Текст книги "Вернуть жену любой ценой (СИ)"
Автор книги: Яна Мосар
Соавторы: Анна Гранина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 16 страниц)
Глава 27.
Ада
Стою перед зеркалом, а отражение кажется чужим. Вечернее платье, черное, с мягким вырезом, облегает фигуру, подчеркивая талию, которую я давно не замечала.
Волосы, завитые крупными волнами, лежат на плечах, а макияж – легкий, естественный, с акцентом на глаза – будто возвращает меня в ту жизнь, где я еще умела быть женщиной.
Когда в последний раз я так выглядела? Пять лет назад? Точно. С тех пор, как вернула себе фамилию Холодова, я не была в ресторанах, на концертах, в тех местах, где люди притворяются, что счастливы.
Я просто не верю, что счастье для меня может быть настоящим. Вот такая правда жизни. Увы…
Не хотелось. Да и времени не было – пекарня, ремонт, Зоя, бесконечные счета за реабилитацию.
Я провожу пальцами по ткани платья. Думала, разучилась краситься, забыла, как держать кисточку для теней. Но нет. Рука помнит. Наверное, это как езда на велосипеде.
Женщины не забывают, как быть красивыми, даже если душа похожа на поле после пожара.
Смотрю в свои глаза в зеркале. Они усталые, но сегодня в них есть искра. На мгновение я хочу почувствовать себя не Адой, что месит тесто с четырех утра и носится, как савраска туда-сюда, а Адой, которая может быть женственной и красивой. Хоть на вечер. Как Золушка, да? Тайминг до двенадцати, а потом карета в тыкву?
Я четко понимаю почему согласилась на этот вечер. Ради видимости. Чтобы все думали, что мы муж и жена, ведь слухи в нашем городе расползаются молниеносно. И это работает отлично. Пусть все знают. Люди любят стабильность, а мы с Мироном идеальная картинка. По крайней мере, для всех вокруг.
Я выхожу из комнаты, и Мирон замирает. Его взгляд скользит по мне: от завитых волос до подола платья.
Несколько секунд он молчит, и я чувствую, как воздух становится гуще. Потом он подходит, берет легкий кардиган с вешалки и помогает мне его надеть. Пальцы касаются моих плеч, и я напрягаюсь.
– Ты невероятная сегодня, – шепчет он хрипло, наклонившись к моему уху, щекочет теплым дыханием.
Но я не реагирую. Не хочу. Эти слова ничего не значат. Это просто слова.
Я киваю, беру сумочку и иду к двери.
В ресторане тепло, пахнет специями и дорогим вином. Друзья Мирона уже здесь, за столиком у окна. Чернов, про таких как он говорят, что он с возрастом только лучше становится. Жаль, что пузо не отрастил! За его скотское отношение к жене-то, не помешало бы. Но судьба его сама наказала. Фамилия говорящая.
Рядом Игорь, давний партнер по бизнесу, лет тридцати пяти, с острыми скулами и безучастным взглядом. Я удивляюсь, что он один. Помню его жену, яркую блондинку, которая всегда смеялась громче всех. Где она? Но молчу. Не мое дело.
– Ада, рад тебя видеть, – Чернов встает, пожимает мне руку, с теплой улыбкой без тени удивления. – Сколько лет, а ты все такая же.
– Спасибо, – отвечаю тихо, садясь. Игорь просто отделывается “приветом”, но тоже как-то по-доброму.
Они не спрашивают, почему я здесь, почему снова с Мироном. И совсем не удивлены. Вот так бывает в мужском мире. А может быть они в курсе всего и хотя бы перед ними мы не будем разыгрывать “долго и счастливо”? Было бы неплохо.
Разговор между мужчинами течет легко: бизнес, новые проекты, шутки про погоду. Я киваю, улыбаюсь, когда нужно, но мысли где-то далеко. В пекарне. У Зои. С Пашкой.
Я как будто совершенно разучилась вести вот такие беседы, или они мне просто напросто перестали быть интересными.
Мирон сидит рядом, его рука иногда касается моей, но я аккуратно отодвигаю. Он замечает, но молчит.
