Текст книги "Дороги (СИ)"

Автор книги: Яна Завацкая

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 31 страниц)

Пита, сидевший на койке – уже в очках-демонстраторе – рывком сорвал очки и поднялся ей навстречу. Они стояли в нескольких шагах друг от друга. Молча смотрели.

Пита был уже не в черной форме охранника, ему выдали обычный белый тельник, какой надевают под бикр. Светлые волосы чуть встрепаны надо лбом. Ильгет видела лицо мужа, светло-карие глаза, глядящие чуть растерянно, он явно не знал, что сказать, знакомый изгиб полноватых губ, широкую линию твердого подбородка… Ильгет почувствовала, что еще секунда, и она шагнет к нему, и обнимет, заплачет, и все забудется. И чуть помедлив, она шагнула.

Она плакала навзрыд, уткнувшись лицом в широкую грудь Питы, и муж растерянно похлопывал ее по плечу, сжимая в объятиях.

Ильгет оторвалась, отшатнулась, неловко вытерла слезы ладонью. Села на койку. Пита опустился рядом. Обнял за плечи.

– Ну… как ты? – тихо спросил он.

– Я-то нормально, – прошептала Ильгет.

– Я думал, тебя… убили?

– Меня убили, – сказала Ильгет, – только не до конца. Теперь я на Квирине живу. Ты не беспокойся… с тобой ничего не будет. Потом выпустят, и все.

– Странные вы, – криво усмехнулся Пита, – гуманисты?

– Почему? Вы ж не виноваты… Вы защищали Родину. Вас просто обманули.

Пита почему-то убрал свою руку. Ильгет вдруг вспомнился Арнис. Может, лучше было с ним посидеть. Он с ней сидел, даже когда она спала, сидел просто рядом. Может быть, он проснулся, мучается от боли… да нет, от боли вряд ли… ну от тоски просто, хочет, чтобы кто-нибудь был рядом. А она вот сидит здесь. Разговаривает с тем, кто его мучил – с врагом… Даже обнимает его. Выглядит как предательство.

Но ведь это – муж, родной человек…

Господи, как сложно все!

– Что теперь будет? – спросил Пита в пространство.

– Ничего не будет. Если ты захочешь… если передумал… будем жить с тобой дальше.

– Ты меня… ждала?

– Да, – ответила Ильгет. Помедлила немного.

– Я тебя искала в Заре. И не могла найти… а что твоя мать?

– Они эвакуировались из Зары. Сейчас в Наскаре живут. Все живы-здоровы, кроме Рико, его убили, он был этим… как по-вашему… эммендаром.

– Ясно.

– Так мы что, – Пита помолчал, – на Квирине будем жить?

– Да. Если ты захочешь…

– Мне все равно, – сказал Пита.

Ильгет молча посмотрела на него. А почему это я так спокойно с ним разговариваю… как с нормальным человеком. И даже не думаю о том, что он сделал. И не спрашиваю. Ильгет смотрела на руку мужа с полноватыми, покрытыми светлыми волосками, сильными пальцами. Вдруг ей вспомнилось, как рука эта тянется к ней… хватает за волосы… бьет. Ведь и это было в их жизни. Если он мог ударить ее, что могло помешать ему стать таким? Ведь наоборот ему помогали развить эти качества…

Но он же нормальный, хороший человек на самом деле. Все мы грешны, подумала Ильгет. У каждого свои тараканы. Он поймет… на Квирине он поймет все, поймет, как заблуждался, покается. Может быть, он даже попросит прощения у Арниса. Ильгет стало тепло от этой мысли, как было бы хорошо, Арнис приходил бы на семейные праздники – просто как друг. Они могли бы даже подружиться с Питой. Арнис простит свою боль, он сможет простить. Какое это было бы счастье…

– Ничего, – сказала она, – как-нибудь все устроится. Теперь уже все будет хорошо.

Работа в СИ уже не была такой напряженной. Ильгет дежурила всего 8-10 часов в день. Арнис вскоре поднялся на ноги, но его почти сразу же отправили в Серват, заканчивать зачистку района от дэггеров. Ежедневно Ильгет посещала Питу – выпустить его пока было нельзя, но жил он в очень хороших условиях.

