Текст книги "Дороги (СИ)"

Автор книги: Яна Завацкая

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 31 страниц)

На острове Грон была и церковь. Но исповедаться Ильгет слетала все же в Коринту, к отцу Маркусу – с ним все получалось очень хорошо.

Мира действительно уехала уже через неделю – ее ждали дети и муж. Арнис же никуда не торопился. Санта очень не советовала Ильгет уезжать раньше.

– Подумай, что ты будешь делать с мужем? У него серьезные проблемы. Тебе понадобится вся собранность, все силы, чтобы ему помочь и укрепить семью. А где твои силы сейчас?

Санта была права. И она дала Ильгет заранее множество дельных советов о том, как жить дальше с Питой. Ощущение такое, что она и его хорошо знала – но наверное, это была просто квиринская наука и личный опыт.

Ильгет даже прошла небольшой тренинг в виртуальности, чтобы научиться правильно общаться с мужем.

– Тебе придется не расслабляться дома, – учила ее Санта, – дома нам всем хочется расслабиться, побыть собой, не работать, не следить за выражением лица, за словами… Но эти отношения придется строить. Над ними придется работать. Если уж ты добровольно берешь на себя все это…

Но сейчас, пока можно было полностью расслабиться. Недели через две Ильгет захотелось писать. Она достала роман, привезенный с Ярны, написанный по пути туда. Перечитала его и ужаснулась – это писал совсем, совсем другой человек. Такой наивный, такой не понимающий ничего… Решила, что пусть уж роман полежит в сторонке, и начала совсем другое.

Она стала писать про маленькую девочку, в жизнь которой пришла война. Как на Ярне. Ильгет копировала ход основных событий там. Представляла их глазами ребенка. Убили отца девочки, потом маму. Девочка пыталась выжить среди развалин. Появился невидимый друг, который помогал ей, кормил, защищал. Девочка привыкла жить рядом с этим другом…

Процедуры воспринимались как досадная помеха. Но что поделаешь, это условие жизни здесь… дома, подозревала Ильгет, писать не очень-то получится.

Наконец кондиционирование закончилось. Ильгет отправилась в Коринту.

Лири и Данг встретили Ильгет на церковном дворе. Радостно обнялись – сегодня хотелось только обниматься со всеми. Ильгет жадно смотрела на друзей. Данг, казалось ей, стал выше и бледнее, правой рукой, уже почти полностью выросшей, действовал вполне уверенно. Лири протянула ей тяжелый, завернутый в белоснежное одеяльце, кулек.

– Вот он, видишь? Анри…

Ильгет вгляделась в личико младенца. Маленький Андорин родился, когда она была еще на Ярне. Данг только-только начал ходить после тяжелого ранения, даже не смог принять новорожденного на руки, но при родах присутствовал. Лири позвонила Ильгет сразу же после того, как та прибыла на Квирин. Поздравив с возвращением и поболтав всласть о Ярне и о квиринских делах, сказала.

– Иль, я тебе еще чего звоню… хотела тебя попросить – будь крестной для нашего Анри.

– Что ж вы, еще не окрестили? Ему ведь уже два месяца?

– Тебя ждали, – тихо сказала Лири, – я хочу, чтобы ты… хорошо?

– Ну ты даешь, – Ильгет была поражена. За что такая честь? Как будто у Лири мало друзей на Квирине… – Ну конечно. Я согласна.

– И еще… – Лири поколебалась, – Иль, спасибо тебе. По-хорошему, конечно, надо было бы вечеринку устроить… Но сейчас как-то…

– Подожди, я не поняла, за что спасибо-то?

– За Данга, – тихо сказала Лири. Ильгет вдруг вспомнила все… развороченная черная рана, спекшиеся внутренности, под огнем торопливо наложенная повязка, и тяжесть бесчувственного тела, и грохот, дым, ужас, отчаяние оттого, что кажется, не удастся дотащить, что нет больше сил, что невозможно это, но еще более невозможно оставить его тут… Но это все было так давно, так невероятно давно, столько времени прошло с тех пор, кажется, годы прошли, что Ильгет уже успела позабыть, и сейчас не поняла сразу, за что благодарила ее Лири. Теплое чувство разлилось внутри. Ильгет почувствовала удовольствие – вот за это она действительно была довольна собой. Она реально сделала что-то хорошее, не сомнительное, а по-настоящему хорошее дело, спасла человеку жизнь, спасла любимого, мужа Лири, отца маленькому мальчику. Она невольно улыбнулась.