– Пойду в уборную, – говорю я, поднимаясь.
Мне нужно хоть на минуту остаться одной, передохнуть, без вот этого притворства и показушности.
В туалете тихо, только слабый гул музыки доносится из зала. Я подхожу к раковине, смотрю в зеркало. Та же Ада, что была полчаса назад, но теперь я вижу трещины. Они не на лице – в душе.
“Терпи, мать!! Ты кремень, так надо!” – словно мантру себе твержу.
Я поправляю волосы, и тут дверь открывается.
Женщина. Молодая, красивая, с длинными темными волосами. Не пойму, что заставляет меня обратить на нее внимание. И только спустя несколько секунд до меня доходит… Она… чем-то внешне на меня похожа.
Дамочка подкрашивает губы и тоже смотрит на меня через зеркало. Алые губы кривятся в усмешке.
– Так вот на кого Мирон меня променял? – словно ментальную пощечину получаю. – На милфу, что вот-вот выйдет в тираж?
Глава 28.
Ада
Я замираю. Эта девка смотрит на меня с такой наглой ухмылкой, будто я ее проблема, а не наоборот.
Променял? На милфу? Серьезно?
Вот оно, эхо прошлого, в виде этой размалеванной куклы, которая думает, что может меня задеть.
– Извини, что? – говорю я, поворачиваясь к ней. Спокойно, но с той остротой, которую берегу для таких моментов. – Ты вообще кто такая, чтобы открывать рот в мою сторону?
Она моргает, но быстро берет себя в руки, поправляя свою идеальную прическу.
– Я? Я та, с кем Мирону было хорошо. Нам было хорошо, пока не появилась ты. И он ушел! К кому? К старой милфе?
Это я кто такая?
Взрывает внутри от такой наглости.
Я всматриваюсь в нее, в эту гладкую кожу, глянцевый взгляд и тонкие пальцы, которые вцепились в тюбик помады, будто это оружие.
– Слушай, кукла, ты тут рот открываешь про "милфу", но давай я тебе кое-что расскажу. Мирон – мой муж. Муж, поняла?
Я медленно вытаскиваю руку из кармана и демонстративно поворачиваю кольцо на безымянном пальце, чтобы блеснуло при свете лампы. – Видишь? Это не побрякушка из масс-маркета. Это символ того, что я – его семья. А ты…
Я делаю паузу, чуть прищуриваюсь, позволяя словам упасть в тишину.
– А ты? Ты просто еще одна в его списке. Думаешь, ты особенная? Потому что умеешь раздвигать ноги? Поздравляю, медаль тебе за оригинальность.
Ее глаза расширяются, щеки краснеют.
– Я… он тебя не любит, раз приходит каждую ночь ко мне.
– Ты же сказала, что бросил тебя, значит и ты уже плохо стала раздвигать ноги и не удивляешь. Поздравляю, ты тоже вышла в “тираж”. Только я осталась женой, а ты никто.
Забираю сумочку и выхожу.
Руки дрожат, но не от слабости, от ярости. Вот такая я теперь стала. Не та Ада, что плакала по ночам. Эта Ада кусается, когда ее зацепить.
Выхожу в зал, осматриваюсь, девку эту не вижу. Возвращаюсь к себе за столик. Мужчины продолжают вести разговоры обо всем и не о чем, но мне нет дела до всего этого пафоса.
Меня тошнит. Еще сильнее чем до похода в туалет! От встречи с туалетным утенком мне реально плохо. Господи, и вот таких он реально выбирал?
Так сильно испортился вкус Ярового? Какой кринж и сюр…
Чернов же, как ни в чем не бывало, поворачивается ко мне:
– Ада, а ты что думаешь о новом проекте? Мирон говорил, у тебя есть идеи по поставкам.
Я смотрю на него, но не вижу. Слова висят в воздухе, но я не цепляюсь.
– Не знаю, – бормочу, уставившись в бокал с вином. Оно красное, как кровь. Как воспоминания. И губы этой прошмандовки…
– А как пекарня? Хороший бизнес? – интересуется Игорь.
