Текст книги "Тридцатая застава"

Автор книги: Януш Сикорский

Соавторы: Ф. Вишнивецкий
сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 24 страниц)

Граница в сердце

1

После утреннего боя, отхода в тыл и всего виденного в пути пограничники были взволнованы, встревожены. Кузнецов и Шумилов понимали это и вызвали на короткое совещание коммунистов. Все уже знали, что начальник отряда назначен начальником Управления погранвойск по охране тыла армии и с особым интересом слушали его разъяснения о задачах пограничников в создавшейся боевой обстановке.

– Много испытаний выдержали мы в прошедшие годы, борясь с тайным врагом. И научились разгадывать его повадки, намерения, пути. Сейчас настало время во сто крат тяжелее. Сегодня мы встретили врага явного, лицом к лицу. А тайный враг только разворачивается за нашей спиной, готовит диверсии, разрушает связь, коммуникации, сеет панику среди населения, информирует своих хозяев о передвижениях наших войск…

Петр Сергеевич рассказал о работе неизвестной рации, о налете диверсантов на тюрьму, на гарнизон в селе Вольница, о нападении на небольшие воинские подразделения между Днестром и Прутом.

– Мы должны обеспечить нашей сражающейся армии спокойный тыл и приступить к его охране.

Приученные за годы службы на границе к быстрым и точным действиям, коммунисты в тот же день, точнее – ночью, приступили к выполнению новой задачи. Из уцелевших пограничников и пополнения из внутренних войск НКВД тут же сформировали полк. Командиром был назначен майор Птицын, его заместителем по разведке – капитан Кольцов. Асхат Бахтиаров и Антон Байда возглавили пятый батальон. Николай Лубенченко ушел во второй, чем был немало опечален: за последние два года они крепко сдружились с Асхатом и научились понимать друг друга с полуслова.

Его и комбата Проскурина из пополнения Птицын задержал после объявления приказа о переформировании.

– Ваши подразделения меньше других пострадали и бою. меньше устали – вам первым и начинать, с-соко-лики. Сейчас же выезжайте на Днестр, возьмите под контроль все переправы. Во что бы то ни стало надо ликвидировать остатки десантников, нападавших на тюрьму. С новым пополнением познакомитесь на марше…

И перед рассветом второй батальон на машинах выехал в Поднестровье, куда, как полагало командование, бежали диверсанты и освобожденные ими шпионы.

Некоторые подробности об операции абвера «Прут» стали известны после разгрома группы Топольского в Вольнице.

Приземлившись на пшеничном поле вблизи городка X., десант разделился на две группы: одна направилась к Вольнице, а другая вышла на юго-восточную окраину городка, где находилась тюрьма. Вызвав часового, главарь бандитов потребовал:

– Передайте начальнику, что прибыла команда из Подгорского конвойного полка НКВД, чтобы принять от вас некоторых заключенных, – и он протянул в окошко удостоверение советского командира в звании старшего лейтенанта.

Взглянув на знаки различия, часовой приоткрыл калитку в воротах и, присвечивая карманным фонариком, стал просматривать документ.

– А где приказ о передаче заключенных?

– Это я предъявлю начальнику… Не задерживайте, товарищ красноармеец!

Часовой вернул удостоверение и попытался закрыть калитку, но тут же свалился от удара ножом в грудь. Бандиты прорвались во двор.

Заметив неладное у ворот, часовые на вышках открыли ружейный огонь. Но бандиты, оставив прикрытие у входа, уже проскочили к главному корпусу. Когда прибыла к тюрьме поднятая по тревоге оперативная группа горотдела НКВД, погромщики успели скрыться. Почти вся охрана была уничтожена. Большая часть заключенных укрылась во время боя в темных углах тюремных помещений. Политические преступники, в том числе Яким Дахно, Роман Коперко и Морочило, бежали.

Среди убитых обнаружили труп недавно арестованного резидента абвера Фризина-Ярченко, на очную ставку с которым и были доставлены из Збручской тюрьмы бежавшие шпионы.

