Текст книги "Вернуть жену любой ценой (СИ)"

Автор книги: Яна Мосар

Соавторы: Анна Гранина
сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 16 страниц)

Глава 48.

Ада

Вечер опускается тихо, как занавес. Я сижу на краю Пашиной кровати, глядя, как он осторожно ходит по своей комнате.

Огромными, полными искренности и неподдельных эмоций глазами скользят по полкам с игрушками, книгам, коробке с карандашами и фломастерами. Трогает их так, будто они хрустальные: легонько, кончиками пальцев, и каждый раз смотрит на меня, спрашивая: “МамАда, можно это посмотреть?”

– А это можно взять?

Я киваю, улыбаюсь, но сердце щемит с огромной силой. Он такой осторожный, мой мальчик. Как будто боится, что все это исчезнет, если он сделает что-то не так.

– Паша, это все твое, – говорю мягко. – Не надо спрашивать. Бери, играй.

Он кивает, но все равно стесняется, скромно опуская глаза.

Подходит к полке, берет машинку, крутит колеса, потом аккуратно ставит обратно.

Весь день я не отхожу от него ни на шаг, будто если отвернусь, он растает, как сон. Хочу каждый миг запомнить и прочувствовать.

Паша заглядывает в шкаф, где висят новые футболки, штаны, куртка и еще целая куча вещей. Проводит рукой по рукаву, будто не верит, что это для него. Идет дальше исследовать комнату и, заглянув за дверь, вдруг застывает.

– МамАда, – изумленно шепчет он, обернувшись. – А тут ванна есть? Своя?

– Есть, да. Она твоя.

Встаю и иду вместе с ним, показываю маленькую ванную: раковина, унитаз, душевая кабина. Его глаза округляются, рот приоткрывается.

– Своя? – переспрашивает дрожащим от восторга голосом. – Не общая? Никого ждать не надо?

– Своя, Паш, твоя.

Тепло, что мы с Мироном сделали это для него и горько, что он все это пережил.

Он трогает кран, смотрит на мыло в форме мишки.

– В детском доме все общее было, – говорит он тихо. – И душ, и туалет. А ванна только для малышей. Очередь всегда. А тут… – он замолкает, улыбается робко, и я вижу, как его щеки розовеют. – Это как в сказке.

Я сглатываю ком в горле, обнимаю его за плечи.

– Теперь это твой дом, – шепчу я. – Никаких очередей. Все твое. И ты смело можешь всем пользоваться.

Он кивает, но я вижу, как он сдерживает в себе эмоции, будто боится поверить, вдруг все исчезнет? И я такая же… тоже боюсь.

Поэтому я не хочу от него отходить. Хочу быть рядом, держать его руку, видеть каждую его улыбку.

Он подходит к телевизору на стене, смотрит на него с таким же трепетом, как на игрушки.

– МамАда, можно включить телевизор? – спрашивает он, показывая на экран. – Мультики даже есть? Нам в детском доме только вечером разрешали и… мало.

– Конечно, есть, – улыбаюсь я, доставая пульт. – Какие любишь?

Он осторожно садится на край кровати.

– А футбол есть? – вдруг спрашивает он, и глаза загораются. – Его тоже показывают по телевизору. Я в детском доме видел, как старшие ребята играли. Мне понравилось! Но нас не брали, говорили, что мы маленькие. А мы сами мяч гоняли, там, на площадке. Или смотрели.

Я удивляюсь, представляя, как он, такой маленький, бегает за мячом с другими детьми. Умиляюсь в сотый раз.

– Футбол. Хм.. Конечно, найдем. Будем смотреть вместе.

Я включаю телевизор, ищу спортивный канал. Паша замирает, глядя на экран, где игроки бегают по полю. Его восторг такой чистый, детский, и он даже каких-то игроков мне называет. Удивляюсь опять! И даже сама не замечаю, как начинаю следить за игрой, аккуратно присев рядом с Пашей.

Мирон заходит в комнату, и я вздрагиваю, так поглощена наблюдениями за Пашей. Он смотрит на нас, улыбается мягко.

