Текст книги "Дороги (СИ)"

Автор книги: Яна Завацкая

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 31 страниц)

– Это тебе не нужно, – он вытаскивает катетер капельницы из руки.

– Я ждал тебя, Ильгет.

Она открыла рот, чтобы спросить что-то, но звуки не выходили.

– Не беспокойся, тебе не надо говорить. Я слышу все, что ты думаешь.

Хозяин, думает она. Они именно его так называли.

– Да, они называли так меня.

Эти глаза… пронизывают… свет из них, такой ослепительный, он жжет, сжигает изнутри.

– Я ждал тебя. Ты нужна мне, Ильгет. Они больше не тронут тебя. Ты увидишь другой мир… светлый. Все будет иначе. Ты всегда будешь рядом со мной.

– Кто… ты? – губы совсем не шевелятся, но это и не нужно. Звук не нужен, он и так все слышит.

– Я твой друг. Я люблю тебя. Закрой глаза.

Он кладет ладонь на лоб Ильгет. Она послушно закрывает глаза.

И странным образом начинает ВИДЕТЬ.

Контраст слишком велик. После только что пережитого этот мир слишком светел… Свет слепит глаза. Словно взгляд Хозяина. Воздух полон света, и ей легко, так легко, а там, внизу раскрываются огромные чашечки живых радужных цветов, и они поют… И какие-то облака, нет, они взрываются шпилями и башнями, это облачные города.

Миг – и видение пропадает, и снова рядом Хозяин. Ильгет открывает глаза.

– Я покажу тебе другие миры. Твоя жизнь отныне принадлежит мне, и она станет иной. Ильгет… тебе было душно здесь. Они мучили тебя, мучили с самого детства, разве не так? Тебя втянули в эту игру, в грязную игру, и твой муж в итоге донес на тебя. Он и так достаточно выпил твоей крови. А теперь по его вине ты оказалась здесь, и посмотри, что они сделали с тобой. Знаешь, почему так происходит? Потому что ты чище и лучше других. Потому что они не могут перенести, если рядом оказывается кто-то лучше их… вестник иных миров. Ильгет… теперь все это кончилось. Ты будешь со мной. Ты рождена, чтобы быть со мной… Я дам тебе любовь, дам тебе счастье…

Ильгет не пыталась сказать что-нибудь – да и не могла. Губы и язык казались огромными и неподвижными (она знала, почему так – рот пересох и растрескался, а губы распухли, пить ей не давали, жидкость только через капельницу). Но и не нужно ничего говорить, ведь ОН и так все понимает…

И говорит именно те слова, которые… да, которые где-то в глубине души она сама себе говорила… давным-давно… испытывая ненависть и обиду по отношению ко всему миру. К маме. К Пите. К некоторым учителям. К свекрови.

Да, ведь именно такие мысли у нее и возникали…

Это ведь напрашивается само собой – когда тебя действительно все мучают, а ты не видишь своей вины ни в чем. Логично предположить, что это происходит именно потому, что ты выше и лучше других.

Только вот как-то давно она уже переросла эти мысли, и если лет в 15 они порой переполняли ее, то в последнее время… особенно после бесед с отцом Дэйном. После обращения… Нет, все это совсем не так. Приятно, конечно, слышать, но не так.

– Ну расслабься, Ильгет, отдохни, наконец… Конечно, они пытались тебя убедить, что все не так, внушали тебе чувство вины. Я не сомневаюсь в этом. Но мне-то ты можешь поверить… я знаю все. Я знаю тебя до последней клеточки, до глубины твоей души…

А ведь хочется поверить-то! Как не поверить… И еще предательское желаньице – полностью отдать себя воле этого могущественного… человека? Существа. Ведь именно этого ты всегда и хотела. Это так соответствует твоей натуре. Подчиняться. Плыть по течению. Пусть кто-то другой отвечает за тебя. Почему бы и нет… тем более, другой с такими приятными словами. Он такого высокого мнения о тебе. Он, наверное, и правда любит…

Она очень устала. Очень. Ей невыносимо. Да, сейчас в голове ясно, и боли нет. Она просто устала.

– Ты отдохнешь. Доверься мне…

Так она вроде бы уже и доверилась, разве нет?

– Нет. Ильгет, ты все еще сомневаешься во мне. Как только ты доверишься, ты вспомнишь – кто я.