– Не за что, Лири. Сочтемся как-нибудь.

– Ага… Иль, значит, договорились насчет крещения?

Теперь Ильгет держала на руках Андорина, маленького квиринца, родившегося вместо того, другого, который погиб (и ни сына, ни дочки в мире не оставил еще), ребенок очень серьезно рассматривал ее темными отцовскими глазенками, временами помаргивая. Ильгет улыбнулась и пощелкала губами малышу. Ротик Анри расплылся в очаровательной беззубой улыбке.

– Крестничек, – сказала Ильгет, – красавчик ты мой…

Кольнуло в сердце – а у меня не будет, не будет… Но собственно, почему, вдруг подумала Ильгет. Ведь мы на Квирине, здешняя медицина может справиться с этими моими проблемами. Ильгет даже и не спрашивала врача, как у нее насчет возможности родов, не актуально было, мужа-то все равно рядом нет.

Но теперь он будет рядом. Ильгет со вспыхнувшей вдруг надеждой посмотрела на маленького крестника. Почему бы и нет… почему бы и не полечиться. Надо с Питой еще поговорить. Какая радость – ребенок! Вот такое же крошечное, теплое, темноглазое существо. Ладно, потом об этом подумаем…

– Смотри, как он у тебя тихо лежит, – сказала Лири.

– Здравствуйте, Ильгет, – рядом с Дангом появился Фелл, крестный Анри. Ильгет смутно знала его по общине, Фелл был высок, совершенно сед, прям, с твердой и сильной линией губ и подбородка, сейчас на нем была праздничная белая скета и серебристая накидка на плечах. О Дозорной Службе он почти ничего не знал, был просто ско, и когда-то – учителем Данга. Фелл все еще летал в качестве ско, хотя возраст был уже предельным, критическим, за восемьдесят, в этом возрасте обычно переходят если не на пенсию, то на спокойную работу вроде пилота-рейсовика.

Пожилой ско протянул руку, возникла маленькая заминка, Ильгет, держа ребенка, раскрыла пальцы навстречу своему новоявленному куму, тот осторожно пожал ее ладонь.

– Вот он какой, – Фелл заглянул в лицо Анри, – похож на моего второго внука, между прочим…

– На сына Лейз? – поинтересовалась Лири.

– Да. Ильгет, ну дайте мне его тоже подержать!

Ребенок, вроде бы, ничего не имел против перехода на другие руки. Ильгет посмотрела на Лири, та ответила ей сияющим взглядом. Ильгет подумала вдруг, что в выражении лица подруги появилась какая-то наполненность, завершенность, как будто Лири стала именно тем, чем должна была стать. И вдруг ей захотелось поделиться своей радостью, хоть это, может быть, было не совсем уместно сейчас.

– Лири… ты знаешь, я думаю, ведь мой муж теперь здесь, я попробую полечиться… может, у меня тоже будет ребенок!

– О, это было бы так здорово, Иль! Это такое счастье… Я уверена, что у тебя получится, мы же на Квирине, да хоть в искусственной матке можно вырастить из своих клеток… Было бы желание.

– Тоже верно, – Ильгет поразилась тому, что до сих пор эта мысль не приходила ей в голову. И вдруг она замерла.

Неподалеку от нее, разговаривая со своей матерью, стоял Арнис.

Белла что-то говорила ему… она заметила Ильгет и, улыбаясь, помахала ей. Арнис что-то сказал. Белла подошла к Ильгет большими шагами, Арнис, чуть улыбаясь, последовал за ней.

– Здравствуй, Иль, – Белла обняла ее за плечи, слегка прижала, повернулась к остальным, – здравствуйте… Ну что, вот это и есть герой дня? – малыш моментально перекочевал на широкие надежные руки Беллы, и дальше раздавалось уже непрекращающееся мощное сюсюканье, перемежаемое короткими вопросами родителям и Феллу. Ильгет стояла, опустив глаза в землю. Так получилось, что она и Арнис остались наедине. В толпе людей – но как будто вдвоем. Наверное, потому, что оба они молчали. Ильгет вскинула взгляд, увидела лицо Арниса, вздрогнула, как от удара током. Невольно возник позыв к движению – приласкать, коснуться его щеки рукой, слишком уж бледным было его лицо, болезненным, с резко выделившимися большими серыми глазами. Ильгет сдержала порыв. Сказала просто.