– Отличный, – отвечаю, не поднимая глаз. Они переглядываются, но диалог не продолжают.
Мда… актриса из меня так себе.
Мирон касается моей руки под столом, но я отодвигаюсь. Не сейчас. Не после этого.
Ужин тянется, как пытка. Наконец Мирон откашливается:
– Ладно, ребята, нам пора. Ада устала, поедем домой.
Скомканно прощаюсь и спешу покинуть это место. потому что у меня сложилось такое впечатление, что мою спину испепелили одним гневным взглядом. Но… даже оборачиваться я не стала, много чести этой “прихехе”.
Мы выходим на улицу, садимся в машину. Двигатель урчит, а я молчу, глядя в окно. Дождь стучит по крыше, как мои мысли.
– Что случилось? – спрашивает Яровой, когда мы отъезжаем.
Поворачиваюсь к нему.
– Очень бы хотелось не встречаться с женщинами, с кем ты спишь, в общественных местах. Ты можешь меня от этого оградить? Я что, прошу многого? Или мы это не обговаривали? – достаю из сумки салфетки.
Он сжимает руль, лицо бледнеет.
– Она что к тебе подходила?
– Да, – одним движением стираю губную помаду. Не хочу этой красоты навязанной. – Просто ответь. Это настолько сложно? Потому что если это часть твоей жизни – эти прошманде, которые выскакивают из ниоткуда, то я пас. Я не для этого согласилась на все. И ты будь добр держать свое слово. Просто оградить меня от всего этого!
– Орать заканчивай. Я все связи оборвал, нас с ней сейчас ничего не связывает.
– Она следила за тобой тут? Или так горевала, что пошла искать нового спонсора?
– Не язви, тебе не идет.
– То, что я согласилась на твои условия, не отнимает того факта, что я женщина, которая выжила в аду. И если нужно, я укушу. Сильно.
Дома я быстро принимаю душ и ложусь спать. С Мироном и не разговариваем, но я слышу как он жестко с кем-то разговаривает.
Утром также молча завтракаем и собираемся. Между нами, словно стена Китайская. Но ведь так и должно быть в фиктивном браке? В такой же тишине едем в школу приемных родителей.
– Сегодня у вас практическое занятие – как обращаться с новорожденными, а потом встреча с психологом, – сообщает куратор курса.
Я моргаю, переглядываюсь с Мироном, но он в телефоне чем-то занят и не обращает внимания.
– Простите… а зачем нам новорожденные? – спрашиваю, – нашему мальчику уже пять лет.
Только сейчас Мирон отрывает взгляд от телефона и смотрит на меня.
– Это стандартная программа. Все кандидаты проходят полный цикл, чтобы быть готовы к разным ситуациям.
– Даже если ребенок, которого мы хотим, давно не младенец? – уточняю, чувствуя, как брови сами тянутся вверх.
– Даже в этом случае, – сухо кивает. – Бывают непредвиденные обстоятельства. Плюс, это часть требований опеки.
Я откидываюсь на спинку стула.
Странно. Логики – ноль. Мы же на индивидуальном курсе, платим немалые деньги, все под конкретный случай… И все равно – “полный цикл”. Как будто неважно, что мы пришли сюда за знаниями по общению с дошкольником, а в нас впихивают все от и до.
– Ада, не спорь.
Спустя тридцать минут я сижу за столом в классе школы приемных родителей, и в руках у меня кукла Беби Борн, которая орет так, будто я ее ущипнула.
Пеленка сползает, я пытаюсь завернуть ее потуже, но эта чертова штука выскальзывает, а кукла надрывается еще громче.
Я стискиваю зубы.
Ну же, Ада, ты месила тесто, спасала пекарню, вытаскивала Зою из пропасти. Неужели не справишься с дурацкой игрушкой?
– Ада, держите ее голову, – говорит инструктор. – И не так туго, малышу воздух нужен.
Я поправляю пеленку, но кукла все равно вопит, и я чувствую, как пот выступает на лбу.
Почему у меня не получается? Я же должна уметь. Я должна.
Рядом Мирон. Сидит, склонившись над своей куклой, и, черт возьми, у него все идеально. Пеленка сложена, как в учебнике: ровные уголки, ни одной складки.