Она даже разыскала в Наскаре свекровь и золовку с сыном, и родственники приехали в Иннельс. Ильгет, впрочем, не стремилась общаться с ними. Как-то стало ясно, что их тоже надо будет забрать на Квирин. Она договаривалась о месте на корабле для всей своей родни – мама и ее бойфренд, Пита, родня Питы… К счастью, такая возможность была предусмотрена в принципе.

Впрочем, если бы договориться не удалось – Ильгет позже могла бы оплатить для всех места на межпланетном пассажирском лайнере. Вскоре между Ярной и Квирином появится регулярное сообщение.

Ильгет сдала смену Меггиру и вышла из кабинета. Теперь она жила на первом этаже, в маленьком гостиничном номере – комната и ванная. По дороге, проходя мимо кухни, прихватила коробку с ужином. Бросила в комнате на стол, включила монитор в воздухе. И здесь монитор… Поставила старый любимый фильм. «Три разбойника». Плоский фильм выглядел немного странно в воздушной рамке, но привыкнуть можно. Ильгет плюхнулась в кресло, раскрыла коробку. Мясо, овощи в тесте, два пирожных на десерт. Ильгет отделила одно – на стол, для Питы. Хотя его тем же самым и кормят. Но ему там грустно… одиноко. Она перекрестилась и стала есть.

Фильм выключила с некоторым сожалением. Ее сморило – здорово было бы сразу и заснуть здесь же, в кресле. Но к Пите надо сходить.. нехорошо. Он и так последние дни вроде бы в депрессии.

Рамка вспыхнула снова. Ильгет приняла вызов. Радостно улыбнулась – возникло лицо Арниса. Видимость была хорошая, и заметно, что лицо бледное, уставшее, глаза обметаны. Шрам все еще виден, заживление в этих условиях идет не так быстро, несмотря на насыщенность организма нанороботами. И главное, волосы не отросли. Всю голову пришлось обрить, не ходить же с наполовину лысым черепом. Сейчас голова была покрыта светлым колким "ежиком", и через всю правую половину – заметный шрам.

– Ара, Иль!

– Ара… как у вас жизнь?

Он выходил на связь каждый день. Почти. Если успевал.

– Да неплохо. Заканчиваем все… вылавливаем остатки склизких. Собственно, больше ничего и не происходит… скучно.

– Лучше скучно, чем…

– Ну да, на войне лучше, когда скучно, веселье тут такое, что… лучше не надо. А у тебя что?

– Да все так же, – Ильгет быстро соображала, что из сегодняшнего можно рассказывать, что нет, – вот сидим сейчас над освещением событий в Заре…

Ее чуть передернуло. Тот бой запомнился гораздо больше, чем все остальное… Чем бои с дэггерами. Та лестница, и сильный запах свежего мяса… крови… и дыма. До сих пор подступает тошнота, как вспомнишь.

– Арнис, почему они так? – спросила она жалобно, – почему? Мы могли бы не убивать их… мы не хотели их убивать… мне… до сих пор мерзко вспоминать это все. Почему они так? Неужели они не понимали, что надежды нет? Какой в этом смысл?

– Смысла нет, Иль, это воздействие сагона. Мы не впервые встречаемся со странным, необъяснимым поведением людей. Иногда это бывает следствием обычного промывания мозгов. Разница невелика.

– Но они же не были эммендарами… сагон не управлял ими.

– Нет. А это не нужно… достаточно внушить ненависть, тягу к смерти, внушить убежденность, что сдаться невозможно. Разбудить зверя… во всех отношениях.

Арнис отвел глаза. Иль вдруг поняла, о чем он вспомнил сейчас.

Ей это тоже знакомо, очень хорошо знакомо. Как люди могут дойти до такого? Хорошо, им нужна была информация… от нее… сейчас вот от Арниса. Им, конечно, нужна была информация. Только ведь это не все, ведь явственно ощущалась просто звериная радость рвать тело жертвы. Видеть ужас и боль в чужих глазах – наслаждение от этого. Безумие. Как живые, вменяемые люди могут вести себя так?

Не были они вменяемыми. Вспомнить только ту женщину – что делали с ней? И как долго? Что делали с Арнисом? Разве от таких людей можно ждать разумного поведения? Они и сопротивлялись до последнего, как зверь, загнанный в угол.

Они могли бы даже не сдаться – уйти из городка, раствориться среди населения, сдать городок… Никто не стал бы их искать. Но они поступили вот так.

Арнису, наверное, тяжело и больно все это. А она еще говорит о том, что ей не хотелось их убивать…

– Это уже не люди, – тихо сказал Арнис. Потом добавил.