– Ара…

– Ара, – глухо откликнулся он. Просто и спокойно улыбнулся, – ну как ты, Иль?

– Хорошо, – выдавила она. Да что я в самом деле? Почему такая щемящая жалость к нему, ничего с ним не случилось, все ведь теперь хорошо… а лицо нездоровое, так чего ждать, ведь еще не восстановился полностью, несмотря на кондиционирование, а досталось ему в этой акции здорово. Вот и Данг до сих пор не справился с последствиями ранения, а Иволга всего две недели, как из больницы, ковыляет у себя в поместье. Что же здесь удивительного?

– Как муж? – спросил он так же спокойно, – прилично себя ведет?

– Да, нормально, – Ильгет замолчала. Что ему рассказывать? При мысли о муже тоскливо заныло сердце, все было не так, совсем не так, но не говорить же об этом.

– Ну а как у тебя здоровье?

– Боже мой, Иль, все это такие пустяки… совершенно нормально.

– Ты как-то выглядишь… не очень.

– Этой ночью мало спал, – неохотно сказал он, – так вышло.

Они замолчали. Переливы колокола, зовущие в церковь, прервали затянувшуюся паузу.

Родители вошли первыми, Данг нес ребенка на руках. За ними следовали Ильгет и Фелл. Женщины в белых длинных платьях простого покроя и кружевных альвах, мужчины – в светло-серых накидках, белых скетах. Отец Маркус в полном облачении, несколько министрантов уже ждали у крестильной Чаши. Остальные молча расходились по местам, ожидая начала праздника.

Откуда-то, казалось, из самих стен храма, зазвучала пронизывающая глубокая музыка. Два голоса, мужской баритон и высокое женское сопрано, подхватили мелодию, они пели на эдолийском языке древний гимн, и никто не подпевал им, все замерли, стоя. Ильгет стояла у Чаши, чуть позади Данга и Лири с младенцем, и вслед за музыкой, а позже – за словами священника, за общей молитвой, настроение ее сердца изменялось.

Ильгет видела в глубине храма Арниса, и ничто не шевелилось в ее душе, никакого содрогания, никакой щемящей и сладкой боли. О чем она думала только что, что подсказывало неверное зыбкое сердце? Арнис – просто друг, такой же вот, как Данг и Лири… почему они выбрали Ильгет крестной? Так трудно понять, ведь она гораздо слабее других, хуже, разве ей сравниться с квиринцами? Но раз так надо, подумала Ильгет, раз они попросили, не могу же я отказаться. Я сделаю все возможное, все, что смогу. Они встречались и разговаривали уже все вместе, родители, крестные, отец Маркус, говорили о будущем пути Анри, о том, кто и как будет его готовить к Первому Причастию, о чем нужно особенно помолиться, вообще – о нем, и о Данге с Лири. Я не могу отказаться, подумала Ильгет, и теперь эта нить связывает меня с Дангом и Лири, это как родственная связь, ведь не откажешься от своей матери и своих родственников, так же и тут, этот малыш – мой крестник, и я должна буду о нем молиться, и ему помогать, и так будет всегда. Ильгет с возрастающим радостным волнением наблюдала, как священник поливает маленькую головку святой водой, произнося привычные слова крещения…

После праздника и обычной Евхаристии все собрались в зале Общины, было угощение (Ильгет и сама напекла собственными руками, без коквинера, ярнийского печенья и принесла целый таз), был шумный, веселый гомон. Ильгет держалась поближе к крестнику и его родителям, смеялась, пила и ела, а натянутая струна внутри звенела все так же. Ильгет беззвучно, про себя молилась, чтобы как-то выразить это внутреннее чувство. Она вспоминала собственное крещение на Ярне. Ведь все было не так. Не было никаких друзей рядом, полузнакомые крестные из общины – так с ними близких отношений и не возникло. И храм далеко не такой красивый. И не та музыка. Все иначе. Но ведь точно такое же было ощущение – радости и свободы, подаренной просто так, ни за что, новой жизни.

