Текст книги "Вернуть жену любой ценой (СИ)"

Автор книги: Яна Мосар

Соавторы: Анна Гранина
сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 16 страниц)

Глава 8.

Ада

5 лет спустя.

– Давай, родной, твой выход, – я запускаю тестомес.

Металлические лопасти лениво вгрызаются в муку и воду, замешивая массу. Да, я не замешиваю тесто вручную, но с каждым из своих приборов я общаюсь, как с живым. Передаю так чуточку своей души.

В цехе пекарни уже с утра жарко, хоть окна распахнуты настежь. Сквозь них доносится солоноватый запах прибоя и голоса туристов – обрывки чужого беззаботного лета.

Пекарня гудит, как улей. Духовки пыхтят, как звери в загоне, обдавая жаром, от которого мутнеют стеклянные дверцы. Воздух наполнен корицей, дрожжами, карамельной корочкой.

Это дело папы. Теперь мое. Вся моя жизнь с рассвета до заката проходит тут.

Прошлое иногда еще гудит в висках, но уже не так. Скорее как старый шрам, который ноет на погоду.

– Ада, багеты готовы? – Лена, наш пекарь, заглядывает через мое плечо, вытирая пот со лба и оставляя там след от муки.

– Почти, – отвечаю, формуя тесто в аккуратные батончики.

– Туристы их сметают, надо еще партию.

Дима, наш кондитер, уже возится с кремом для пирожных, напевая что-то под нос.

Их всего двое в цехе – Лена и Дима. Моя маленькая команда, почти семья.

Катя, наш продавец, приходит к открытию магазина, как раз перед тем, как витрины нужно наполнять свежей выпечкой.

Пять лет назад я вложила деньги Мирона – его проклятую "щедрость" – в эту пекарню. Новое оборудование, красивые стеклянные витрины с подсветкой, ремонт цеха. Все, чтобы сохранить папино дело.

И так родители, как будто все время со мной. Разговаривают через свои рецепты и записи, которые постоянно перечитываю и нахожу что-то новое для себя. Ответы на вопросы.

Но бОльшая часть денег ушла на сестру. Мою Зою. Она выжила в той аварии, но осталась в инвалидной коляске.

Два года ушло на то, чтобы она научилась держать ложку, одеваться, улыбаться.

Я была рядом. Каждый день. Новый успех сестры – моя отрада и гордость. Теперь она живет, а я живу ради нее. Ведь на свете не осталось больше никого родней и ближе.

Но до этого был ад.

Две недели в психоневрологической клинике, где я кричала, лезла на стены, умоляла забрать меня к Пашке, к маме, к папе.

Я не знаю, как выбралась.

Все как в тумане и самом страшном кошмаре. В последнюю ночь мне приснилась сестра, а утром я просто проснулась и поняла, что нужна ей.

Да, я потеряла все. Но я жива. У меня есть руки, ноги, я могу ходить и все делать. Она уже не неподвижно лежит в кровати, свободно перемещается в кресле, но неизвестно, сможет ли когда-то встать из него.

И я встала. Не потому, что хотела жить. Потому что должна была.

Так, страшно было остаться одной в этом мире, что я стала бороться за сестру.

Постепенно на лице стало появляться подобие улыбки. А позже я заново стала учиться радоваться мелочам. Вместе с Зоей. Вместе с ее победами.

Вместе мы продолжили дело родителей и сохранили о них память.

Дверь цеха хлопает, врывается Катя, запыхавшаяся, с растрепанными волосами, выбивающимися из-под фирменной шапочки.

– Ада, там опять… – она запинается, теребя край фартука. – Мужчина пришел. Требует собственника. Говорит, что срочно.

Стискиваю зубы, вытирая руки о фартук.

Опять. Как они уже надоели. Сказала же “нет”!

Пекарня стоит в самом сердце туристического городка, в двух шагах от моря.

Каждый месяц кто-то приходит с "выгодным предложением" – купить землю, пекарню, превратить это место в очередной бар или отель.

Мои ответы всегда категоричны. Каждый раз я отказываю. Это не просто бизнес. Это папина мечта. Моя связь с ним, с мамой, с тем, что я потеряла.

А их настойчивость раздражает, злит до дрожи. Они не понимают. Никто из них не понимает, что есть вещи, которые не продаются и не покупаются.