– Хотя во все времена воины успокаивали себя тем, что враги – уже не люди.Так легче всего считать.

– Хотя за тебя… за то, что они делали с тобой…

– Но и это тоже, Иль… Этого могло не быть. Пойми, это не разумные, нормальные люди. Ты ведь не будешь упрекать психически больного. Вспомни только случаи, когда сагон перехватывал управление… или сводил с ума. Вспомни случай с экипажем "Аренты", когда командир перестрелял половину своих. Ведь нельзя сказать, что он был плохим человеком, что это было в его натуре. И он не был даже эммендаром, но психика… пострадала необратимо. Так же и у них.

– Они не сумасшедшие. И всегда остается свобода воли.

– Мы же сами знаем, что такое эта свобода воли. Впрочем, может быть, ты не можешь этого понять. Ты… наверное, никогда не бывала в ситуации, когда думаешь и делаешь то, что для тебя же самоубийственно. Попросту говоря, впадаешь в грех.

Ильгет вздохнула.

– Конечно, бывала, Арнис… какого ты хорошего мнения обо мне.

Ей вспомнилась сагонская биофабрика. Именно так. Когда все вокруг видится в черном свете. Начинаешь ненавидеть ближних, обиды захлестывают тебя с головой, мерзко, неприятно, не хочется жить. Не хочется жить, но и смерть ужасает, и ты готов на все, чтобы избежать ее. Только у Ильгет – слабой и мечтательной натуры – все это выливается в смертельные обиды и ненависть к себе самой, нежелание жить, а у кого-то ведь может вылиться в гнев и желание мучить и убивать других.

Этому почти невозможно сопротивляться.

– А они всегда в таком состоянии. Ты понимаешь, как им плохо?

– А мы убиваем их…

– Но что делать, Иль? Это война. Они сделали свой выбор однажды. У них была возможность выбрать что-то другое. Раньше – была.

– Да… наверное, ты прав…

Ильгет вдруг вспомнила о Пите и почувствовала острую жалость к нему. Какая разница, почему и как он дошел до этого… какое значение имеет то, что "у него была возможность выбора"… Как правило, это возможность так призрачна. Как Нела: "нет никаких обстоятельств, есть только человек и его воля". Ильгет слишком хорошо знает, что воля человека – почти ничто перед гнетом нестерпимо давящих обстоятельств. И даже те действия, которые обычно называют "волевыми" – вызваны как правило теми же самыми обстоятельствами. Отсутствием выбора.

Да, их приходится убивать. Но Пита, к счастью, выжил. Главное теперь – не ждать от него каких-то "шагов навстречу", не думать о себе… главное – постараться вернуть ему веру в светлое… пусть не в Бога, пусть просто хотя бы в жизнь. Только вот она не умеет "возвращать веру в жизнь".

Но она все же постарается.

– Когда имеешь дело с сингами… пойми, это уже не обычные люди. От сингов можно ожидать чего угодно. Они могут проявлять героизм, могут быть трусами. В зависимости от того, что и как им внушили. Искать рациональных объяснений их поведению – бесполезно.

Ильгет поднялась наверх. Разговор с Арнисом, как всегда, будто восстановил ее силы. Поднял настроение. Сейчас она чувствовала себя необыкновенно легко и уверенно.

Электронная система мигнула тревожно и погасла – у Ильгет был индивидуальный доступ в камеру, где содержался Пита. Она постучала и вошла.

Муж сидел за столом, перед включенным монитором. Ему предоставили компьютер с массой информации, библиотекой, собранием музыки и фильмов, но правда без выхода в общую сеть. На мониторе застыла картинка компьютерной игры – ярнийской, "Квадраты". Ильгет и сама раньше играла в нее с удовольствием.

– Привет!

– Привет, Иль.

Она подошла, поцеловала Питу в щеку. Он притянул ее к себе, усадил на колени. Знакомое тепло окутало ее, Ильгет прижалась к мужу, щека к щеке.

– Ну как тебе? Не скучно?

– Да ничего… вот развлекаюсь. А ты как?

– Работаю.

Ильгет почувствовала, что Пите тяжело ее держать, встала – он не возражал. Уселась просто рядом. Бикр – это не шутка все-таки… Конечно, он кажется легким на теле, но на самом деле человек в бикре все же довольно громоздкое создание, даже без брони.