В этой сложной и запутанной обстановке началась кропотливая работа пограничников по охране тыла армии. Кузнецов на совещании предупреждал коммунистов: «С помощью бежавших шпионов выброшенные в тыл фашисты попытаются создать по образцу еще свежих в нашей памяти испанских событий „пятую колонну“ из разных преступных элементов, кулацкого охвостья и просто несознательных граждан недавно освобожденных областей. И мы должны под корень рубить эти попытки!..»

Проскурин и Лубенченко на марше создавали поисковые группы. Остановившись в лесу, в пойме Днестра, комбат инструктировал старших поисковых групп:

– Проверять всех, не обращая внимания на форму. Захваченные парашютисты все были одеты в красноармейскую форму, у каждого обнаружены очень искусно сфабрикованные красноармейские документы. Всех подозрительных направлять в штаб…

«Штабом» он назвал замаскированную на лесной полянке автомашину. И поисковые группы разошлись по всем направлениям вдоль побережья Днестра. Одна из них и натолкнулась на одинокую девушку, присевшую на чемоданчик в ожидании попутной машины на обочине дороги.

2

Сдав госэкзамены, студенты мединститута, где училась Юлия Дубровина, с волнением ждали документов для выезда на место работы. Никто из них не представлял, что им приготовили грядущие дни. Занятые экзаменационной горячкой, они почти не заглядывали в газеты, не задумывались над событиями, которые уже будоражили не только Европу, но и весь мир. Конечно, на последних курсах они знакомились с особенностями работы полевых госпиталей на случай войны, но не верили, что этим придется заниматься на практике, ведь все годы их родная страна активно боролась за мир, выступала против войны.

В ожидании назначения Юлия решила на выходной поехать в Збручск: в последнем письме Николай сообщал, что в воскресенье будет провожать своего друга Байду в отпуск, и, как в каждом письме, просил о встрече. Теперь, когда закончились годы учебы, должны окончательно определиться их отношения.

В Збручск прибыла на рассвете. Здесь жил знакомый врач, у которого она собиралась на время остановиться. Однако к знакомым не успела добраться. Неожиданно над мирным городком появились самолеты. Девушку оглушили взрывы бомб. Над разрушенными домами поднялись облака пыли и дыма. На улицы выбежали испуганные жители. Потом появились грузовые машины с военными…

Полдня она металась по городку с чемоданчиком в руках, пытаясь узнать, что происходит. И только после выступления Молотова по радио все стало ясно.

Растерялась еще больше: что же делать? О какой встрече думать? Где искать Николая? И впервые за последние годы гордая девушка почувствовала пустоту в сердце.

Дождавшись следующего утра, пошла в горвоенкомат.

– Прошу направить на фронт… – и положила перед военкомом новенький диплом врача.

– Ничем не могу помочь, девушка. Пока нет никаких указаний.

– Но там мой муж! Он пограничник и уже сражается с фашистами! Разве не понимаете, как нужны врачи на фронте! – наступала Юлия.

С помощью знакомого врача ей удалось получить направление в Действующую армию. Даже быстро устроилась на попутную машину, которая везла бойцов за Днестр.

Навстречу машине брели группы людей с наспех связанными узлами на плечах, с детьми. Шли подводы с домашним скарбом.

На переправе через Днестр встретила знакомых женщин с тридцатой заставы. Полуторка была битком набита семьями командиров-пограничников. От них узнала, что Николай где-то здесь. А как его сыскать в этом смешении военных и гражданских лиц, в этом беспорядочном движении?

Но это перемещение людских масс только на первый взгляд казалось беспорядочным. Здесь ее и задержала поисковая группа.

Сержант очень вежливо попросил предъявить документы. Долго осматривал диплом врача и совсем свежее направление в Действующую армию.

«Подозрительно!» – подумал он и положил документы в свою сумку.

– Пройдемте с нами, девушка! – козырнул сержант, приглашая следовать за ним.

Позади двигались два автоматчика.

«Словно арестованную ведут», – подумала Юлия.