Он держит куклу, как настоящего младенца, подсовывает бутылочку, и эта дурацкая игрушка молчит. Даже не пищит. Будто чувствует, что он знает, что делает.
Его движения уверенные, пальцы ловкие, как будто он всю жизнь пеленал детей. Я смотрю на него, и в груди что-то сжимается.
– Отлично, Мирон, – хвалит инструктор.
Я закатываю глаза.
Конечно, отличник во всем.
Моя кукла снова орет. Я беру бутылочку, пытаюсь сунуть ей в рот, но она не берет. Пластиковый сосок скользит, и я чувствую, как во мне закипает раздражение.
– Да что не так-то!? – шепчу беспомощно.
Это же не ребенок. Это просто игрушка. Почему я не могу справиться даже с этим? Какая я никчемная…
– Ада, попробуй покачать ее, – говорит Мирон тихо, не глядя на меня.
– Сама справлюсь, дорогой, – цежу я, качая куклу активнее. Она, конечно, орет еще громче. Я выдыхаю, пытаясь успокоиться и взять себя в руки.
Мирон смотрит на меня, в его глазах что-то мелькает.
–Милая, давай я...
– Не надо, – обрываю, – я хочу сама. Пеленай свою куклу и не лезь.
Его кукла молчит, они все будто издевается надо мной.
Как несправедливо. Он разрушил нашу семью, а теперь сидит такой важный идеальный отец, с которого надо брать пример.
А я? Я, которая хотела быть матерью больше всего на свете, не могу даже эту куклу заставить замолчать.
Инструктор подходит, мягко поправляет мои руки.
– Вот так, Ада, нежнее. Представь, что это твой ребенок. Ты же хочешь этого, правда?
Я киваю, но внутри все сжимается.
Хочу. Больше всего на свете.
Кукла, наконец, замолкает. Я не знаю, что я сделала правильно, но она больше не орет. Я смотрю на нее, и на секунду мне кажется, что я справилась, а тут кукла внезапно начинает орать еще сильнее.
Инструктор берет ее у меня, переворачивает и что-то проверяет.
– Кажется, я нашла причину капризов. У детки сели батарейки. Но вы запомните, что если малыш до трех месяцев сильно плачет, в этом возрасте у них еще продолжается момент донашивания, вы должны его укутать в свои объятия, покачиваясь и приговаривая “Ш-Ш-Ш”. Он успокоится и уснет.
Выдыхаю, значит мои неудачи связаны просто с севшей батарейкой? Ну… ладно.
– Давайте продолжим занятие с одной куклой, раз уж вторая вышла из строя.
– Подождите минуту, – Мирон достает вибрирующий в кармане телефон и, не отходя от нас, принимает звонок. – Да, что-то срочное?... Без меня никак?... Точно?... Хорошо, сейчас приеду. – Отключается и убирает телефон в карман. – Мне надо срочно уехать, – резко хмурится, – сегодня меня уже не будет. Ада, такси будет ждать тебя у входа.
– Милый, я не знаю, когда освобожусь, – улыбаюсь до оскомины в зубах.
– Дорогая, такси приедет через десять минут и будет ждать, сколько нужно, – наклоняется и быстро целует в щеку, царапая кожу колючей щетиной.
– Не переигрывай, – шиплю на ухо и уже громче: – Хорошего дня, дорогой.
Девочки, мы чуть проштрафились с выкладкой. И принесли вам главу побольше)
Глава 29.
Ада
Я выхожу из душного здания, и воздух кажется тяжелым, как после той дурацкой куклы, которая орала, будто я худшая мать на свете. Такси я отменила – после занятий зашла в детский дом, к Пашке.
Его улыбка, его вопросы, его "а ты когда меня заберешь?" – все это крутится в голове, как заезженная пластинка.
Домой не тянет. Не хочу. Лучше пройтись.
Набережная встречает меня шумом моря и криками чаек. Уже вечереет, небо оранжевое, с розовыми прожилками.