И тем более на меня не действуют ни их баснословные суммы, ни куча постоянных проверок, ни… даже угрозы.

Чего мне бояться? Ха, я сама могу людей пугать. И ничего мне за это не будет. Справочка имеется.

– Сказала, что не продаю? – резко спрашиваю, будто это Катя собралась выкупить.

– Сказала, – кивает, – но он… он настаивает. Говорит, что хочет поговорить с тобой.

Я выдыхаю, отряхиваю муку с ладоней.

Ладно.

С некоторыми надо лично говорить. А то очень непонятливые. Пойду разберусь. Очередной делец с толстой пачкой денег, думающий, что может купить мою жизнь.

Я снимаю фартук, бросаю его на стул и иду к выходу, готовясь к привычному: "Нет, не продается. Уходите".

Но когда я выхожу в зал, слова застревают в горле. У прилавка спиной ко мне стоит мужчина. Высокий, в классическом темном костюме, который так нелепо смотрится в жарком июле у моря.

Напряженные широкие плечи, руки в карманах, ровная осанка.

Он поворачивает голову чуть в сторону, рассматривая фотографии нашего побережья. И я узнаю этот профиль, замечаю щетину, которой не было пять лет назад.

Мирон.

Человек, который разрушил меня когда-то. Сбросил на дно ада, из которого я выбралась.

Сейчас он тут. В моей пекарне.

– Мирон?

Он замирает. На секунду или больше.

Как будто сам не верит, что тут и слышит меня. Спустя столько лет. Но определенно он узнал мой голос. Узнал меня.

Медленно поворачивает ко мне голову.

– Здравствуй, Ада.

Спокойно-равнодушное лицо. Маска.

И только глаза выдают, что ему не просто дается эта встреча.

Девочки, зазвездите нашу книгу пожалуйста. Вам не сложно, а нам очень приятно!

И еще у нас для вас прекрасная новость. В рамках нашего литмоба стартовала замечательная история от прекрасного автора Зои Астэр!!!

Читаем по ссылочке: https:// /shrt/PmP1

Глава 9.

Ада.

Я стою, словно прикованная к полу, и смотрю на него. Его костюм, нелепый в этом месте, режет глаза, как напоминание о прошлом, которое я выжгла из памяти.

Пять лет.

Пять чертовых лет прошло, и он смеет явиться сюда. Как будто мы старые знакомые и решили встретиться.

Карими глазами внимательно сканируют меня, будто сравнивает со старой версией.

Ловит в конце мой взгляд. Молча смотрим друг на друга. У него там огонь и азарт. У меня… Наверное, выжженная душа и боль. А по животу расползается фантомная боль, что не давала о себе знать последний год. И вот… на тебе!

– Что ты здесь делаешь? – режу голосом, который даже не пытаюсь смягчить. Яровой не заслуживает ни капли тепла, ни приветствия, ни улыбки.

– Привет, – здоровается, как будто проходил мимо и вспомнил, что я тут живу.

На губах легкая улыбка. Такой он, наверное, очаровывает партнеров и заключает контракты. Но меня она только бесит. Меня даже имя Мирон бесит с уже давних пор!

– Ада, я по делу, – мы можем поговорить? Наедине.

Я прищуриваюсь, скрещиваю руки на груди. За ребрами колотится бешено сердце, но снаружи я камень.

– У меня есть для тебя предложение. Очень выгодное.

– То есть после всего, ты просто появляешься с выгодным предложением? А не пойти ли тебе… – практически выплевываю ему эти слова.

Мирон делает шаг ближе, и я чувствую запах его туалетной воды: дорогой, резкой, властной.

Одну руку засовывает в карман брюк, второй – опирается на прилавок, словно он уже здесь хозяин.

– Мне нужен участок земли, который принадлежит тебе. Назови цену, Ада.

– Это твое супервыгодное предложение, – усмехаюсь в ответ. – Ты серьезно?

Он пришел сюда, в мой дом, и думает, что я продам, то, что кормит меня и Зою? Продам пекарню, как память о родителях? Он идиот.

– Да. Назови цену.

Катя за прилавком замирает, глядя на нас с раскрытым ртом. Бросаю на нее взгляд. Она быстро отворачивается, притворяясь, что протирает витрину.