– Футбол? Интересно. Подумаем об этом, но… – говорит он, прислонившись к косяку. – А у нас гости внизу. Хотят с тобой познакомиться, Паш.

– Гости? – Паша поворачивается, глаза округляются. – Со мной?

– Кто, Мирон? – я тоже поворачиваю к нему голову.

– Если точнее, то гость, – кивает Мирон. – Пойдем.

Я смотрю на Мирона, пытаясь понять, что за гость. Кто-то из его друзей?

Паша стесняется, тянет меня за руку, и я чувствую, как он волнуется.

– Паш, – шепчу я ему. – Мы вместе пойдем, хорошо? Интересно же кто пришел.

Он кивает, но не отпускает мою руку. Идем за Мироном, а внутри все дрожит от волнения – лишь бы Паша побыстрее почувствовал себя дома.

Надеюсь это не опека. И для друзей рановато. Ему бы самому привыкнуть к дому. А тут гость.

Но при ребенке не хочу поучать Мирона, как надо и как нет. Сделал же уже и назад не отмотать.

Глава 49.

Ада

Спускаемся по лестнице, крепко держу Пашу за руку. Его пальцы чуть дрожат в моей ладони, а глаза бегают, как у котенка, который впервые вышел из коробки погулять вместе с мамой-кошкой.

А я та самая кошка… эх, как непривычно и долгожданно одновременно. Если бы еще не этот гость…

Ребенок первый день дома. Мирон мог бы и сам подумать, что не время сейчас.

Вот почему не предупредить? Или не посоветоваться? Сжимаю детскую ручку чуть сильнее.

А на первом этаже стоит Павел Андреевич. И вроде бы все как всегда. Высокий, статный мужик, с сединой в волосах, в строгом пиджаке, но… на его лице, непривычная для меня, улыбка, которая будто растапливает его обычную холодность.

Общение наше нельзя назвать близким или уж тем более родственным. Я видела его несколько раз в прошлом, на семейных ужинах, и он казался мне тогда ледяным – слова через силу, взгляд острый, как лезвие. И вот… уже спустя пять лет, общались раз совсем недолго.

А сейчас? Он смотрит на Пашу, и в его глазах что-то теплое, почти мальчишеское.

– Знакомься, дед, это наш сын, Паша, – говорит Мирон, кладя руку Паше на плечо. – Паша, а это Пав…

– Дед, просто дедушка. – Не дает ему договорить Павел Андреевич, – Ну здравствуй, Пашка.

Протягивает ему руку.

– Давай, пожми по-мужски. От мамки оторвись. – Паша робко свою руку деду тянет.

Я замираю. Просто превращаюсь в восковую статую. И мне кажется, что сейчас мои глаза настолько огромные… аж больно становится. Я не могу даже моргнуть. Изумленно смотрю на все со стороны.

Паша смотрит на деда, внимательно. Будто по одному взгляду может оценить и все понять о человеке.

– Ну, Павел Миронович, рад знакомству, – жмут друг другу руку.

– Во-о-т, молодец, – одобрительно цокает дед, – Тезка, значит? Дружить будем? – Паша кивает. – А теперь пойдем, я тебе там гостинцев привез.

Пашкины глаза вмиг загораются неподдельным детским любопытством, но что-то ответить не решается. Хотя… все ответы на его лице прочесть несложно.

– Ада, привет, – делает ко мне шаг и быстро обнимает. – Вот это вы мне подарок сделали, молодцы.

Павел Андреевич берет Мирона за руки и ведет к коробкам и пакетам. Все расставлено на ковре прямо посреди комнаты.

– Мирон, – наклоняюсь к нему и шепчу, – это что все значит?

– Дед захотел познакомиться, – поворачивает голову ко мне, – с нашим сыном.

– Зачем это все? Ты же знаешь, что мы не семья. Это фикция.

– Для меня нет.

Пожимает плечами и идет к ним.

