Текст книги "Союз летящих (СИ)"

Автор книги: Яна Завацкая

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 21 страниц)

   Ах, вот оно что. Три года назад доктор Клаус попал в тяжелую автокатастрофу. Он вел машину. Вез своих родителей на какую-то встречу. У него сохранились очень хорошие, добрые отношения с родителями, он их искренне любил.

   Родители в той катастрофе погибли... да, точно, погибли. Сам Клаус попал в больницу и пролежал чуть ли не год в коме. Амнезия. Большая часть предыдущих воспоминаний – детство, юность – стерты, восстановлены позже, по рассказам. Он знал, что учился, скажем, в гимназии имени брата и сестры Шолль, но почти не помнил лиц одноклассников, учителей... Странно, но сохранились все профессиональные знания. Доктор Клаус оказывается котировался среди коллег как перспективный начинающий гений... Ничего себе.

   А в целом он понравился Алейн.

   В его мире не существовало зла. Доктор Клаус был искренне увлечен своим делом, и сейчас в его подсознании напряженно крутились формулы, описывающие распространение электрического импульса на поверхности синапса. И хотя, как любой нормальный западный немец, доктор Клаус не различал понятий "коммунизм" и "абсолютное зло", но в нем самом было что-то от героя коммунистических утопий, многократно описанного фантастами ХХ века – "работа, любовь и друзья", увлеченность, энтузиазм, невинность и младенческий гуманизм.

   Обидеть такое существо – все равно, что плюнуть в лицо ребенку. А значит, лучше не связываться. Никаких интрижек. Но чем-то Мартин заинтересовал Алейн. Может быть, случившаяся с ним трагедия наложила отпечаток, невольно вызывающий сочувствие.

   – Так вот, о чем я... скажу тебе по секрету, Мартин: наш шеф большой патриот, его уже несколько раз приглашали в Штаты.

   – Я и сам подумывал об эмиграции... но...

   – Да, большая наука делается там. Но к счастью, наш шеф решил остаться в Германии, и добиться здесь Нобелевки. По-моему, шансы есть.

   – Погоди, шеф – это ты про герра Дайнера?

   – Да нет. Я про нашего "главного мозгоеда", Лонке.

   Профессор Лонке руководил отделом нейрофизиологии мозга или, в просторечии, "мозгоедами", Дайнер же был директор всего института.

   – Ну а здесь, в Бонне ты давно живешь?

   – Несколько лет, – не стала вдаваться в подробности Алейн.

   – Неплохой город, верно? Зеленый, небольшой, хотя вроде и бывшая столица.

   – О да! Наша "федеральная деревня", бундесдорф, – усмехнулась девушка.

   – Я уже опробовал байдарку по Рейну. Ты не плаваешь на байдарке?

   – Как-то приходилось. Но вообще нет. А ты спортсмен?

   – Любитель. Хочешь, прокатимся вместе? Например, в эти выходные...

   – О, в эти я как раз собираюсь... словом, у меня другие планы. Как-нибудь потом, возможно...

   Алейн подобрала ложечкой остатки пены со дна. Мартин умял свой бутерброд. Большие глаза его сделались печальными. Но Алейн была довольна собой – она не вызвала у парня комплекса неудачника, но и не дала излишних надежд. На этом можно было бы и распрощаться, но тут вторым потоком сознания она уловила слово "мескалин".

   Оно крутилось где-то там, в подспудных мыслях физиолога. Алейн повернула голову и крикнула девушке у стойке.

   – Еще один капуччино, пожалуйста!

   Тайри в упор посмотрела на доктора Клауса. Да, слово "мескалин" занимало, оказывается, довольно большую долю его размышлений, касающихся работы. И это очень интересно. Специалист не усмотрел бы связи между основной темой Клауса – влиянием электро-магнитных излучений на работу нейронов – и скандальным наркотиком. Но Алейн понимала, в чем тут дело. Она еще немного посканировала и обнаружила маленького тибетского терьера по кличке Руди.

  – А мне кажется, я видела вас с собакой... нет?

