Текст книги "Тридцатая застава"

Автор книги: Януш Сикорский

Соавторы: Ф. Вишнивецкий
сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 24 страниц)

Освобождение

1

В первые дни сентября против польской армии, насчитывавшей около тридцати дивизий в разрозненных группировках, гитлеровцы бросили бронированный кулак из шестидесяти дивизий. Польское правительство оказалось неспособным дать организованный отпор поработителям и вскоре бежало, оставив страну на разграбление.

Отдельные воинские части продолжали сопротивляться, но не смогли изменить ход событий. Тысячи украинцев, белорусов и поляков устремились на восток, ища зашиты от фашистских убийц у великой братской страны.

Болеслав Щепановский, не без старания Шмитца и Морочило, месяца за два перед этим был переведен с границы в пехотный полк, расквартированный в районе Ольхового. Известие о провокации на польско-немецкой границе, когда гестаповцы Гиммлера инспирировали нападение на немецкий городок Глейвиц, встревожило честного офицера, но он не думал, что это обернется трагедией для его родины. Ведь польская двуйка не раз совершала подобные провокации против Советского Союза. И совершенно непонятно было, почему бездействует полк на восточной границе, когда угроза надвигается с запада.

Приказ о выступлении на фронт поступил 15 сентября. А где он, фронт?

– Только слепые не видят, пан Попович, что это самоубийство. Варшава пала. Правительство неизвестно где… – печально говорил Болеслав молодому врачу Ивану Поповичу.

– Зачем вы это говорите мне, пан поручик? Жолнерам скажите, пусть узнают, что их посылают на смерть. Нас учили спасать людей от смерти, но мы бессильны против военной машины…

– А что я один смогу?

– Сможете! Вас любят жолнеры… Нужно слово… Только начните. И все вас поддержат… Объясните им, что наше спасение сейчас там… – Он указал рукой в сторону Збруча.

– Так почему же вы сами не объясните им? Врача знает весь полк…

– Я не воин, пан поручик. К тому же – я украинец, скажут – кровь заговорила. А разве не ясно, что не только нам, украинцам, но и вам, полякам, и всем славянам фашизм несет смерть и порабощение? И без великой страны, что там, за Збручем, никто не устоит перед ними, не остановит их…

Врач и офицер, украинец и поляк, они сблизились, заметив друг друга среди чванливых помещичьих сынков, из которых состояла большая часть офицеров части. Оба не принадлежали ни к какой партии и не скрывали друг от друга своих убеждений, ибо не видели в них ничего преступного.

Особенно окрепла их дружба после знакомства Поповича с Вандой, которая как-то навестила Болеслава в Ольховом. Молодой врач тронут был нежными отношениями между братом и сестрой и даже немного увлекся девушкой, поразившей его своим независимым характером.

Выслушав Поповича, Щепановский долго стоял в раздумье. Он не был трусом, но до сих пор не приходилось принимать такие ответственные решения.

«А врач прав. В конце концов, кто-то должен сказать первое слово…»

– Хорошо, пан Попович, я скажу. И сегодня же…

Когда дежурный выстроил полк перед приходом полковника, поручик смело шагнул вперед, повернулся кругом и крикнул:

– Паны солдаты и офицеры! Нас завтра отправляют на фронт. А почему не скажут, где этот фронт? Почему не говорят, где наше правительство? Где армия? И с чем пойдем против танков и самолетов? Это самоубийство! Наша жизнь еще нужна будет для отчизны…

Ища глазами полковника, растерянно озирается дежурный. Офицеры пытаются сдержать солдат, но они сначала несмело, поодиночке, потом целыми группами выходят из строя и окружают поручика…

Как бы в подтверждение его слов послышалось прерывистое гудение бомбардировщиков. Все зашевелились, подняли к небу головы. Вот уже четко вырисовываются паучьи кресты на коричневых крыльях зловещих коршунов. Весь полк врассыпную устремился к ближайшему лесу. Оглушенные взрывами бомб, падают на землю солдаты, офицеры. Только небольшая группа застыла в оцепенении вокруг Щепановского.

Когда скрылись фашистские налетчики, митинг вспыхнул с новой силой.

– Нам не одолеть их голыми руками! – кричал бледный солдат с горящими, как угли, глазами. – А где искать помощи?