Шли долго. Конвоиры часто останавливались, прислушивались. Юлия пробовала заговорить, но ей не отвечали. «Странно, – недоумевала она, ничего не понимая в этой истории. – Куда они меня ведут?»

Наконец вышли на полянку. Сержант подошел к машине и кому-то тихо доложил:

– Товарищ политрук! Здесь подозрительная личность.. – и протянул отобранные у Дубровиной документы.

Из-за машины вышел Лубенченко и замер в изумлении.

– Коленька! – вскрикнула девушка и бросилась ему на грудь.

Видя, как «подозрительная личность» целует политрука, конвоиры не знали, куда деваться…

– Спасибочко вам, милые! – Юлия повернулась к растерявшемуся сержанту и на радостях расцеловала его.

На следующий день она с пограничниками добралась до Подгорска и к вечеру была в штабе полка. Майор Птицын озабоченно ходил по комнате, ероша уже седеющие волосы.

– Это хорошо, доченька, что приехала, но куда мне тебя поместить? Санчасть только устраивается на новом месте… Пока вместе с нашими женщинами перебудешь…

Почти до утра проговорила Юлия с убитой горем Мариной и задумчиво-грустной Варварой. Война нежданно-негаданно вторглась в их жизнь, свела совершенно разных по характеру женщин и сроднила общим горем. За прошедшие два дня они пережили больше, чем за все предыдущие годы.

3

Поиском бежавших преступников-шпионов и диверсантов занимался не только батальон Проскурина. Сюда, в Поднестровье, прибыла оперативная группа внутренних войск НКВД во главе с капитаном Чемерысом. Николай Степанович хорошо знал эти места – тайные тропки, овраги, укрытия и был уверен, что бандитам не удастся выскользнуть.

«Главное – не выпустить за Днестр, перекрыть все возможные переправы, броды. Далеко не уйдут», – думал он, выезжая к месту происшествия. Хотя и понимал, что операция будет трудной, тем более что никто не мог хотя бы приблизительно указать численность диверсантов. И вдвойне опасно, если они действуют заодно с бежавшими шпионами, ведь тем тоже хорошо известны тайные ходы.

О событиях на границе Николай Степанович знал лишь то, что кадровые части ведут упорные бои с противником, и был уверен, что война быстро окончится. Об этом и собирался написать сегодня жене, чтобы не тревожилась. На днях получил от нее письмо из Новомосковска. Родилась дочка. Собирался в отпуск: очень хотелось посмотреть на это маленькое существо, появления которого на свет они с женой так долго ждали. Вот закончатся бои, и он немедленно заберет их сюда.

С такими мыслями спешил Чемерыс в Поднестровье, и в сумерки его поисковая группа вышла к глубокой лесистой лощине километрах в десяти от реки.

– Днем они, конечно, скрывались, а ночью обязательно попытаются пробраться к Днестру ниже Ольхового. Надо опередить их, – торопил капитан своих подчиненных.

Держась в стороне от глубокой впадины, Николай Степанович уверенно шагает сквозь редкий подлесок по правому склону. Старается думать о том, как лучше захватить бандитов живыми, не допустив их к реке, но мысли то и дело возвращаются к событиям на границе, к письму жены, к родившейся дочурке. Воображение рисует крохотные ручки, улыбающееся личико…

«Вот и защищай, отец, ее будущее», – подумал капитан.

Это были последние размышления в жизни Николая Степановича Чемерыса.

В своих предположениях о маневре беглецов капитан не ошибся и шел по верному следу. Их обнаружили и окружили на подходе к Днестру.

Бой проходил в густой темноте. Бандиты сражались до последнего патрона и почти все были уничтожены или пленены. Только Дахно, Роман Коперко и поручик Морочило, хорошо знавшие все тайные тропинки, еще в начале боя выскользнули из окружения.

Об этом не мог знать капитан Чемерыс. Его нашли после боя: лежал, уткнувшись лицом в редкую травяную поросль чернолесья. На правом виске чернела рваная рана…

Следующий день агенты абвера отлеживались в глухом лесном овраге, а вечером решили пробираться к Тернополю: у Дахно и Морочило там были старые связи, можно на время укрыться, осмотреться, а потом уж разыскивать своих хозяев.