   Через пять минут Мартин с восторгом рассказал, что его Руди знает кучу фокусов, имеет родословную, а в молодости даже ходил на выставки. Алейн в свою очередь поведала физиологу о своем замечательном пуделе, и они условились встретиться в парке Рейнауэ для прогулки с собаками в самые ближайшие дни.

   Размышляя о Мартине, мескалине и еще сорока восьми важнейших событиях, которые никак нельзя было упускать из виду, Аманда зарулила свой Фольксваген в гараж. Снаружи доносились радостные вопли соседских детей, которые гонялись друг за другом на велосипедах по узкому тротуарчику, то и дело вылетая на проезжую часть.

   Надо сказать, хотя мышление тайри и протекало в нескольких потоках, хотя она и контролировала постоянно через суперкомп все ключевые точки, где происходили важнейшие для планеты события , Аманда вовсе не производила впечатления отрешенности от мира. Наоборот, взгляд у нее был живой, внимательный, и ни одну деталь вокруг себя она из виду не упускала. Выключив зажигание, Аманда вынула губку из бардачка и смахнула с приборной доски накопившуюся пыль. "Доброго пути" – просигналил ей борткомпьютер. Аманда вышла из машины, щелкнула кнопкой ключа, закрыв двери, и заботливо сняла с серебристой крыши несуществующую грязинку. Цокая каблучками, прошла к двери гаража, нажала кнопку и поскорее вышла, пока дверь не начала медленно опускаться.

   – Ой, извините! – Аманда едва успела отскочить, семилетняя соседская девочка спрыгнула с велосипеда в полуметре от нее.

   – Привет, Лиза! – Аманда-Алейн улыбнулась, – как поживает хомячок?

   – Мы ему купили колесо, – сказала девочка, – и он всю ночь в нем бегает. Так громко! Папа ругался.

   – Наверное, придется переставить клетку, – предположила Аманда, – может быть, в подвал.

   – А у вас тоже был хомяк?

   – Нет... Но я знаю, что они шумят ночью. Это ведь ночные зверьки.

   Обсудив с Лизой хомяка и заодно ее братьев и новую учительницу, Аманда поднялась по ступенькам к собственной квартире. Дверь сама приоткрылась, почуяв ее шаги.

   Сатурн, как положено приличной собаке, сидел в коридоре и пристально глядел на вернувшуюся хозяйку, длинный пушистый хвост его мерно постукивал по ламинату. Но в отличие от собак, пудель не делал даже попытки встать, прыгнуть на Аманду или хотя бы сунуть голову ей под руку для ласки.

   Он смотрел печально и чуть укоризненно.

   – Извини, Сат, – смущенно сказала Аманда, – я задержалась. Нужно было.

   "Ты могла бы вспомнить обо мне и сообщить", – протелепатировал ей Сатурн. Аманда слегка покраснела.

   – Ой, действительно... Сат, я страшная свинья.

   Пудель поднялся, подошел и сунул голову ей под руку. Аманда почесала ему кудрявую макушку.

   "Ладно. Я тебя люблю", – сообщил пес.

   Аманда пошла в кухню. Кухня у нее была небольшая, но с хорошим акриловым светло-голубым покрытием, самыми современными приборами. Есть после двойного капуччино не очень-то хотелось, Аманда достала из холодильника вчерашний салатик и откупорила сок.

   – Ты-то хочешь есть, Сат?

   "Спасибо, наелся. Лучше расскажи, чем ты там занималась".

   Аманда посадила пса перед собой, взяла его узкую породистую голову в ладони, и глядя в небольшие темно-коричневые глаза, послала ему несколько информационных пакетов – самое интересное из сегодняшних новостей. Включая Роситу и мескалин.

   "Ты думаешь, это оно?" – спросил пудель.

   – Надо будет проверить.

   "А с этой девушкой я тебя не понимаю. Каждую минуту на Земле умирают люди. Их убивают. Иногда зверски. Умирают маленькие дети. Ты сама все это знаешь. Я думал, ты давно перестала рвать себе душу, иначе ведь не выдержишь".

