Текст книги "Союз летящих (СИ)"
Автор книги: Яна Завацкая
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 21 страниц)
– Что-то твои жертвы и правда скудны, женщина...
– Наша земля, о прекраснейший Аполлон, потеряла расположение богов по неведомой мне причине, печальная бедность и скудость отныне наш удел... Однако жертвы мои от чистого сердца, это все, что я имею...
– Нужны ли мне твой сыр и оливы, когда я вкушаю сладостный нектар бессмертия. Но ты снискала мое расположение, женщина. Я дарую тебе сына... Этот сын будет величайшим героем, и поэты станут слагать о нем песни, а в конце жизни он обретет божественное бессмертие. Да приготовится твое лоно к восприятию божественного дара...
– О, благодарю тебя, Аполлон! – завопила Алейн, прыгая на диван.
...вот так это и бывает с тайри, потому что он точно знает, чего и как тебе хочется сейчас. То, как это бывает у тайри – непредставимо для людей. И когда она сама вернет себе способности летящей – она сможет так же много дать ему. Но сейчас... сейчас, пока она может просто наслаждаться.
...Ей хотелось нежности и сочувствия, и он сидел, держа ее на коленях, обняв, как ребенка, и гладил по голове.
"Бедная моя, маленькая, нежная. Единственная моя, любимая. Как я измучился без тебя. Как я ждал этого. Радость моя, счастье, свет мой".
Потом они пили чай. Дьен жевал бутерброд с подсохшим сыром. Кажется, ему даже было вкусно.
– Кто бы мог подумать, что я буду бессовестно изображать языческого бога... Я, брат Бернард...
– Ну наверное при здешней жизни о тебе еще и не то думали, – сказала Алейн.
– Думали – может быть. Но я ведь был такой дурак, Алейн. Я ж до последней секунды оставался монахом. Во всех отношениях, кроме того, собственно, по которому у меня с церковью и возникли разногласия. Я когда попал на корабль, на Мелл, мне с полгода не показывали ни одну женщину-тайри. Они чувствовали, что для меня это будет слишком.
– А потом ты увидел женщину, и это была Биренн.
– Она самая. И наша любовь продолжалась почти полвека... Первая женщина-тайри, которую я увидел. Ну не дурак ли я был? В общем-то, в глубине души мы тогда уже понимали, что я бы влюбился в кого угодно из тайри.
– Биренн красивая. И хорошая. Но наверное, не твоя.
– Ты моя. Ты моя, Нежная, драгоценная. Ты совсем-совсем моя. Я это понял сразу, когда увидел тебя еще на Земле, еще совсем девочкой, лока-тайри. И тогда мне было вот так же страшно смотреть на тебя... как сейчас, в эти пятнадцать лет.
– Ну тогда! Ты сравнил. Тогда мне было намного хуже, чем сейчас, в этой жизни. Эта жизнь еще по земным меркам очень счастливая...
– Да, тогда тебе было хуже. Но тогда ведь нас еще не так много связывало. Ты еще не была настолько родной мне. Я еще так не избаловался жизнью с тобой, и разлука не мучила. Только сострадание, но это обычное. Но вот факт остается фактом – ты совершенно моя, даже удивительно, как такое могло быть. Я ведь жил столетия и не встречал такую родную душу, и не думал, что такое возможно. А знаешь, забавно говорить с тобой словами...
– Я же говорю, это интересно! Обычным способом пообщаться мы еще успеем. Лучше, расскажи, что изменилось за эти 15 лет... особенно в отношении меня и моей миссии. Может быть, приняты какие-то новые решения?
Он молчал, словно собираясь с мыслями. И Алейн собралась, стала серьезной.
– Что-нибудь изменилось? На Земле?
– Ты еще помнишь анализ ситуации?
– В общих чертах. Там было что-то около 20 вариантов только для Советского Союза.
– Так вот, к сожалению, реализовалась группа вариантов "Ар-3". И хотя окончательное решение за тобой, аналитики рекомендуют не спасать Союз.
Алейн помнила приблизительно, что это за группа вариантов. Теперь ей пришло в голову все пережитое за последнее время. Вся эта перестройка... письмо Нины Андреевой.