Один, другой, третий… Все, что наболело за две недели войны, в этих горячих словах взывало о помощи, о спасении.

К кому взывало? Командир полка затребовал жандармов из староства, готовил из преданных ему офицеров пулеметную команду.

К вечеру группа смельчаков, державшихся вокруг поручика, была окружена и арестована. Лишь некоторым удалось бежать. Скрылся и Попович. К утру он добрался в правобережные Лугины, разыскал Ванду и, боясь сразить хрупкую, как ему казалось, девушку, осторожно рассказал о случившемся.

Ванда не упала в обморок, даже не заплакала, лишь погрозила кому-то своим детским кулачком.

– Скорее туда! Сейчас же… Там Ваня. Они помогут. Они не посмеют отказать…

Девушке казалось, что для советских пограничников, как и для нее. ничего не может быть важнее жизни ее брата. Ведь он всегда был их другом.

Лишь во второй половине дня они с Поповичем сумели перебраться через границу и встретиться с бойцами тридцатой заставы.

А в Ольховом к вечеру того же дня военно-полевой суд закончил расправу над бунтовщиками. Вместе с арестованными солдатами и Болеславом Щепановским судили батрачку Фишера Агафью Семенину.

…Она работала в саду, когда после митинга вели арестованных в дом Фишера. Увидев, как жандарм ударил щуплого солдатика шашкой по голове. Агафья не сдержалась. Три года тому назад эти же жандармы избили ее мужа, когда бунтовали рабочие в поместье. Она так и не увидела его больше: умер в тюрьме. Осталась одна с тремя детьми.

Вот и батрачит с тех пор.

– Креста на вас нету, гаспиды проклятые! – крикнула женщина жандарму.

Тот грязно выругался и замахнулся шашкой, но ударить не успел: защищаясь, Агафья взмахнула лопатой и разбила ему лицо. Так и оказалась среди бунтовщиков.

По законам военного времени суд был скор и суров: всех активных участников мятежа и Агафью Семенину приговорили к расстрелу.

2

С первого дня нападения фашистов на Польшу пограничные наряды задерживали группы перебежчиков с правой стороны Збруча и на заставах еле успевали разбираться с ними. Пограничная польская стража не могла сдержать людской поток, который, спасаясь от гитлеровцев, устремился на восток. Иван Недоля ежедневно приходил на заставу, надеясь встретить среди беженцев Ванду.

И они встретились. В первые минуты словно оцепенели, еще не веря своим глазам. Первой опомнилась Ванда. Отстранив пограничника, она бросилась к Недоле.

– Янек! Мой Янек! Скорее туда! Они убьют Болеслава!

Давно ожидаемая, выстраданная в мечтах и все же неожиданная встреча на какое-то время парализовала волю молодого человека, он стоял растерянный.

– Что же ты молчишь? Скажи этим жолнерам, ты же знаешь, что он всегда был их другом…

Она захлебывалась от возбуждения, от тревоги за судьбу брата и говорила так быстро на своем родном языке, что пограничники не поняли ни одного слова. Ванде казалось, что ее храбрый Янек все может сделать для спасения брата, стоит лишь объяснить «этим жолнерам», какой он хороший и как любит ее.

Слушая доклад старшего наряда, командиры с удивлением рассматривали странную шумливую девушку и молчаливого юношу в польской военной форме. По поведению Недоли Байда догадался, что это и есть Ванда, а юноша – ее брат.

«Почему же они так волнуются?» – подумал Антон, собираясь выяснить, что случилось, но не успел: во двор заставы въехала машина, из нее вышли комиссар Шумилов и знакомый комбриг, командир армейского соединения. И все направились в служебное помещение. Ванда растерянно посмотрела вслед, глаза ее потухли, лицо обмякло. Вцепившись руками в Недолю, девушка громко разрыдалась.

Пока Попович и Недоля ее успокаивали, в кабинете начальника заставы происходил необычный разговор.

Решение Советского правительства об освобождении западных областей Украины и Белоруссии не могло не порадовать пограничников.