   – Сат, дело не только в этом. Дело не в сентиментальности. Я не могу ее себе позволить. Но тут... – Аманда беспомощно задумалась. Слов ей не хватало. Она медленно, старательно создала образ – и послала его прямо в мозг собаки. Сатурн лизнул ей руку.

   "Наверное, я понимаю".

   – И вот что, Сат, в среду тебе придется пообщаться с собакой. Сыграть роль.

   "О Господи, если этот пес еще и доминантен, и мне придется либо драться..."

   – Нет, драться не надо, пожалуйста! Ты мне испортишь все отношения с Мартином.

   "...либо играть подчиненного..."

   – Сат, ну пожалуйста!

   "Ты же знаешь, для тебя я на все готов. Я же не собака в самом деле".

   Улыбка Аманды и почесывание за ухом были ему наградой.

   И в самом деле Сатурн на самом деле вовсе не был собакой. Он принадлежал к расе кэриен – или, как их называли в Галактике, "спутник". Кэриен давно обрели разум, но разум этот был своеобразный. Например, психика кэриен была с самого начала завязана на человека – или реже представителя другой разумной расы, с которым это существо вступало в энергетический симбиоз. Кэриен могли существовать и самостоятельно, но смысл жизни их расы составляла помощь и служба людям. Сат – его настоящее имя звучало как Йисат-ллир-вайо – стал спутником Алейн уже двадцать земных лет назад. Он не раз доказывал свою полезность, а главное, Алейн как-то привязалась к нему, да что там говорить, Сат здесь, на Земле был единственным физическим представителем мира, по которому она так тосковала.

   Для пребывания на Земле он сам избрал облик королевского черного пуделя, сочтя эту породу наиболее отвечающей его личному характеру и вкусу.

   По своему исходному облику кэриен, впрочем, тоже напоминали крупных собак. Но как и у большинства разумных существ, их личность ("керу") и память легко можно было перенести, благодаря научным достижениям, в любое другое тело.

***

   Поужинав, Аманда поднялась по лестнице в свой кабинет. Он был выдержан в простом икеевском стиле – серенькое ковровое покрытие, полукруг стола, полочки до потолка, забитые книгами и дисками, но вот техника – техника вся была современная и хорошая. На стене над монитором висел карандашный мужской портрет. Простенький, ничего особенного. Симпатичный делового вида мужчина средних лет, коротко стриженный, с прищуренным взглядом и открытой веселой улыбкой. Аманда тоже чуть улыбнулась, взглянув на портрет.

   Настоящей роскошью в кабинете блистало кресло – белое, мягкое, эргономичное, с подлокотниками и подставкой для ног. Аманда уселась, нажала на кнопку пульта, и кресло моментально подстроилось под ее тело, мягко охватив руки, и чуть приподняв подножие. Пудель устроился у ее ног, на полу.

   Казалось, что он дремлет, но на самом деле Аманда постоянно тоненьким потоком транслировала ему значительную часть того, что чувствовала и воспринимала.

   В этом и заключается выгода симбиоза кэриен с другими расами. Дело в том, что сами кэриен не способны активно воспринимать сложные виды информации из физического мира – они даже читают с трудом. Из органов чувств и соответственно, отделов мозга – у них высоко развиты только обоняние и отчасти слух. Но эти отделы не позволяют воспринимать действительно большие потоки информации и дают мало материала для анализа.

   Кэриен и телепатией обладает очень слабенькой, и своего хозяина чувствует издалека лишь в минуты опасности или же когда хозяин целенаправленно вспомнит о нем и сообщит что-нибудь. Но вот когда хозяин рядом, его мозг для кэриен – почти открытая книга, и симбионт может смотреть на мир, ощущать, видеть, анализировать – с помощью своего хозяина.

   Алейн полностью отключила все потоки своего сознания от физического мира. Она перестала даже и наблюдать, перепоручив эту функцию орбитальным автоматам.

   Ей требовалось теперь почти все сознание, потому что наступило время очередной встречи Локальной Сети.