– Твои родители, знаешь какие конспираторы? – поворачиваюсь на голос Павла. – Не сказали дедушке про тебя, но… твоего дедушку просто так не проведешь и не обманешь. Дед давно все купил и ждал. А теперь давай, малец. Открывай каждую коробку.

– Я не знаю, что можно.

– Смелей, Паш, – Мирон опускается рядом с ним на корточки. – Посмотри сколько всего тебе дед привез.

– Давай-давай! И не стесняйся! Тут все свои, – подбадривает его Павел Андреевич и присаживается на край дивана.

– А ты что…– шепчет Пашка и смотрит на деда. – Ты волшебник?

Павел Андреевич усмехается так по-доброму, искренне.

– Нет. Я просто дед, который очень давно ждет внуков, – и смотрит сначала на Мирона, потом на меня.

Пашка ныряет в ворох коробок. Роется и аккуратно выставляет в ряд все, что достает. Конструктор, машину на пульте управления. И мяч.

– МамАда, посмотри, мяч! Настоящий футбольный! Идем играть! – восторженно несет мне.

– Завтра уже давай, Паш, темно.

– Ой, парень, – дед хлопает в ладоши. – С этими двумя так и не научишься играть. Дай-ка мне мяч.

Паша отдает ему мяч.

– Ну-ка забери у меня, – Павел Андреевич опускает мяч на пол и уводит ногой.

Пашка пытается забрать, но дед обводит другой ногой. Начинают возиться прям в гостиной с мячом.

Задерживаю дыхание, чтобы ничего только не разбили и не поранились. Но вот эти живые, искренние эмоции. Не могу прервать.

– Твой дед, Паш, в молодости капитаном футбольной команды был. Так что… Я тебе покажу, как настоящий пас давать. А то эти, – он кивает на Мирона, – только по офисам мячи катают.

Мирон смеется, а я стою, открыв рот. Павел Андреевич, этот суровый старик, шутит с Пашей, как с родным. Скачет по гостиной с мячом.

Если он так открыто к приемному внуку, будто он всегда был частью семьи, то как же будет с родным, от суррогатной матери.

От него столько тепла, юмора и… искренности. Что в глазах начинает щипать.

– Павел Андреевич, вы, может, хотите поужинать? Или кофе попьем?

– Кофе, Ада.

Ухожу, дрожащими пальцами набираю в чайник воды. Эмоций столько, что они через край сейчас.

– Ну, Паша, рассказывай, – мяч затихает, они идут в сторону кухни. – Что у тебя там за комната? Игрушки есть? Или только книжки умные?

– Есть машинки. И динозавры. И телевизор. И ванна… своя.

– Своя ванна? – дед присвистывает. – Ну, ты богач, тезка! В мое время туалеты только на улице были.

Прыскаю от смеха.

Паша смотрит, что я улыбаюсь, и тоже хихикает, щеки горят, и я вижу, как он расслабляется.

Заходят на кухню, рассаживаются за стол.

Но тут же ком в горле – моих родителей нет. Они бы тоже обняли Пашу, назвали бы его внуком, смеялись бы над его рассказами про футбол. Мама бы уже вязала ему свитер, а папа учил бы чинить велик.

Моргаю, чтобы прогнать слезы, и думаю: надо свозить Пашу к Зое. Она моя семья. Он должен знать свою тетю. Обязательно это сделаю.

– Ада, – голос деда вырывает меня из мыслей. – А ты что притихла? Небось, уже весь дом для Паши обустроила?

Я натягиваю улыбку, киваю.

– Стараюсь, Павел Андреевич. Хочу, чтобы ему было хорошо.

– Будет, – говорит он твердо, глядя на Пашу. – С такими родителями, как вы с Мироном, парень горы свернет.

Переглядываемся с Мироном. Он улыбается, а в глазах что-то глубокое, как будто он тоже тронут. И что значат его слова про семью? Будто специально все условия хочет создать, чтобы я уйти не смогла. Но не физически, физически я как раз свободна. А чтобы снова это слово “семья” почувствовала на себе.