– Значит, менять что-либо уже поздно, – сказала она, – остается только рушить.
– Да, теперь уже не изменить.
– А жаль. Это был такой интересный проект. И не забывай, что я и в первой жизни была русской, и мне...
– Возможно, лучше было тебе внедриться в США. Или в Латинской Америке. Помнишь, у нас даже была там другая кандидатка на смену тела, только постарше.
– Да, помню. И что теперь?
– Ну вероятно, тебе надо будет поработать буфером, смягчить последствия всей этой их... катастройки. Жаль людей, очень жаль. А вообще ты будешь решать сама. Ты ведь для этого и жила здесь все это время. Ты единственная из нас, кто имеет право решать.
Алейн не могла даже по-настоящему опечалиться из-за этих новостей. Рядом с ней был Дьен. Дьен! Это же просто немыслимо. Да, эгоистично, но ведь это Дьен...
Она вдруг вспомнила свое настроение последнего времени. Никакой политики. Политика просто колом в горле стоит.
По этому своему состоянию она может судить о других. Обычные советские люди, хорошие, нормальные – те, кто хочет просто спокойно трудиться, творить, растить детей – все они сейчас испытывают вот такое же отвращение ко всякой политике. Разгорающиеся публичные события кажутся им дешевым балаганом. Никто не относится к этому серьезно.
Серьезно относятся только маргиналы и особые люди, вроде Валика. Вот ему действительно кажется, что он чуть ли не спасает страну от чумы коммунизма. Скорее всего, все искренние перестройщики – именно такие.
А кто может противостоять всему этому? Такие, как Нина Андреева, уже немолодая преподавательница, кто воспримет таких людей всерьез? Они не являются силой, способной остановить локомотив истории – даже если лягут перед ним на рельсы. Локомотив спокойно переедет их и двинет дальше.
Как же они добились всего этого, мысленно удивилась Алейн. Как довели страну до такого состояния...
– Станешь опять тайри – вероятно, поймешь.
– Мне потребуется год или несколько лет только на разведку... на то, чтобы понять, что происходит.
– У тебя еще есть немного времени, – произнес Дьен, – по нашим расчетам до решающих событий еще два или три года.
Алейн снова прижалась к нему.
Она смутно помнила, как это – быть тайри. Безграничные возможности, океан эмоций, чувств, ощущений, стройные сложнейшие логические схемы и цепочки... и всегда, всегда рядом – другие... например, сам Дьен. Не так, как сейчас – а гораздо полнее и глубже. Теперь Алейн впервые осознала свою слепоглухоту. Прожить здесь пятнадцать лет и даже не подозревать ничего о том мире...
Впрочем, что-то же она подозревала.
Дьен ласково гладил ее волосы, и Алейн чувствовала его – как тайри. Ему было светло и печально. Счастливо и больно. И все это – из-за нее, потому что наконец-то вот она в его руках, наконец они вместе; но впереди еще много-много лет горькой разлуки...
– Хотел бы сказать, что худшее позади, – глухо промолвил он, – да не решаюсь. Часто трудно понять, что хуже. Изоляция плоха. А что ждет тебя дальше? Это слишком тяжелая миссия. Слишком опасная. Так жаль, что я должен довести до конца мой проект...
– Но он не менее важен.
– Я знаю. Но мне надо было быть с тобой. Или вместо тебя.
– Ты слишком меня опекаешь, – тихо сказала она. Дьен вздохнул.
Два или три года, подумала Алейн. Пятнадцать лет в изоляции. Оказаться без памяти в теле маленькой девочки... вести себя так, как естественно для взрослой тайри, и удивляться своему отличию от других. Теперь – инициация и пара лет... больше не получится, видимо – ментальной разведки и анализа. Разобраться, что происходит на планете. Попробовать затормозить процесс распада страны. Или наоборот. Смягчить последствия... не допустить самых страшных вариантов.
– Боже всевышний! Ты думаешь, я смогу разобраться за два-три года? – спросила она. Дьен молчал. "Больше некому", поняла она, "если не ты, то кто же?" Но он молчал – просто не хотел этого говорить.