   Как всегда, в эфире собрались тайри, постоянно работающие в секторе Ли-45, к которому относилась и Солнечная система. Их было пятеро, но Лий Серебрянка отсутствовала, как это часто случалось. Лий была свободной тайри, жила сама по себе и на собрания являлась, когда ей заблагорассудится. Подумав об этом, Алейн вдруг снова ощутила неприятную тянущую тоску – просто вспомнила легкую свободу Серебрянки, и позавидовала ей очередной раз. Почему, почему у нее-то все не так?

   Так что сейчас их было четверо, но к тому же в районе Тау Кита болтался один из кораблей Тайри, под названием Виэрел, и хотя в сети участвовало не все население корабля, но около 20 тысяч тайри все же подключилось.

   Внешне казалось, что Алейн спит. Веки ее были опущены, она ровно дышала, откинув голову назад, сцепив руки на солнечном сплетении. На самом деле она вся обратилась во внутренний слух, внимая остальным, встречаясь с ними, отдавая импульсы любви и радости, и получая такие же в ответ.

   Вдруг на губах ее заиграла легкая улыбка, а щеки порозовели.

   К Сети присоединился еще один тайри – чего она никак не ждала. Это случалось редко и всегда неожиданно.

   В эфире она встретила Дьенара Мелл Трицци, Дьена Молнию – своего тейра, с которым ее связывали самые лучшие отношения, какие только возможны у тайри. Дьен Молния – сейчас он и вправду был похож на сверкающую золотистую молнию – коснулся ее в эфире, и это касание было похоже на девятый вал, сметающий все лишнее, омывающий душу.

   – Алейн...

   – Я люблю тебя, – без слов ответила она.

   – Алейн...

   И потом он добавил.

   – После сети нам надо остаться вместе, чила... не уходи сразу. Поговорим.

   – Да.

   Они редко пользовались словами – в общем-то, это было не нужно.

   Вслед за Дьеном к сети присоединился Ульвир Черный, работавший с ним на одной планете, на Монроге. Это был очень старый и заслуженный тайри, но Алейн испытывала рядом с ним некоторую неловкость, и сама точно не знала, какие у нее с Ульвиром отношения.

   Сеть началась. Говорила, как обычно, Ташени Радуга, ответственная за весь сектор Ли-45.

   Конечно, тайри говорили не словами. Они просто посылали друг другу целые образы, а также информационные пакеты – и это экономило время. Ташени рассказала о ходе решения проблемы с безымянной звездой 1225Ли, которая собиралась вскоре коллапсировать. В район выслана звездостроительная экспедиция, звезда будет разделена на две небольшие массы, ни одна из которых не достигает предела Чандрасекара – одну из масс выведем в подпространство и отправим в Большое Магелланово облако, а вторая останется на месте, чтобы заменять материнскую звезду, и чтобы массы в секторе не слишком сильно сместились.

   Маренна Крыло (она работала навигационным смотрителем в секторе Ли-45) выразила опасение, что звездостроительная команда не поспеет вовремя. На это Дьен напомнил, что в секторе всего три населенные планеты, включая Землю, и все они расположены так, что их достигнут в крайнем случае лишь отдаленные последствия взрыва. И то опасность угрожает лишь одной планете, населенной негуманоидным разумом, мыслящими кристаллами матур, а для них биосфера не принципиальна.

   Один из корабельных тайри заметил, что можно в крайнем случае быстро окружить планету щитом, и посовещавшись, тайри Виэрела решили, что стоит на всякий случай перегнать корабль поближе к системе матур и дежурить там, это решение работники сектора Ли-45 приветствовали дружным одобрением.

   Один за другим тайри отчитывались в глобальной сети о своих делах и происшествиях за истекшие дни. Кроме угрожающего взрыва звезды, ничего экстраординарного и срочного не было. Ташени Радуга рассказала – показала яркими мгновенными вспышками – о трех своих последних спасательских акциях в секторе Ли-45. Одна акция была в Космосе, и две на планетах. В Космосе Ташени вытащила из гравитационной ловушки заигравшегося молоденького свободного тайри. О второй акции Алейн знала, уже встречались после этого с Ташени – та оказала помощь нескольким тайри, исследующим вулканологические процессы на остывающей новообразованной планете. А третья акция Ташени была на планете, где работали Дьен и Ульвир Черный, на Монроге (на земле эта система была известна как 61 Лебедя). В ответ на рассказы Ташени вся локальная сеть взрывалась сочувствием, и каждый словно переживал заново все, что происходило с тайри.