– Павел Андреевич, – наливаю ему кипяток в кружку, – я хотела про врача спросить, которого вы Зое порекомендовали.

– А что с ним?

– Она жалуется, что с ним невозможно. Он чуть ли не ходить ее заставляет, притом что она вообще ногами не шевелит.

– Ну что сказать. Я когда-то также, как она, сидел в коляске. А сейчас видишь, вон, – кивает на Пашку, – с внуком в футбол гоняю. Это все он. Тяжело, сложно, но если его слушать и делать, как говорит, то шансы высокие.

– А если там врачи уже поставили крест?

– Ну то, что один поставил крест, не означает, что другой не может его снять. Скажи ей, пусть не бросает занятия и занимается. Если не он, то никто.

Глава 50.

Ада

Неделя пролетает, словно вихрь, полный мелочей, которые потихоньку сплетают нас в семью.

Каждое утро я просыпаюсь с переживаниями, что ни на минуту не оставляют меня в покое, волнуясь, как Паша привыкнет, но день за днем вижу, как он раскрывается.

А Мирон… он сближается с Пашей так естественно, что я то и дело замираю, наблюдая.

И каждый раз в груди буря – что я чувствую к нему? Он отец Паше. Мой муж перед законом. Но как мужчина? Я не понимаю, что он ко мне испытывает, и это путает, как лабиринт.

А я? Сама запуталась, чего хочу? Хочу ли я его видеть в своей жизни? Или боюсь? Или злюсь, что он так легко влез во все роли?

В первый день он сажает Пашу за руль своей машины во дворе, выключает двигатель, и Паша, с глазами, огромными от восторга, крутит баранку, изображая гонки.

– Вот так, Паш, – поправляет ему руки, – держи крепче, как настоящий гонщик.

Паша с серьезным выражением лица слушает. Ему нужен отец и это очень чувствуется.

Ловлю взгляд Мирона, когда он мельком смотрит на меня. Дружелюбие? Долг? Или что-то еще?

Отворачиваюсь, чтобы не гадать.

На следующий день они моют машину. Пашка с губкой в руках, брызжет водой, смеется, когда пена попадает на Мирона. Тот показывает, как натирать капот, чтобы блестел, и похлопывает Пашу по плечу. Я смотрю из окна, вновь как шпион, сжимая подоконник от вороха непонятных чувств, что бушуют в моей душе.

Паша начинает ему доверять и раскрываться. Что-то рассказывает.

Я все чаще снова смотрю на широкие плечи Мирона, на его уверенные движения. И не хочу, помню все, что он сделал с нами, а тело будто забыло уже.

Растираю горящие щеки и злюсь сама на себя. Я не хочу ничего к нему чувствовать. Лучше бы он холодно относился к Пашке, лучше не играл папу и не был им.

В среду до обеда мы с Пашкой возимся в пекарне, а после обеда они с Мироном косят газон. Мирон дает Паше поуправлять косилкой.

– Мирон, он маленький еще.

– Она безопасная, Ада, и я рядом. Не волнуйся.

– МамАда, ну пожалуйста, я очень-очень хочу.

Сдаюсь. А Мирон включается с Пашкой в процесс и через полчаса превращают лужайку в аккуратный ковер. Пашка такой классный в резиновых сапогах, морщит смешно нос от запаха свежескошенной травы.

– Дядя Мирон, а это всегда так пахнет? – спрашивает он, глядя снизу вверх.

– Всегда, Паш, – отвечает Мирон, улыбаясь. – Это запах лета. И исключительно мужская обязанность. У меня, конечно, не всегда есть время косить, поэтому я нанимаю человека.

– Я могу всегда косить, дядя Мирон, мне нравится.

– Хорошо, только со мной, чтобы мама не волновалась.

Паша кивает и робко улыбается. Я стою на крыльце, и внутри все сжимается – они как отец с сыном.

С сыном, которого мы потеряли.