– Катюш, выйди, пожалуйста, на пару минут.

Она кивает и исчезает, прикрывая за собой дверь.

– Это нельзя купить, Мирон. Есть вещи, которые просто не продаются, как этот участок с пекарней и домом. Если тебе нужен хлебный цех, открой свой, а к моему не лезь.

– Мне не нужна твоя пекарня, мне нужен этот земельный участок. Что ты хочешь? Я могу сделать все.

Все?

– Ребенка. Я хочу назад своего ребенка. Это тоже можно купить, Мирон?

Он открывает рот, чтобы возразить, но я продолжаю:

– Пекарня не продается. Ни за какие деньги. Убирайся вместе с супервыгодным предложением.

Он не двигается даже только бровь чуть приподнимается, как будто ожидал моего отказа, но это его только забавляет. Забавляет!

Я сжимаю кулаки, разворачиваюсь и делаю шаг к выходу.

– Ада, пять лет прошло, ты сколько будешь за прошлое держаться? Будь разумной, – продолжает он в таком тоне, будто объясняет ребенку, почему дважды два – четыре. – Это место – золотая жила. Туристический центр, море в двух шагах. Пекарню можно поставить в любой другой точке городе.

Останавливаюсь, оборачиваюсь.

Он оглядывает зал, взгляд задерживается на витрине.

– Зачем тебе эта…эта маленькая лавочка? Ты можешь открыть производство крупнее. Если надо я помогу перевезти оборудование. Найдем подходящее помещение. Но на этом участке сейчас можно в несколько раз больше заработать.

– А для меня это место подходящее. И я не продам его ни за какие деньги. Никогда. Понял? Разве что… ну ты понял, на что я могу согласиться променять этот участок. Только ты не Бог и не волшебник, чтобы вернуться в прошлое и все исправить.

В его глазах проскальзывает адский огонь. Яровой не умеет проигрывать и тем более сдаваться. Но даже тут он бессилен.

Мирон выпрямляется, поправляет галстук, и я вижу того Мирона, которого ненавижу: холодного, расчетливого, уверенного, считающего, что все имеет цену.

И даже со мной, с той, кому он причинил столько боли… имеет совесть прийти с таким предложением. Лишний раз убеждаюсь в его бессердечии и хладнокровии.

– Тебя отсюда все равно выживут. А я предлагаю хорошую сумму, чтобы ты осталась в выигрыше. Я не понимаю, что тебе держаться за этот участок? Печь хлеб можно хоть в лесу. А на этом участке можно построить отель, который будет приносить бешеных бабок. Ну какая тебе разница, а?

– Ты многого не понимаешь. И никогда не поймешь. И ты понятия не имеешь, что это место для меня значит.

– Я не уйду, пока мы не договоримся.

– Тогда стой здесь до ночи, – шиплю в ответ, – пекарня моя. И она останется моей. Тут. Хочешь ее себе? Ну тогда убей меня, потому что пока я жива, я никуда не перееду и никому ее не отдам. Построй свой отель в лесу и живи там. Прощай.

Разворачиваюсь и иду к выходу.

– Ты не изменилась, – кидает в спину. – С тобой как в аду.

Он знает, что меня всегда это цепляло – «ад».

Торможу. Оборачиваюсь не торопясь. Смотрю прямо, спокойно. Слишком спокойно, чтобы он не почувствовал угрозу.

– Зато в моём аду – хлеб, тепло и чистота. Здесь каждое утро начинается со смысла. А в твоём «мире» – показываю пальцами кавычки, – деньги, ложь, кровь, измены и предательство.

Пауза. Во время которой он не двигается.

– Так что да. Лучше в моем аду, живом и настоящем, чем в твоем мире из бетона, где все по проекту. Можешь не возвращаться. Ты ничего не добьешься.

Он медлит, вздыхает. Лезет в карман и достает визитку.

– Если передумаешь, я рассмотрю любое твое встречное предложение.

Протягивает мне ламинированную картонку, но я не беру.

– Не будет никаких встречных предложений. Можешь забрать назад свою макулатуру.

Усмехается и кладет визитку на прилавок.

– Я подожду. Запомни, что я могу решить любой вопрос и любую твою проблему.

– Без тебя справлялась как-то пять лет и дальше справлюсь.