   После Ташени коротко выступил Кьонар Ветер, который был занят научными исследованиями на Земле. Он поделился своим последним маленьким открытием из области сравнительной архитектоники мозга у разных социальных групп. А затем захотела поделиться своим также Маренна Крыло. Ее беспокоила проблема скопления комет у небольшой звездочки, красного карлика 445Е2. Это скопление неминуемо станет затруднять навигацию. Маренна уже начала расчистку пространства в этом месте. Тайри локальной сети почти в один голос заявили, что конечно, ей потребуется помощь, а некоторые с корабля даже сразу предложили свое участие в этом деле. Маренна поблагодарила, залившись светом радости. И еще показала всем самые красивые картинки, которые ей довелось увидеть за последнее время – систему двойной звезды, цветную туманность, метеоритный рой в свете звездных лучей... Алейн лежала, распростертая на кресле у себя дома, и ей казалось, что она плывет как Маренна в черном пространстве в одном только маленьком скутере, и вокруг разливается черное и цветное бесконечное великолепие Космоса. Ей тоже захотелось работать в Космосе, как Маренна, да и кому этого не захочется. Ведь тайри – крылатые – только потому и тайри, что могут летать, что Космос не убивает их, а является для них родным домом. Все остальные способности выработаны позже, а главное для тайри – это полеты в Космосе.

   Как же тайри не любить Пространства?

   Но настало время Алейн рассказывать о себе. Когда Алейн рассказывала, все тихо и смущенно замолкали. А ведь она старалась не гнать чернуху, не упоминать самого неприятного, и говорить только по делу. И потом ей посылали множество волн любви, сочувствия, понимания, массовым разумом решали ситуации и давали советы, и Алейн прислушивалась к ним – но вот чувствовать она уже ничего не могла, внутри было пусто и черно. Сегодня она впервые почувствовала, что это как-то уж очень неправильно. С ней что-то не так. Она слишком остро ощутила свое отличие от остальных. И хотя тут же, почувствовав ее замешательство, все стали ее утешать и говорить, какая у нее ответственная и прекрасная работа, и как они ее понимают и любят – Алейн оставалась словно глухой. Она думала об остальных – у них ведь была нормальная, хорошая работа, они жили полноценной, насыщенной жизнью. А кто-то даже и не работал, а просто жил для себя, как хочется, как нравится – как Лий Серебрянка.

   Тайри уже перешли к другим вопросам, и Алейн снова почувствовала что-то похожее на легкую обиду. Они ее оставили. Они не могут понять. Не могут. Это для них слишком непостижимо – ее жизнь, ее земная жизнь. На этой проклятой Богом или избранной Богом планете. Не могут – и даже не попытались. Как поется в одной здешней песне – отряд не заметил потери бойца. А разве это правильно? Надо было тормошить ее, не дать замкнуться, не дать почувствовать боль. Уговаривать, пока она не согласилась бы и не влилась бы душой в радостное единое созвучие. А они...

   Алейн лишь формально участвовала в общей сети. И только когда встреча закончилась, и Алейн осталась наедине с Дьеном Молнией, сверкающим золотистым зигзагом в полумраке, и Дьен сделал робкий шаг ей навстречу, тогда только Алейн поняла, что все это было не от равнодушия и не случайно.

   Она поняла, о чем с ней будет говорить Дьен. И поняла, что все остальные тоже это знали. Может, он дал им всем понять. А она, занятая собой, не уловила этого. Обвиняя других в равнодушии, была сама равнодушной к окружающим.

   – Алейн...

   Если в эфире могут быть объятия, то это было объятие. У Алейн волосы тихо зашевелились на голове, а по ногам пробежала горячая волна. Она была счастлива.