Хозяин? Как же в самом деле его называют… Она действительно помнила что-то такое… когда-то.

Да ведь он прав, она не доверилась до конца. Не верит она его словам. И ничего с этим сделать нельзя. Почему – даже не потому, что он говорит вещи, из которых она давно выросла. Она могла бы поверить им… как знать, может, она была тогда права все-таки. И так заманчиво быть правой. Не предполагать, а знать точно, что ты лучше других, что другие тебя просто недостойны – отсюда все проблемы…

Она ему не может поверить. Именно ему. Что-то в нем есть такое… непонятно, что – но она не может до конца ему подчиниться. Отдать себя. Хотя казалось бы, он так привлекателен… боль снял. Она бы с удовольствием поверила, только чтобы не возвращалась боль, не дай Бог! Но поверить – это же не в нашей власти.

– Ты не хочешь ответить на мою любовь… Я мог бы подарить тебе столько счастья… а ты отвергаешь любовь.

Что ж, может, так и есть, и она в этом виновата? Со своим недоверием? Вспомнилось, что муж говорил ей что-то похожее. Ведь в ад попадают как раз те, кто не может поверить Богу… Но это не Бог… впрочем, здесь-то как раз очень легко все проверить… если бы она могла спросить. Но можно задать вопрос мысленно, и он поймет. Кто не исповедает Христа Сыном Божьим… Но с другой стороны, он может и соврать – недорого возьмет…

– Ты права, Ильгет, как видишь, исповедание ничего не даст. Я могу прочитать хоть Символ Веры, чем это тебе поможет? Ты должна почувствовать сердцем мою любовь. Только сердцем.

…Все это время, если только боль не заливала все сознание целиком, оставляя возможность лишь для крика, как только боль слегка отступала, она тут же начинала молиться, потому что – что же еще делать в такой ситуации, и на чью помощь надеяться… Собственно, ни одну молитву она не могла вспомнить до конца, остались лишь два слова – Господи, помилуй… Господи, помилуй… Ильгет стала повторять молитву. Помилуй меня, Господи. Помоги мне. И чем дольше она повторяла, тем яснее и гаже выглядело лицо существа, только что так льстившего ей.

Тем больше она понимала о нем, о себе и о Боге.

И белые глаза вспыхнули.

– Ты отвергаешь меня… того единственного, кто пришел помочь тебе.. спасти тебя от этого мира… Ильгет, мне жаль тебя. Остановись. Ты сама своим безумием отправляешь себя в ад… Ильгет, твоя жизнь была так ужасна, неужели смерть станет еще хуже… Только потому, что тебе вдолбили в голову какие-то догматы… остановись, подумай!

Господи, помилуй… Господи, я верю в Тебя, я знаю, что Ты не оставишь меня и не подведешь.

– Ильгет, ты так нужна мне…

Господи, помилуй… помилуй меня. Господи, помилуй нас!

– Остановись!

Ему не нравится молитва… Господи, помилуй нас, грешных! Господи Иисусе…

– Ильгет!

Иисус, Сын Божий…

Распятый за нас при Понтии Пилате…

И тогда боль вернулась. Ильгет захрипела, вздрогнув, и от толчка сломанные кости взвыли. Несколько секунд она не могла думать ни о чем, тихо хрипя – на горле все еще висела заглушка… Господи, помилуй! Господи Иисус, Сын Божий, помилуй нас…

– Ты не оставляешь мне другого выбора. Ты сама хотела этого. Ты отвергла мою любовь… мою нежность, я мог бы затопить тебя любовью… А ты предпочла свои фантазии…

Сколько горечи в его голосе. Может быть, он прав… не знаю… Господи, я ничего не знаю, я верю только Тебе. Сделай так, как правильнее… если я должна верить ему, то сделай так, чтобы я поверила… я не знаю ничего…

Городок Народной Системы был хорошо укреплен. И охранялся постоянно. Сейчас же охрана была усилена, войска стянуты из города.

Арнис сразу вызвал подкрепление, но оно подойдет не раньше, чем через час. Штурм начали с трех сторон. Ему достался левый край, как раз там, где расположено административное здание НС, с тюрьмой, где и находилась сейчас Ильгет. То, что он сейчас не на работе – даже удачнее, для штурма все равно пришлось надеть броню и взять оружие.

