, Варя, понятно, как дисциплинарный устав, но дел у меня – вот! Не могу! Берите баян – я разрешаю, пусть Воронин репетирует с вами. Он почти что Ваня Хромцов, разве что красотой малость не дотянул…

– Ну и балабон, – смеются женщины, берут баян и уходят в ленинскую комнату.

Воронина искать не приходится. В свободное время он всегда поблизости: в ленинской комнате или в учебном классе копается в журналах. Тихий, застенчивый, нерешительный в вопросах, не касающихся службы, – полная противоположность шутнику и балагуру Хромцову… Только любовь к музыке сближает их.

Тагир Нурмухаметов неравнодушен к баяну. Очень хочется ему разгадать секрет несложного на вид мастерства. Завтра выходной, надо упросить Петю, чтобы помог…

Тагиру не повезло, помешали ему дослушать репетицию, вызвав к старшине.

– Поедете с повозочным на станцию. Надо привезти Иванова. – приказал Денисенко.

– Есть, ехать на станцию, товарищ старшина, – вытянулся Тагир, и чудесные звуки, рождавшие в его душе приятные воспоминания о родных башкирских просторах, растаяли, померкли, как меркнут в надвигающихся сумерках отблески скатившегося за далекие горы солнца.

«Счастливчик этот Иванов, – думал Нурмухаметов, качаясь в старой рессорной тачанке на ухабах проселочной дороги. – Вчера только из отпуска заявился, а сегодня на целый день в Подгорск укатил гулять… Везет же человеку!»

Васе Иванову действительно повезло. Судя по его возбужденно-радостному настроению, с Ниной дома все обошлось хорошо. А на заставе его ожидал приказ о присвоении ему звания заместителя политрука. В Подгорск, конечно, не на прогулку ездил – в политотделе отряда проходило совещание секретарей комсомольских организаций. После совещания Петр Алексеевич поздравил пограничника с присвоением звания и новой должностью и напомнил:

– Смотри в оба, солдат! Политрук уезжает в отпуск– с тебя будет спрос за все. Понятно? Надеюсь, теперь не откроешь огня по старым пням? – улыбнулся Шумилов.

– Понятно, товарищ батальонный комиссар… – Иванов покраснел и потупился. Он понимал, что дело не в глупом инциденте первых дней службы на границе. Замполит намекал на большее. Но это уже прошлое. До отхода поезда оставалось еще три часа, и Вася ушел в подгорский парк.

Шагал неторопливо, солидно, к чему, как он понижал, обязывали его новенькие знаки различия, и он часто будто невзначай посматривал на алые нарукавные звездочки.

Вдоль центральной аллеи и вокруг широкой площадки у главного входа вспыхнули желтоватым светом шаровидные плафоны, будто десятки лун спустились с потемневшего неба и повисли в вечернем воздухе. При их свете по усыпанной мелким гравием площадке медленно прохаживались небольшими группами стройные летчики.

«Веселые ребята…» – думает Иванов, вспомнив слова поэта: «тучки-кочки переплыли летчики»…

Не хотелось уходить из парка, от этого праздничного веселья, от этих хороших людей. Но пора на вокзал, следующий поезд будет только утром.

Часа через два Иванов сошел на маленькой станции, где его ожидала высланная старшиной тачанка.

Тихая июньская ночь. Устало бегут кони, пофыркивая в темноте. Тагир расспрашивает друга о городе, о новостях.

– Хорошо погулял, Вася?

– Какое там гулянье! Разве не знаешь, как это бывает? Целый день совещания да инструктажи… Только перед вечером заглянул в парк. Весело там, хорошо. А летчиков сколько понаехало! И все новенькое на них, с иголочки. Должно быть, только из училища…

– Это хорошо, что летчики… А машин много у них?

– Вот чудак! Кто же тебе скажет?

И пограничники задушевно беседуют о близких и далеких, о старых и новых друзьях, о своем будущем.

2

В тот субботний вечер летчиками интересовались не только пограничники и подгорские девушки. Старшие командиры штабов дивизии и погранотряда обрадованно сообщали друг другу приятную новость. Шутка ли, целый полк с боевыми машинами! И машины новые. Кое-кто уже видел их в полете, восхищался хорошей маневренностью.