– А может, обождем? – вдруг предложил Роман Коперко. – По всему видно, что фронт стремительно продвигается на восток. Не сегодня-завтра немцы будут здесь. Помните, Гитлер говорил: немецкая армия войдет в Россию, как нож в масло… Как бы нам не напороться на этот нож… Стоит ли рисковать? – Посоветовавшись, решили держаться ближе к Ольховому.

4

Симон Голота за последние два года не то что постарел, но как-то присмирел, будто в самом деле почувствовал свой «предельный возраст». Теперь он не обижался на эту оскорбительную запись в военном билете, очень редко заглядывал в сундук, где хранилось военное снаряжение, но клинка со стены у кровати не снимал и с наганом не разлучался, только носил его не в кобуре, а в кармане неизменного галифе. Не доверял наступившему после тридцать девятого года затишью.

«То добре, что границу передвинули на свое место, где ей должно быть. Но враги от этого не стали друзьями. И моя думка така: пока их гадючье семя не перевелось на земле, не знать нам покоя», – неизменно повторял Голота при встречах со старыми знакомыми.

Прошло немало времени, много воды утекло в Збруче, многое изменилось и в жизни объединенных Лугин. Пограничники снова ушли на новые границы, но память о них живет в цветении сада, в зелени парка, где каждый вечер собирается шумная молодежь. Иногда наведываются в Лугины гости из Ольхового. Симон Сергеевич всегда им рад. Особенно доволен старик, когда заявится сын его друга Петра Недоли со своими хозяйственными хлопотами. «Добрый господар растет! Жаль, не дожил Петро…» – подумает, и скорбной грустью затуманится у Голоты взгляд.

А недавно Иванко сообщил по телефону: «Дорогой дядя Симон! Надумали мы с Вандой пожениться. Вы мне заменили батька в трудные годы, замените и в радости. Обязательно приезжайте в это воскресенье! Без вас и свадьбы начинать не будем…»

Очень обрадовался Симон Сергеевич. Своих детей не довелось пестовать.

В воскресенье до рассвета председатель сельсовета сам вымостил свежей, с вечера накошенной травой бричку, напоил лошадей, приготовил упряжь. Потом вошел в хату, достал из сундука военное снаряжение, любовно осмотрел его, переложил неразлучный наган из кармана в кобуру и быстро, по армейской привычке, переоделся. Слушая, как поскрипывают ремни, подтянулся весь, словно помолодел.

«А может, тряхнуть стариной, верхи махнуть? Вот и седло без дела висит, паутиной затянуло…»

Он не закончил размышлений: в тихом утреннем воздухе послышался непривычный гул. Выбежал во двор. Над головой летели в направлении Збручска тяжелые машины с коричневыми крыльями, как у степного коршуна. Еще не осознав, что случилось, лишь почувствовав тревогу на душе, схватил клинок, седло, оседлал лошадь и помчался в Збручск.

На выезде из села услышал далекие глухие взрывы. Неужели война?! Торопил коня…

В Збручске не задерживался. Прослушав обращение правительства, поспешил домой: надо готовить народ к борьбе. «Самолеты не только бомбы будут сбрасывать, – говорили ему в райкоме. – Диверсанты, шпионы, разная фашистская нечисть пойдет. Да и свои паникеры найдутся. В эту трудную годину, как во время наводнения, разное дерьмо всплывет на поверхность… Не забывай об этом, товарищ Голота!»

С этими мыслями въехал Голота на взмыленном коне в Лугины. Здесь уже действовал директор МТС Герасименко, собирал бывших дружинников, помогавших в прошлом пограничникам.