Арнис испытывал облегчение – впервые за много дней. Впервые можно было действовать. Убивать. То, что ему сейчас больше всего хотелось. Он замер, прижимая дессор и ожидая сигнала – штурм должен начаться с трех точек одновременно… Андорин уничтожит фабрику – попутная польза, зрелые дэггеры нам не нужны. Наконец сигнал был получен. Оседлав скарт, Арнис взмыл в воздух и перелетел через стену. Здание уничтожать нельзя. Ильгет где-то там. Маяк тихо пищал в ушах – она недалеко, она уже совсем рядом. И она все еще жива! Сигнал не сплошной. Ее сердце бьется.

Арниса встретила сплошная завеса огня. Стреляли из окон, из подвала, асфальт перед ним вскорежился и кусками полетел вверх, вместе с мелкой пылью, осколками, полностью закрыв здание. Арнис остановился – силовое поле пока держало, но пройти дальше было нельзя. Вскинув дессор, он расчистил место перед собой, затем дал очередь по окнам из лучеметов, закрепленных на плечах. Огневая завеса стала заметно меньше. Арнис продвигался маленькими шажками. У крыльца его задержали несколько охранников, непредусмотрительно укрывшихся в будке – Арнис поднял одной спикулой будку на воздух. И в этот миг сверху раздался грохот и легла тень – пикировали боевые вертолеты…

– Ты, видимо, еще не поняла, что такое страдание… чего ты лишаешься, на что ты обрекаешь себя, отвергнув мою любовь. Сейчас…

В солнечном свете сверкнула длинная игла. Впилась в плечо над левой ключицей. Ничего, это не так уж боль… – успела подумать Ильгет, и в тот же миг боль пришла.

Снова такой же толчок – на этот раз и глаза не надо было закрывать, только тело, со всеми переломами и кровоподтеками, с содранной кожей исчезло начисто, остался лишь раскаленный штырь, на который Ильгет оказалась нанизанной, и вокруг – мрак.

А ей казалось, что ничего хуже не бывает, что ничего хуже человек просто не может перенести…

Бывает.

Последнее, что она видела сквозь невыносимую боль – страшно сияющие слепые светлые глаза. Сияющие во мраке. И сквозь это сияние что-то неудержимо втягивало Ильгет в глубокую, бездонную воронку, и свет слепил и жег… отчаяние оттого, что она могла, могла как-то это предотвратить, но вот теперь уже поздно, и она сама это выбрала…

…Тело пришпилено копьями, копья торчат даже из лица, и не пошевелиться, хотя вокруг – огонь. Огонь, но она не сгорает. Но хуже всего – это солнце вверху. Оно черное и ослепительное. Оно похоже на пасть… Это и есть пасть. И не одна. Много зловеще ощеренных пастей. Проклята. Проклята навсегда.

Взрыв прозвучал как оглушительный хлопок – квиринцев защищали шлемы, но все, кто был в окрестностях и выжил – потеряли слух. Анри добрался до фабрики. Вакуумный заряд поднял в небо одновременно все корпуса, взметнулись целые стены, тихо распадаясь на мелкое крошево и снова опустились вниз. В этот миг Арнис проник в здание.

Он сразу выжег коридор перед собой и бросился вперед – маяк пищал неистово, указывая на то, что цель близка… очень близка…

Дверь была заперта, Арнис выбил ее ударом ноги. Раньше, чем стоящий в комнате человек успел повернуть голову, он выстрелил, сработали плечевые бластеры бикра. И уже только после этого сообразил, что враг был не в привычной черной форме. Он медленно валился на пол с развороченной, дымящейся грудью. Арнис сделал шаг вперед, напряженно осматриваясь – других сингов в помещении не было. Убитый упал, и только тогда Арнис увидел его глаза. Открытые глаза. Колени Арниса подкосились, сердце остановилось на мгновение.

Он убил сагона.

Все получилось.

Но нет времени, Арнис бросился к лежащему на столе… страшному. И тут сердце остановилось второй раз.

Она все еще жива…

Самым ужасным было то, что Ильгет смотрела на него. Что из этого черного, вспухшего, блестящего от крови на него смотрели – вполне осмысленно – живые щелочки глаз, полных боли и ужаса. И прямо под глазами торчали длинные металлические иглы – Господи, в кость, что ли, он их вогнал? Арнис осторожно стал вынимать иглы, толчком выплеснулась темная кровь… По всему телу иглы. Из горла Ильгет вырвался хриплый стон.