   Он так и не выпускал ее из объятий, и ей было тепло. Это было так, как ребенок прибегает с мороза, уставший, замерзший, и отогревается на руках мамы. Или отца. Дьен и был ей – будто отец. И он же, по странному сочетанию обстоятельств – возлюбленный, ибо Дьена с Алейн объединяли самые лучшие, самые высокие среди тайри отношения, канри. Мы бы назвали это "любовью", имея в виду то чувство, которое иногда возникает между мужчиной и женщиной.

   На самом деле, конечно, Дьен вовсе не обнимал ее, потому что тело ее было здесь, в кресле, а его руки и вообще тело находились очень далеко, за много парсеков отсюда. И какой-то долей сознания Алейн понимала, что Дьен не на самом деле ее обнимает. А только, как выразились бы современные поклонники компьютера, виртуально.

   Дьен заговорил – и это было так, будто он тихо и нежно шептал ей на ухо.

   – Тебе плохо, Алейн. Это видно. С тобой надо что-то сделать, Аленькая. Ты очень устала.

   Чувства все эти Алейн очень нравились, но вот по смыслу она не соглашалась со своим тейром.

   – Но мне кажется, я нормально живу и работаю. У меня все хорошо. Никаких отклонений.

   Сейчас ей казалось – не только хорошо, но и прекрасно, лучше не бывает. В объятиях-то любимого...

   – Детка, тебе плохо, – сказал он настойчиво. И Алейн подумала, что ему, наверное, виднее. Ведь он для нее – тейр.

   У тайри не бывает никаких командиров, чинов, начальства и подчиненных. У тайри бывают только отношения. И отношения эти бывают двух видов – эльтар или тейрен. Как перевести эти выражения на наш язык – я в точности и не знаю. Если выразиться очень приблизительно, то эльтар – это такие отношения, какие бывают между любящими друг друга друзьями или же родными братьями и сестрами. А тейрен – отношения между тейром и чилом – как между родителем и ребенком. Бывают еще канри, и они могут быть и в том, и в другом случае – но это другой вопрос.

   – А что делать? – покорно спросила Алейн, – я же не могу отсюда уйти... нельзя же, да?

   Произнося последнюю фразу, она вдруг полыхнула в эфир чувством надежды. А может быть, все-таки можно? Уже можно? Она работает на Земле давно. Честно говоря, ей это порядком поднадоело. Но... она вспомнила Роситу. Вспомнила мескалин. Еще с десяток вещей, которые никак нельзя было бросать. Вздохнула.

   Дьен молчал. Молчал с видом "мне все это не нравится" и посылал ей при этом такой образ, будто гладит ее по голове, как малышку.

   Он должен был бы сказать "да, Алейн, бросать нельзя, ты должна, ты же знаешь, надо это все закончить, ты же знаешь, сколько в это было вложено". Но он ничего этого не говорил. Потому что – Алейн вдруг поняла – ему не хотелось это говорить.

   – Да я все понимаю, – сказала она, – конечно, я буду работать, это я так... просто. Не обращай внимания.

   – А может, ну их всех... – сказал он тихо, – давай, я заберу тебя оттуда. Хоть сейчас, честное слово. Полетим на Тайрон. На Лив-Лакос, помнишь? Зеленый океан, белый песок. Мы с тобой там будем валяться на песке, и я буду гладить тебя по плечу... купаться будем, а потом обсыхать на солнце. Песочек такой мягкий... И так – сколько ты захочешь.

   – Нет, – сказала Алейн, – ты же знаешь, что нет. Зачем ты так?

   – Да просто надоело мне это. Чувствую себя как последняя сволочь. Не хочу быть палачом. По крайней мере, твоим.

   Алейн выразила сомнение в том, что здесь уместно такое сильное выражение. Дьен горько усмехнулся и ничего не ответил.

   Ей вдруг стало жалко Дьена. Она сказала.

   – Ладно. Перестань. Мы выдержим, и потом мы полетим на Лив-Лакос или куда угодно. Мне все равно куда, лишь бы с тобой...

   – Ты права. Не надо расклеиваться. Значит так, с тобой на самом деле надо что-то делать, потому что иначе станет хуже. И я знаю, что.

   – А что именно?

   – Ты будешь вспоминать. Свою жизнь. Просто вспомнишь.