– Хорошая машина! Настоящий ястребок!

Начальник штаба авиаполка волновался: до приезда командира осталось меньше суток, а сколько еще разных недоделок, связанных с перебазированием на новый аэродром. Он уже дал необходимые указания командиру БАО[10]10
  БАО – батальон аэродромного обслуживания.


[Закрыть]. Вызвал командиров эскадрилий, напомнил:

– Хозяин звонил, что прибудет завтра к десяти ноль-ноль, и приказал к утру полк привести в полную боевую готовность.

– Разрешите, товарищ майор! – обратился невысокий капитан с веселыми глазами на подвижном смуглом лице. – К приезду командира все будет в полной боевой! Но… – капитан замялся, подыскивая убедительные слова, – Ребята просятся в город… Сами понимаете, молодежь… Они утром наверстают!

Майор недовольно сдвинул брови, что-то обдумывая, потом смягчился и разрешил дать молодым летчикам отдых. «В самом деле, с шести до десяти будет достаточно времени».

– Только смотрите! К шести ноль-ноль – все на месте!

И все остались довольны.

Ирина Кривошлык тоже случайно заинтересовалась молодыми командирами в Подгорском парке. За три месяца спокойной жизни она, видно, оправилась от тяжелых потрясений – время излечивает даже самые тяжелые раны. В том, что девушка очутилась в Подгорске, ничего странного не было. Не могла же она, учительница, привыкшая к шумной школьной жизни, навсегда отказаться от своей профессии. В начале июня подала заявление об уходе с работы, и ее не задерживали: правильно решила девушка, до начала учебного года сможет подыскать работу по специальности.

Несколько дней Ирина пожила в деревне около Стрия, потом уехала в Подгорск. Здесь ее приняли очень тепло, пообещали место учительницы в ближайшем селе.

– Поезжайте туда, устраивайтесь с квартирой, а в конце июля приходите за назначением.

Так и сделала. Школа, где ей обещали работу, понравилась. село тоже. И что хорошо – город близко. Здесь можно неплохо отдохнуть. Нашла недорогую комнату с полным пансионом и приветливой хозяйкой.

В субботу, после завтрака, «пани профессорка», как ее называла хозяйка, отправилась с местными крестьянами в город – кое-что купить и немного развлечься. «Профессорка», приотстав от своих спутниц, пристально всматривается в опушку темнеющего в стороне леса.

А там, блестя на солнце, одна за другой спускались двойки, четверки птиц, скользили плавно в прозрачном воздухе и, покружившись, словно играя, скрывались за лесной опушкой.

«Как красиво! Словно соколы резвятся», – подумала Ирина, догоняя женщин. В городе она отстала от спутниц, спешивших на базар, долго бродила по улицам, заходила в магазины, покупала разные мелочи, прислушиваясь к разговорам. Вечером пошла в парк, видела веселых летчиков. На минутку даже появилось желание познакомиться с ними, поболтать, но одернула себя. Это было бы так необычно для Ирины Кривошлык.

В село возвратилась поздним вечером. Напуганная долгим отсутствием квартирантки, хозяйка суетится, хлопочет с ужином и в то же время отчитывает девушку:

– Разве так можно? Где это видано, чтобы такая молодая панночка до поздней ночи пропадала бог знает где! И не обедала, моя голубонька… А я тут думала передумала…

– Нет-нет, спасибо, я хорошо поела в городе и сейчас ничего не хочу… – Она отвернулась от расставленных на столике кушаний и заторопилась в свою комнатку. – Мне надо отдохнуть… Так устала…

Дверь закрывается, щелкает крючок. Несколько мгновений стоит она неподвижно, прижавшись головой к двери. Ворчанье хозяйки становится глуше, потом совсем стихает. Теперь Грета Краузе может наконец сбросить маску Ирины Кривошлык. В этой маленькой конурке, укрытая от людского глаза, наедине со своей совестью она во всем разберется и все поставит на свое место.