Ильгет сама не понимала, каким образом слышала слова окружающих, и что-то отвечала, и хохотала над шутками…

Потом она вспомнила, что надо бы не слишком поздно вернуться домой и, распрощавшись со всеми, ушла.

Праздничное настроение улетучивалось по мере того, как она приближалась к дому. Ильгет вела флаер аккуратно – немного разучилась за время акции. Посадила машину (конечно, общественную, на свою пока не было денег) на стоянку, стала спускаться в квартиру…

Все правильно, надо немного перестроиться. Нет ничего хуже, чем когда приходишь воодушевленная, радостная из Церкви, а муж совсем в другом настроении, ты не попадаешь с ним в лад, могут возникнуть конфликты. Праздник кончился, начались суровые будни, подумала Ильгет, внутренне готовясь к встрече с мужем. И вдруг ей вспомнилась радость, пришедшая только сегодня. Ребенок же может быть, вполне, ребенок! Как отнесется к этой мысли Пита?

Дверь безмолвно распахнулась, Ильгет шагнула внутрь, на косые желтоватые прохладные квадраты коридора. В квартире никакого шевеления не замечалось. Она повесила плащ на гардеробную подставку, осторожно заглянула в гостиную. Так и есть, муж в любимой позе, на диване, с демонстратором, читает, а вероятнее всего, смотрит какую-нибудь комедию. Линкосом он уже овладел, хотя с Ильгет предпочитал говорить все еще по-лонгински. Невольная улыбка скользнула на ее лицо, она позвала тихо.

– Пита!

Муж одним пальцем снял демонстратор, приподнялся.

– А, Ильке! Привет.

И снова надел очки.

– Ты ужинал?

– Не-а… пивка вот раздавил, – рядом с ним стояла пустая бутыль, вазочка с орешками.

– Будешь ужинать?

– А ты?

– Ну я немного поем с тобой, – Ильгет еще не хотелось ужинать, она укорила себя за то, что в зале Общины слишком увлеклась угощением. Пошла на кухню. Ильгет уже изучила вкусы мужа, сформировавшиеся на Квирине. Заказала коквинеру сиккарги для себя, а для Питы – креветок под острым соусом, картофельное пюре, салат, к чаю – пирог. Стала медлительно, замирая и задумываясь, накрывать на стол. Пита как-то давно уже сказал, что ему нравится, когда стол накрыт как положено, это создает ощущение повседневного праздника, правда, он никогда не хвалил ее после за это, но Ильгет продолжала считать, что доставляет ему удовольствие. Синие полупрозрачные с золотым узором по краю тарелки и блюдца, высокие бокалы, к ужину подойдет белое вино, для чая в центре стола кружки на блюдцах, и еще две свечи и сверкающие фальшивым золотом столовые приборы, ажурные матерчатые салфетки свернуты кольцами. Ильгет поставила кушанья, приготовленные машиной. Позвала мужа. Она знала по опыту, что от этого момента пройдет – в любом случае – не менее пяти минут (а то и четверть часа), прежде чем Пита появится в столовой. Ильгет пока поставила для Норки миску со свежим мясом и мелкими косточками на собачий столик, собака тут же приступила к еде. Потом Ильгет подошла к столу и начала читать молитву, чтобы не делать этого при Пите. Села… пора бы ему уже и появиться. Наконец муж возник в дверях кухни. Сладко потянулся. Сел напротив Ильгет.

– Ну как церковь? – поинтересовался он.

– Ничего. Мы ребенка сегодня крестили. Сына Лири, я тебе говорила…

– А… – Пита с аппетитом поедал креветок.

– А ты как тут? Читал?

– Кинушку смотрел.

– А чего не с экрана?

Пита пожал плечами.

– Да сам не знаю.

– А какая кинушка-то?

– "Сексокибер". Ты знаешь, наверное…

– Не-ет, – протянула Ильгет, – комедия?

– Ну да, эротическая, – подтвердил Пита.

– Интересно?

– Да ничего так. Посмотри, тебе не помешает.

– Хорошо, – согласилась Ильгет. И вдруг вспомнила о своей Радости, и уж этой-то радостью обязательно нужно было поделиться с Питой.

