Текст книги "Вернуть жену любой ценой (СИ)"

Автор книги: Яна Мосар

Соавторы: Анна Гранина
сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 16 страниц)

Глава 31.

Ада.

Я стою перед домом, и в груди колет, будто кто-то вонзил иглу. Коттедж новый, с большими окнами, белыми стенами и черепичной крышей, но что-то в нем кажется неправильным.

Пальцы сжимаются в кулаки, а ногти впиваются в ладони, пока я смотрю на детскую площадку во дворе – горка, качели, песочница.

Зачем?

Зачем ему дом, если наш брак – это игра для опеки? Он же не мог купить его за день. Значит, планировал. Для кого?

Для той белобрысой с животом, которую я видела? Для их ребенка? Мысли крутятся, как рой ос, щеки начинают гореть, а в горле першит от невысказанных вопросов.

Мирон стоит рядом. А когда перевожу на него взгляд, то замечаю его – тяжелый, как бетонная плита. Наблюдает за мной, как я все это рассматриваю и сто молчаливых вопросов задаю.

– Зачем ты меня сюда привез? Что это за дом?

Мирон смотрит на меня, ведет бровью, будто я задала глупый вопрос.

– Это наш дом.

Открывает калитку, жестом приглашает войти.

– Наш?

Делаю шаг во двор. Там все еще в беспорядке: кучи песка, доски. Запах свежей краски и опилок режет нос. Вокруг ходят строители.

Это место уже живое, но незаконченное, так похожее на мою жизнь и, на планы из прошлого. Дом с картинок, что я бережно сохраняла, планируя нашу жизнь втроем, тогда…

– Да, наш. Нашей семье, – коротко отвечает, как будто это все объясняет.

– А кто семья?

Руки дрожат от бесконечных эмоциональных качелей. Еще немного и я начну дули из-за угла показывать. Стану городской сумасшедшей!

– Кто, Мирон? Та блондинка с животом? Твой ребенок? Или кто? Что еще я должна узнать?

– А разве не понятно, кто семья? – голос становится тише, но в нем есть что-то острое, как лезвие.

Смотрит прямо в мои глаза, и я чувствую, как внутри все сжимается от беспомощности. Я ж как на лодке подводной и нет с нее выхода на глубине! Нету!

– Нет! – срываюсь на крик, а голос эхом разносится по двору. И плевать, что на нас оглядываются строители. – Я устала от твоих игр, от твоей недосказанности! Ты таскаешь меня по ресторанам, а потом бегаешь к беременным бабам! Что ты вообще задумал? Этот дом – для нее? Для вас? А я кто уборщица буду или нянька?

Мирон хмурится, челюсть напрягается, вены на его шее вздуваются. Делает шаг ко мне, хватает за руку не грубо, но крепко, так, что я не могу вырваться.

– Пошли в дом, – рычит низко.

Он тащит меня к дому, через недостроенный порог, в пустую гостиную, где пахнет штукатуркой и свежим деревом.

– Отпусти! – я пытаюсь выдернуть руку, но он держит, как будто боится, что я сбегу.

Мое сердце колотится, горло сдавливает, пот выступает на спине. Я не знаю, что он хочет мне показать, но я устала. Устала от лжи, от боли, от этого вечного чувства дежавю, что я снова окажусь в том же ситуации когда моя жизнь рухнула. И не факт, что я выстою, я же не бессмертный пони! Я живой человек, что умеет чувствовать все, что умеют все остальные люди! И боль и счастье и любовь. Просто… сил на восстановление у меня больше нет. Закончился ресурс.

– Ада, – он останавливается посреди комнаты, отпускает мою руку, но стоит так близко, что я чувствую тепло его тела. – Хватит придумывать. Просто послушай.

Я стою, скрестив руки, и смотрю на него. Губы дрожат, но я не плачу. Нечем. Я разучилась плакать! Слезы закончились когда-то давно. Тогда они вылились за месяц. Как тропический ливень обрушивается на город и выдает годовую норму осадков. Вот и у меня так же. Лимит слез закончился.

– Так ты говори, Мирон. Только правду.