– Я тебе вот пироженку принесла, – вспомнила она. Выложила на стол подарок. Пита улыбнулся.

– Спасибо.

Он разрезал пирожное пополам.

– Угощайся!

– Тебя тут хорошо кормят? – Ильгет не отказалась от угощения.

– Нормально, не жалуюсь.

Было трогательно – сидеть вдвоем в полутемной комнате, есть пополам пирожное, разговаривать. Так, будто вернулась молодость… будто еще ничего и не было между ними.

– Скоро, наверное, на Квирин, – сказала она, – уже все заканчивается… Знаешь, тебе там понравится… там такая техника, ты не представляешь!

– Так странно, – сказал Пита, – как будто никакой войны нет.

– Это все морок, – ответила Ильгет, – понимаешь? Все уже прошло. Это был бред, который надо просто забыть. Теперь все будет хорошо.

Волна счастья захлестнула ее. Все будет хорошо. Ведь ей ничего не хочется больше, только чтобы все было хорошо… мирно… спокойно. Между ней и мужем – в том числе. Они будут просыпаться в одной постели. Неторопливо завтракать на кухне за прозрачной, висящей в воздухе столешницей. Гулять по цветущим аллеям. Ходить на море. Неужели так бывает?

Ведь они же были когда-то… любили же друг друга. И тогда уже она чувствовала что-то не то. Назревающее изнутри. Чувствовала, что видимо, как-то не так Пита относится к ней. Но ей казалось – мелочи, стоит ли обращать на это внимание. Интуиция мощно твердила – осторожно, все будет плохо! Но Ильгет так хотелось, чтобы все было хорошо. Так не хотелось расставаться. Ведь она же любила его.. любила, и сейчас любит. Ильгет нежно погладила мужа по руке.

Ее ласки всегда были слишком несмелыми. Он их, кажется, просто не замечал. Все твердил, что она даже не пытается его приласкать.

Но теперь ведь все будет хорошо…

– Ты говоришь – забыть, – сказал он, – а мы сможем забыть?

– Не знаю, Пита… Я думаю, что да… про себя. Я смогу. Я все могу забыть и простить. Ты знаешь, я вот думала и поняла… нет такой вещи, которой я не могла бы тебе простить. Ты все равно… – она отвернулась и выговорила с трудом, стараясь не заплакать от нахлынувших чувств, – все равно останешься для меня родным. Даже если ты…

Она не договорила. Этой темы лучше не касаться. Что он делал там, в этой комнате, где был Арнис… что он делал в этом здании? Как он вел себя среди ТЕХ? Был таким же, как они? Она уже решила для себя, что и это все-таки можно простить… и понять. Но может быть, этого и не было. Лучше не думать об этом. Да, лучше считать, что этого просто не было.

Пита смотрел на нее с непонятным выражением.

– И давно ты так решила?

Его тон, полный иронии, окатил Ильгет словно холодным душем. Она ощутила унижение. Все замерло внутри.

– Н-нет… то есть да… давно… Да я же всегда тебе все прощала… я же люблю тебя, понимаешь?

– Ну да, ты думаешь, наверное, что любишь, – согласился Пита. Ильгет чуть отодвинулась, съежилась.

Она вдруг почувствовала себя бесконечно несчастной. Все плохо. Абсолютно все плохо. Чему она могла радоваться еще несколько минут назад?

– А ты думаешь, что нет?

Пита с достоинством пожал плечами.

– Ну знаешь, – тихо сказала Ильгет, – я, наверное, тебя неправильно поняла… если ты не хочешь… зачем же ты тогда вообще… ты же сказал, что хочешь быть со мной опять, разве нет? Ты меня обнимал, целовал? Зачем тогда, раз так?

– Я тебя простил, – ерническим передразнивающим тоном ответил Пита, – Я тебе все простил.

– Что – все? – Ильгет уставилась на него непонимающе.

– А ты не знаешь?

– Нет. Правда, нет.

– А ты мне что простила?

Ильгет долго непонимающе смотрела на него.

Он просто уверен, что ему совершенно нечего прощать. То есть… то есть он, получается, был просто идеальным? А как же с тем непреложным фактом, что все-таки он донес на Ильгет? А его любовницы? Но… – Ильгет оборвала себя, – получается, что ты действительно его осуждаешь, вспоминаешь какие-то его грехи. Наверное, это и правда не любовь?