– Иль, уже все, – тихо сказал Арнис,– все кончилось. Все хорошо.

Вот, вроде бы, все иголки. Опомнившись, Арнис включил связь, одновременно вытаскивая аптечку, доставая прозрачный мешочек зена-тора, выискивая нетронутое место на коже Ильгет – нашлось на внутренней стороне голени, устанавливая зена-тор с раствором реанимационных телец.

– Я третий.Сагон убит. Забирайте тело. Я эвакуирую Ильгет Эйтлин, она… жива…

Глаза Ильгет закатились, она снова потеряла сознание. Арнис пощупал пульс на шее, сердце еще работало, слабо, взахлеб. Донесу, подумал он. Поднял девочку на руки. Ничего.

– Арнис, слышно? Я первый. Иди к нижнему выходу. К нижнему выходу. Там ландер. Как понял?

– Вас понял, первый, – Арнис толкнул дверь ногой. В конце коридора показался смутный силуэт – маскировочный бикр.

– Арнис, это я… не стреляй… быстро к выходу, я прикрою.

Иволга скачками понеслась рядом с ним, с ужасом взглядывая на распухшее сине-черное лицо Ильгет.

Из ландера выскочила Мира. И в ее глазах мелькнул ужас.

– Давай сюда. Быстро.

Задние сиденья были уложены, образовав удобную выемку.

– Через пятнадцать минут я буду на орбите. Зена-тор стоит? Она доживет…

– Быстро, – попросил Арнис. Он стиснул зубы – челюсти почему-то мелко дрожали.

Мира вскочила в пилотское кресло.

– Арнис, иди работай! Мы все сделаем.

Гравиносилки быстро и плавно двигались по узкому коридору орбитального корабля. Врач шел рядом, положил руку на плечо умирающей лонгинки.

Она тихо хрипела – или дыхание так вырывалось… Бог ты мой, она в сознании.

– Сейчас, – пробормотал Керк по-лонгински, – сейчас, милая, подожди.

В медотсек. Скорее уложить на стол. Все аппараты включить, полная готовность.

– Сейчас, моя хорошая… слышишь меня?

Губы шевельнулись. Да.

– Больно тебе? Сейчас, родная, сейчас все будет хорошо.

Ввести анализаторы… эффекторы. Пожалуй, анестезию отдельно. Теперь контроль – он подключил сканер.

Посмотрел на лицо лонгинки.

– Сейчас, родная… сейчас все пройдет. Лучше стало?

– Да, – прошептала она, – я спать хочу. Можно?

– Да, конечно, спи, маленькая. Спи.

Глаза закрылись. Только боль утихла – и сразу заснула. Как давно уже она терпит? Сколько она не спала?

Ильгет открыла глаза. Боли не было. Совсем.

Рядом с ней сидел Арнис. Она его помнила. И еще врач, его лицо она видела последним. И еще – Иволга. Теперь Ильгет вспомнила – Иволга. Подруга. И еще двое незнакомых, совершенно незнакомых. И все они смотрели на нее.

– Иль, – дрогнувший чей-то голос.

– Арнис, – прошептала она. Голосовые связки давно сорваны.

– Не болит?

– Нет, – Ильгет подумала, почему они все так смотрят на нее. И сообразила,– Арнис, я умру?

– Нет, нет, – пальцы Арниса коснулись ее руки, – ты будешь жить. Мы летим на Квирин, ты слышишь? Мы вытащим тебя. Ты будешь жить.

– Все, – говорит Керк на линкосе, Ильгет не понимает его, – посмотрели? Она жива и в своем уме. Теперь выметайтесь отсюда. И ты, Арнис, выметайся, пожалуйста. Ложись спать, я не собираюсь еще и тебя лечить, мне некогда. Останется Иволга, будет мне ассистировать.

Все куда-то исчезают. Остаются только Керк и Иволга. Они не смотрят на Ильгет, переговариваются на своем языке, непонятно, что-то там делают. С ее руками.

… Иволга наклеивает что-то на лицо Ильгет. Очень осторожно. Но Ильгет не чувствует боли. Глаза Иволги полны жалости и любви.

– Иль, не больно? Хорошо? Может, ты пить хочешь?