Но дорассказать не успевает, за спиной кто-то шуршит.

– Адочка! – оборачиваюсь на свое имя. – А я думал, кто тут приехал. Как я рад тебя видеть, девочка моя, – в дверях стоит дед Мирона. Идет ко мне и обнимает. – Мы, конечно, еще не все тут закончили, но все равно я ждал, когда этот остолоп привезет тебя посмотреть дом, в котором вы будете жить. – Меняется в лице и поворачивается к Мирону. – Ты же рассказал Аде?

Глава 32.

Мирон.

– Я, конечно, на чае не настаиваю, нет тут пока места, – дед шагает в гостиную, как к себе домой. – Но очень надеюсь, что в ближайшем будущем мы тут чаи с пирогами погоняем. Адочка, я слышал, что вы тоже стали замечательно стряпать пироги? Так может быть ты нас тоже порадуешь сама? Уважишь старика?

Стискиваю зубы, чувствуя, как жар поднимается к шее. Ну каков, прощелыга старый!

Ада стоит рядом, смотрит огромными глазами, как у оленя, попавшего в свет фар сначала на меня, потом на деда. Облизывает дрожащие губы. Довел ее. Зачем про пекарню заговорил?

Я еле сдерживаюсь, чтобы не рявкнуть прямо сейчас. Дед, как всегда, сует свой нос туда, где ему не место, и его беспардонность выводит меня из себя. И списать на возраст такое невозможно. Хитрый лис.

– Дед, ты вечно нос свой суешь и бежишь впереди паровоза, – цежу, стараясь держать голос ровным, но он все равно звучит, как натянутая струна. – Не устал?

Я благодарен деду за воспитание и те качества, которы он мне привил, но сейчас он переходит все границы. И, естественно, это понимает.

Он ухмыляется, морщинистое лицо светится этой его дурацкой уверенностью. Что бесит еще сильнее, потому что это я тоже перенял у него.

– Неа, не устал. А ты пока растелишься, у твоей жены нервный срыв случится. Посмотри, какая бледная и худая Адушка. Ты ее что, голодом моришь? Как она детьми заниматься будет?

Я бросаю взгляд на Аду.

Ее лицо – маска шока.

Мое горло сжимает так, будто кто-то затянул петлю. Она не должна это слышать. Не сейчас. Не так. Адка и так еле держится, а я еще в душе не е… не знаю, как ей все объяснить и сделать так, чтобы в ее голове ЭТО уложилось.

Пот выступает на спине, выдыхаю и делаю шаг к деду.

– Ада, подожди минутку, – говорю, стараясь звучать спокойно, хотя внутри все кипит. – Дед, ты посмотрел тут все, давай домой. Заберем твои вещи и я тебя провожу.

Хватаю его за локоть и тащу в конец коридора, в комнату, где должен быть мой кабинет. Дверь еще не поставили, но тут хотя бы Ада не услышит. Потому что во мне столько всего кипит!

Закрываю за нами воображаемую дверь, поворачиваюсь к нему.

– Зачем ты лезешь, куда тебя не просят? Решил на нее всю правду вывалить? Она и так увидела больше, чем сейчас готова переварить, а тут еще ты! Что ты вообще в выходной день тут делаешь? Дома не сидится? Сериалы не смотрятся? Скачешь по городу, как кузнечик молодой, нос свой вездесущий и любопытный суешь!

Дед скалится, глаза блестят, как у старого лиса.

– Не повышай на деда голос. И Адка твоя – баба крепкая, ей правда нужна! Хватит сиськи мять, Мирон! Иди и поговори с ней, как мужик, а не как мальчишка, который боится за свои штаны!

Лицо горит, сжимаю кулаки так, что пальцы хрустят. Хочу ответить, но слова застревают, потому что я знаю – он прав. Я тяну, потому что боюсь. Боюсь, что Ада уйдет, что все рухнет, как пять лет назад. Но я не успеваю ничего сказать.

В проеме двери появляется Ада, со скрещеными на груди руками, поднимает подбородок, а глаза горят, как два уголька.