Но одиночество – плохой советчик. Там, в Берлине, в закружившем ее вихре угарной жизни все казалось понятным. «Ты – дозорный или, как говорят моряки, впередсмотрящий великой армии фюрера и должка указывать ей путь к великой цели…» – поучал в шпионской школе Геллер, и она верила в свою высокую миссию. Рвалась к подвигам. Всеобщее поветрие фашизма захватило ее в свой круговорот, она с душевным трепетом, как верующий человек евангелие, несколько раз перечитывала «Майн кампф» и уверовала в непогрешимость фюрера.

«Как там мои старики?» – вспомнила о родителях.

С тех пор как ей одели маску Ирины, указали связи и бросили на задание, она была отрезана от всего прежнего мира. Предупреждали: «Отныне Маргариты Краузе нет – есть Ирина Кривошлык. Под пыткой, под угрозой смерти и даже после смерти вы – Ирина…»

Она рвалась к делу, а ее заставили выжидать. Сколько это может продлиться? А вдруг позабудут о ней, и все это обернется пустой игрой в таинственные похождения? И затеряется она со своим тщеславным сердцем и горячим воображением среди огромного моря человеческих жизней…

Но об Ирине не забыли. Сначала приказали оставить работу во Львове и явиться в Стрий, потом переехать в Подгорск. А вчера поступил сигнал – пора. Сначала обрадовалась: кончилась неизвестность, надо действовать. Шла в город возбужденная. Вот рядом идут какие-то женщины и болтают о разных хозяйственных пустяках, не подозревая, кто такая тихая панночка.

Но то, что раньше казалось простым и легким, сейчас дохнуло на нее запахом смерти. Однако отступать поздно. Пусть ее хранит любовь Эриха, а она постарается быть достойной его любви.

И через несколько минут устремились в эфир незаметные сигналы – попробуйте выловить их в безграничном просторе. Лишь тот, кто ожидает их, сумеет выловить. Итак, Грета Краузе, она же Ирина, а для Карла Шмитца – таинственная Ипомея, вступила в войну.

Почти в это же время к пограничным армейским соединениям пробивалась директива из Москвы: «…скрытно занять огневые точки укрепленных районов на госгранице… рассредоточить по полевым аэродромам всю авиацию… все части привести в боевую готовность… подготовить все мероприятия по затемнению городов и объектов..»

В директиве указана точная дата, даже часы. «К рассвету 22 6.41». Но почему, почему директива так медленно ползет? Ведь «завтра» уже наступило! И когда получит ее штаб дивизии генерал-майора Макарова? Когда узнает о ней начальник штаба авиаполка?

Если бы они знали!..

3

По ту сторону границы знали. Не только Карл Шмитц и Топольский со своими помощниками. От фельдмаршала Рундштедта, командующего армейской группой «Юг», до последнего ефрейтора какого-нибудь взвода связи – все считали минуты до начала решающих событий. От Люблина до Галаца около шестидесяти немецких, венгерских, румынских дивизий приготовились к прыжку через границу, держа оружие на боевом взводе. Ожидали последнего сигнала. Малые и большие города и села забиты боевой техникой.

«Россия должна быть уничтожена… одним ударом!» – грозился недавний ефрейтор. Его самонадеянность подхлестывал генерал Йодль: «Через три недели после начала нашего наступления этот карточный домик развалится…»

Вслед за своим неистовым фюрером каждый фашистский выкормыш повторял: «Когда начнутся операции „Барбаросса“, мир затаит дыхание и не сделает никаких комментариев».

Шмитц знает, что так сказал фюрер за неделю до сегодняшнего вечера. Майор уже покончил с былыми сомнениями и верил в успех. За спиной поверженная Франция и растерянная, ошеломленная Великобритания. Что ж, пора поменяться ролями. Если раньше диктовала народам свою волю Великобритания, то теперь будет диктовать Великогермания.

«Сама справедливость вложила меч в руки фюрера, чтобы перекроить мир. И мы его перекроим, черт возьми! – размышлял Шмитц, недружелюбно посматривая на румынских офицеров, восседавших за генеральским столом. – Посмотрим, как вы действовать будете».