   – Зачем? Я прекрасно все помню.

   – Это тебе кажется. Ты помнишь поверхностно, ты многое забыла, и это естественно в твоем положении.

   – А что вспоминать, Дьен? С рождения, с детства?

   – Нет, не с самого начала, конечно. В этом нет смысла. Теперь смотри... я кладу ладони тебе на лоб. Ты закрываешь глаза... чувствуешь?

   – О да... да. Твои руки.

   – Тебе хорошо, свет мой?

   – Да, Дьен, мне очень, очень хорошо.

   Она улыбалась. Это было понарошку, но она будто и правда чувствовала руки Дьена на лбу. Она уже и забыла его прикосновения – а ведь это было и на самом деле. Когда-то давно. Слишком давно.

   Она вспоминала.

   – Маркова! Алена!

   Вопли Гусеницы доносились из-за третьего корпуса. Лидочка посмотрела на подругу большими оленьими глазами и попыталась было встать, но Алена дернула ее за руку.

   – Сиди. Поорет и перестанет.

   Лидочка шумно вздохнула. Она была в малышовом отряде, ей исполнилось всего восемь. Они с Аленой вообще-то не дружили, но так как в городе жили в одном дворе – как-то получилось, что здесь, в лагере, стали держаться вместе.

   Аленка оказалась права – их воспитательница скоро затихла. Увела девочек из четвертого Аленкиного отряда в кружок макрамэ. Вообще-то Алене было немного жаль, что она пропустит кружок, надо ведь еще закончить сову, у мамы как раз день рождения сразу после окончания смены, вот и подарок... Но на сегодня у Алены Марковой, ученицы теперь уже четвертого класса и пионерки третьей смены в лагере "Солнечная поляна", были другие планы.

   Она осторожно высунулась из кустарника, осмотрела местность. Лидочка рванулась было за ней, но Алена моментально спряталась снова.

   – Погоди... там малыши идут.

   Это шел первый отряд "Отважные", семилетки. Впереди вихляющей походкой плелся вожатый Вася, ему было жарко, лицо его под самодельной треуголкой из газеты "Правда" выражало нестерпимую скуку. Пацаны из отряда изображали что-то вроде строя и писклявыми голосами нестройно тянули речевку.

   Это очень важно,

   В жизни быть отважным

   – Ален... а там что, правда, сокровища?

   – Да я же тебе говорю... Говорила же. Здесь Демидовы были, заводчики такие богатые. Миллионеры. Потом, когда революция, их всех прогнали. А сундук этот они зарыли в доме у себя, в подполе. Потом во время войны один шпион...

   – Немецкий, что ли?

   – Да, конечно, какой же еще? В общем, он тут у нас околачивался. Хотел пробраться на военный завод. И вот однажды он ночевал в старом доме и там, в подвале наткнулся... понимаешь, грунтовые воды! Они вымыли землю, и сундук этот поднялся, так что его прямо видно было. И шпион этот сундук захватил и с ним скитался туда, сюда. Потому что бросить жалко было, вещь-то очень ценная. А здесь клуб. Он ведь и раньше тут стоял, ты же видишь – здание совсем другое, старинное. Сюда колхозники ходили из Шевелева. И вот шпион этот ночевал на чердаке в клубе... а ребята из Шевелева заметили какие-то следы, вроде от сапог, и решили проследить...

   Алена врала вдохновенно. Каждый раз история сундука обрастала все новыми подробностями. В глубине души Алена не знала, верит ей Лидочка или нет. Одно несомненно – сундук существовал на самом деле. Она его видела. Она уже однажды пыталась залезть на чердак клуба. Очень уж таинственный чердак, манящий, там так здорово играть, наверное – что хочешь можно представлять себе. Тетя Женя, повариха, заметила ее на лестнице и отругала. Но Алена успела бросить взгляд на внутренность чердака, и она видела там, видела этот старинный сундук, небольшой, но очень красивый, кованый, и как будто новенький, даже не покрытый пылью...

   Он стоял в углу, и Алена пообещала себе, что обязательно вернется за ним.