– А ну-ка, быстро мне все выложили. Что тут происходит! – упирает руки в бока. – Я ничьих чужих детей воспитывать не собираюсь! И дом мне этот не нужен. Мне нужен только ребенок из детдома.

Девочки, у одного из соавторов данной книги стартовала новинка! Очень ждем вас в новой эмоциональной истории!

– Ты от меня не уйдёшь, слышишь? – его ладонь врезается в стену рядом с моей головой, а горячее дыхание обжигает щёку. – Никогда.

– После того, что ты сделал? – я смотрю ему в глаза и вижу там не раскаяние, а холодную сталь.

Он усмехается, наклоняется ближе. – Я сделал то, что хотел. И плевать, что ты думаешь.

Я любила его. Пять лет брака, ребёнок, общий дом, общее будущее. Но одна ночь уничтожила всё. Он предал меня самым грязным способом – с тем, кого я считала самым близким человеком.

Теперь у нас война. И я готова пойти до конца.

ссылка на книгу: https:// /shrt/KJGQ

Глава 33.

Ада

– Так, ребят, – Павел Андреевич поднимает руки, будто сдаваясь, – вы тут говорите. Я поехал. Только не поубивайте друг друга! Мне внуки нужны, но я уже старый, сам их не подниму. По выходным только посижу и рыбачить научу.

– Да иди ты уже дед! – не выдерживает Мирон.

– Все-все. Пока дети мои, – уходит, хлопнув дверью.

А мы с Мироном остаемся в пустой комнате, где пахнет строительной пылью и свежей штукатуркой.

Сердце колотится так, что кажется, оно сейчас пробьет ребра. Я и хочу и боюсь уже услышать, что эти двое задумали.

Пальцы сжимаю в кулаки, чтобы унять сильную дрожь в пальцах, но это не помогает.

Мирон выдыхает, проводит рукой по волосам, челюсть напрягается.

– Этот дом я построил для себя. Женщина, которую ты видела, не моя любовница и не сожительница. Она… суррогатная мать.

Что?!

– Кто…? – дыхание спотыкается, как будто кто-то высосал весь воздух из комнаты. – Суррогатная мать? – переспрашиваю дрожащим голосом.

Мирон смотрит мне в глаза, но сейчас в его взгляде нет грозы и нахрапа. Только что-то тяжелое, озадаченность и озабоченность.

– Подожди-подожди, а вот это вот все вы придумали с землёй, чтобы я вам тут нянькой была?

– Нет, Ада. Ребенок и дом были до тебя. Ты сама пришла и попросила помощи с тем мальчишкой.

– А по твоему я не должна знать о таком? Я согласилась на брак с тобой только из-за усыновления Пашки. Я хотела забрать себе ребенка, а потом жить без тебя. Ты нам не нужен.

– Ада, ты понимаешь, что у меня было все распланировано. Ты пришла и попросила помощи. Я не могу менять свои планы и подстраиваться под тебя.

– Не надо под меня подстраиваться. Страшно подумать, чего ещё я не знаю а? Ты меня в такое положение ставишь, что я и уйти не могу теперь, и воспитывать твоего ребенка не хочу. За что ты так со мной, а?

– Я так решил и удержать силой тебя не могу.

– Я из-за тебя потеря…

– Материал для оплодотворения... он мой. И твой, Ада. – перебивает.

Мое сердце падает в желудок, а потом... Я чувствую, как жар заливает лицо, как кровь пульсирует по сосудам.

Мои яйцеклетки? Мои?

Я делаю шаг к нему, мои руки ходят ходуном так, что я сжимаю их в кулаки, чтобы не вцепиться ему в лицо. – Как ты мог? – кричу я, и мой голос срывается, эхом отскакивая от голых стен. – Ты взял мои яйцеклетки без моего разрешения? Ты что, больной?

– Ада, послушай... – он тянется ко мне, но я отшатываюсь, как от огня. Мое тело дрожит, будто меня бьет током, и я чувствую, как пот выступает на спине.