Комбриг предупредил:

– Завтра в четыре ноль-ноль дивизия переходит Збруч и движется на Тернополь – Львов. К этому времени снять на своем участке наряды и создать разведгруппы, чтобы нам избежать возможных неприятностей с польской пограничной стражей. Есть сведения, что в Ольховом находится стрелковый полк. Столкновение с ним нежелательно.

– Разрешите, товарищ комбриг! У нас много беженцев, есть и оттуда. Только что задержан военврач. Если не ошибаюсь, он из Ольхового, – доложил Кольцов. – Можно позвать?

– Пригласите…

Попович рассказал о событиях в Ольховом, о положении в полку. Не верить ему не было оснований. Польская армия доживала последние дни. И комбриг принял решение.

– Итак, вы создаете две группы, одна займется пограничной стражей, другая – в Ольховое…

– И запомните… – вмешался Шумилов. – Никаких вооруженных столкновений! Мы не собираемся воевать. Ваша задача – разведать обстановку и предупредить части при подходе, а там найдем общий язык с польскими солдатами. Они поймут…

Комбриг торопился. Взглянув на часы, предупредил:

– Итак, в четыре мы переходим Збруч. Сверьте часы… Сейчас шестнадцать тридцать, в вашем распоряжении почти полсуток. Надеюсь, успеете… Да, с этим врачом. Думаю, его можно использовать для переговоров с Ольховатским гарнизоном! Но это вы решите с комиссаром…

Шумилов остался на заставе, объяснил дальнейшую задачу. Вслед за дивизией весь погранотряд передислоцируется на границу с Румынией по Днестру. Он указал фланги заставы на карте.

– Только пройдут части наших войск, немедленно закрывайте границу. Учтите: в Ольховом будет нелегко, там брод через Днестр, шоссейная и железная дороги, много сомнительных людей устремится в Румынию. Надо действовать осторожно и тактично, ни в коем случае не забывать, что мы не завоеватели. Мы только освобождаем наши исконные земли. Имущество заставы пока передать председателю сельсовета. Ясно? Вот и действуй, солдат, – отпустил он Кольцова. – А мы с политруком еще побеседуем…

Кольцов занялся формированием групп, а Шумилов тем временем знакомил Вайду с правительственной инструкцией, вручил ему удостоверение Президиума Верховного Совета УССР.

– Учтите, Антон Савельевич, в Ольховом вы не только пограничник, но и представитель Советской власти, уполномоченный Верховным Советом создать народные комитеты в освобожденных селениях. Здесь нужна гибкая дипломатия. Понятно?

– Понятно, товарищ комиссар.

Шумилов уехал. Тимощенко, Денисенко и Великжанов вышли на границу снимать наряды. И с наступлением темноты бойцы начали сходиться на заставу. За три года совместной службы не было случая, чтобы вот так все вместе ужинали или обедали за одним столом. Какое-то тревожное настроение овладело ребятами.

– Что ж это получается? – переговаривались между собой вполголоса – Ведь мы открыли границу!

И только после ужина на коротком собрании Кольцов объяснил обстановку и дальнейшие задачи.

Пригласили председателя сельсовета. Когда ему предложили принять хозяйство и подписать акт, он все понял.

– Раз такой поворот, акт подпишу, и хозяйство будет в полной сохранности, но и я с вами…

– А кто же Лугинами будет командовать? Нет, Симон Сергеевич. Не Кравецкого же оставлять на хозяйстве…

– Так вы хоть Ванюшку возьмите… Беда там случилась с братом этой девушки. Видите, как убивается…

– Их возьмем. И врача этого. С группой политрука пойдут…

Узнав об этом, Недоля прибежал к Байде:

– Товарищ командир! Я знаю там все ходы и выходы, мы с Вандой сейчас же туда двинемся и до вашего прихода все разведаем…

– Вы вот что, товарищ Недоля, – вдруг непривычно строгим тоном оборвал его политрук, – без моего разрешения ни шагу! Понятно? Выступаем все вместе…

Ровно в два ноль-ноль группа Кольцова бесшумно, как привыкли ходить пограничники, двинулась на правобережье, а Байда и Тимощенко, усадив своих бойцов на эмтеэсовские машины, взяли направление на Ольховое.