– Не забывай, что ты справлялась с проблемами за мои деньги.

– Твоих денег давно уже нет. Я избавилась от них при первой же возможности.

Прикрывает глаза и выдыхает.

– Все же подумай…

Ухмыляется уголком губ и, развернувшись, уходит, хлопая дверью.

Я, наконец выдыхаю. Руки дрожат, а в глазах снова собираются слезы. Я давно уже не плакала, а ему стоило только появится, и за пару минут снова разрушил ту тишину, что я вернула в сердце.

Девочки, мы хотим Вас пригласить в еще одну замечательную книгу нашего литмоба «Вернуть жену» шикарного автора Марии Владыкиной " Вернуть жену. Развод ещё не конец"

Ссылочка на книгу: https:// /shrt/P2cY

Глава 10.

Ада

Ближе к обеду, когда хлеб и выпечка готовы для доставки, я наконец снимаю передник и иду домой. Мирон с его супер выгодным предложением так и не выходит из головы.

Ко мне уже заявлялся один их представитель. Предлагал продать участок, визитку тоже оставлял.

Разведали что ли, что он мой бывший муж и его подослали? Надо было сначала узнать, из-за чего развелись. Все бы пусть узнали. Тогда бы придумали что-то получше, идиоты.

Захожу в дом, хлопаю дверью, бросаю сумку на пол в прихожей, даже не целясь в вешалку. Запах моря, смешанный с ароматом маминых цветов на подоконнике приветствует, но сегодня не успокаивает.

Внутри до сих пор все горит, как будто Мирон, уйдя, оставил за собой пожар, который я не могу никак потушить.

Я думала о нашей возможной встрече. Чтобы я сказала, чтобы он говорил. Думала, что он будет переживать, просить прощение, извиняться, посочувствовать тому, как я живу. Да не знаю… да элементарно спросить о том, как я!

Но точно я не ждала, что он заявится, чтобы купить мой участок земли. Единственную память о родителях. Мой дом. Мою работу. Мой смысл. Ради чего? Чтобы кому-то там было удобно?

– Ада, что случилось? – Зоя выезжает на коляске в гостиную, встречая меня.

Я молилась постоянно и мои молитвы где-то там… услышали. Зоя осталась в живых. Да, в инвалидном кресле, но жива.

С ней с одной стороны просто, с другой также сложно. Она хорошо разбирается в состоянии людей, но при этом и скрыть от нее что-то практически невозможно.

Профдеформированный психолог в семье это то еще испытание.

– Я думала буря началась. – Все нормально?

Буря… Да тут цунами, а не буря. После того, как Мирон ушел, все пошло наперекосяк. Тесто не поднималось, как будто знало, что я не в себе. Я злилась, заново месила, добавляла дрожжи, но оно лежало в миске, как мертвое. Да такого у меня ни разу не было за пять лет!

Лена и Дима переглядывались, а потом Лена мягко, но твердо выпроводила меня из пекарни, сказала, что справятся, а мне лучше домой, остыть.

Выпроводили. Из моей же пекарни! Потому что я была как буря, готовая все разнести.

– Нет. Не все нормально, Зой. Ко мне опять приходили, чтобы купить участок.

– Вот черти привязались. Что теперь предлагали?

– В этот раз, Зой, они превзошли сами себя.

– Да? Предложили тебе крыло от боинга?

– Нет, ты даже представить себе не можешь, кого они подослали, чтобы уговорить меня, – снимаю одежду, чтобы переодеться в шорты и топ полегче. Жара адская.

И даже на то, что я Ада из ада поблажек не делают.

– Так что, кто приходил и куда ты так спешить?

– Дел по горло: надо хлеб в дом престарелых отвезти, потом в детский дом заскочу, попросили свежей выпечки.

Я регулярно, три раза в неделю, развожу хлеб и выпечку по объектам нашего микрорайона. Заодно… заодно навещаю шкодного мальчишку там.

– Не увиливай, так кто приходил?

Пальцы не слушаются, футболка выскальзывает из рук, падает на пол. Я наклоняюсь, чтобы поднять, и задеваю вазу на полке. Она летит вниз, разбивается с глухим звоном. Осколки рассыпаются по полу, как мои мысли.

– Черт, – шиплю, приседая, чтобы собрать.