Алейн сменила позу, ноги стали затекать. Матовое окно-экран наверху слепо глядело на нее.
Через двадцать четыре часа будет поздно. Даже если она окажется на свободе – примерно через сутки Айри отдаст приказ своим боевикам. Пока они ничего не знают, не знают подробностей, у них нет на руках боевого штамма. Сейчас с ними можно договориться. Через сутки будет поздно.
Союз будет меня искать, понимала Алейн. Изоляция тайри – не шутки. Они уже начали искать. Но это очень и очень сложно, на земле шесть миллиардов человек, я не оставила записи о точной локализации места, куда направляюсь. Иголка в стоге сена. И Марченко – точнее, тот, кто стоит за ним (о нем подумаем позже, решила Алейн) – наверняка поставил какую-то защиту и от поиска. И не все методы можно применять. Даже скажем, почти ничего применять нельзя – из-за обязательной конспирации все открытые методы поиска недопустимы.
Вряд ли им хватит двадцати четырех часов, чтобы меня найти. Скорее всего, это понимает и тот, кто стоит за Марченко, и потому Марченко передал полковнику именно такие инструкции.
Рассчитывать на своих не стоит – надо выбираться самой.
Прорваться силой не получится. Алейн оценила защиту. Нет, отсюда не выйти – разве только простым физическим путем, через дверь. Но за дверью – парни с гранатометами. Шквальный огонь ее силовые щиты не выдержат. Собственный генератор поля защитит тайри от пуль, но не от кумулятивной гранаты, способной пробить полуметровую броню. Направленный взрыв создаёт давление в две тысячи тонн на квадратный сантиметр...
И усыпить парней, предположим, заранее – нельзя, защита на дверях не допустит. Лисицына Алейн считывала через узкую щель провода, уходящего в стену.
Нет, прорваться силой нельзя, с сожалением убедилась она, закончив сканировать камеру. Значит, надо договариваться.
– Полковник, – позвала Алейн, – давай поговорим!
– Пожалуйста, – с готовностью отозвался Лисицын. Под локоть ему подсунули кофе, он глотнул, не чувствуя вкуса.
– У тебя появились конструктивные предложения?
– Мне бы хотелось понять, чего ты хочешь, Виталий, – произнесла Алейн.
– Ты же владеешь телепатией. Должна понимать.
– Беда в том, что ты и сам не знаешь, чего точно хочешь от меня.
– Это потому, что я не знаю, что именно от тебя можно получить, – усмехнулся полковник.
– Верно. Ну представь, что практически – все. Все – в материальном смысле. Чего ты хочешь? Супероружие? Исцеление всех болезней? Неограниченное долголетие? Управляемую термоядерную реакцию?
– А ты в самом деле все это можешь... дать? – спросил Лисицын после паузы.
– И да, и нет. Виталий, ты знаком с проблемой теодицеи?
– В смысле... если Бог допускает зло, то Он либо не благ, либо не всемогущ?
– Именно. Выход из парадокса в том, что Бог ограничен этически. То есть он именно потому не всемогущ, что благ. Так вот, мы примерно в том же положении. Мы не можем давать блага, не убедившись наверняка, что они не принесут зла. Попадут в правильные руки.
Она помолчала.
– Трудно так разговаривать...
– Ты же читаешь мои мысли... как я могу еще убедить тебя в чистоте намерений? – спросил он.
– Здесь как и с желаниями – сложность. Ты сам нечетко формулируешь свои намерения. Ты сам не отдаешь себе отчета, чего именно хочешь – и каким путем... на что ты готов пойти... чем и кем пожертвовать.
– Подожди, – сказал Лисицын.
Через несколько минут дверь бункера споро отъехала в сторону, пропуская его. Он поставил для себя стул. Сел напротив Алейн, с любопытством его рассматривающей. Лицо полковника было плотное, квадратное, этакая надежная крепкая ряшка, по-мужски симпатичная. Серые глаза смотрели напряженно.
Ему было страшновато.
И Алейн оценила это – ощутив неожиданную симпатию. Здесь, рядом с ней, полковник был беззащитен. Да, ее уничтожат шквальным огнем. Но ей-то ничего не стоит убить его. Или, что умнее, взять заложником. Он это понимал, и все же спустился к ней, сюда.