– Слушай, Пита… ведь мы теперь можем завести ребенка!

– Хм… а ты что – уже? – он оценивающе посмотрел на нее.

– Да нет, конечно… Но я еще и не лечилась, у меня же никого не было, зачем вообще об этом думать. Хотя ты знаешь, гормональные функции у меня все уже восстановлены. Но там, наверное, спайки и все такое, надо точно узнать у Мирана. Ты знаешь, на Квирине же все возможно! В самом крайнем случае они возьмут у меня яйцеклетку, у тебя сперму, и вырастят ребенка в искусственной матке. Ну, это если уже совсем ничего не получится… Но я думаю, что это все теперь возможно. Что ты насчет этого думаешь?

– Не знаю, – сказал Пита с сомнением, – мы еще тут не обжились. Даже ты еще минимум не сдала. Вот перестанут нам пособие платить…

– Да брось, – отмахнулась Ильгет, – не перестанут. Мне приличную премию выплатили, и думаешь Дэцин меня так запросто отпустит из Дозорной Службы? Я все равно буду служить, а значит, и деньги будут. И потом, на ребенка тоже ведь платят пособие, причем столько, что на него и жить можно. Тут это не проблема, поверь…

Пита пожал плечами неуверенно.

– Не знаю. Хотя тебе виднее, конечно… ну если хочешь, сходи к врачу, обследуйся. Ты ведь уже лечилась на Ярне.

А может, и правда, не нужен ребенок, подумала Ильгет. Радость погасла. В самом деле – зачем? Пита смотрел на это без всякого энтузиазма. Как странно – ведь он хотел завести Мари, сам предложил, а после ее смерти потерял всякий интерес к потомству.

Ильгет вспомнила Данга, как он бережно держал малыша на здоровой левой руке (левой он пока действовал более уверенно), как его глаза светились, и рядом – такая же счастливая, почти не верящая в свое счастье Лири (да и правда – чуть-чуть дэггер промахнулся, и не окажись еще рядом Ильгет, и не было бы ничего этого, а разве это первая такая ситуация для них…) Вот для Данга это счастье, а для Питы… ну что это для Питы?

Ему не нужен ребенок.

А так ли нужен он Ильгет? Материнский инстинкт… но это же только инстинкт. Данг и Лири – ну это их дело. Почему нужно брать пример с других?

Интересно, а почему Пита все-таки так?

Действительно, он чувствует себя здесь неуверенно. Может, еще и вину свою ощущает… неполноценным себя считает. Хотя не похоже. Кто его поймет… Во всяком случае, понять это можно, он сейчас сам нуждается в опеке и помощи, ему не до ребенка.

– Пита, давай я поговорю с Сантой… ты, правда, не эммендар, но по-моему, восстановить психику тебе бы не помешало. Ну поверь, ты сразу почувствуешь себя другим человеком!

– О Господи, Иль, да отстань ты от меня с этой ерундой! – Пита отодвинул тарелку, Ильгет тут же с готовностью налила ему чаю, – я совершенно нормален, здоров, ну с чем я пойду к этой твоей Санте?

– Да я же не говорю, что ты болен! Но тебе станет легче, правда… и тебе же надо как-то обживаться здесь.

Ильгет умолкла, глядя в свою чашку. Господи, что же сделать, как ему помочь? Пита мрачно жевал пирог.

В чашке Ильгет на дне плавали мокрые кусочки мятных листьев, есть больше не хотелось, но невозможно было и встать, пойти, заняться чем-то. Пита еще не поел, да и привыкли они сидеть вот так вдвоем после обеда и ужина, подолгу. Они болтали, и при этом Пита ел и ел, очень медленно, но не переставая, пока не уничтожал все, что было на столе, а тогда начинал подчерпывать ложечкой сахар или подливал себе еще чайку.

– Могла бы родить от этого твоего… Арниса, – лицо Питы слегка перекосилось. Ильгет вспыхнула и онемела на несколько секунд.

– Он мой друг, – собственный голос показался ей чужим, – просто друг. Ничего больше. У меня не может быть с ним ребенка.

Она заплакала.

– Пита, ты не веришь мне?

Он слегка растерялся. Похлопал ее по руке. Потом посуровел и отодвинулся.