– Да.

У ее губ оказывается носик поилки. Как хорошо. Ильгет медленно пьет. Очень приятная жидкость, кисловатая.

– Поспи, Иль. Тебе лучше поспать.

Керк обвел взглядом бойцов ДС. Все десять человек – весь 505й отряд – смотрели на него с немым вопросом.

Скультер двигался на Квирин, они уже почти достигли точки выхода подпространственного канала. Совсем недалеко осталось. Может быть, еще двое суток…

Проживет ли она так долго?

Керк смотрел на командира, Дэцина Вайгрена. Стараясь не отводить взгляд. Не смотреть на остальных. Особенно на Арниса Кендо.

– Неужели такие серьезные повреждения? – спросил Дэцин.

– Дело не в этом. Конечно, почек у нее практически уже нет, сильная аритмия, легкие, печень… в общем, все плохо. Но это все поддается нанокорректировке, это мы сделали. Пальцы и почки пока ампутировали, восстановлению они не подлежат. В общем, положение не очень простое, учитывая длительность… травмирующих факторов.

– Не больше недели, – сказала Иволга негромко, – до этого они применяли только болеизлучатель.

Арнис рядом с ней ощутимо вздрогнул, она взяла его за руку.

– Но дело не в этом, – продолжил врач, – Мы не умеем лечить раны, нанесенные сагонами. Или с помощью сагонских технологий. Механические повреждения там несерьезные. Проколы. Но в районе этих проколов ткани в принципе… не функционируют. К сожалению, этих проколов у пациентки восемнадцать.

Он опустил глаза.

– Ее мозг в порядке. Двое суток я продержу ее на искусственных органах. Если не произойдет ничего нового, она доживет до Квирина. Молитесь.

Глава 3. Земля святого Квиринуса.

Все как во сне. Окружающее казалось размытым и малосущественным. Ильгет не приходила в сознание. Ее погрузили в изокамеру, повезли в Космический госпиталь, Арнис, почти ничего не соображая, так и не отходил от нее. Вяло шевельнулось что-то в душе, когда он увидел маму и Ниро. Пришлось остановиться, обняться, что-то говорить, но взглядом он следил за прозрачной уплывающей изокамерой.

– Мам, я должен идти… прости…

Он передал матери собаку и побежал вслед за Ильгет.

Она не может, не может сейчас умереть… Так не бывает. На Квирине не умирают. Ну разве что в очень глубокой старости.

Но и в больнице его к Ильгет не пустили. Ее сразу поместили в хирургическую камеру, и там где-то она плавала в равномерном гравитационном поле, и несколько врачей, удобно устроившись за мониторами, управляли миллионами нанороботов, работающих внутри ее организма.

Тогда он уселся в холле и оттуда позвонил маме.

– Все в порядке, солнце мое, ты только скажи – ведь операция продлится довольно долго?

– Они сказали, шесть или восемь часов… там все очень плохо…

– Это время ты ей не нужен, может быть, пока приедешь к нам, поешь, отдохнешь?

– Нет, – сказал он быстро. Казалось немыслимым сейчас – уехать, оставив Ильгет здесь… одну. Умирать.

– Арнис, или мы приедем к тебе…

– Если не трудно. Мам, – сказал он, – это из-за меня. Понимаешь? Все, что она могла выдать – это меня…

Он сжал кулаки. Больше ничего нельзя говорить. Но и не хочется.

– Она спасла меня. Вот этим.

– Хорошо, солнце, мы приедем сейчас, – медленно сказала мама.

Ильгет открыла глаза. Увидела ясный дневной свет. Солнце пробивалось сквозь матовое рассеивающее стекло, ложилось квадратами на пол, на странную прозрачную конструкцию, в которой она лежала.

Увидела Арниса. Через несколько секунд вспомнила его имя, и кто это такой.

– Арнис.

– Иль, – он наклонился к ней, – как ты себя чувствуешь?

– Хорошо.

– Боли нет?

– Нет.

– Пить хочешь?

– Да.

Арнис напоил ее.

– А поесть? Может быть, ты поешь?

– Нет, – ответила Ильгет быстро, даже с некоторым испугом. Она уже могла немного говорить, хотя и тихо.