– Нет, это ты послушай! – я тычу пальцем в его грудь, и ноготь противно царапает ткань рубашки. – Ты украл часть меня! Без спроса! И я бы никогда не узнала, да? Ты эгоист чертов, Яровой! Ты вообще понимаешь, что ты сделал? Без моего разрешения… – от эмоций у меня заканчиваются слова и я хрипло хватаю ртом разряженный воздух, но мне его мало. Голова начинает кружиться и вокруг все плывет.

– Закон мне не указ, – уверенно заявляет. – Я хотел ребенка. Только от тебя. Ни от кого другого. Никогда не планировал. Только от тебя, Ада.

Я смеюсь, но это не смех, а что-то горькое, рвущееся из груди. Мои глаза щиплет, но слез нет – я их выплакала годы назад. – Ты больной, – шепчу ломающемся голосом. – Ты думаешь, это нормально? Взять мои клетки без разрешения. Все решить единолично. Ты украл у меня выбор! У меня! – Я бью кулаком его в грудь, не выдерживаю, и мое горло сжимает так, что дышать больно. – И этот дом? Для чего? Зачем ты меня сюда привез? У тебя же уже все решено. Все по плану…

Мирон молчит, его лицо бледнеет, и я вижу, как вены на его шее пульсируют. Он открывает рот, но я не даю ему говорить.

– Нет, Яровой, это конец. Я не твоя кукла. Я не буду частью твоей больной игры. Это все за гранью. Понимаешь? Ты – чертов манипулятор! Но вокруг живые люди, а не куклы.

– Я разворачиваюсь, чтобы уйти, но мои ноги дрожат, и я хватаюсь за стену, чтобы не упасть. Внутри все рушится, как тогда, пять лет назад. Перед глазами темнеет и я заваливаюсь назад. Только крепкие мужские руки не дают мне встретиться с бетонным полом, а заботливо подхватывают. и я ощущаю его шумное дыхание на своем виске.

– Ты чего, Ад… – испуганно, – Адка, скорую? Тебе плохо? Ну я же знал, что так и будет. Ты не готова совсем…

– Заткнись, Яровой, – еле ворочая языком произношу, – Какая скорая? Зачем? Я ж мертвая. И я только жить начала, как ты опять нарисовался. Ты просто ненормальный, понимаешь? Суррогатную мать… дом. Брак. ты как паук оплел меня своими сетями. Одержимый, псих?

– Ад, помолчи. сейчас положу тебя на диван. Воды дам. Потом говорить будешь. И ругаться…

Глава 34.

Ада.

– А если бы мы не встретились и я к тебе не пришла сама, то никогда бы не узнала?

– Я ничего не загадывал, для начала просто ждал, что он родится.

Я делаю несколько глотков воды, сжимаю стакан.

– А мне ты когда собирался рассказать?

– Вообще-то уже после родов.

– Почему?

Мирон резко встает, начинает нервно ходить по комнате.

– Потому что мне самому было страшно! – останавливается напротив и впервые смотрит прямо в глаза. – Ты думаешь, у меня тут камень бесчувственный? – тычет в область сердца. – Что я не чувствовал ничего, не переживал? Я тоже не спал ночами!

Я качаю головой, почти усмехаюсь.

– Не верю.

Мирон отворачивается, упирается руками в подоконник. Плечи его опускаются, как будто действительно держат на себе бетонную плиту.

– Пока я тебя, беременная, ждала дома, ты развлекался с той шлюхой. Тебе ни я была не нужна, ни наш ребенок. Поэтому о чем ты сожалел? А? – я делаю шаг к нему, почти выплевывая слова. – О том, что у Ярового не будет наследника? Ай-ай-ай, долго, небось, переживал… Даже удивительно, что ты через месяц не нашел сурмаму.

Он медленно поворачивает голову, но я не даю ему вставить ни слова.

– И сколько еще раз ты мне изменил, пока мы женаты были? Хотя нет. Я не хочу это знать. Мне вообще все равно. Это твоя жизнь и все это окажется на твоей совести.