Я иду по аллее, мимо семей с детьми. Мама катит коляску, папа тянет за руку малыша с мороженым, а тот хохочет, размазывая шоколад по щекам. Смотрю на них, и внутри что-то сжимается. Скоро, Пашка. Скоро мы будем также гулять. Ты будешь бегать, а я – догонять. Будем кататься на роликах и объедаться мороженым.
Присаживаюсь на лавочку под старым каштаном, недалеко от детской площадки. Отпиваю кофе из бумажного стаканчика и прикрываю глаза. Ласковое вечернее солнце греет лицо, и на секунду я почти чувствую себя счастливой.
– Ада? Адочка, это ты? Дорогая моя, сколько мы не виделись? – голос, знакомый до мурашек, выдергивает меня из этого мгновения.
Открываю глаза. Светка. Та самая Светка, что пять лет назад отправила меня в кабинет Мирона, где моя жизнь обрушилась. Она стоит передо мной в легком сарафане, который едва скрывает округлившийся живот. Рядом – девочка лет трех, тянет ее за руку, держа в другой лопатку и ведерко.
– Света? – удивляюсь встрече. – Давно не виделись.
– Пять лет! – она улыбается, будто мы старые подруги, что просто потеряли связи. – Это Маша, моя дочка. – Она указывает на девочку, которая уже ковыряет песок у площадки. – А это, – Света гладит свой живот, – скоро будет еще сынок. Ты как ты, Ада? Что у тебя нового?
– Все хорошо, – отвечаю коротко.
Не хочу рассказывать про себя ничего вообще. Не хочу рассказывать про пекарню, про Зою в коляске, про Пашку, которого я надеюсь забрать. И уж точно не хочу упоминать Мирона.
– А я вот замуж вышла, – продолжает Света тараторить. – Удачно, знаешь. Муж – бизнесмен, хороший человек. После того как Мирон меня уволил пять лет назад, я думала, все, конец. Но, знаешь, не жалею. Все к лучшему. – Она смеется, поправляя прядь волос. – А ты как? Слышала, вы с Мироном тогда развелись. Жаль, вы были такая пара.
Я киваю, сжимая стаканчик с кофе. Уволил. Конечно, он уволил. После того как она отправила меня в тот кабинет. После того как я потеряла малыша. Я не виню ее, но ее легкость, ее счастье – они как соль на рану.
– Кстати, – Света понижает голос, будто делится секретом, – я сегодня Мирона видела, буквально в обед. В женской консультации, представляешь? В той же, где наблюдалась ты. С какой-то девушкой. Молоденькой, симпатичной. Похоже, живет он хорошо и счастливо. Чтоб ему пусто было, козлу такому! Тебя потерял, и новую наивную нашел.
Делаю глоток, кофе становится горьким, хотя я пила его секунду назад. Девушка. Женская консультация. Зачем мне все это? Опять провоцирует или врет? Зачем ей это спустя пять лет? И зачем ей надо было это делать тогда?
– Рада за него, – говорю я, глядя на море.
Она смотрит на меня, ожидая, что я скажу что-то еще, но я молчу.
Маша подбегает, тянет ее за сарафан:
– Мам, пойдем на кавусель!
Света улыбается, берет дочку за руку.
– Ладно, Ада, была рада тебя видеть. Заходи как-нибудь, поболтаем! – Она машет и уходит, а я остаюсь на лавочке, сжимая уже остывший кофе.
Куда заходи? Чего заходи? Подруга нашлась…
Как была дурой, так и осталась.
Я встаю, выбрасываю осточертевший стаканчик в урну и ухожу с набережной.
Что за девушка? Еще и в женской консультации. Или это вчерашняя? Света видела его в обед… Значит, он бросил наши занятия ради нее? Его личная жизнь меня волнует мало, только он сказал, что нам надо сыграть в семью, а сам водит своих баб по врачам у всех на глазах.
Нет уж. Меня это не касается!
Уже у входа в жилой комплекс, где находится квартира Мирона, оступаюсь, неловко попав каблуком в щель между брусчаткой, а когда поднимаю голову, вижу знакомую машину, въезжающую в соседний двор.