– Ладно, потом…

Ильгет пыталась вспомнить… помнился только ужас, кромешный ужас и боль. Ничего больше. Кажется, все уже позади. Ее, наверное, больше никто не тронет. Наверное, да – если рассуждать логически. Ильгет не была в этом уверена.

Арнис вдруг исчез из ее поля зрения, и потом появился слева внизу. Он сполз на пол и теперь стоял на коленях, и его лицо было на уровне ее лица. Она с трудом его различала.

– Иль, прости меня, – прошептал он.

– За что?

– Прости нас. За все это. Это наша вина. Моя.

Ильгет и в голову не приходило кого-либо обвинять. Она была просто рада, что сейчас боли нет, что все кончилось.

– Ну что ты, – сказала она, – все нормально.

– Только я не помню ничего, – добавила она еще.

– У тебя стояла блокада. Хочешь вспомнить?

– Да.

Ей хотелось спросить, что теперь будет с ней дальше, но было как-то неловко.

– Ты работала на биофабрике. Встретила меня. Я рассказал тебе о том, что мы – Дозорная Служба, боремся против сагонов. Мы освобождаем Ярну от сагонов. Сагон назвал твое имя, следовательно, рано или поздно ты встретишься с ним. Мы следили за тобой все это время. Ты согласилась на это. Мы дождались, пока ты встретишься с сагоном… и убили его… Иль… честно – я не представлял, что это будет так. Так страшно для тебя…

– Так вы убили сагона? – спросила Ильгет.

– Да.

– Я помню его. Вспомнила теперь. Я не знала, как его называть. Его там называли Хозяин. Теперь я помню.

В самом деле, она вспомнила все. Слова Арниса вскрыли целый пласт воспоминаний, забитых блоком. Разговор с ним в парке. В детском парке. Встреча с Иволгой. И все последующее. Включая такие подробности, которые лучше совсем не вспоминать. Ильгет задрожала, и тотчас тело откликнулось болью в нескольких местах. Арнис осторожно погладил ее по голове.

– Тихо, детка… тихонечко. Все хорошо.

– И этот сагон, – наконец задала Ильгет волнующий вопрос, – он больше не придет? Точно?

– Нет, Иль, он убит. Мы его не скоро увидим. И вообще здесь нет сагонов. Ты на Квирине.

– На Квирине? – щелочки глаз чуть расширились.

– Да. Ты в больнице.

– Арнис, – спросила Ильгет, – а что со мной теперь будет?

– Все хорошо будет, родная моя. Все хорошо. Ты поправишься. Встанешь. Все будет очень хорошо.

Судя по выражению глаз, Ильгет не поверила ни одному его слову.

Ильгет было хорошо видно в рамке монитора – она спала. Об этом же свидетельствовали вяло бегущие по ЭЭГ-полоске волны альфа-ритма. Тело ее было полускрыто дымкой – словно одеялом, сотканным из тумана, полем, поддерживающим микроклимат. Лицо открыто, впрочем, голова и лоб до самого лба покрыты тонким белым слоем псевдокожи, и еще белые полоски на скулах и под глазами. Отек с лица полностью спал, коричневые веки запавших глаз теперь выглядели огромными.

– Проблема в следующем, – сказал Миран и сделал паузу, глядя на бойцов ДС. Здесь были Дэцин, Арнис, Иволга, и еще трое – Андорин, Мира, Гэсс, хотя судьба Ильгет волновала, конечно, всех.

– Мы в Космике в основном и занимаемся психическими проблемами. На нашем уровне ни механические, ни лучевые, ни тепловые, скажем, травмы уже не представляют трудности, если человек выжил сразу и добрался до Квирина. Проблему представляет человеческая психика. Наносистемы способны исправить любые повреждения на молекулярном и частично на атомарном уровне. Повреждения, нанесенные сагоном, лежат на более глубоком уровне материи. Возможно, кварковом. Возможно, еще тоньше. Как следствие, мы можем с помощью нанороботов реплицировать клетки, а вот функция органов не восстанавливается. Причем анализаторы не понимают, в чем дело. Работать должно. Но не работает. Понимаете? Живые клетки отказываются работать. И через два-три дня мы снова получаем некрозы, которые быстро расширяются. Собственная регенерация вообще на нуле, а ведь наша задача – именно запустить собственные восстановительные механизмы… Поэтому прошла уже неделя, а у Ильгет все еще нет своих почек, и я пока не вижу, как их можно восстановить.