Просто для того, чтобы поговорить.
Убедить ее в чистоте своих намерений. В которой и сам он был не уверен.
" Не может же быть, чтобы я хотел плохого. Загляни в мою душу!"
Он был циничным, все в жизни повидавшим, прожженым волком и пошляком. Он был порядочной сволочью. Он хладнокровно высчитывал, как можно ее использовать (при этом не исключая варианта анатомирования ее мертвого тела), он думал о ее женских прелестях на русском матерном и не отказался бы немедленно ее трахнуть; но еще в его душе жило тоскливое отчаяние, отчаянная надежда, и этим уголком души он считал Алейн почти богиней – посланцем Бога, ангелом, и готов был почти молиться ей, умолять, на коленях просить... "загляни в мою душу, не может же быть, чтобы я хотел плохого!"
– Счастья для всех, даром... – тихо сказала Алена. Лисицын резко мотнул головой.
– Нет. Для всех – не получится. Все разные. И даром не надо. Договоримся. Оплатим, отработаем.
Она опустила глаза. Красивая, невозможно красивая. Даже не во внешности дело, мало ли смазливых девок, просто – светится изнутри. Не бывает таких.
– Виталий, – сказала она, – ты ведь хороший человек. Действительно хороший. Ты... мужественный. Честный. Ты не думаешь о себе. Не витаешь в облаках, живешь в реальном мире. То, что ты много пережил – это ведь не случайность. Опыт по случайности не приходит. Ты сам выбрал этот путь. Мог погибнуть десятки раз.
– Не такой уж я хороший, – усмехнулся он. Алейн кивнула.
– Я понимаю, о чем ты. И все-таки это так. Скажи мне, просто скажи – ради чего все это? Зачем ты всю жизнь провел вот так? Ведь мог бы... ты не просто умный, ты исключительный, и сам это знаешь. Мог бы для себя жить, и у тебя сейчас было бы все. А ты... Для чего ты так жил? Чего ты добивался всю жизнь, и чего хочешь сейчас? Что для тебя дороже всего? Есть ведь у тебя что-то, ради чего не жалко умереть?
Губы Лисицына дрогнули, он чуть пожал плечами. Алейн подбодрила его.
– Знаешь – у нас так и говорят. Чтобы было то, ради чего стоит жить и за что не жалко умереть. Что это – для тебя?
– Россия, – хрипло сказал полковник. Черные глаза Алейн внимательно, пронизывающе смотрели ему в лицо. Она помолчала. Потом кивнула.
– Россия. Это красиво, да. Понимаю.
– Это не красиво, – с трудом сказал Лисицын, – это просто... просто вот так.
Алейн покачнулась. А ведь выбраться отсюда, пожалуй, не получится. Разве что убедить его – но как его убедишь?
У него своя любовь. Своя вера.
– Слушай задачку на этику, – сказала она, – представь, что ты любишь женщину. Очень сильно, больше жизни любишь. Боготворишь просто. Без этой любви твоя жизнь не имеет смысла. И вот ее взяли, например, в заложники, и предложили обменять ее жизнь на... ну скажем, на жизнь взвода твоих подчиненных. Твоя реакция?
– Понимаю, о чем ты, – сказал Лисицын негромко. Алейн кивнула.
– Ты очень умен.
– Тебя интересует все человечество. А я недостаточно широко мыслю.
– У меня свой долг, полковник.
– Если понадобится стереть Россию с лица земли ради процветания человечества...
– Не понадобится. Ни в коем случае. Процветание человечества такой ценой невозможно. Даже более того, если кто-то попытается это сделать...
– Да это уже делают! Ты что – не понимаешь? – воскликнул Лисицын, – мы же вымираем!
– На Земле много стран, находящихся в еще более отчаянном положении. Это единая система, Виталий. Всю систему надо менять.
– Всю поменять невозможно... вот если каждый будет заботиться о своем...
– Это приведет лишь к войнам и вымиранию менее удачливых народов.
– Почему меня должны интересовать другие народы? – спросил Виталий. Алейн пожала плечами.