Не в тот двор, где ОН живет…
И почему-то иду в этом же направлении. Что-то заставляет меня поспешить. Подгоняет, веля ногам двигаться быстрее.
Наблюдаю, как его авто тормозит у подъезда, как массивная фигура “мужа” обходит машину и открывает переднюю дверь. Как появляется белобрысая макушка, а спустя мгновение… вижу огромный живот, что с особой нежностью эта женщина придерживает, пока Мирон закрывает дверь и несет пакеты.
Пара мгновений и они скрываются в подъезде соседнего дома.
Правды хочу! Надоела ложь и недосказанность! Достаю телефон и набираю его номер. Гудок, еще один и…
Глава 30.
Ада
Какое-то странное и мерзкое чувство дежавю накатывает на меня. Как пять лет назад, когда я шла по коридору офиса и… и что?
Любила? Надеялась? Доверяла? Я же ему всецело и безоговорочно… верила. А сейчас?
Он стал совсем другим, да и я тоже не та наивная девчонка. Между нами строгие договоренности. Но это не отменяет того факта, что я имею право на правду. Сейчас же стойкое ощущение, что меня водят за нос. Что крайне неприятно… нет, даже мерзко. И если мы решили заключить взаимовыгодный договор, то… с его стороны подло скрывать что-то от меня.
У него что будет ребенок? От этой женщины? Или кто она вообще такая? Почему он ей помогает?
– Адочка, ты сегодня поздно, а Мирона еще нет, – заботливый голос домработницы встречает меня в его квартире.
Она вновь наготовила на целую роту и пакует еду по контейнерам.
– Для кого эта еда? – строго, не сводя с нее глаз, задаю вопрос. – Это ведь не для деда Мирона, да?
Домработница жмется, отводя взгляд, и молчит.
– Ада, я… – тихо стучит ложкой и раскладывает паровые котлеты.
Но тут хлопает входная дверь.
– Поговори с Мироном, милая. А меня не впутывайте, – быстро ставит контейнеры в холодильник и, сняв фартук, испаряется из кухни.
Через мгновение входная дверь снова хлопает.
– Куда улетела тетя Вера? Что-то случилось?
Мирон заходит в кухню, берет с тарелки ломоть огурца и кидает в рот.
– Решил все дела? – складываю руки на груди.
– Да, – закидывает перчину, вытирает руки о полотенце и расстегивает манжеты рубашки.
– Ты был так занят, что не смог ответить на звонок?
– Ты звонила? Наверное, телефон в машине оставил. Извини. – как ни в чем не бывало отвечает.
И тут-то меня взрывает.
– Извини? Ты за меня дуру держишь? Я тебя пятнадцать минут назад видела с белобрысой глубоко беременной женщиной. И не одна я, а полгорода видело, как ты с ней ходил по женской консультации.
Он замирает и застегивает манжету назад.
– Это твой ребенок, Мирон?
Вздыхает, смотрит в глаза.
Нет-нет-нет. Пожалуйста. Скажи, что не твой.
– Да, мой.
Меня сплющивает, стягивает, выворачивает и кружит, как в центрифуге. Не оттого, что у него ребенок, а от того, во что он превратился.
– Тебе так нужна моя земля, что ты женился на мне и бросил беременную от тебя женщину ради денег? Ты вообще человек? В тебе что-то человечное осталось?
– А ты не видишь?
– Зачем тебе приемный ребенок, если у тебя будет свой! Или подожди… Ты хочешь сделать мне больнее?
– Нет, Ада, послушай…
– Да куда еще больнее? Пять лет назад…
– Да замолчи ты, послушай.
– Это ты меня послушай. Ты решил на две семьи жить? Как удобно? Устроился! В соседних дворах по семье? Прокатит это для опеки и никто не узнает? Или ты специально это сделал? Чтобы они узнали и мне никто не дал ребенка. А ты будешь радостно у меня на глазах растить своего малыша.
– Твою мать. Ладно. Идем.
Делает шаг ко мне, хватает за руку и тащит к выходу.
– Отпусти! Куда ты меня тянешь? Ненормальный!
– Замолчи. Обувайся.