– Ну понимаешь… – сказала она, – мы ведь оба вели себя не идеально, согласись.

– Да нет, ты уверена, что ты-то вела себя идеально..

– Нет, почему… я этого не говорю… конечно, нет.

Тяжелая тоска повисла в воздухе. Тоска охватила Ильгет. Не хотелось продолжать этот разговор… но и уходить… Разговоры с Питой – они вообще интересны. С ним очень интересно было разговаривать. Всегда. Не так, как с Арнисом. С тем скажешь два слова – и хорошее настроение на весь день. Разговоры с Питой – будто наркотик: невозможно оторваться… Правда, они давно уже перешли в выяснения отношений, вот как сейчас. Больше с ним ни о чем говорить нельзя. Тяжело, больно, и все равно невозможно оторваться… Это что – любовь? Кто знает…

– Слушай, – сказала она с трудом, – но если так… если ты думаешь, что у нас ничего не получится, если все так плохо – ну давай тогда… я же тебя не держу.

– То есть ты меня гонишь? – поинтересовался Пита, так, будто хотел поймать ее на слове.

– Я… нет, почему. Нет. Ты сам решай… хочешь – оставайся, хочешь – уходи… тебя все равно выпустят. И если хочешь, я помогу тебе на Квирин перебраться. Или здесь оставайся… ты не думай, это не повлияет. Я хочу только, чтобы ты сам решил – хочешь ты быть со мной, или нет.

– А ты-то сама как? Хочешь?

– Я? Да, – кивнула Ильгет, – я все еще люблю тебя. Да, я хочу, чтобы ты остался. Но с другой стороны, это неважно. Если ты уходишь, то уходи…

– Я не знаю, Ильке, – сказал Пита, – честное слово, не знаю.

Она спустилась к себе, в подвал. Умылась, легла на диван прямо в бикре, подложив под голову мягкую накладку – первый слой брони. Вспомнила, что забыла помолиться – ну да ладно, подумаешь…

Темнота давила, ползла из углов, колола сотнями мелких иголок. Хотелось плакать. Господи, почему, почему все так плохо?

Почему все так непонятно?

Вот что она сделает сейчас… не вставая с дивана, Ильгет вызвала Арниса.

Не повезло – Арнис отключился. Перекрыл канал. Возможно, сейчас на задании или дежурит где-нибудь, отключил посторонние каналы. По службе они с Ильгет сейчас никак контактировать не должны.

Да и хорошо, подумала Ильгет. Это было глупо. Рефлекторное движение – вызвать Арниса, потому что он хороший, потому что когда с ним поговоришь – на душе всегда становится легче. Всегда. Через него будто Бог с тобой разговаривает. Но у нее уже какая-то зависимость от Арниса появляется, так нельзя.

Ведь не будешь же жаловаться ему на отношения с мужем! Это было бы уж совсем…

Может, лучше, если Пита уйдет? Она и сама может уйти. Сказать ему… поговорить по-человечески. Понимаешь, я думаю, что раз у нас все так плохо, то наверное, лучше разойтись… Что здесь особенного?

Но ему плохо. И лучше ли будет, если Ильгет его бросит? Ведь наверняка нет… Надо попытаться сделать хоть что-то. Семья. Это важно. Надо попытаться спасти, восстановить что-то. Он сейчас неадекватен, это ясно. Он взвинчен… он был под влиянием сингов, под влиянием сагона.

А лучше ли будет ей? Ведь придется одной… всегда одной. Тоскливо и холодно… У них венчанный брак. И даже если… даже если каким-то чудом это можно решить – все равно, кому она, Ильгет, нужна? Нужна ли она, вот например, Арнису? Ведь не факт. Иволга там что-то говорила… ну что ж, может, он испытывал к ней какие-то чувства, почему бы и нет? Но теперь, конечно же, все это прошло. Они просто друзья. Можно ли вообще любить ее – что она из себя представляет? Не красавица, не настоящая женщина вообще… недоразумение какое-то ходячее. Любят не таких. Любят красивых, уверенных в себе, следящих за собой.. тех, кто сам себя любит.

Если бы Арнис в самом деле относился к ней, как к женщине, он давно бы как-то выдал себя. Ну хоть как-то. Но они просто друзья, в том-то и дело.

Ей всегда придется возвращаться в пустую холодную квартиру, ложиться спать – в одиночестве.