– Вот именно. На вашем уровне технического развития такое мировоззрение еще допустимо. Но если поднять этот уровень... В середине ХХ века планета уже стояла на грани уничтожения. Да и сейчас эта угроза остается. Вот поэтому и... понимаешь, Виталий?
– Сильная Россия поможет подняться другим странам, – сказал он. Его мозг лихорадочно работал – он теперь уже хладнокровно пытался подстроиться под ее сознание и манипуляцией добиться от нее хоть чего-нибудь. Он не пытался с ней спорить, хотя в мозгу кипели десятки обидных слов, ярлыков, сравнений.
– Этого не будет – ты не стоишь во главе России.
– Помоги мне стать президентом, – усмехнулся Лисицын – неужели это не в твоей власти?
– Президент не обладает реальной властью.
– Да? Тогда – кто? Кто-то из...
– Из ваших олигархов всего два человека обладают реальной властью над Россией. И этим людям Россия безразлична. Как раз их уничтожение страны, хотя бы и военное, нисколько не испугало бы.
– И кто же эти люди? – поинтересовался Лисицын, – и почему именно двое... хотя я догадываюсь.
– Да. Существование большого гибкого союза, негласно управляющего миром – не только для тебя очевидно, это понятно любому мыслящему человеку. Войти в этот союз... ну во-первых для тебя это почти невозможно, так как даже деньги здесь решают не все. Во-вторых, это ничего не даст, ты не будешь обладать достаточно большой властью, чтобы что-то изменить.
– Кто эти люди? – спокойно спросил Лисицын. Алейн чуть пожала плечом.
– Неважно.
– Мне – очень даже важно.
– Нет. Это не играет никакой роли. Виталий, пойми, Россия, о которой ты говоришь – абстракция. Кто это – Россия? Ты, твои друзья, бомж в подъезде, кавказец на Мерседесе – он ведь тоже гражданин России! – президент, Дерипаска, Абрамович? Кто? Русские – слишком разные люди, с разными интересами... Объединение по этому признаку – абстракция, хотя она и кажется такой очевидной. Когда ты говоришь "Россия поможет", кого ты имеешь в виду, кто поможет? Ты уверен в этом? Можешь говорить за всю страну и за правительство? А ты дашь мне гарантии, что именно поможет, а не начнет, скажем, диктовать свои условия, усевшись на высокие технологии, которые первым делом будут вложены в оружие? И – какими будут эти условия? Советский Союз предлагал миру – худо-бедно – но какую-то определенную альтернативу. Что может предложить нынешняя Россия? Есть ли у нее идея, четкое представление о будущем мира? У каждого отдельного человека что-то такое есть – а именно у России?
– Не знаю, – Лисицын вытащил пачку Мальборо, – не возражаешь, если я закурю? Не знаю. Но... черт возьми, если вы такие высокоразвитые и гуманные – почему вы не хотите нам помочь? Не нравится Россия – помогите другой стране. Сделайте же что-нибудь! Вы что не видите, вас не смущает то, что дети умирают, что старики живут в скотских условиях? У вас самих нет представлений о прекрасном будущем?
– Есть, – мягко сказала Алейн, – они у нас есть. Но загонять кого бы то ни было в светлое будущее насильно, и даже направлять, как пастухи стадо, мы не имеем права. Свобода, Виталий. Это вопрос человеческой свободы.
Дьенар Трицци напоминал в эфире напряженно горящую электрическую молнию, готовую взорваться. Тайри опасались к нему приближаться, никто мысленно не касался его. Но сознания всей локальной сети, всего Виэрела, были направлены на Дьенара.
Он автоматически взял на себя координацию поисков.
Проверка логов и записей почти ничего не дала – Алейн не оставила указаний о том, куда направляется, единственное – орбитальный комп засек ее переход на территорию России. Но эта страна – одна из самых крупных в мире. Ничего не дало и поверхностное сканирование Земли, а глубокое проводить невозможно без того, чтобы привлечь внимание всего человечества.
"Что ты хочешь делать?" – Ульвир Черный был одним из немногих, кто на равных мог говорить сейчас с Дьеном.