У Шмитца было много оснований для недовольства. Он просил полковника Штольце направить его в одиннадцатую армию (со своими приятнее работать), но тот и слышать не хотел.

– Вы, майор, уже сжились с этим народом, вы и осуществляйте руководство разведкой в их секторе. За ними надо смотреть в оба…

Злил Шмитца и затянувшийся генеральский обед, ведь столько еще работы до начала! Но румынские генералы не замечают настроения немецкого майора. А может, настроение замечают, но не желают замечать майора? Разгоряченные мыслями о предстоящей победе, уже в который раз непослушными языками провозглашают тосты за «великую Романею», за кондукатора Иона Антонеску и, конечно, за немецкого фюрера. Подняться и уйти? Нетактично…

Разведчика выручает дежурный:

– Господин майор, вас спрашивают… – шепнул он на ухо Шмитцу, к тот, попросив разрешения у генерала, удаляется. У входа в дом его встречает помощник со срочной телеграммой полковника Штольце.

«Операцию „Прут“ начать в 23.00. Исполнение доложить немедленно».

Вот оно, начало! Шрам на лице потемнел от волнения, глаза блеснули. Коротко бросил помощнику:

– Немедленно вызвать Гаврилу Топольского!

Операция «Прут» давно разработана, продумана до мелочей. Ударная группа из соединения «Бранденбург-800»[11]11
  Специальное диверсионное соединение гитлеровской разведки.


[Закрыть] уже ожидает сигнала. Через десять минут перед Шмитцем предстал Топольский.

– Люди готовы?

– Готовы, господин майор!

– Через двадцать пять минут быть на аэродроме… – майор посмотрел на часы. – В полном составе и в указанной экипировке.

До назначенного в телеграмме срока оставалось около часа. Надо идти к генералу.

– Разрешите, господин генерал…

– Что там еще? – Думитреску поморщился, словно разгрыз недозрелое яблоко.

– Это строго конфиденциально, прошу уделить одну минуту.

Они выходят в соседнюю комнату, и точно через минуту генерал возвращается к столу один.

Спустя сорок минут Шмитц был на аэродроме. Часовые и обслуживающий персонал насторожились: к самолетам во главе с немецким офицером шли румынские летчики и группы советских солдат. Пленные? Но они вооружены. На посадку их сопровождает дежурный офицер. Через несколько минут самолеты поднимаются и исчезают в ночном небе.

Операция «Прут» – одна из многочисленных диверсионных акций службы абвер-2 – началась. Группа Топольского должна выброситься на парашютах восточнее Подгорска, в районе городка X., и при первых залпах наступающих войск захватить тюрьму. Среди заключенных должны быть люди абвера. Шмитца больше всех интересовали Фризин, Коперко, Дахно и Морочило. Одновременно частью сил дезорганизовать оборону границы на левом фланге Подгорского отряда. В дальнейшем диверсанты продвигаются в тыл, к Днестру, уничтожая связь, захватывая местных руководителей-коммунистов, командиров Красной Армии. С выходом немецко-румынских войск к Днестру группа действует самостоятельно, пробиваясь к старой границе на Збруче. Освобожденным агентам абвера предписывалось руководителем армейского отделения разведки пробираться в глубокий тыл советских войск и действовать по указаниям, полученным от командира десанта. Таков в общих чертах был план операции, и Шмитц с нетерпением ожидает донесения Ипомеи, чтобы планировать дальнейшие задачи. Кто скрывается под именем этого нежного цветка-ползунка, майор не знал. Да это и не так важно. Глазное – сведения. И «цветок» заговорил ровно в полночь.

Шмитц склоняется над листочком. Ключ к шифровкам Ипомеи известен только ему. Вот оно, то, что интересует штаб генерал-полковника Лера, командующего военно-воздушными силами немцев в Румынии. Карл очень доволен, что он первый принесет генералу сведения и координаты объектов, по которым будет нанесен сокрушительный удар.