– Беда, Симон Сергеевич! Получено сообщение, что возможно появление парашютистов-диверсантов, переодетых в красноармейскую форму. Как их признаешь? Много наших красноармейцев сейчас на дорогах…

– Что это ты, Григорий Петрович! Своего человека не признать? А враг всегда есть враг, как он ни наряжайся… Бывали у нас такие случаи в гражданскую. На этом не проведут…

Остатки парашютистов разбрелись по лесам Поднестровья. Некоторые заходили в села, и в самом деле их принимали за своих красноармейцев. Осмелев, они открыто шли к переправе, но здесь не спасла их форма советских воинов. Всех выловили поисковые группы полка Птицына.

Лишь шпионам, бежавшим после убийства Чемерыса, удалось к утру переплыть Днестр и укрыться в лесу восточнее Ольхового. Изнуренные, голодные, отлеживались они, ожидая ночи. Бывший фишеровский лес был хорошо знаком беглецам, но и здесь многое изменилось. Вот мальчишки шныряют в кустах. Раньше они ногой не смели ступить сюда.

«Ничего, потерпим, недолго осталось», – думал Роман Коперко, наблюдая из укрытия за группой мальчишек, играющих в лесу в разбойников. Он в детстве тоже любил эти увлекательные игры…

Темно, безрадостно на душе. Одна надежда на слепой случай. Здесь он свел его с «агентом торговой фирмы», здесь и будет дожидаться Коперко своего хозяина. Много тогда обещано было. «Посмотрим, какова иена его обещаниям», – заключил свои невеселые размышления Роман. Что Карл Шмитц наведается сюда, он был уверен. Только бы дождаться.

Если бы Коперко знал о тех изменениях, которые произошли в Ольховом за последний год, он бы не полагался на слепой случай и сообразил, в каких «разбойников» играют мальчишки под руководством Мирослава Семенина. Услышав утром о парашютистах, Мирослав собрал свою босоногую «заставу» в глухом уголке колхозного сада. Целый год они играли в пограничников и привыкли к военной дисциплине.

– Кто боится, может не ходить с нами, – предупредил своих «пограничников» и каждому посмотрел в глаза, еще не уверенный, как отнесутся ребята к его намерению. – Эти бандиты, что прыгали с самолетов, далеко не ушли. Где им быть, как не в лесу? Вот и должны мы их разыскать.

– А у них ружья… – заикнулся кто-то, но Мирослав перебил:

– А ты как думал? Кто же воюет без ружей? Вот выследим их. тогда и нам дадут ружья…

Кто-то шмыгнул носом, но глаз ни один не опустил. Слушают приказ на разведку. И для них кончилась игра, начинается настоящая война, хотя и без ружей…

Словно зайцы, прыгают ребята по лесу, перебегают от дерева к дереву, приседают за кустами, осматривают каждое известное им укрытие. Недаром почти целый год играли в пограничников…

В полдень запыхавшиеся разведчики прибежали в колхоз.

– Де тебе носить, шибенику! – набросилась на Мирослава мать. – І що я з вами робити буду?

Но мальчик лишь рукой махнул на ворчание матери: у него дела поважнее. Разыскал председателя колхоза.

– Дядя Ваня… Дядя Ваня… – шепчет Мирослав, следуя по пятам за Недолей.

Но тот и слушать не хочет, ходит по двору с высоким усатым человеком, перетянутым командирскими ремнями, с настоящим револьвером и саблей. Мирослав знает: это дядя Симон. И почему он здесь всеми командует?

Слухи о прорыве границы севернее Львова и продвижении фашистов в глубь страны докатились до Лугин и встревожили население.

– Не может этого быть, чтобы их допустили сюда! – успокаивал лугинцев Голота. – А если и прорвутся, то не дальше старой границы. Надо все хозяйство перебросить на левый берег…

Оставив вместо себя Герасименко, он поспешил с дружинниками в Ольховое: надо помочь молодому колхозу.

– Добро народное надо уберечь, Ваня, мы за него в ответе…

И началась эвакуация колхозного имущества за Збруч, в Лугины. Заметив бегавшего за Недолей чем-то встревоженного мальчика, Симон Сергеевич придержал его за худенькое плечо.