– Прошлое было, его не изменить. Я виноват в том, что случилось. Я забрал у тебя самое дорогое, что мог. Нашего ребенка, но…

– Нет, Мирон, ты отнял у меня не только ребенка. Ты забрал у меня веру в себя, в то, что я женщина, что я могу быть любимой. Ты сломал мне жизнь, Мирон! А теперь стоишь и рассказываешь, что тебе было страшно? Страшно?! Ты знаешь, что такое страх? Это когда ты просыпаешься ночью от кошмара, что ребенок тебя зовет, а сделать ничего можешь. Видишь, как он умирает. Как задыхается, истекает кровью, а сделать ничего не можешь.

Он резко дергается, как будто я ударила его кулаком, но мне мало.

– Вот что значит не спать ночами, а не то, что ты там пару ночей с бессонницей боролся.

– Я сейчас могу тебе вернуть ребенка. Нашего ребенка. Да, не ты его выносила, но это биологически наш с тобой малыш.

– И ты мне его отдашь? Чтобы я дала ему свою фамилию, чтобы он рос со мной.

– На все вопросы нет. Я такой же родитель как ты. И я тоже хочу этого ребенка.

– Значит… этот дом для него, да? Для семьи. Но у нас, Мирон, семья только на бумаге. В остальном мы фикция. Как быть с этим?

– Будем жить.

– Пф… – выдыхаю устало. – Мирон, я очень устала. Сейчас отвези меня домой, только в пока еще мой дом, не к тебе. Я сегодня переночую там, мне о многом нужно подумать.

– Хорошо.

Машина катится по ночной улице, фары выхватывают из темноты куски мокрого асфальта. Мирон молчит за рулем, будто любое слово может расколоть его изнутри. А я смотрю в боковое стекло и вижу только свое бледное отражение.

У него будет ребенок. Или у нас…

Вроде я его не вынашивала. Не спала ночами, не считала недели, не слушала каждое движение внутри. Не я… И все равно внутри что-то отзывается – как будто это и мой ребенок тоже. Наш.

Еле заметным движением прижимаю ладонь к животу. Там пустота как будто у меня отняли еще одну беременность.

Когда-то у меня тоже проскакивали такие мысли. Украдкой, словно грех. Я листала форумы, читала статьи, приценивалась к клиникам.

Суррогатное материнство…

Оно казалось чем-то из другой вселенной, недосягаемым. Да и у меня не было таких денег. Все, что Мирон оставил после развода, ушло на пекарню и на Зою.

А теперь получается, что он сделал это. Без меня. По-своему. По-мужски.

Сейчас мы будем жить вместе. И кто я для этого малыша? Не мать. Но и не чужая.

Мирон сворачивает к моему дому. Тормозит, но не глушит двигатель.

– Приехали, – говорит коротко, не глядя.

А я сижу, цепляюсь пальцами за сумку. Что теперь делать? Оставить его с этим ребенком? Принять, что это и моя история тоже? Или бежать?

Глава 35.

Мирон.

Наливаю себе бурбон на два пальца, как всегда, когда хочется заглушить гул в голове. Лимон на тарелке, пепельница рядом, хотя, сука, сто лет не курил.

Пальцы дрожат, когда подношу сигарету к губам, и дым царапает горло с непривычки.

На террасе темно, тихо, только море где-то вдали шепчет, будто издевается.

Привычно. Одиноко.

Пять лет я учился жить с этой пустотой. Научился. Она въелась в меня, вцепилась клещами и отпускать совсем не хочет. И вот… я опять один.

Моя жизнь это сплошное “до и после”.

До Ады, с Адой, после Ады. И куча других “до и после”.

До нее я был парнем, который думал, что мир это шахматная доска, а я всегда хожу белыми. Стратег, мля.

Что я знал о семье?

Мама... ее я уже не помню почти. Только смазанные воспоминания совсем раннего детства, объятия, поцелуи… А потом ее не стало. Папа увез ее в роддом, я так ждал появления младшей сестрички. Но… никого спасти не смогли. “Так бывает, сын” – все, что услышал от отца, когда мама лежала в гробу. И мир вдруг стал серым и холодным. Судьба забрала у меня маму, но на этом не остановилась.