Но тем не менее, если Пита не захочет с ней жить…

Но у него сложно что-то понять. Он то ли хочет, то ли нет. Если хочет – то зачем это ерничество, ехидство, злоба? Почему бы не отнестись к ней хотя бы доброжелательно? Наверное, он обижается на нее…

Но за что?

Темнота внезапно сгустилась. Сгустилась и словно заблестела впереди. Сердце бешено колотилось, на лбу выступила испарина. Не в силах лежать, Ильгет вскочила… села на диване, опершись руками…

"Встань. Иди".

Страх – это сам Страх пришел к ней. Ничего не соображая, Ильгет поднялась. Ступила вперед…

Не было больше темноты. Дивана, маленькой комнаты. Ничего этого не было. Перед ней – знакомое лицо. Белые слепые глаза.

– Здравствуй, Ильгет.

– Ты же мертв… – пролепетала она.

– Мы бессмертны, – пояснил сагон, – не волнуйся… я не трону тебя. Я просто хотел поговорить с тобой.

– О чем?

– О чем ты хочешь… о том, что волнует тебя. Не беспокойся… я не стану требовать от тебя ничего.

Вокруг клубился будто белесый туман. Ильгет не чувствовала тела. Не было холода, тепла, притяжения. Тело будто колыхалось в непонятном нечто…

– Меня зовут Хэйрион, – представился сагон.

– Ты… лишен тела, – поняла Ильгет.

– Да, мне придется потратить какое-то время на восстановление тела. Но ничего, мы поговорим с тобой и так.

– Но я не хочу с тобой говорить…

– Неправда, – сказал Хэйрион, – ты хочешь.

И действительно – Ильгет почувствовала, что хочет говорить. Эта беседа одновременно пугала и затягивала. Манила. Как выяснения отношений с Питой.

– Не забывай, я чувствую тебя… я читаю каждую твою мысль.

– Что тебе от меня нужно?

– Мне? Ничего. Просто я хочу быть с тобой… О чем ты размышляла? О муже? Ну давай подумаем вместе, Ильгет…

– Ты уже как-то говорил про мою духовную возвышенность и прочее…

– Да нет, я не об этом. Эта возвышенность налагает на тебя, Ильгет, определенные требования. Я понимаю, что тебе сейчас больно и обидно. Да, он обидел тебя… и знаешь чем? Ты уверена, что он виноват перед тобой… Что он тебя предал, а потом воевал на стороне… хм… на нашей стороне. Что он вел себя безобразно, но ты все равно его любишь и прощаешь, разве не так?

– Не знаю…

Все это звучало как-то… нехорошо. Получается, что она о себе слишком высокого мнения, а о Пите – плохого, и еще утверждает, что любит его. Но разве так любят?

Но ведь он действительно совершил эти поступки? Да, она уже не считает их плохими… она согласна, что Пита действовал под влиянием обстоятельств…

– Но пойми, что он думает то же самое. Ведь я-то знаю! Он считает, что ты виновата перед ним, но даже и не думаешь извиняться…

– Но я даже не знаю, в чем я виновата!

– Но согласись, что в семейных проблемах всегда виноваты двое? Ведь не бывает так, чтобы один был ангелом, а второй… – сагон усмехнулся, став вдруг до боли похожим на кого-то очень знакомого.

– Да, согласна… я вела себя не лучшим образом… но…

– Вот именно – но… у тебя всегда это "но". Ильгет, а что если вообще во всем происшедшем – вина в основном твоя?

– Может быть, – прошептала она, чувствуя внутри – да, так, собственно, оно и есть.

Она была готова к тому, чтобы ощутить вину.

– Я согласна, – сказала Ильгет, – наверное, я виновата… мне плохо только от того, что я не понимаю – в чем… что я делала не так…

– Разве ты любила его когда-нибудь?

– Да… я…мне кажется, что любила…

– Ты любила в основном себя.

– Я была обижена на него… часто… сначала из-за его матери… и из-за того, что он все время требовал от меня… очень много… секса и всего… Мне это было слишком, но я не могла отказывать…

– А слишком было именно потому, что ты не любила его. Разве ты посвящала все свои силы, время, себя – этой любви? Тогда что же это за любовь?

– Да… я не все посвящала…

– И даже сейчас ты все еще думаешь, что все-таки он виноват больше… но если ты постоянно думаешь о его вине, о своих обидах – о какой любви может идти речь?