"Я иду на Землю".
"Это невозможно. Ты же знаешь. Наш проект".
Дьен полыхнул таким пламенем отчаяния, что несколько молодых тайри с Виэрела в ужасе отшатнулись.
"Успокойся, Дьен", произнесла Ташени, ласково потянувшись к нему, "Успокойся".
"Ты свободен", – Ульвир Черный не язвил, он подчеркивал всем своим видом серьезность сказанного, "ты свободен разрушить наш проект. Любой тайри свободен".
"Уйти сейчас – подвергнуть риску жизнь десятков тысяч людей. Я остаюсь и продолжаю проект. Но я буду вести того, кто возьмется за поиск Алейн".
Пламя вокруг Дьенара потухло, он звучал мертвенно-тихо и блекло, он был похож на маленький тусклый, сверхплотный камень, осколок нейтронной звезды. Потом он чуть расслабился и снова запылал.
"Кто будет искать Алейн? Нужны адаптированные. Среди нас почти нет таких".
"Я готов" – смущенно вступил Кьонар Спектр. На Земле жили, кроме Алейн, всего двое тайри – он и Лий Серебрянка.
"В принципе, я тоже могу..." – прошелестела неуверенно Серебрянка. Дьенар скептически окинул взглядом вольную тайри. Она не работала – просто ей нравилось жить на Земле. Сейчас она развлекалась, купаясь в Ниагарском водопаде. Обнаженная дива с гривой серебряных волос, похожими на льющиеся струи воды, она скорчилась на камушке в центре радуг, водоворотов и облаков мельчайших водяных брызг, и в этом виде была похожа на какую-нибудь речную богиню... Вот так и возникают эзотерические учения.
"Не думаю", вынес вердикт Дьен, "ты адаптирована не больше, чем тайри Виэрела".
"Что правда, то правда", вздохнула Серебрянка, "Мне очень жаль Алейн... правда..."
"Она должна быть сейчас в России, а я не знаю русского, – вступил Кьонар. В эфире его сущность выглядела, как хрупкий стебелек цветка с огромной головкой, "Я практически не общаюсь с людьми. Но все же я адаптирован лучше... я готовился".
"Язык не такая проблема. Но Кьонар, ты вырос на Тайроне, и ты... хоть когда-нибудь имел дело с оружием? Хотя бы сталкивался в лоб с агрессией, пусть словесной, пусть хоть мысленной?"
"Ну наверное, придется когда-то начать... ведь другого выхода нет, Дьенар, ты понимаешь. Больше никто не может..."
"Я тоже могу" – вдруг послышался робкий голос.
В центре внимания локальной сети появилась совсем молоденькая тайри. Почти ребенок – каких-то 80 лет. Девушка с яркими золотыми волосами. Линна Виэрел Итин. Дьен быстро взглянул на нее, и в его тоне появилась надежда и заинтересованность.
– Линна. Ты недавно оттуда. Ты русская. Ты отлично адаптирована. Но ты, – он чуть засомневался, – не имеешь опыта боевых столкновений.
"Ты слишком многого хочешь, Дьен", – заметила Ташени, – "ты хотел бы иметь здесь команду, с которой работаешь в поясе инферно. Но придется обойтись тем, что есть".
Линна в волнении стиснула пальцы. Она видела себя в сознании Дьена, как в зеркале – юную и прекрасную, подходящую по характеру и по адаптированности, но очень неопытную тайри, чуть ли не ребенка в его понимании; видела рядом идеал, который ему бы хотелось иметь под рукой – опытного бойца, умеющего подчиняться, принимать самостоятельные решения, текучего, как вода и опасного, как огонь... Линна не была такой. Но ведь Ташени права – другого варианта нет.
"Хорошо", – принял решение Дьенар, – "ты десантируешься на планету. Готовьте челнок и все, что нужно".
"Оружие?"
Дьенар чуть поколебался.
"Все невидимые варианты защиты, какие найдете. И нелетальное оружие – альфа-генератор, газ-капсулы, импульсник, фон-генератор. Все оборудование для поиска".
И добавил, как бы специально для Линны, в приватном канале.