В Подгорске – штаб Буковинской армии, в десяти километрах юго-восточнее – полевой аэродром на перекрестке шоссейных дорог. Юго-западнее города – летние лагеря воинских частей… Видно, этот «цветок» не даром ел абверовский хлеб. Конечно, потом и румынскому генералу следует сообщить, но он, Шмитц, теперь пойдет к нему не с просьбой и не постесняется поднять его с постели…

Но, к удивлению разведчика, Думитреску и не думал ложиться в постель этой ночью: склонившись над столом, он со своим начальником штаба уточнял этапы предстоящего боя.

Передав донесение, майор поспешил к границе. У абвера есть дела, о которых даже не каждый генерал может знать.

«Говорят, труп врага хорошо пахнет, – размышляет Карл, покачиваясь в машине. – А для нас, разведчиков, во сто крат ценнее живой враг».

В условленном месте его уже ожидают четыре человека в маскхалатах. Граница – вот она, рукой подать. И он дает последние указания:

– Брать чекистских командиров только живыми. Любой ценой! И немедленно ко мне…

Диверсанты скрываются. Машина отъезжает в сторону от дороги и останавливается под деревьями. На востоке еле заметно светлеет небо – близится рассвет.

«Ну вот. Заряд заложен, детонатор вставлен. Будем ожидать взрыва», – с удовлетворением подумал разведчик, собираясь прикорнуть на сидении машины.

4

Ванда Щепановская с детства любила книги, много запомнила интересных историй, часто плакала над судьбами обиженных жизнью героев.

Но ни одна из книг так не волновала ее сердце, как повесть «Алые паруса». Похоже на сказку. Неведомая страна, диковинные события, странные люди, но это не сказка. Все так близко и понятно ей, будто писатель заглянул в ее сердце и прочитал там все мечты, подслушал желания. Разве она не мечтала, как Ассоль, о яхте с алыми парусами? Таинственного принца Ванда не ожидала. Но разве Ваня не похож на того принца? Он лучше, потому что принадлежит только ей, и не автором выдуман, а настоящий. И вот завтра он приедет к ней на яхте под алыми парусами, чтобы выйти вдвоем в далекое плавание на всю жизнь.

«Глупенькая ты, Ванда, – подтрунивала над собой девушка. – Никакой яхты не будет, и парусов алых не будет. Придут утром подружки, приоденут тебя, чтобы красиво было, и поведут в сельсовет. А там уже Ваня с друзьями встретит. Потом молодых будут поздравлять с подарками, песни петь. Как это хорошо!»

Лежа с открытыми глазами, Байда улыбается в темноту своим «алым парусам» – не мечте, а тому, что будет завтра. Ведь ничто им с Ваней не помешает. А еще политрук Байда обещал заехать поздравить: с семьей в отпуск собирается. Как приятно, когда вокруг тебя много хороших людей.

С мыслью о волнующе-радостном завтрашнем дне девушка засыпает.

А политрук Байда уже далеко от родной заставы. Вот он с детьми на берегу Базавлука. Саша и Людочка пристают к нему: «Папа, а где же лодка? И когда мы поедем рыбу удить?» – «Лодка? Да вот она! Садитесь и – полный вперед!»

Но что это? Базавлук уже не Базавлук, а Днепр. Могучий, широкий, как у Гоголя. Антон не удивляется такому чудесному превращению. Все правильно, ведь он обещал детям покатать их по Днепру.

Вдруг что-то подбрасывает лодку, и страшный грохот заглушает все. Лодка опрокинулась…

Антон вскакивает с постели, и новый взрыв потрясает дом. Потом еще и еще… Артиллерийская канонада.

– Что же это, Антоша? – вскрикнула Нина, подбегая к перепуганным детям.

– Не знаю… Возможно… Береги детей… – торопливо одеваясь, бросает Антон на ходу и смотрит на часы – без десяти четыре. Сквозь щели в ставнях в комнату пробивается рассвет.

Еще не осознав, что случилось, Байда выскакивает из квартиры и бежит на заставу. Над селением и вдоль границы по всему участку рвутся к небу огненные всплески, вздымаются клубы дыма и долго не расходятся в неподвижном утреннем воздухе.

«Нет, это не очередная диверсия… Это – война…» Он взглянул на небо: вражеские самолеты группами мчатся на север.