Как бы сложилось тогда у нас, если бы я не потеряла ребенка? Были бы мы до сих пор вместе? Или разошлись? Или…

В четверг после обеда идем на пляж. Мы живем у моря, а на пляже бываем всего пару раз за лето. Зато Пашка очень просился, потому что он моря и вообще не видел. Мирон даже приезжает пораньше с работы, чтобы свозить нас.

Мирон заходит с ним в море, держит за руки, учит загребать.

– Не бойся, Паш, я держу. Давай, как лягушка, – говорит уверенно, передавая это чувство Паше.

Паша стесняется, оглядывается на меня. Я киваю, мол, все хорошо, доверяй.

Пашка пробует.

– МамАда, смотри! – кричит и светится весь, когда проплывает пару метров.

Я машу, чувствуя тепло в груди, но взгляд Мирона, когда он смеется с Пашей, снова сбивает с толку. Он такой… настоящий. Как мужчина, как отец, не как партнер по фиктивному браку. И если он играет во все это, то зачем так долго?

– Я хочу научится плавать, – заявляет Пашка, жуя арбуз и кутаясь в полотенце после купаний.

– Значит будем учиться. Живя возле моря, надо обязательно уметь плавать.

А на следующий день он записывает Пашу на плавание.

Я молчу опять… из последних сил молчу! Хоть и бесит он меня жутко! Я как специально жду от него подвоха. Жду, когда проявится то, что он играет с ним, не хочу, чтобы мальчик стал его воспринимать, как отца, а он потом отвернется, потому что у него родится другой ребенок. Другой… Еще одно испытание.

А в субботу перед ужином Мирон вдруг заявляет, что записал Пашку на футбол.

– На следующей неделя у него первая тренировка. Надо только к врачу сходить и взять справку.

Я замираю. Ну и все… коробочка полна.

– А чего ты со мной не посоветовался?

Он смотрит на меня, бровь приподнимается.

– Я такой же родитель, как ты, – говорит ровно, но с ноткой раздражения.

– У нас фиктивный брак, – цежу я, чувствуя, как жар поднимается к щекам. Грохаю тарелкой по столу.

Серверую, стараюсь же! Но что то идет не так.

– Когда сдохнут тараканы в твоей голове? – Яровой фыркает, глаза темнеют. – Ты не устала? – подходит близко, нарушая мои личные границы!

– Я устала, – выглядываю в гостиную, Пашка занят мультиками и не слышит нас, – я устала от того, что не знаю, чего от тебя ждать! То дом, то ребенок, то завтра на Луну летим жить. То ты пекарню берешь, то не берешь. То у тебя проект, то не проект. Мне сроки нужны, конкретика… Вся моя жизнь почему-то вокруг твоих планов вертится…

– Я твой муж, поэтому да, я за вас отвечаю, я все планирую, – перебивает меня.

– И можно узнать, какие у тебя планы? Мне тоже с пекарней. Мне надо какие-то закупки делать, а я не знаю насколько. Может, завтра уже надо будет ее сносить.

– Нахрен мне не уперлась твоя земля с пекарней.

– В смысле? А зачем тогда это все? – шепотом кричу.

Он смотрит на меня, как на ребенка, который не понимает очевидного.

– Ты вроде взрослая баба, но дура. Посмотри, что ради тебя делаю. Ради вас делаю. Надо было бы, я бы твою пекарню на следующий день снес. Без всякой помощи тебе и условий. – Пальцем… прямо мне в лоб. – Спасибо за ужин. Аппетит пропал.

Я замолкаю, слова застревают, как кость в горле. Его глаза – в них злость, но и что-то еще, что я не могу разобрать. Любовь? Жалость?

Слезы пощипывают глаза.

Я опускаюсь на стул.

Не понимаю уже ничего. Дом этот, ребенок, заботиться о нем, как о своем. И пекарня ему не нужна… А что надо? Или кто?

Ужинаем с Пашей вдвоем. На вопрос где дядя Мирон, отвечаю, что он не голоден. Потом на автомате убираюсь на кухне и плюхаюсь обратно на стул. Так и сижу в тишине и одиночестве… Очухиваюсь только когда Паша заходит и тянет меня за руку.