– Но она может жить с нанопротезами, как я понимаю? – осторожно спросил Дэцин. Врач кивнул.

– Да, сейчас она и живет с ними. Нанопротезы очищают кровь, насыщают организм кислородом, задают ритм сердцу. Теоретически мы можем построить из нанопротезов любые искусственные органы, и она может с ними жить дальше. Практически, как вы знаете, Этический Свод запрещает замещение в организме человека более чем 1,7% клеток нанороботами. Причем исключений не делается даже для смертельных случаев. Смысл этого в том, что мы не можем допустить появления киборгов, последствия непредсказуемы. Попросту, если мы не запустим собственный организм Ильгет, мы потеряем ее. Хотя время у нас есть, так можно держать ее долго.

Он помолчал.

– Наша задача – заставить организм работать самостоятельно. А этого организм делать не хочет.

Дэцин скосил глаза на Арниса. Тот выглядел совершенно убитым.

– Но у вас есть какие-то гипотезы, почему так происходит, что мы можем сделать?

Миран вздохнул.

– Гипотезы… есть. Они не слишком научные, потому что, повторяю, речь идет о слишком тонкой материи. Я пока расскажу вам то, что думаю по этому поводу, если я ошибаюсь, мы поговорим снова.

У Ильгет нет желания жить дальше. В этом, кстати, основная проблема всех психотронных травм. Она боится жить и не хочет этого. У нее нет никаких причин и никакого желания оставаться в этом мире. И в общем, учитывая анамнез, я ее понимаю.

Теперь вам остается решить – хотите вы, чтобы она осталась с вами или нет. Берете вы ее жизнь на себя – или нет.

Миран осекся, поймав внезапно заблестевший взгляд Арниса.

– Если вы этого хотите, вы добьетесь того, чтобы и она захотела жить. Поймите, у человека на самом деле от коры зависят все 100% деятельности организма. Кора головного мозга реально наивысшая инстанция, контролирующая все. Включая и процессы регенерации и любые висцеральные функции. Сейчас она запрограммирована на смерть. Ильгет слишком долго и сильно желала смерти. Говорят, в древней Эдоли была разработана программа психотренинга, запускающая индуцированное самоубийство. Вот что-то подобное запущено сейчас у Ильгет. Более того, вчера с ней работала Санта, наш психотерапевт, и она уверяет, причем я с ней согласен, что Ильгет до сих пор не вполне понимает, что сейчас она находится в полной безопасности. И что и дальше она будет в безопасности. Мы приглашали священника, как вы знаете, отца Маркуса, Ильгет соборовали – но сдвигов не произошло. Я убежден, что сейчас все зависит от вас. Если бы у Ильгет были близкие люди, нужно было бы пригласить их. Но здесь и сейчас у нее никого нет, кроме вас.

– Как можно добиться того, чтобы она захотела жить? – спросил Дэцин.

Миран пожал плечами.

– Постарайтесь убедить ее, что она вам нужна. Постарайтесь, чтобы она перестала вздрагивать, когда открывается дверь в палату и начала улыбаться при виде людей. Я не знаю, хватит ли этого… Но это необходимо.

– Арнис и так живет в больнице, – заметила Иволга.

– Но она очень мало просыпается, – глухо сказал Арнис, – она почти все время спит. Я просто сижу рядом.

– Я думаю, что просто сидеть рядом – это уже очень немало, – ответил врач.

Ильгет привыкла, открывая глаза, видеть рядом Арниса. Чаще всего так и было. Он просто сидел рядом – весь уход совершался автоматически, почти незаметно, мягкими лапками манипуляторов. Он поил Ильгет из смешного сосуда с носиком. Только есть она все еще боялась и не хотела. Он гладил Ильгет по голове, по плечу – осторожно, но боли уже не было, боль почти прошла. Раны были тщательно застроены новыми клетками, даже зубы восстановлены. Но двигаться Ильгет не могла, лежала, будто парализованная. Не снимали и повязку с ее головы, потому что волосы сами расти не хотели, а врач пытался здесь обойтись без искусственного наращивания, заставить организм работать хоть с помощью стимуляторов.

Арнис сидел рядом и тихонько говорил с ней.