"Будь осторожнее с людьми... убийство или даже серьезное ранение человека обойдется тебе потом очень дорого".
Несколько тайри с Виэрела сообщили, что начали подготовку к высадке. Линна тоже отправилась с ними, не обрывая контакта с Дьенаром.
"Как ты планируешь искать?" – это был Ульвир.
"Первым делом – кэриен. У Алейн остался кэриен".
"Нелепость!" – просигнализировали ему сразу сотни тайри, – "Кэриен не могут...
"Сат хороший спутник, но чем он тебе поможет?"
"Даже если она оставила ему информацию, кэриен не передаст ее в точности..."
Дьен полыхнул саркастическим гневом. В сознание всей локальной сети влилась цельная, живая, мощная картина – Дьенар напомнил о важном событии собственной жизни.
...когда Союз Тайри покинул его, покинул на много лет, осознав полную невозможность поиска, безнадежность...
... когда любимая, с которой его связывало канри, в отчаянии порвала тонкую нить, поверив, что его нет в живых...
...когда его нашли кэриен – которые не могли сдаться, не могли жить без любимого друга...
... он стоял, тяжело навалившись на скальную стену, но все-таки стоял на своих ногах, на черной и невероятно тяжелой планете, и губы, давно отвыкшие от этого движения, чуть разъехались в попытке улыбнуться, треснули, и из трещин сочилась кровь. Рядом громоздились слизистые и вонючие останки чудовищ, и четверка кэриен прыгала вокруг, а один из них положил лапы на плечи Дьена, рискуя снова повалить его, едва держащегося на ногах, и самозабвенно лизал в лицо...
"Верно", – сказал Ульвир, – "ты прав. Это тоже возможность".
"Кьонар", – велел Дьен, – "пока Линна готовится к высадке, ты свяжешься с кэриен. Не будем терять времени".
– Вы к фрау Роше? А ее, кажется, нет дома, – сообщила соседка, с любопытством вглядываясь в незнакомца, – она с позавчерашнего дня не появлялась. И с собакой не выходила!
– Я ее друг и должен забрать собаку. Она позвонила.
Незнакомец говорил по-немецки с акцентом. Голос его был мягким, как бы шелестящим. Да и сам он казался очень странным. Любопытная дама, от взора которой не могло укрыться даже самое мелкое происшествие в жизни квартала, внимательно разглядывала друга фрау Роше. Высокий, слегка тщедушный, он казался существом не от мира сего. Чуть встрепанные коричневые волосы, подержанная одежда, неловкие движения. Очень странные нездешние сияющие глаза. Иностранец, но иностранец из приличного места, не какой-нибудь понаехавший турок или русский, определила соседка. Фрау Роше и сама иностранка, причем даже не совсем приличная, латиноамериканка какая-то. Нет, разумеется, соседка не имела никаких предрассудков, и дружелюбно относилась ко всем – геям, лесбиянкам, иностранцам... ведь это личное дело человека, как он строит свою жизнь! А фрау Роше в жизни неплохо устроилась, несмотря на столь сомнительное происхождение, работает в научном институте... хотя на самом деле она, конечно, просто удачно вышла замуж и удачно овдовела. К тому же и мужчин у нее что-то слишком много – ведь ходил к ней такой симпатичный юноша, белокурый, настоящий немец... А теперь это недоразумение ходячее появилось. Про себя соседка слегка осудила фрау Роше и современные распущенные нравы.
Друг латиноамериканки топтался неуверенно у дверей, словно не зная, что делать.
– Вы позвонили? – поинтересовалась соседка, – не открывает? Я же говорю, она, видно, уехала. А собака одна сидит, некормленная, негулянная...
Незнакомец растерянно посмотрел на нее, словно не понимая, что делать. Потом в глазах его что-то мелькнуло, и он сказал.
– У меня ключ есть. Она оставила.