– Но тогда, – Ильгет начала плакать, – тогда мне надо уйти.. наверное…

– То есть ты выжала человека как тряпку и вышвырнула… Подумай, хорошо ли это.

– Нет…

Плохо все. Все плохо. Жить с Питой – плохо. Уйти – тоже плохо, даже еще хуже. Она виновата во всем, но как это исправить?

– Но если у меня не хватает любви, что я должна сделать?

– Я же говорил тебе… ты и мне не хотела довериться до конца. Как и мужу. Ты ни за кем не способна идти до конца. Любить… Ты можешь только захватить человека в сеть и манипулировать им…

– О Господи, да разве я хотела этого…

Ильгет плакала, обхватив голову руками… Она была уверена, что сагон говорит правду. Да, он читает в душах.

Такой человек, как она, не должен жить. Просто не должен… Ей надо умереть. Она чудовище… Сагон укоризненно молчал, глядя на нее.

– Теперь ты плачешь, – сказал он, – а почему? Себя ведь жаль…

Да, ей жаль себя… она еще и саможалением занимается. Вместо того, чтобы пожалеть свою жертву – Питу…

Господи, – она уже привыкла так говорить, когда все становилось совсем плохо, – сделай же Ты хоть что-нибудь! Вытащи меня отсюда… пожалуйста. Господи!

…тупой удар. Всем телом. Ильгет тяжело, прерывисто дышит. Она лежит на полу возле дивана.

Это был сон?

Все мокрое. Голова, ладони… и кажется, биофильтр надо менять, он уже ощущается неприятно. Она с трудом поднялась, побрела в туалет.

Тошнит, и во рту мерзкий кислотный привкус.

Сагонская атака, вот что это было, поняла Ильгет. Господи, какая глупость, я еще слушала его.

"Сагон всегда неправ. Если сагон прав, см. пункт первый".

– Неужели это надо рассказывать? – с трудом спросила она, – все? Это обязательно?

Дэцин опустил глаза.

– Изложи. В письменной форме.

– Господи, – Ильгет коснулась висков пальцами, – неужели это необходимо? Да зачем? Кому?

– Ильгет, мы все делаем то же самое. Пойми, каждый из нас точно так же встречается с сагоном и слышит те же гадости… самое мерзкое, самое неприятное… то, что ты скрываешь от всех. Может, и похуже, чем у тебя… Тебе еще повезло, что он нашел тебя только один раз…

– От чего это зависит? Ведь он, наверное, постоянно следит за мной… оттуда?

– Да. Это зависит, видимо, от твоего состояния…

Ильгет подумала. В каком состоянии она пребывала всю акцию? Напряженно-собранном. Она умирала от страха – за себя, за Арниса, за друзей, переживала о родных, страдала от непонимания Нелы, но ни разу, ни разу она не впала в уныние, в расслабленность… А что случилось вчера? Неужели напряжение ослабло, и лишь поэтому… Да, но напряжение ослабло вот уже несколько дней как. Вчера… был этот разговор с Питой.

Самое главное – есть чувство, что и Пита, и сагон в чем-то правы. Может быть, не во всем. Но… такое чувство есть. Она действительно во многом виновата. Это вроде покаяния. Когда ты осознаешь свою вину и понимаешь, как жить иначе. Вот только сейчас она не понимает, как жить иначе. И если ее вина – такая, как говорил сагон, то… практически она виновата уже в том, что существует. Ей легче просто исчезнуть с лица земли. Комок подкатил к горлу. И слезы…

– Ильгет, перестань, – жестко сказал Дэцин, – пойми, все точно в таком же положении. Тебе придется это сделать. Понимаешь? Это нужно для аналитиков. Анализируя каждое высказывание сагонов, содержание всех этих разговоров, они смогут понять их психологию, основы тактики… Даже если эти разговоры касаются твоей личной или даже, допустим, интимной жизни. Ты не представляешь, Ильгет, что иногда бывает… Пойми, это прочитаю я, потому что обязан, и прочитают аналитики, которые не знают тебя лично, и обязаны сохранять тайну. Под страхом тюремного заключения. Больше никто.

– Я не из-за этого, Дэцин… я сделаю все, конечно. Я напишу.

– Вот и хорошо, – заключил командир, – постарайся до вечера закончить отчет. Ну и… чтобы тебя немного порадовать – через неделю назначен отлет.

Глава 6. Когда дом превращается в клетку.

Назад летели совсем не так.