– Как ни странно, верю, – сказал он. Ильгет всхлипнула и потянулась за салфеткой. Высморкала нос.

– У нас не было ничего… никогда…

Я оправдываюсь, подумала она. А ведь я в самом деле не виновата ни в чем. А вот Пита… Но я же не могу его обвинить!

– Как ни странно, – с горечью сказал Пита, – я тебе действительно верю. У тебя с ним ничего не было. Вы слишком возвышенны для этого. Это я – грубый мужлан, которому нужен секс.

Ильгет смотрела на мужа расширенными глазами.

– О чем ты? Пита? Я не понимаю. Разве я такое говорила? Или имела в виду?

– Имела, конечно, – буркнул Пита, – для тебя секс всегда был грязью.

Ильгет молчала. Это была новость.

На самом деле она всегда чувствовала себя неполноценной какой-то в этом смысле. А те несколько ночей, что они провели с Питой сейчас, после его возвращения – положения не исправили. Все стало еще хуже. Раньше ей не было больно. Последние несколько раз ей приходилось терпеть, и раньше, до всего, она бы просто и не вытерпела этого. Теперь научилась. Научилась стискивать зубы, сжиматься и думать даже, что это еще терпимая боль, переносимая, что бывает хуже… только бы поскорее все кончилось.

Но никогда она не говорила, что секс – это грязь, и не думала так.

– Пита, – сказала она тихо, – я… я тебе уже сказала, что мне просто больно.

Она действительно ему об этом сказала. В перый же раз. Она даже вскрикнула, почувствовав спазм. То, что это спазм – понятно, и понятно, почему. Питу это не заинтересовало, и больше Ильгет о своей боли ничего не говорила.

– Не надо, – брезгливо сказал Пита, – теперь еще придумала какую-то отмазку. Больно бывает девственницам и нерожавшим. Раньше тебе не было больно. Чтобы спазмы появились вдруг ни с того, ни с сего… знаешь, я туп, но все-таки кое-что я тоже читал. Так не бывает.

– Почему ни с того, ни с сего, – Ильгет посмотрела на мужа, – у меня и в самом деле был… были… другие мужчины. Меня там… я не говорила тебе, но… это не моя вина. Меня изнасиловали там. Рефлекс появился.

Она замолчала. Хотелось заплакать. Объяснить всю эту гремучую смесь – дикая, гасящая сознание боль (больно было даже не в этом месте, хотя там тоже, страшнее всего тогда болели руки и ребра), тяжелое смрадное дыхание на лице, черная форма, от которой темно в глазах, пот на чужом вонючем подбородке, физически ощутимая похоть, черная форма Питы, измученный раненый Арнис, и такая же мужская жадность, желание, которое теперь всегда будет вызывать у нее ужас, потное от страсти лицо, и мгновенно сжавшееся в панике влагалище… Объяснить это невозможно.

Лучше молчать.

– Я тебе, конечно, сочувствую, – спокойнее сказал Пита, – но жертвы насилия обычно сами ставят себя в такие обстоятельства, при которых насилие возможно.

Ильгет вспыхнула.

В общем-то, Пита прав. Она сама себя поставила в такие обстоятельства. Именно поэтому женщины не должны воевать, этим они как раз себя и ставят в обстоятельства, когда возможно насилие. Но ведь Ильгет, вроде бы, и не жаловалась.

Другое сейчас важно.

– Например, Арнис, – она прямо посмотрела на Питу. Сжала кулаки, чтобы руки не дрожали.

Зачем она это сделала? Зачем? Ведь собиралась поддерживать мир в семье. И что? Надо было его как-то успокоить, отвлечь… Конфронтация началась. Пита не отвел взгляда, и опустить глаза пришлось ей.

– Что – Арнис? – спросил он.

– Он поставил себя в такие обстоятельства, при которых возможно насилие.

– Я его не трогал, – сказал Пита, – я вообще не воевал, к твоему сведению. Я был программером. Когда началось восстание, нас по-разному использовали. Я не работал в том здании, случайно оказался. Меня туда прислали. Когда вы начали нас захватывать, мне приказали охранять пленного и в случае чего прикончить. Вот прикончить, извини, я не смог.