И он обратил свое внимание к замочной скважине. Соседка не спускала бдительного ока с его действий. А если это не друг фрау Роше, а вовсе какой-нибудь грабитель? Развелось сейчас криминала... кстати, может быть, он и русский или поляк. Вполне вероятно. Чем дальше соседка вглядывалась в пришельца, тем больше ей казалось, что он действительно выходец из восточной Европы, и тем усиливались ее подозрения. Может быть, стоит вообще позвонить в полицию... В руке пришельца что-то было, чего она не могла разглядеть. Но казалось – не ключ. Так, непонятное что-то, маленькое. Оно вдруг заблестело, просверкнуло искрой, и дверь подалась под рукой иностранца. Он обернул к соседке лицо, доброе, интеллигентное, с телячьим выражением глаз и невинно улыбнулся.
– Спасибо за помощь, – акцент, все-таки, кажется, славянский. Или нет?
Иностранец скрылся за дверью. Соседка постояла еще минуту, мысленно взвешивая – звонить в полицию или нет. Потом все же решила, что подозрительных обстоятельств недостаточно и засеменила к себе – ее дом стоял на противоположной стороне улицы.
Она решила заняться наведением чистоты на кухне и кстати вымыть окно – а из кухонного окна был отлично виден вход в квартиру фрау Роше. И хотя бдительная соседка возилась на кухне целых четыре часа и довела ее до почти зеркального блеска – за все это время ни собака, ни странный незнакомец, намеревавшийся якобы ее забрать, на крыльце соседнего дома не появились.
Кьонар, мысленно вытирая пот со лба после тяжелой беседы с любопытной дамой, осторожно открыл дверь, шагнул внутрь.
Черный пудель, гигантского роста, но притом изящный и как бы даже хрупкий, сидел перед ним на белоснежном ковре, смотрел умоляющими глазами.
– Меня зовут Кьонар, – сообщил ученый, – я помогаю в поиске Алейн. Ты ведь знаешь что-нибудь о ней?
Кэриен молча передал ему картинку, оставшуюся от Алейн.
Информации было немного. Кьонар понял, что это Санкт-Петербург (уже что-то!), городская окраина, комплекс зданий на отшибе, и подробно внутри – подвальное помещение с полной защитой и изоляцией, стул в центре, на стуле – ребенок, мальчик лет двенадцати. Излучение... Вооруженная охрана в коридоре в полной готовности.
Так вот оно что! Мальчика собирались инициировать. Неудивительно, что Алейн сорвалась тут же. Но откуда эти люди знают технику инициации? Ладно, неважно, это выясним потом.
Плохо, что не оставила даже адреса. Но когда ей было? Ей самой, чтобы выяснить точный адрес, понадобилось бы не меньше минуты. А тут каждая секунда на счету.
"Помоги", – Сат ткнулся носом в колено тайри, "Помоги, пожалуйста. Ведь ты тоже тайри, ты ее брат! И возьми меня с собой".
– Я перенесу тебя туда, – сказал ученый, – но я не буду ее искать. Я мало приспособлен для этого. Искать будет другая тайри. Ты поможешь ей.
"У меня нет точного адреса, – обратился он к локальной сети, – Что делать?"
"Все понятно, – спокойно сказал Дьен, – пока перемещайся в Санкт-Петербург, вот в эту точку. Передашь кэриен Линне. После этого найдешь для себя безопасное место, не привлекая внимания, будешь сидеть там и держать постоянную связь с Линной и со мной. Подстрахуешь ее на всякий случай, – Дьен ощутил, как неприятно коробят ученого эти короткие деловые приказы, и сменил тон на более теплый и дружеский, – если, конечно, у тебя есть время и желание на все это".
"ну конечно, у меня есть желание! Как ты можешь такое говорить! – возмутился Кьонар, – ведь речь идет о жизни Алейн! Я сделаю все возможное".
"Очень хорошо. В таком случае, перемещайся сразу".
– Иди сюда, – пудель подошел к тайри, встал на задние лапы, а передние положил на плечи ученому, сразу оказавшись почти одного роста с ним. Кьонар сжал ладонями теплые бока собаки.
– Внимание, телепорт!
– Я все понимаю, Виталий, – мягко сказала Алейн, – ты видишь в этой встрече свой единственный шанс. Главный шанс твоей жизни. Ты не верил, что это возможно, а теперь уверен, что не выпустишь меня из рук, пока не добьешься хоть чего-нибудь.