«Прощайте, Лугины… Свидимся ли когда?» – думали ребята, покидая село, с которым за три года так много пережили…

3

Сотрудничая с немцами, поручик Морочило не задумывался над тем, как можно назвать его отношение к своему народу. Ведь красные, был убежден Морочило, против которых борются абвер и двуйка, являются врагами Польши. Об этом открыто говорят в Варшаве государственные деятели. Уж кому-кому, а маршалу Рыдз-Смиглы можно верить. «С немцами мы рискуем потерять свою свободу, а с русскими мы потеряем свою душу…» – сказал главнокомандующий.

Хорошо сказал. Он, Морочило, не хочет, чтобы его отчизна потеряла душу. Поэтому, выполняя задания Штольце, а потом Шмитца, уверял себя в том, что работает во имя спасения польской души. И совесть не тревожила его. А что касается личной свободы, то, имея такого хозяина как абвер, нечего беспокоиться…

Но вот началась война. Смятение охватило поручика: немецкие танки, орудия, самолеты обрушились не только на свободу страны – они уничтожают тысячи людей, разрушают города и села, рвут в клочья тело Польши. Что же теперь будет с ее душой?

Мечется поручик с оперативной группой по своему участку. В Ольховом попали под бомбежку и не успели предотвратить бегство многих бунтовщиков. Куда они могли бежать? Ясно – на восточную границу. Спешно выехали в Лугины, в имение Кравецкого.

Появление советских пограничников на польском кордоне не было для стражи неожиданностью. Противоречивые приказы, панические слухи о событиях на западе страны, массовое бегство населения на восток – все это захлестнуло нового начальника кордона, и он без единого выстрела сложил перед Кольцовым оружие. А что иное можно было предпринять в этой несусветной путанице?

– Теперь к Кравецкому! – торопил Голота. – Он должен ответить за кровь Миколы и его родителей…

– Отставить, Симон Сергеевич! – охладил его пыл Кольцов.

Однако бой пришлось принять. Прибывшая с Морочило группа жандармов встретила пограничников беспорядочной стрельбой, но вскоре рассеялась, не причинив никакого вреда. Голота с обнаженным клинком все порывался в дом помещика: слишком много обид накопилось у старого конника.

– Спокойно, Симон Сергеевич. Мы пришли сюда не как мстители, а для освобождения кровных братьев. Так что вложи свей клинок в ножны.

– А собаку Дахно тоже прикажете считать кровным братом? Ну нет! Он не уйдет от справедливой кары! Скорее в Ольховое!

– Мы там сами справимся с Дахно, а вы остаетесь здесь. И не забывайте, что вы представляете Советскую власть. Действовать надо по нашим, советским законам. Слышали, что говорил Шумилов?

Подавив в сердце старые обиды, Голота занялся лугинскими делами, а Кольцов со своими людьми поспешил в Ольховое.

Группа Байды была уже там. Она на рассвете приехала в Ольховое, замаскировала машины на окраине и по оврагу незаметно пробралась к фишеровскому саду.

– Все штабные офицеры в доме, на первом этаже, – объяснил Попович, – а солдаты расположены в лесу, в палатках. И если мы…

– А Болеслав где? Куда они его спрятали? – вскрикнула Ванда. Ей казалось, что ничего не может быть важнее, чем освобождение ее брата.

– Вчера всех арестованных отвели сюда, а где они сейчас – неизвестно…

– Я найду! – вызвался Недоля. – Только помогите.

Политрук задумался. Дивизия вот-вот должна подойти к Ольховому. Недосказанная мысль Поповича понятна: если блокировать штаб, полк без офицеров не решится на какие-либо враждебные действия. Но и арестованных надо освободить…

– Денисенко и Селиверстов! Берите двух бойцов и попытайтесь с Недолей разыскать и освободить арестованных. Только без шума.

Проникнув через изгородь в сад, пограничники обошли дом с тыльной стороны, а Недоля повел группу Денисенко к хозяйственному двору.

– У пана здесь большой каменный подвал с железной дверью, настоящая тюрьма. Если арестованных не увезли, то они там.

Бесшумно двигаясь между деревьями, они уже подходили к широкой дороге, которая вела к хозяйственным строениям, как оттуда появилась группа людей. В наступающем рассвете можно было различить по бокам группы вооруженных жандармов.

– Они! – шепнул Недоля. – Не иначе, как стрелять их собираются.