Ильгет шумно вздохнула. Разжала пальцы. Ей стало стыдно.

– Прости, Пита, – тихо сказала она, – я, в общем-то, понимала, что ты на такое не способен, но… мысли всякие были. Прости.

– Не беспокойся, – с иронией сказал Пита, – твоего любовника я не трогал.

– Он мне не любовник.

– Да? – почувствовав раскаяние Ильгет, Пита стремительно начал закреплять обычное положение обвинителя, – оно и заметно! Я это сразу понял, что вы, конечно же, просто первый раз друг друга видите! Когда ты к нему кинулась… Ведь заметь, не ко мне! Мы не виделись почти год, но кинулась ты к нему.

– Пита, но… если бы он даже был мне совсем незнаком, я бы все равно сделала то же самое. Ведь он был ранен. Ну и что? Я вот и Данга вытащила, так что теперь, Лири должна ревновать? Это же совсем другое, Пита, как ты не понимаешь!

– Да и потом ты что-то не очень ко мне спешила. Видимо, не слишком соскучилась.

– У меня в самом деле не было времени.

– Конечно! Где уж тут найти время на собственного мужа?

Ильгет молчала, глядя в блестящую поверхность стола.

– Я тебе просто безразличен, скажем так.

– Пита, если бы ты был мне безразличен, я бы просто не стала искать тебя на Ярне… забирать с собой.

– Ну да, теперь ты мне это будешь мазать на каждый кусок хлеба, я понимаю. Ты же моя благодетельница. На Квирин привезла!

– Да нет, я этого не имела в виду.

– А это неважно. Ты это сделала из религиозных соображений. Ты ведь у нас такая благочестивая. Тебе положено быть замужем – вот ты и живешь со мной. А любить можно и этого… Арниса.

– Это неправда, – повторила Ильгет, – я не люблю его. То есть люблю, но просто как друга. Я и с Иволгой дружу. К ней ты тоже ревнуешь? Пита, да у тебя самого были любовницы, о чем ты?

– И что, ты мне теперь до конца жизни их будешь припоминать? Ну что ж, по крайней мере, теперь у тебя тоже есть любовник, и ты ничем не лучше меня. А сколько было шуму, когда у меня были женщины? Какая ты была праведная и святая! А теперь посмотри на себя!

– Пита, – устало сказала Ильгет, – я действительно ничем не лучше тебя. Но Арнис мне не любовник.

– Ну конечно, он не мужчина, а дух святой.

– Он мужчина, но мы с ним общаемся исключительно по рабочим делам, – Ильгет осеклась, засомневавшись… а так ли это на самом деле?

– Какая разница? – произнес Пита, – он мужчина, ты женщина. Ваши отношения – это отношения мужчины и женщины. Что бы вы ни делали… Вот видишь, ты же сама чувствуешь это!

Ильгет закрыла лицо руками. Как сложно все понять… мужчина и женщина. Арнис поддерживал ее, когда она лежала неподвижно. Носил на руках. Водил в душ и помогал раздеться. Она сама только что делала для него то же самое. На тренировках они работали в тесном контакте. Между делом – ничего особенного не было в том, чтобы Арнис обнял ее за плечи или взял за руку. Было ли в этом что-то исключительное, чего не могло быть, например, с Иволгой? Нет, не было.

И все-таки – мужчина и женщина…

Пита с силой отвел ее руки от лица. Этот жест всегда казался Ильгет оскорбительным. Пита словно заставлял смотреть на него. По щекам полились слезы. Непроизвольно.

– Прекрати реветь, – потребовал Пита, – теперь она тут будет рыдать. Сама виновата, и еще выставляет меня каким-то извергом.

Питу тоже можно понять, подумала Ильгет. Он здесь совсем один. У меня друзья, а он – один. Наверное, я его шантажирую этими слезами. Давлю на жалость. Но я же не виновата, они сами льются. Интересно, это такая женская особенность?

– Наверное, ты прав, – с трудом сказала она, – я подумаю об этом.

Она положила руку на предплечье мужа. Ощутила теплую, покрытую золотистыми волосками кожу. Обида медленно таяла внутри, исчезала бесследно. Ильгет даже чуть улыбнулась. Погладила мужа по руке.