– Никуда я с тобой не пойду!
– Или ты обуешься, или я тебе босую понесу.
– Куда? К ней? Познакомить хочешь? – упираюсь.
Тогда он берет мои первые попавшиеся балетки и, подхватив на руки, выносит из квартиры.
– Обувайся, – ставит на бетонный пол.
– Больной придурок!
Закрывает на ключ дверь.
– Ты бросил наши занятия ради того, чтобы с ней куда-то съездить! – натягиваю дебильные балетки.
– Замолчи и не верещи на весь дом! – разворачивается и вызывает лифт. – А то так тебя заткну, что пожалеешь.
Спускаемся на лифте на первый этаж. С нами едет еще одна семья. Только они сдерживают, чтобы я не продолжила.
Мирон заталкивает меня словно куклу на переднее сиденье своего авто.
А тут… боже… тут пахнет чужими женскими духами. Да так мерзко и противно, будто я опять на пять лет назад вернулась, в тот злосчастный кабинет!
Выезжаем со двора.
Ну вот, сейчас нас познакомит.
– У тебя теперь несколько жен, как у шейха? – язвлю, но мы сворачиваем не в тот двор, а выезжаем с нашего квартала.
– Яровой, куда ты меня везешь? Убивать? – понимаю, что уже чушь несу, но остановиться не могу. – Я тебя не понимаю! Ты как себе это представляешь, мы в твоей квартире будем жить впятером? Ты что опеке будешь говорить? Ты хочешь, чтобы они на меня еще ярлыков навешали?
– Да помолчи ты хоть пять минут!
– Тогда объясни мне хоть что-нибудь!
Он включает поворотник, сворачивает на обочину.
Резко жмет на тормоз, что меня аж подкидывает вперед и ремень больно врезается в грудь.
– Я тебя предупреждал, чтобы ты замолчала, а то пожалеешь, – отстегивает ремень с глухим щелчком и разворачивается ко мне, в глазах – сплошная тьма.
Дергает вперед рукой, пальцами обхватывают меня за шею, притягивают ближе, так, что я слышу его дыхание – сбивчивое, злое, горячее.
И прежде чем я успеваю отреагировать, резко наклоняется и впивается в мои губы.
Это не поцелуй – это бросок в пропасть прошлого. С надрывом, с болью, с привкусом прошлого.
Упираюсь ладонями в его грудь, чувствую, как бешено колотится его сердце. Сопротивляюсь, пытаюсь вырваться, но он крепко держит.
– Отпусти, – выдыхаю, упрямо не давая ему возможности снова коснуться моих губ.
Брезгливо вытираю тыльной стороной ладони губы, оставляя на коже персиковый цвет помады.
– Все у нас через жопу кувырком, – тянется к бардачку, достает салфетки и вытирает губы.
– Еще будешь спорить, так и до первой брачной ночи дойдем.
Отворачиваюсь к окну.
Губы до сих покалывает от поцелуя. Кажется, я уже и разучилась целоваться. После развода у меня не было мужчин. А он вон… даже ребенка сделал.
Сжимаю плотно губы, чтобы не дать волю слезам. Что у него за игра такая, жестокая? Неужели он не понимает, что делает со мной? Или я не понимаю, к чему это все.
Спустя полчаса молчания и езды по кольцевой, мы, наконец, въезжаем в коттеджный поселок и тормозим возле какого-то дома.
СПАСИБО ВСЕМ, КТО ПОШЕЛ С НАМИ ДАЛЬШЕ В ЭТОЙ ИСТОРИИ. ОБЕЩАЕМ, ЧТО ПРОДЫ БУДУБ ВЫХОДИТЬ ТАК ЖЕ РЕГУЛЯРНО КАК И БЫЛО. А ЕЩЕ МЫ ВАС ОЧЕНЬ ПРОСИМ СЕГОДНЯ НЕ СПОЙЛЕРИТЬ В КОММЕНТАРИЯХ СЕГОДНЯ! ДАЙТЕ ВОЗМОЖНОСТЬ ВСЕМ НАСЛАДИТЬСЯ) ВСЕХ ОБНИМАЕМ.