   – Все, пошли! – оборвала она саму себя. Короткими перебежками они добрались сначала до поленницы, потом до угла, а потом уже до стенки, где висела на гвоздях лестница. Алена представляла, что они партизанки и пошли на разведку в немецкий тыл. От восторга и страха у нее мурашки по спине бегали под ситцевым платьем. Кругом враги! Только бы никто их не заметил...

   – Снимай лестницу! – шепотом скомандовала она и огляделась по сторонам – нет ли чего подозрительного... не мелькнет ли в кустах черная свастика на рукаве (по крайней мере, в кино Алена точно видела такую форму у фрицев), не послышится ли вдали лающая немецкая речь... Но слышались, к сожалению, только вопли первого отряда на игровой площадке – они там играли в вышибалы, и эти вопли сильно портили ситуацию.

   Девочки не без труда освободили лестницу, Лидочка все-таки ее не удержала и уронила на землю, ойкнув и едва успев отскочить. К тому же она занозила палец.

   – Больно! – губы Лидочки задрожали, а глаза налились влагой.

   – Терпи, – приказала Алена, – а то все испортишь!

   Лидочка послушно сунула палец в рот и не стала плакать. Про себя она думала, как больно будет вытаскивать занозу вечером... Алена между тем размышляла, как поставить лестницу. Задача была сложная. От Лидки, похоже, никакого толку. Надо думать самой...

   – Держи тот конец... да не так уж тяжело, стой на месте просто.

   Наконец общими усилиями, кряхтя от натуги, им удалось поднять лестницу и даже прислонить ее к стене. Прямо под чердачное небольшое окошко. Оно было прикрыто, но Алена очень надеялась, что не заперто изнутри на щеколду.

   Если заперто – то на чердак можно попасть только изнутри клуба, а там практически безнадежно, обязательно кто-нибудь заловит.

   Алена в последний раз огляделась по сторонам и поставила ногу на ступеньку. Стала медленно подниматься вверх. Лидочка стояла у подножия лестницы.

   – Ты жди, – велела Алена, обернувшись назад, – я как залезу, тебя позову...

   Девочка послушно кивнула. Четвероклассница поднялась еще выше. Конечно, Алена боялась высоты. Но это ничего, мало ли... Стыдно бояться высоты. А если придется быть летчицей или прыгать с парашютом?

   Алена старалась не смотреть вниз. Земля казалась безнадежно далекой и маленькой с невероятной трехметровой высоты. Девочка протянула руку и толкнула пыльную, в ветхой светло-зеленой краске скрипучую дверку.

   Дверка медленно откатилась внутрь. Она не была заперта.

   Алена заглянула вовнутрь чердака – сундучок был на месте. Он стоял под балкой, там же, где девочка видела его и в прошлый раз. Солнечный луч падал прямо на него и высвечивал таинственную резьбу на крышке. Интересно, получится ли вообще его открыть? А если получится – то что там? Эту мысль Алена отгоняла. Ясно, что сокровищ там нет... но ведь Лидка же понимает, что это все понарошку. А что-то там должно быть. Так что можно будет просто так поиграть. Кстати, интересно – что там на самом деле. Могут ведь оказаться очень любопытные вещи...

   Алена обернулась и прищурив глаза, чтобы не смотреть вниз, негромко сказала.

   – Сундук на месте... Ну я пошла!

   Она занесла ногу. Подтянулась. Перевалилась через край чердака, и сделала первый шаг вперед.

   Через секунду раздался грохот и оглушительный визг – девочка провалилась сквозь ветхий потолок вниз, не выдержали слабые перекрытия.

   Алена открыла глаза. Веки были тяжелые, и на них что-то будто налипло.

   Вокруг стоял туман, и в тумане плавало лицо. Знакомое лицо, очень хорошо знакомое. Мама, вспомнила Алена.

   – Мама.

   – Доченька! – у мамы задрожали губы.

   – Пить, – прошептала Алена. Во рту было очень сухо и противно. И ужасно болела голова. Во-первых, она болела изнутри, во-вторых, на нее противно и безжалостно что-то давило снаружи. Особенно слева у темечка.