– Солнышко мое, тебе слишком сильно досталось. Но ты скоро выздоровеешь. Ты теперь будешь совсем другой. Здоровой. Лучше, чем раньше. И ты будешь жить на Квирине. Ты ведь хотела побывать на других мирах, посмотреть на Квирин? Иль, здесь не бывает сагонов. Никогда.

– Почему не бывает сагонов?

– Никто не знает. Но в самом деле, ни разу не зафиксирован контакт с сагоном на Квирине. За 700 лет ни разу. Предполагают, что у нас особая атмосфера… где сагоны просто не выдерживают. Ты это поймешь. У нас в самом деле… все по-другому.

– А мне можно будет… тут жить?

– Да, конечно.

– А как же Пита?

– Посмотрим. Мы еще не освободили Ярну. Будет еще следующая акция, и если ты хочешь, я позабочусь о том, чтобы его привезли сюда.

– Да. И маму.

– И маму конечно.

– А как я буду тут жить? Кем работать? Я там-то не могла работу найти.

– У нас не бывает безработных. Ты будешь делать то, что тебе нравится.

Взгляд Ильгет становился отсутствующим. Арнис не понимал – всерьез ли она все это спрашивала? Помнит ли его ответы? Часто приходилось повторять одно и то же – особенно про сагонов – по многу раз. Ильгет закрывала глаза, странно, не до конца, из-под век виднелась полоска белка. Он молча сидел рядом, держа в ладонях ее предплечье -ниже рука была закована в пластик, пальцы все еще не восстановлены, пальцев нет. Он старался не думать об этом, потому что автоматически всплывало воспоминание о том, что и как делали с ее пальцами.

– Арнис, – сказал Дэцин как-то, – пройди наконец курс лечения. Сам. Тебе надо восстановиться.

Он покачал головой.

– Нет…

Поднял голову, взглянул на Дэцина больными, обметанными чернотой глазами.

– Ты можешь мне приказать… но не надо, пожалуйста. Не хочу.

– Ладно, – тихо ответил Дэцин, – дело твое.

Может быть, парень восстановится и сам, без всяких психологов. Ведь и прошлый раз, первую, собственно, встречу с сагоном, он пережил сам. Без помощи и без поддержки. Да, у него есть родные, но Дэцин никак не мог представить себе ситуацию, когда Арнис рассказал бы ТАКОЕ собственной матери. Да и вообще кому бы то ни было.

Кроме офицера ДС, которому он обязан отчетом по службе.

Ночью становилось страшно. Ильгет неизменно просыпалась в темноте, и темнота наваливалась на нее и душила. Она закрывала глаза, стараясь не думать ни о чем. Но внезапно всплывало какое-нибудь воспоминание. Что-нибудь одно, какая-то деталь. Боль уже слегка подзабылась, не это пугало ее сейчас – страшно было вспоминать лица тех людей… или сагона… Страшно непонимание – неужели так можно? Неужели так бывает? Ощущение полной своей несовместимости с миром, где такое возможно. Где так могут обращаться с живым человеком. Ужас охватывал Ильгет, и почти сразу же подступала боль. Болело в разных точках, все сильнее и сильнее, по нарастающей, и наконец это полностью вытесняло все мысли и воспоминания, ничего уже не оставалось, кроме этой боли, и какое-то время Ильгет боролась, стискивала зубы, старалась не стонать, но Арнис замечал это, и сразу же бросался к ней, и включал обогреватель – от этой боли не спасали лекарства, но почему-то помогало обычное тепло. Он держал ее за руки, и гладил по голове, и шептал ласковые слова, и постепенно становилось легче, Ильгет засыпала.

Болело в тех точках, куда сагон втыкал свои иглы. Ильгет даже не помнила этих игл, только одну, самую первую – потом все было слишком страшно.

Иногда такие приступы случались по два, три раза за ночь. Арнису не удавалось поспать. Но и просыпаясь утром, Ильгет неизменно ловила его взгляд.

Санта, психотерапевт, работала с ней и заставляла вспоминать все. Все, до последнего слова, жеста, взгляда. Они говорили об этом, и потом то, что проработано, уже больше не тревожило память, не кололо.

Они дошли и до беседы с сагоном. Оказывается, Ильгет все очень хорошо запомнила. Если другие вещи почти забылись, то все, что говорил ей сагон, оказалось четко впечатанным в память. И всплыла внезапно мимоходом брошенная фраза, так что Ильгет даже вздрогнула.