Но руки дрожат, и я режу палец об один из осколков. Кровь капает на пол, и я замираю, глядя на нее. Как тогда, пять лет назад. Боль. Кровь. Много крови. И конец.

– Ада, – голос Зои приближается, она подъезжает ко мне. – Оставь вазу, рассказывай.

Я прикусываю палец, языком затыкая царапину.

– Ну не сам президент же? – поднимает глаза к небу и снова смотрит своими темными, точной копией маминых.

– Мирон, – беру сумку через плечо и перекидываю туда телефон, ключи, кошелек.

– Кто…?

– Можешь не уточнять. Тот, о ком ты подумала. Заявился и сказал, что ему нужен наш участок земли, чтобы построить тут отель.

– А мы куда?

– А мы остаемся тут. Дальше его сверх выгодные предложения я слушать не стала. Выбесил, Зой. Я не хочу, чтобы он лез в нашу жизнь. А он думает, что может прийти и все купить после всего, через что заставил меня пройти!

– Ада, – Зоя подъезжает ближе, – ты не обязана делать так, как он хочет. Держать это в себе. Он пришел и ушел. Но ты здесь. Ты сильнее, чем думаешь. Посмотри на себя: ты держишь пекарню, ты возишь хлеб в дома престарелых, в детский дом. Ты жива. И ты не одна.

– Это то, что мне надо было сейчас услышать.

– Давай, развейся и не думай о нем. У меня сессия как раз. Надо подготовится.

– Давай, – целую ее и перекидываю сумку через плечо.

Первым делом еду в детский дом. Грузчик медленно рагружает выпечку для детей. А я смотрю на часы. Скоро тихий час. Потом попасть к детям будет сложно. А меня там ждут… ждет, точнее.

Девочки, сегодня стартовала еще одна крутая книга нашего литмоба. Дана Денисова Алена Московская " Вернуть жену. Наш развод – не приговор"

Книга тут: https:// /shrt/Plqf

Глава 11.

Ада

Я шагаю в игровую комнату детского дома, сжимаю пакеты так, что пальцы ноют.

В одном – полезные вкусняшки: булочки с отрубями, яблочные пирожки, овсяное печенье, которое пекла до полуночи, чтобы дети ели без вреда.

В другом – игрушки.

Я никогда не прихожу с пустыми руками. Это мой способ сказать, что я рядом. Но глазами ищу только его. Всегда. Сколько бы детских взглядов ни встречали меня у входа.

– Ада!

– Ада приехала!

Окружают меня малыши, тянуть руки к пакетам. Я раздаю булочки, сладости, игрушки, улыбаюсь, глажу по головам, но сердце неспокойно колотится, когда не нахожу его.

Где он? Десятки глаз, полных надежды, смеха, но его нет. Пашки нет.

Сначала пекла хлеб только на продажу. Потом захотелось радовать кого-то еще. Сначала это был дом престарелых, куда раз в неделю возила что-то новенькое, потом детский дом.

Туда было ездить сложно. Морально очень сложно. Видеть этих брошенных детей, абсолютно здоровых, от которых отказались родители. Я бы всех их забрала, если бы могла.

А где-то месяцев пять назад тут появился новый мальчишка. Его родители погибли в аварии также как мои. И в пять лет он остался сиротой и попал в детский дом.

Я даже не знаю, почему на него обратила внимание сразу. Что-то екнуло. Растрепанные темные волосы , карие глаза. Такие большими, что в них, кажется, помещается весь мир. То ли по возрасту напоминал мне моего не родившегося ребенка. То ли внешностью. То ли тем, как много у нас было общего при том, что мы были совершенно разные. То ли своим взглядом. Пустым, равнодушным, как будто жизнь ему уже неинтересна и он устал от всего.

Что надо надо было делать с ребенком, чтобы он в четыре так себя чувствовал?

А потом я узнала, что его зовут Паша.

Судьба как будто снова решила посмеяться надо мной эхом прошлого.

Теперь я езжу сюда чаще. И другие дети это предлог. Я езжу к нему. К этому маленькому Паше, которого сейчас нет в этой комнате.

Может заболел или случилось что-то? Или… нет… я бы узнала, если бы кто-то хотел его усыновить.