– МамАда, поиграем в машинки? – спрашивает он, улыбаясь. – Ты меня слышишь?

– А, да, пойдем, мой хороший.

С Пашей мы сближаемся каждую минуту. Он зовет меня "МамАда", делится секретами, обнимает перед сном.

Мы читаем сказки, и он после последней всегда просит: "МамАда, еще про дракона!"

Но и Мирону он привязывается все больше с каждым днем. А я… я уже не знаю – фикция ли это – наша семья?

И я не знаю, готова ли я к тому, чтобы переступить черту.

К тому же… к тому же вопрос с суррогатной матерью тоже не дает мне покоя.

Я хочу семью, но боюсь поверить снова.

А что, если Мирон не играет? Если правда ему не нужна пекарня? Если искренен с Пашкой? То что тогда ко мне? Я не понимаю и это разрывает меня на части.

Глава 51.

Мирон

Я выхожу из дома, хлопнув дверью сильнее, чем нужно. Воздух холодный, режет легкие, но не остужает злость.

Ада и ее вечные "а вдруг ты играешь". Черт, я твой муж, Ада! Сколько можно подозревать меня в том, что я опять все разрушу?

Пять лет назад я просрал все, да. Но сейчас? Я стараюсь. Для нее. Для Паши. Для нас. А она… она видит во мне только того мудака из своего прошлого.

Сажусь в машину, но ехать некуда. И домой не хочу, там слишком сильно искрит напряжение, а я не хочу ругаться дальше. Я, блять, тоже человек живой и тоже устал!

В итоге еду в "Кольцо" – мужской спортивный клуб, где можно выдохнуть, выпить и не думать. Хотя бы на пару часов.

Чернов уже там, конечно, он тут вообще завсегдатай. Он сидит за “своим” столиком, перед ним стакан виски, в руках сигара. Видит меня, кивает, но по ехидным и слишком проницательным глазам понятно, знает, что я не просто так тут в будний вечер.

– Ну что, Яровой, опять семейная идиллия дала трещину? – ухмыляется, подвигая ко мне бутылку.

Я молчу, наливаю себе виски, пью залпом. Обжигает, но не помогает. В клубе гул голосов, звон бокалов, какофония запахов парфюма, табака и спиртного.

Мужики спорят, обсуждая ставки на бой, что идет на экране.

Я же в какой-то прострации, сижу и думаю, как объяснить Аде, что я не играю. Что мне не нужна ее чертова пекарня. Что я хочу ее. Вернуть ее хочу! И только! Уже наизнанку вывернулся и обратно! В каблука превращаюсь…

– Что молчишь? – Чернов прищуривается, затягиваясь сигарой. – Опять с Адкой поцапался?

– Есть такое, – не хочу быть многословным. На душе и так паршиво и говняно. – Наливай, – двигаю стакан Лехе.

Он разливает еще вискарь.

– Она думает, я все это ради какой-то выгоды, – продолжаю я. – Пекарня, дом, дети. Будто я опять ее предам, – делаю глоток, чтобы горечью алкоголя задушить злость внутри.

– А ты? Не предашь? – он смотрит прямо, без насмешки. Чернов всегда такой – режет правду, как хирург скальпелем. Вот берет и вскрывает нарыв, что ноет и ноет.

Я хочу ответить, но тут внезапно рядом появляется девушка. Молодая, в обтягивающем платье, виляет бедрами, будто на подиуме. Спотыкается, чуть не падает мне на колени. Хватается за мое плечо, смеется, поправляя волосы.

– Ой, простите, я такая неуклюжая, – мурлычет, наклоняясь ближе. Глаза блестят, губы накрашены, кокетливая улыбка. – Может, угостите девушку выпивкой, чтобы загладить неловкость?

– Все в порядке, – говорю холодно. – Будьте аккуратнее.

Она не унимается, накручивает прядь на палец, улыбается шире.

– Ну, не будьте таким серьезным, – тянет она, касаясь моего рукава. – Может, я хочу скрасить ваш скучный мужской вечер? – присаживается рядом на диван.