Отец… Он тоже исчез из моей жизни, когда мне было пять. Он уехал искать себя, с легкостью скинув единственного сына на дедушку и бабушку. Когда мне было пять. Маленький мальчишка, дважды брошенный.

Ненавижу эту цифру. Пять – мера, оценка, как в школе, как в универе, как в жизни, где я привык все мерить: успех, деньги, власть. Нас этому учат с мальства! Но что толку?

Грудь сжимается, будто кто-то затянул ремни, и я делаю глоток бурбона. Горечь скользит по языку, но она ничто по сравнению с тем, что внутри. Пустота. Тяжелая, как бетон.

Дед и бабушка – вот моя первая семья. Они научили меня держать удар, не ныть, идти вперед, переть как паровоз. И я пер.

Но потом появилась Ада. Она научила меня любить. Верить. Беречь. Ее смех, ее руки ласковые и заботливые, ее глаза, которые смотрели на меня, как будто я был всем.

Я дышал ею. Мы строили планы, мечтали о большой семье, дом планировали построить…

Но я все просрал. Своими руками поломал, разбил, уничтожил.

Я убил нашего сына. Убил женщину в ней. Убил все.

Кто я теперь?

Я – убийца.

Плечи напрягаются, когда я стискиваю стакан. С такой силой, что вот-вот и оно так, затрещит.

Я отпустил ее тогда, пять лет назад, потому что так было правильно. Ей без меня лучше.

Я ничтожество и женщины рядом со мной долго не живут.

Август. Черт возьми, опять август. Месяц, когда все рушится. Месяц, когда я потерял ее, сына, себя. Я ненавижу август.

Отпиваю бурбон, и он обжигает, но не заглушает кипящие эмоции. Ничто не заглушает.

После развода я жил, как робот. С утра душ, пробежка. Работа до ночи. Ужин от тети Веры, который я редко когда доедал, потому что кусок в горло не лез.

Квартира всегда встречает мертвой тишиной. Никаких постоянных отношений. Никакой привязанности.

Я по накатанной строил бизнес, скупал земли, подписывал контракты, но каждый раз, закрывая сделку, я смотрел в пустоту. Некому посвятить. Некому показать. Победа? Какая, к черту, победа? Это пшик. Бесконечная гонка за чем-то и к чему-то.

Пальцами сжимаю сигарету, пепел падает на брюки, и я даже не шевелюсь, чтобы его убрать. Похрен.

Суррогатное материнство…Я знал, что это неправильно. Знал, что Ада взбесится.

Дед со своими гениальными идеями решил, что мне нужен наследник. Смысл в жизни мне захотел подсветить.

А я и представить не мог, что у меня будет ребенок от какой-то посторонней женщины.

Ада. Если бы я и хотел ребенка, то только от нее. Никакая другая женщина не может быть матерью моих детей. Вот такой парадокс…

“Ты украл мой выбор!”

Ада права. Я эгоист. Я всегда был эгоистом. И я знал как она отреагирует. Смотрела на меня как на больного. Огромными изумленными глазами сканировала. Ответы искала, но я их дать не мог и не могу. Нет у меня их.

Единственно о чем жалею, что узнала не так как я планировал.

Я тушу сигарету, и пепельница звякает о стол, как мои нервы. Ада сейчас у себя дома, наверное, ненавидит меня еще больше.

"Ты больной!" Да, больной…

А мои губы все еще помнят тот поцелуй в машине – резкий, отчаянный, как бросок в пропасть. Я хотел этого пздц как. Просто… в тот момент не знал как ее истерику унять. Раньше действовало. А сегодня… думал, что по морде получу. С такой ненавистью она на меня посмотрела.

Бурбон заканчивается, и я ставлю стакан на стол. Пустота внутри не уходит. Она только растет, как трещина в пересушенной земле.

Поздно, на все вопросы ответ один: поздно.

Руки дрожат, когда я встаю и иду к перилам. Море вдали шумит, набережная гудит туристами. А я мертвый. Внутри и снаружи… Потому что знаю, что завтра она снова посмотрит на меня, как на врага. И может решить уйти от меня.