Все были молчаливы. Устали. Иногда собирались по-прежнему в каюте Дэцина, пили – теперь уже разрешалось немного алкоголя, немного разговаривали.

Почти не вспоминали об Андорине. Лишь ощущался сквозняк на том месте, где он был. Это было так, как будто вырвали кусок жизни – и теперь предстояло жить без него. И этот кусок казался непропорционально большим. Огромным. Ильгет теперь тоже казалось, что Анри играл огромную роль в ее жизни, и что без него будет – очень трудно. Лишь однажды Гэсс взял гитару и попробовал сыграть то, что совсем недавно пел Андорин.

Так восславим дар смерти

Бессмертной душой

Это предохранитель на нашей природе

От смертных грехов…

Он не допел, бросил гитару. И больше об этом старались не вспоминать. Ильгет все смотрела на Дэцина и думала – ведь это ему придется сообщать невесте Анри… матери…

Пита с семьей и мама Ильгет со своим другом летели на другом корабле, на транспортнике, Ильгет радовалась этому. Родственники были со всем этим несовместимы. Не было бы сил сейчас общаться с ними, смотреть им в глаза… И без того усталость слишком давила. Вот с Арнисом – с тем было легко. Он все понимал. Ему самому было не лучше сейчас. Они часто сидели вдвоем на палубе, глядя на звезды. Арнис клал руку на плечи Ильгет, и это было не страшно, не было в этом ничего плохого. Они просто молчали рядом.

– Знаешь, – как-то сказала Ильгет, – я думала, что человеческая психика в принципе не приспособлена для таких нагрузок… но оказывается, ничего… можно жить.

– Наша психика крепче, чем принято думать, – ответил Арнис.

– Одни дэггеры чего стоят… – пробормотала Ильгет.

Несколько недель в сиреневом и сером тумане, не снимая шлема, дыша кондиционированным воздухом, и – дэггеры… Ужас, тошнота, безумие – все эти слова неточно передают ощущения от них. Одно только точное слово есть – дэггер. По сравнению с этим меркнет обычный страх, какой всегда бывает у людей под огнем.

Но они, бойцы ДС, умеют это переносить.

Дэггеры. Бои. Данг, Бера. Потом работа на износ в СИ, без сна, на стимуляторах, без отдыха. Работа, для Ильгет непривычная, от нее еще никогда в жизни не зависело столько, и она не представляла, что когда-нибудь может быть так. Еще Нела – но об этом почти и думать некогда было. Арнис. Бой этот в Городке, убитые, кровавые ошметки на лестнице после взрыва… убитые лонгинцы. Арнис. Пита. Разговоры все эти с Питой. Сагонская атака – это так уже, на закуску.

– У нас потом будет психокондиционирование… положено месяц. Но все через неделю сбегают, как правило… к семьям, и так далее. Достает эта жизнь на острове…

– Пожалуй, мне нужно психокондиционирование, – сказала Ильгет, – но я не знаю, как Пита… оставлять его одного как-то…

– Смотри, как хочешь, – ответил Арнис, – я бы прошел… хоть на неделю. Давай, а? Тебе же плохо будет, после всего этого. Это правда помогает.

Ильгет поддалась на уговоры. Она и в самом деле не представляла, как начинать жить – прямо сейчас. О родственниках позаботилась Иммиграционная Служба. Питу она отвезла прямо в свою квартиру, показала все – и после этого отправилась туда, где уже пребывали остальные вернувшиеся с Ярны. На островок Грон, неподалеку от побережья Коринты.

Для нее, как интроверта, определили одиночный режим восстановления, но разрешили встречаться с Арнисом и Мирой. Именно с ними, почему – было разъяснено, что это общение благоприятно для всех сторон. Однако встречались они от силы раз в день. В основном Ильгет проводила время в своей комнате, куда допустили и Ноку. В промежутках между разными процедурами, купанием в море – в отдельном, отгороженном секторе пляжа, где не было больше никого – ненапряжными занятиями спортом, верховой ездой, она бездельничала. Читала, смотрела фильмы. По вечерам гуляли с Арнисом и Мирой по берегу или пили чай в комнате. Алкоголь не разрешался. Говорить и вспоминать о войне и вообще о тяжелом – разрешалось. Даже приветствовалось. С Ильгет снова работала Санта, тот же психолог, что и раньше – Санта хорошо ее понимала, с ней было легко.