– Што тобі треба, хлопчику? Не мешай, иди к матери…

– Дядя Симон! Там, в лесу, – Мирослав махнул рукой в сторону Збруча, – эти… парашютисты. Страшные и с оружием, а то мы и сами взяли бы их…

– Постой, постой… Так где вы видели парашютистов? Сколько?

Торопясь, сбиваясь, Мирослав рассказал все, что видел в лесу со своими ребятами. Голота позвал вооруженную охотничьими ружьями свою дружину.

– Ты, Ваня, продолжай… Забирай все машины, чтобы ничего не осталось здесь. А ты, хлопчику, веди, показывай…

У спуска в глубокий овраг, густо заросший орешником, мальчик остановился.

– Вон там… Трое их было…

Застигнутые врасплох, шпионы, отстреливаясь, пробивались к Збручу. Первым сдался раненный из охотничьего ружья в ногу Морочило. Коперко, бросив пустую винтовку, скрылся среди зарослей в наступающих сумерках. Оставшись один, Яким Дахно бросился на подбежавшего Голоту и упал с рассеченной головой.

– Не заслужил ты такой смерти, собака… – глухо проговорил Симон Сергеевич и, отвернувшись, вытер свежими листьями клинок.

5

Назначение Кузнецова начальником управления войск по охране тыла фронта неприятно задело Ивана Петровича Стуся. От мелких стычек в прошлом с командирами-пограничниками осталось неприязненное, почти враждебное чувство к ним, и он всячески уклонялся от общения с пограничниками. А как теперь обойдешь своего непосредственного начальника?

Конечно, перед свалившимися на страну тяжелыми событиями следовало бы забыть прошлое, забыть и выговор по партийной линии за грубое отношение к командирам тридцатой заставы. Но… Не привык начальник следственного отдела прощать личные обиды.

Стусь знал, что его недолюбливают и в округе. Однако при первой встрече полковник Кузнецов был очень корректен и предупредителен, ничем не выдал своего недоброжелательства.

– Как у вас с семьей. Иван Петрович? Где она? Уехала?

Стусь ответил сухо, официально:

– Спасибо, товарищ полковник… Уехала с первыми машинами…

– Тогда вот что: немедленно выезжайте в Подгорск к Птицыну. С десантом, надеюсь, он управится до вашего приезда. Вот и займетесь вместе с ним беглецами. Вы представляете, что значит в данной обстановке пустить в тыл Дахно, Коперко, Морочило? Наша ошибка: нельзя было держать их тут… Да, вот еще что… – Кузнецов помолчал, обдумывая, следует ли говорить об этом – Я о капитане Чемерысе. Он сообщал недавно о каких-то важных сведениях в показаниях Фризина-Ярченко, но… Только что получено донесение о гибели капитана при столкновении с диверсантами. Попытайтесь разобраться..

– Выезжаю сию минуту, товарищ полковник! – Стусь щеголевато козырнул и торопливо вышел.

«Вот и разберись в человеке. Тут перекусить не выберешь минутки, а он успел выутюжиться, надушиться, словно на свадьбу собрался. А может, он прав? Небрежное отношение к внешнему виду – первый признак упадка дисциплины…. – Кузнецов поморщился, потрогав колючие щеки. – Черт! Даже побриться некогда…»

Отправив Стуся, он снова занялся неотложными делами. В эти дни они накапливаются с невероятной быстротой.

Вот донесение о дезертирстве сержанта. Бежал из боевого охранения. «Этого еще недоставало! Кто же ты, Ткач Андрей Изотович. уроженец Харькова, ровесник Октября? Кто тебя воспитал трусом, а может, предателем? Представляешь ли ты, сколько жизней загубил своим поступком?»

Птицын опять докладывает, что снова замечено появление в эфире сигналов неизвестной рации. «Под какой личиной ты скрываешься, вражина? Надо предупредить Стуся…»

Рапорт из пятого батальона: из училища возвратились выпускники-пограничники. Байда просит отдать ему воспитанников тридцатой Селиверстова и Егорова. Что ж, это хорошо, что ветераны застав станут во главе их.