Наконец Пашку заводит в игровую воспитатель. Я киваю ей, здороваясь, и улыбаюсь, пытаясь словить взгляд мальчишки. Просто наблюдать за ним уже заживляет раны и на месте моей боли распускаются свежие цветы.

Не видит меня.

– Паш, – поднимаю руку и машу ему.

– Ада! – в такие моменты он тоже расцветает. Улыбается, что на щечках появляются ямочки.

Наконец, замечает и бежит в мою сторону. Я присаживаюсь, ловлю его в объятия и обнимаю.

Я не понимаю, как можно обидеть ребенка? Как можно отказаться от него? Как можно забрать у них у всех радость, веру, свет и потушить эти огромные глаза?

Вдыхаю такой теплый, молочный, сладковатый запах и моргаю часто глазами, чтобы не расплакаться.

– Привет, смотри, что я тебе привезла.

Да, может не совсем педагогично, но мне хочется делать что-то для него. Только для него.

Достаю булочку с корицей – его любимую. Новый набор фломастеров. Хотя знаю, что его растащат за пять минут, но в моменте, это только его. И новую металлическую машинку с открывающимися дверцами.

Он прижимает все это к себе, но в глазах не радость, а боль. Такую знакомую боль, которую я видела когда-то в своем отражении в зеркале. Боль, которая говорит: "Зачем, если все отнимут?"

Он не мой сын. Не мой Пашка. Но сердце каждый раз сжимается, как будто это он. И мне хочется его обнять, спрятать от мира, который уже успел его ранить.

– Спасибо, – шепчет он, беря булочку, но не ест, а просто держит, бережет и мягко улыбается.

– Хочешь, поиграем? – спрашиваю, стараясь говорить легко, но голос дрожит.

Мирон. Его наглый голос, его "назови цену" до сих пор звенят в голове. Деньги, деньги, деньги… А тут малыш из-за этой булочки улыбается, пусть и чуть-чуть, но не чувствует себя чужим и одиноким.

– Ты видел, что у нее открываются дверцы?

– А руль крутится?

Кто знает, пожимаю плечами.

– Давай проверим.

Он кивает, и в его глазах мелькает искра, что-то живое. Я цепляюсь за нее, как за спасение. Я хочу, чтобы он знал, что кто-то в этом мире его видит. Кто-то не предаст. Даже если я сама еле держусь после того, как Мирон снова ворвался в мою жизнь, как буря, которой я так боялась.

– А ты возьмешь меня на выходные к себе? – тихо спрашивает, как будто боится, что кто-то услышит и я выберу другого. И это дико, так, конечно, не должно быть.

– Я постараюсь, Паш.

Детей забирают на обед, потом сонный час, а я иду к заведующей, своей уже хорошей знакомой. Которая знает всю мою историю и поэтому идет иногда нам навстречу.

– Теть Маш, привет, – заглядываю к ней в кабинет. – Я по поводу Пашки. Как у вас тут обстановка на выходных? Может, я его возьму?

Но она в ответ виновато выдыхает.

А у меня сжимается сердце. Что-то случилось.

– Ада, – говорит она тихо, закрывая дверь за мной дверь. нами. – Пашины документы забрали. Им заинтересовалась семья.

Я замираю. Слова падают, как камни, и каждый бьет в грудь, туда, где и без того все ноет.

Паша.

Мой Паша – не мой, но мой.

Семья? Какая семья? Кто эти люди, которые хотят забрать его, этого мальчика с глазами, полными боли, как мои?

Я открываю рот, но слова застревают. В груди снова пожар, как после Мирона, как после той аварии, как после всего, что жизнь у меня отняла.

Если его кто-то заберет, то я снова потеряю надежду. Если бы я могла… Если бы только я могла его забрать.

– Теть Маш…

Поджимаю губы, чтобы не расплакаться.

– Ада, я все понимаю, но мальчишке нужна семья, ты же понимаешь. Мы за каждого ребенка тут рады, кто находит новую семью.

– Я понимаю, но… он мой. Я уже не знаю, куда идти и обращаться.

– Ада, прости, я все понимаю и знаю, что с тобой все в порядке, но никто не даст тебе по закону его усыновить.

– А не по закону?

Тетя Маша пожимает плечами.

Девочки, очень Вас просим, если история нравится, то жамкните ей звездочку! Подкормите муза вниманием! Вам не сложно, а нам приятно.