Оставалось несколько шагов до переднего конвоира. Одновременно из-за деревьев выдвинулись четыре винтовки, и Денисенко крикнул:

– Стой! Бросай оружие?

Недоля что-то по-польски сказал узникам, и они попадали на землю, звени ручными кандалами. Стреляя вслепую на ходу, конвоиры убежали в глубину сада.

Словно во сне смотрят освобожденные на зеленые фуражки с красными звездами – как они могли здесь появиться?

Первой опомнилась Агафья Семенина, хватает за руки пограничников.

– А діток моiх не бачили? Де вони?

Остальные сгрудились вокруг Недоли, который торопливо что-то объяснял Щепановскому.

А с востока уже слышен отдаленный шум моторов. Он быстро нарастает, надвигается на Ольховое.

С восходом солнца на запад прошли советские части.

4

Незадолго до немецкого нападения на Польшу Карл Шмитц получил новые указания разведуправления и соответствующие документы. В одном из них значилось, что майор Шмитц направляется в распоряжение начальника германской военной миссии при румынской армии в качестве советника. Другая бумажка с польским государственным гербом, надлежащими подписями свидетельствовала, что пан Шмигельский является сотрудником польского министерства торговли. Дальняя задача оставалась прежней, и разведчик не терял связи со своими агентами в Польше.

Используя связи абвера с разведками двух соседних стран, Шмитц без особого труда переходил румынско-польскую границу, свободно разъезжал по стране с небольшим чемоданчиком, и все, что попадало в поле зрения разведчика, становилось известным в соответствующих военных штабах вермахта. Этого задания он не доверял никому, даже своему подручному из дефензивы поручику Морочило. И когда вскоре фашисты вторглись в пределы Польши, их авиация удивительно точно наносила бомбовые удары по военным объектам и скоплениям войск своего недавнего союзника.

– Не теряйте связей со своими хлопцами, их надо держать под рукой, – предупредил майор Шмитц Якима Дахно, когда через несколько дней после качала военных действий в Польше он в последний раз посетил Ольховое. – И поберегите поместье своего хозяина…

Последние события, связанные с бунтом в полку, налетом авиации, арестом жолнеров, немного обескуражили управляющего, но не вызвали большой тревоги в его душе: давно уже Яким Дахно связан одной веревочкой с немецкой разведкой. Но вот то, что произошло в это осеннее утро во дворе помещика, было для него совершенной неожиданностью.

Стрельба в саду при столкновении группы Денисенко с жандармами всполошила расположенных в доме офицеров полка. Пограничники к этому времени успели блокировать все выходы.

Открыв дверь парадного хода, Байда через Поповича, хорошо владевшего польским языком, сообщил столпившимся в холле офицерам:

– Через Ольховое прошли части Красной Армии, чтобы не допустить оккупации немцами районов, населенных нашими братьями-украинцами. Во избежание ненужных осложнений предлагаю сложить оружие.

В ответ послышалась брань, хлопнул одиночный выстрел, не причинив никому вреда.

Попович, на ходу переводя слова Банды, продолжал:

– Сопротивление бесполезно и неразумно. Подразделения полка уже разоружаются. Для переговоров приглашаю командира полка.

После непродолжительного молчания к выходу подошел пожилой офицер. Небрежно козырнул, не глядя на Байду, дрожащими пальцами достал из кобуры пистолет и бросил к ногам Поповича. Потом шагнул влево, освобождая место для следующего. Но никто не подходил.

– Пан полковник! Объясните своим подчиненным ситуацию… – начал политрук, но полковник прервал его, четко выговаривая русские слова:

– С этой минуты у меня нет подчиненных… – Его измятое, бледное лицо вдруг покрылось густым румянцем.

– Тогда посоветуйте им, как старший соотечественник.

Полковник заговорил с офицерами и те начали бросать оружие.

Пока происходили эти события в доме Фишера, Денисенко привел освобожденных. А вскоре прибыла на машинах и группа Кольцова. Захватив полковника, Щепановского и Поповича, все поспешили в полковой лагерь.

Туда, видимо, уже докатились слухи о событиях этого утра. Жолнеры ходили небольшими группами по плацу и громко спорили о чем-то.