Тот принял извинение. Потянулся к Ильгет, обнял ее. Стал целовать. Все закончилось в гостиной, на диване, все той же нестерпимо резкой болью внизу живота и стонами сквозь зубы – которые Пита принял за стоны страсти. Муж успокоился и, кажется, был доволен. Ильгет надела демонстратор и стала смотреть фильм, о котором все говорили – фильм был увлекательный, и можно было забыться и не думать о возникшей внутри пустоте.

У Ильгет определили вагинизм. Избавиться от боли оказалось очень просто – она принимала одну капсулу миорелаксанта перед половым актом. Все остальное, правда, было по-прежнему – черная форма, ужас, капельки пота на лице, мужская страсть, одуряющий запах крови, тошнота, невыносимые ассоциации, ощущение собственной полной беззащитности и раздавленности. Уже не больно, но противно и пусто. Пита ощутил это и пробовал делать что-то… ласкать Ильгет… у него не получалось, все делалось еще тошнее и омерзительнее. Как будто жертву пытаются еще и развратить.

Какая разница, думала Ильгет. Я и раньше была холодной. Он всегда был недоволен. И сейчас все точно так же. А разве можно с этим что-то сделать? Пусть терпит, как есть. Ведь я же терплю.

Она и в самом деле терпела. Каждый вечер. Потом засыпала, а проснувшись, уже не помнила ничего. Она пыталась ласкать Питу, но ей это не было интересно. Он чувствовал. Он всегда был чувствительным и тонким человеком.

Для 505го отряда был объявлен годовой перерыв. Ильгет готовилась к сдаче минимума. Общеобразовательного. Тем же занимался и Пита, но Ильгет продвинулась гораздо дальше. Кроме того, она продолжала тренировки. Теперь уже с Мирой. Встречались три раза в неделю. В остальные дни Ильгет занималась сама. Основное – физическая подготовка, рэстан, стрельба.

Кроме этого, пилотирование ландера, в Аэрокосмическом центре (на четвертом космодроме). Стадию симуляторов Ильгет уже прошла, руки и ноги привыкли к управлению, она начала водить настоящие воздушные машины. Еще была и специальная космическая тренировка – невесомость, перегрузки, сенсорная депривация.

Раз в две недели те, кто присутствовал на Квирине, собирались для совместной тренировки на полигоне и для психотренинга.

Все свободное время Ильгет теперь было посвящено мужу.

Она перестала писать что-либо. Ее домик в Сети больше не обновлялся. Не было настроения. И времени тоже.

Она больше не общалась с друзьями и даже не оставалась после тренировки, посидеть с ними. Даже к маленькому крестнику Ильгет заходила очень редко.

Правда, в воскресенье она ходила в церковь. Пита не возражал, он и раньше не был принципиально против, так, посмеивался иногда над ней.

На Ярне христиан было очень мало, христианство считалось сектой и выглядело неприлично. На Квирине – вполне нормально. В церковь ходили многие. У Питы уже не было причин посмеиваться. Недоволен, правда, он был все равно. Ильгет старалась загладить его недовольство, вернувшись.

Правда, трудно было понять, чего же нужно Пите, чем порадовать его. Он не любил прогулок. Вообще Коринта его пугала. Набережная не нравилась. Особенно не нравились все эти эстарги, в бикрах или в нормальной одежде, которых в Коринте больше всего. Раздражали. Пита всегда был общительным, а здесь и пообщаться-то было не с кем.

Но Ильгет не знала, где найти ему компанию. Все ее знакомые либо принадлежали к ДС, либо были просто эстаргами – работниками Космоса. Все они категорически не подходили Пите. У него на них была такая же реакция, как у Ильгет – на Народную Систему.

"Синяя Ворона" ему тоже не нравилась. И другие рестораны, даже, например, "Сад Ами". Пита предпочитал питаться дома.

Ильгет возила его в Дару, в Ригран, в "Семь тысяч чудес". Но экскурсии по Квирину мало интересовали Питу. Он не любил природу. В лесу у него начинала чесаться и зудеть кожа. Это не аллергия – Пита обследовался у врача. Просто нервное. Лес пугал его и раздражал. Кроме того, это было просто скучно. В картинной галерее ему тоже было скучно, а на концертах и в театрах – опять же, сплошные эстарги вокруг.