Я смотрю на нее, и во мне вскипает раздражение. Не на нее – на себя. На то, что когда-то поддался такой же. И потерял все.

– Собери свои кости и вали дальше, – цежу, жестче, чем хотел. – Ты мне не интересна.

Она моргает, улыбка гаснет. Обиженно поджимает губы и уходит, стуча каблуками. Чернов смотрит на меня, цокает языком.

– Ну ты и хам, Яровой. Девчонку так отбривать – некрасиво.

– Они мне не интересны, – отрезаю я, наливая еще виски.

– И давно так стало? – он ухмыляется, но в глазах что-то серьезное. – Ты ж вроде не монах.

– Я, вообще-то, женат, – огрызаюсь я.

Чернов смеется, откидываясь на спинку стула.

– Ага, и поэтому ты тут со мной сидишь, а не с молодой женой и сыном дома, да?

Я стискиваю стакан, хочется швырнуть его в стену или разбить о голову своего лучшего, мать его ети, друга!

Но пью залпом, чувствуя, как виски обжигает горло. Чернов прав, черт возьми. Я опять бегу. Как тогда, пять лет назад, когда не нашел слов, чтобы удержать Аду.

– Не будь дураком, Яровой, – продолжает он, уже без насмешки. – Вернул Аду, опять своей сделал. Так не давай заднюю. Че скис? Первые испытания – и ты в кусты?

– А ты? – я смотрю на него, и злость вырывается наружу. – Ты-то раньше думал? До всего, что в твоей жизни произошло?

Чернов хмурится, его лицо темнеет. Он допивает свой виски залпом, ставит стакан на стол с глухим стуком.

– Если б я знал, что жену и сына буду самолично хоронить, – говорит он тихо, но каждое слово как удар, – землю в могилу кидать… Что жизнь без них мне не нужна будет… Я б никогда не полез в эту чертову власть. Жил бы работягой, не лез туда, где власть туманит мозг и разум. Где границы дозволенного стираются. И был бы счастливым. А сейчас мне стыдно, блять, перед всеми. Что они в могиле, а я жив и здоров. Могу делать что хочу. Хочу вон ту трахну, или вон ту. Куплю остров, виллу, самолет. Хоть весь город! Но мне это не нужно. – Он смотрит на меня, взгляд тяжелый и уставший. – Так что ты, Мирон, не просри то, что уже однажды проебал. Больше шансов она тебе не даст.

Я молчу. Его слова как хороший хук. Вмазал так вмазал. Нокаут.

– Она что, шанс мне дала? Мы брак фиктивный заключили, – смотрю в пустой стакан.

Чернов фыркает, но уже мягче.

– А как это еще назвать? Она твою фамилию носит. В твоем доме живет. С тобой Пашку растит. Это не шанс, Яровой, это чертов подарок судьбы.

– Но ребенка она не хочет принимать, – вырывается у меня. – Того, что скоро родит суррогатная мать.

Чернов качает головой, наливает нам обоим еще.

– Подожди, вода камень точит. Адка душевная женщина. Все примет. И тебя, козла такого, тоже.

Я смотрю на него, потом на стакан. В груди давит от эмоций, что меня то вверх, то вниз катают уже долгое время. Примет…

Ада – мой шанс. Паша – мой сын, пусть и не по крови. А этот ребенок, что скоро родится… Я хочу, чтобы мы были семьей. Но как убедить ее, если она ждет от меня подвоха? Как доказать, что я не тот, кем был пять лет назад? Или… что я просто запутался тогда! Что сглупил! И что совсем не планировал ничего с той женщиной.

– Не просри, Яровой, – повторяет Чернов, поднимая стакан. – За это и выпьем. А потом езжай домой. Водителя моего возьми.

Чокаюсь с ним. Виски горчит, но я пью. За Аду. За Пашу. За нас. И за то, чтобы не просрать этот шанс. Ведь другого у меня больше никогда не будет. А значит, жизни моей тоже не будет, той, которую я всегда хотел.