Уже скоро рассвет, а дел – конца не видно. И все требует немедленного решения. Война подняла такие вопросы, о которых раньше и помыслов не было, а времени на раздумье – секунды. И никуда не уйдешь от этого ритма жизни.

Стуся не волновали подобные размышления, и не сетовал он на свою судьбу, подъезжая на машине к Подгорску. Дальше от фронта – спокойнее. Добраться бы до рассвета. Недурно было бы организовать командировку в Москву или Киев и вернуться сюда через месяц-два, когда все это кончится. А тогда… Тогда ничто не станет на его пути. Крепко взнуздал служебную лошадку, понесет туда, куда надо хозяину. А было время, что, казалось, не удержаться в седле. Проклятый Фризин, как дамоклов меч. висел над головой.

Собственно говоря, и тогда не было причин для особых волнений. Ведь с тех пор, как сын северодонецкого хлебопромышленника Шандулы стал Стусем, он ничего незаконного, вредного дли государства не делал. А что любит роскошно пожить – какая же это вина? Так воспитан с детства.

Что ж, наслаждения не он выдумал, от природы заложено в человеке стремление к ним. Как кто может, так и устраивается. Дело личного вкуса…

«Говорят, отдай всю жизнь служению народу… Нет, дудки! А что же мне останется? Монумент поставят после смерти? Спасибо, пусть этим утешаются Кузнецовы, Шумиловы и такие, как Байда. Их это радует? Пожалуйста! Но не суйте своего носа в мою личную жизнь».

Упущения по службе… Да, были. А кто в этом безгрешен? Вот с Фризиным действительно сплошал. А мог в свое время схватить его за горло, когда нащупал нити к нему от Таратуты. Мог, но не сделал. Почему? И тут Стусь вынужден признаться себе: страх держал в узде. Пусть лучше уйдет один шпион, – все равно рано или поздно попадется, – чем рисковать удачно сложившейся карьерой.

Да, в дни многообещающей молодости и другое было – об этом Иван Петрович и наедине с собой боится помыслить. Но разве не искупил он и то самое тяжкое преступление перед новой властью своим трудом на донбасских шахтах? О молодом Шандуле знал только Фризин. Его нет, кто теперь об этом вспомнит? А послужной список у Стуся в порядке, и не мешайте ему исполнять службу. Вот именно: исполнять службу.

С такими размышлениями подъезжал он к Подгорскому вокзалу. Непривычная обстановка встретила его. В наступающем рассвете суетились люди. Война подняла их с насиженных мест и гнала прочь от грохота пушек, бомб. Одни спешили укрыться на время в лесах, другие, не обремененные семьями, пробивались на восток. И действительного положения никто из них не знал. А незнание рождает догадки, слухи, вызывает тревогу, граничащую с паникой.

Среди этой напуганной, суетящейся массы, набрасывающейся на каждую проходящую машину, и Грета Краузе. Здесь она – Ирина Кривошлык, одинокая молодая учительница, еще не получившая назначения. И в том, что она вместе со всеми пытается выбраться отсюда, ничего удивительного нет.

К остановившейся машине, из которой вышел бравый военный, устремляются женщины с немыми вопросами в глазах: может, какие новости привез? Скажет, когда подадут эшелон?

Но полковник Стусь молча обходит их и скрывается в помещении вокзала. Женщины пробираются ближе к дверям, за которыми он скрылся. Молодая учительница с невзрачным чемоданом опередила всех. На нее косятся: молодая, одинокая, могла бы уважить старших, которые с детьми маются…

К огорчению этих женщин, показавшийся в дверях полковник обратился именно к молодей:

– А вы куда собрались? Молодая, здоровая. В минуты грозной опасности бежать? Нам сейчас для фронта…

Стусь умел блеснуть при случае красноречием, и сейчас сам упивался возвышенными словами, легко срывающимися с его языка. Изредка взглядывая на окружающих, он опытным глазом оценивал ладную фигурку стоящей перед ним девушки. Его красивые темные глаза играли задором. Раньше он по-иному действовал. Сейчас не то время, можно разрешить себе некоторую вольность.