Первым обратился к солдатам полковник:

– Паны жолнеры! Обращаюсь к вам не как ваш командир, а как старший друг, как отец говорю… – его голос задрожал. – Советую вам во имя будущего…

В настороженной тишине, как удар хлыста, прозвучал выкрик:

– Предатель!

Полковник отшатнулся… Забурлила толпа жолнеров, скопом двинулась на пограничников.

– Остановитесь, братья! – крикнул поручик Щепановский, шагнув навстречу солдатам. – В то время, как фашисты терзают нашу родину, русские братья освободили нас, осужденных вчера на смерть! Они помогут нам освободить от врагов и наш народ…

Говорил Болеслав горячо, он почти смешался с солдатской массой. Сначала его слушали с недоверием, но постепенно страсти улеглись, среди солдат и младших командиров нашлось немало единомышленников молодого офицера. Они окружили его плотной стеной, оградив от крикунов. Лагерь заколебался, крикуны отходили в задние ряды.

Уловив момент затишья, Кольцов пробрался к Щепановскому и стал рядом, подняв над головой зеленую Фуражку.

– Дорогие друзья! Все мы, советские люди, понимаем ваше тяжелое положение и сочувствуем польскому народу. А пришли сюда с единственной целью – защитить кровных братьев от нависшей над вами угрозы порабощения… У нас с вами нет причин для вражды. По-дружески советуем вам сложить оружие, как это сделали ваши старшие командиры…

Снова зашумели в толпе, но угроз уже не было слышно. Сначала рядовые солдаты, а потом младшие командиры подходили к пограничникам и складывали оружие.

Лишь несколько младших командиров, как потом стало известно, скрылись в лесу.

Застава выходила на новые рубежи.

5

Всю ночь с шестнадцатого на семнадцатое сентября человек в рабочей одежде рыскал по левому берегу Збруча. Видел советские войска, которые двигались к границе. Очень обрадовался, что так легко удалось проскочить на правый берег, и тут же поразился: здесь тоже двигались красные части на машинах!

Потайными тропами человек помчался к Ольховому и на рассвете постучался к Софье Крукович: скорее найти шефа – тот все объяснит. Кличку разведчика Волк, проскочившего почти три года тому назад советскую границу, знал только Шмитц. Для Софьи Крукович он был известен под именем Гавриила Топольского, а в действительности являлся побочным сыном Якима Дахно. Практику опытного агента он в свое время прошел в польской двуйке, а потом продал свои услуги абверу.

– Пани Софья! Надо немедленно связаться с шефом!

– А где его искать? Об этом может знать только управляющий пан Дахно.

Захватив донесение Топольского, связная по крутому оврагу пробралась в поместье, к домику управляющего.

Дахно безмятежно спал, когда к нему постучала в тыльное окно Крукович. Где-то в саду беспорядочно хлопали выстрелы. «Жандармы балуются, наверно, уже прикончили вчерашних бунтовщиков», – зафиксировал в полусонном сознании привыкший ко всему бандит. Выглянув в окно, заметил военных у парадного входа в дом. Сначала подумал, что пришли немцы. Потом в посветлевшем воздухе заметил зеленые фуражки советских пограничников. «Черт знает что! Померещилось. Откуда они здесь могли появиться?»

Сомнения развеяла Софья:

– Беда, пан Дахно! В Ольховом полно русских. – Она видела во дворе нескольких пограничников, а с перепугу ей показалась целая армия. – Вот Гаврила передал для шефа…

Распихав по карманам пистолет, патроны, деньги, захватив небольшой чемоданчик с какими-то бумагами. Дахно выпрыгнул в окно и скрылся в саду. Он знал, где искать Шмитца, но решил пока подальше держаться от границы: встреча с чекистами его не устраивала. «Только бы пробиться к Черному лесу, а там найдутся нужные люди, и мы еще повоюем…»

А для заставы началась хлопотливая и опасная жизнь на новом месте. Как и предполагал Шумилов, к Днестру устремились сотни офицеров, чиновников, местных фашистов, готовых на любые сделки с кем угодно, только бы не попасть в руки НКВД.

Нелегко было пограничникам разобраться в этой сутолоке. Среди потока беглецов затерялись и те, кто не пожелал сложить оружие, и Гаврила Топольский с Якимом Дахно.