Напряженно работает мысль Греты. Словоохотливого полковника она видит насквозь. Он чем-то похож – не внешне, конечно, на Геллера. Включиться в игру? О подобной ситуации ей говорили в берлинской школе. Это открывает большие возможности, но сопряжено с опасностью. А почему бы не попытаться? Изобразив на лице растерянную улыбку, девушка тихо, будто размышляй про себя, говорит:

– Ну что я могу? Нас, учителей, готовили не для войны…

– Так вы учительница? Это прекрасно! – обрадованно воскликнул Стусь, но объяснить, почему «прекрасно», он не успел: в утреннем небе послышался уже знакомый прерывистый гул. Усиливаясь, он словно вгрызался в затылок, пронизывал все тело.

Шофер подогнал машину, распахнул дверцу.

– Товарищ полковник…

Стусь понимает, что надо садиться в машину и как можно скорее бежать отсюда хотя под те деревья, что правее дороги, но почему-то словно одеревенели ноги.

– Что же вы стоите? – вскрикнула девушка, схватила его за руку и потащила к «эмке». Сама вскочила за ним на ходу, не выпуская чемодана из рук.

Когда выбрались на привокзальную площадь, противный гул затих, растворился в воздухе. Самолеты понесли смертельный груз дальше. Страх перед возможной бомбежкой, к которой никак не мог привыкнуть полковник, развеялся, и он продолжил свою обычную игру с красивой учительницей.

– Я рад, что мы познакомились, а как вас звать – не знаю, – заворковал Иван Петрович, беря руку Греты и заглядывая ей в глаза.

– Ирина… Ирина Ивановна, – сказала девушка, потупившись.

– Иван Петрович, – бодро отрекомендовался Стусь и тут же спросил: – Так что же вы намерены делать, Ирочка? Так-таки и бежать? А кто же будет наш воинский дух поддерживать?

Грета с трудом сдержала улыбку, вспомнив недавнюю растерянность полковника, и ответила в раздумье:

– Право, не знаю, как быть… Если бы кто объяснил, как долго все это протянется. Думаю хотя бы за Днестр выбраться… Надеюсь, туда их не пустят? – Она несмело посмотрела в глаза любезного спутника, ожидая объяснений, словно в его власти было пускать или не пускать туда врагов.

– Ну что вы! За Днестр, конечно, им не удастся пройти, и напрасно вы так расстраиваетесь, милая Ирочка. Но потребуется некоторое время, чтобы подтянуть резервы для контрнаступления, и они уже подходят… – Стусь осекся, понял, что сказал лишнее, и замолчал. Погодя добавил: – Впрочем, для молодых девушек все эти фронтовые дела – скучная материя… Я полагаю, что вам все же не следует уезжать из города…

Грета понимающе улыбнулась к лукаво спросила:

– Вы и свою семью оставили в городе?

– Моя семья вот она, вся перед вами. Знаете, наша жизнь бродячая, вечно в разъездах, в переездах… Так и не удосужился обзавестись семьей. Потом спохватишься, а на тебя и смотреть не захотят… – Рисуясь перед девушкой, Иван Петрович печально вздохнул и помолчал немного. – Да, очень грустно. Не успели познакомиться и сразу прощаться надо… А может, останетесь? Подумайте.

– Но как же я? Без работы в такое время, когда… Да и квартиры нет…

– Ну это пустяки. Всех устроим, нам нужны люди. Вот вам адресок, а вечером увидимся и обо всем договоримся. – Он торопливо набросал на листочке из блокнота несколько слов и передал Грете. – Итак, до вечера, Иринка!

Уже солнце взошло, когда Стусь сел в машину и уехал к Птицыну. Надо выполнять задание Кузнецова. Придется поторопиться, чтобы к вечеру не опоздать, выкроить время и для себя. «Пикантная девица, черт возьми! Война, конечно, не тетка, надо мириться с неудобствами, но нельзя же совсем забывать о личной жизни».