Текст книги "Экономика: куда мы пришли и куда пойдем дальше(СИ)"

Автор книги: Вячеслав Новицкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 16 страниц)

Так Россия стала Великой Сырьевой Империей.

2. Какой капитализм в России

Смешно, но мы прыгнули на подножку поезда капитализма тогда, когда он уже начал рушиться в пропасть. Тем не менее, как сказано в предыдущей главе, «интегрироваться» в мировую экономику за счет Фантастических Технологий Древних нам удалось. Что же у нас получилось в конечном итоге? Это очень интересно, и не только для читателя из России. Ведь Россия подошла к краху капитализма как бы с «обратной стороны», не так, как развивался капитализм в странах, где никогда социалистической экономики не было. И эту разницу очень интересно наблюдать, чтобы составить непредвзятое мнение о происходящем в мировой экономике в целом.

В России чрезвычайно развит либерально-рыночный взгляд на экономику. Чрезвычайно – это значит, что никаких других взглядов просто нет, если не считать немногочисленных несчастных, к которым отношение, как к фрикам. Никаких относительно серьезных системных приверженцев социализма не сохранилось. Перестройка «перестроила» и социалистическое учение так, что Евгений Дюринг, против которого Энгельс выступал в своем «Антидюринге», мог бы гордиться. Мало того, что социалистов нет – их идеи очень непопулярны в народе, как и перестроившая их Перестройка, что вполне логично (но надо отметить, что вне проблематики организации экономики, социалистический антураж по-прежнему ценят).

На этом фоне понятно, какое направление стали задавать экономическому развитию. Я пишу «стали задавать», а не «направление приняло», неслучайно. Потому что то, что спускается сверху и то, что есть по факту – в России расходится самым принципиальным образом.

Сверху развивают бизнес, создают конкурентную среду, придумывают схемы льготного кредитования. Конечно, отчитываются об успехах, называют проблемы, "не все из которых" удается решить. Идут самые горячие дискуссии о том, что следует добиться "дешевых кредитов" от банков, хотя, если бизнесу нужен дешевый кредит, он его и из-за границы способен получить [Именно из-за границы, я нисколько не оговорился. Проблема "дорогих кредитов" – это чисто академическая проблема, о ней говорят те, кто занимается научной деятельностью, а не практическим бизнесом. Конечно, бизнесмены всячески поддерживают такие разговоры, но это нисколько не значит, что они не могут решить своих проблем – хотя бы за счет тех, кто имеет счета за границей в многочисленных офшорах. Если кто-то и вправду не может – приходите ко мне, заручившись согласием такого офшородержателя, и я уж, как-нибудь, нарисую схемку как все организовать. Останетесь довольны: еще и НДС будете вычитать, когда реализацию начнете, и сможете свой собственный счет в офшоре завести. Вопрос не в организации, вопрос в том, чтобы найти, кто бы согласился поменять свой иностранный депозит с нулевой процентной ставкой или даже с платой за его обслуживание на сомнительные перспективы заполучить в России реальный бизнес.]. Строится "Сколково", работает Роснано (это такие госкорпорации, созданные для того, чтобы поощрять инновации), и там тоже отчитываются об успехах, не забывая покритиковать то, что "не все еще у нас". Спорят о том, достаточна ли в России денежная масса или недостаточна, надо подчинить Центробанк Правительству или не надо (говорят, что надо, но аргументация лежит далеко за пределами науки и вообще логики). Все участники споров соглашаются, кто с определенным скрипом, а кто радостно, что государственные корпорации мешают развитию бизнеса, и неплохо бы их раздробить и раздать по частным рукам. Все говорят о какой-то "реформе", но говорят о ней уже 24 года и за эти 24 года столько нареформировано, что совсем непонятно, о чем вообще речь. В общем – жизнь кипит, гранты раздаются, информационное поле заполнено.

Не то в реальности. Реальные экономические отношения, как и везде в мире, подчинены мировой экономике и выстраиваются, исходя из нее. Как уже говорилось, основа участия Российской Федерации в мировой экономике углеводороды – газ и нефть. Мы экспортируем еще ряд полезных ископаемых, но они не имеют определяющего значения. Вот от этих газа и нефти и «пляшет» внутренний бизнес в России.

Получая валютную выручку за экспорт, продавцы углеводородов направляют ее, частично, за минусом того, что приобретается за границей и коррупционной составляющей, в Россию. Здесь эта выручка перераспределяется по цепочке компаний, имеющих отношения с продавцами углеводородов – их подрядчикам и поставщикам. Далее денежный поток еще больше растекается по тем, кто имеет отношения с этими подрядчиками и поставщиками.

Вторая часть российской экономики – то, что можно назвать «затратами» корпорации, продающей углеводороды. Это военно-промышленный комплекс и другие высокотехнологичные производства, признанные по каким-либо причинам стратегически важными.

Последняя часть экономики России, как и в других странах, в которых нет уникального продукта для мирового рынка, связана с непосредственным воспроизводством населения – одеться, обуться, купить еду. Импорт здесь доминирует – фактически, мы обмениваем углеводороды на необходимое для жизни. Все, что в России называется «бизнесом», занято перевалкой и распределением импорта среди потребителей. У нас, как и везде в мире, успело поработать «кредитование населения», что создало огромный внешний долг. Из которого, кстати, на момент написания данных строк, очень хорошо помогает выбираться Запад, отказавший нам в своем кредите в рамках санкций за Крым. Мы теперь не можем «перекредитовываться», что очень позитивно для российской экономики – иначе бы мы просто продолжили набирать кредиты, ни о чем не задумываясь. Сейчас же мы расплачиваемся по кредитам, и общий долг уменьшается [Как видим, не только в России «правильно» представляют себе на уровне принятия управленческих решений, что происходит в экономике. По мнению Запада, отсутствие кредита должно было нас подкосить и уничтожить, так как сильно замедлило наш оборот. Однако нашему обороту плевать на кредиты, потому что он зависит только от одного: от продажи углеводородов. Вот падение цен на нефть, которого не ожидал никто в мире, а потом по факту свершившегося срочно придумывали истории про «идеальный шторм» (мне представляется, что чем «идеальнее» шторм, то есть чем больше факторов в нем совпало и его усилило, тем раньше он должен быть заметен, но я плохо разбираюсь в штормах), подкосило нашу экономику очень серьезно, а кредит... Ну, а что кредит – у нас в офшорах по всему миру столько денег лежит, что на весь бывший советский блок хватит, не то, что на одну бывшую Федеративную Республику Россия!].

Суть подобного оборота в том, что оживляет его исключительно экспортная внешнеэкономическая деятельность, и, если бы эта деятельность вдруг прекратилась – рухнуло бы большинство оборота, как пересыхают горные потоки во время летнего зноя ["Розничный товарооборот в РФ сократился в 2015 году на 15%, сообщила сегодня в интервью телеканалу «Россия 24» вице-премьер Ольга Голодец. По ее мнению, правительству необходимо поддерживать покупательский спрос населения для развития экономики..." http://tass.ru/ekonomika/2114861 . Аккурат с падением цен на нефть.]. Фактически, в данном случае Россия работает как единая корпорация, создающая конкретную номенклатуру продуктов для мирового рынка. Правда, в этой корпорации бардак, потому что отдельные ее подразделения юридически самостоятельны, и эта самостоятельность защищена всей мощью законов о частной собственности.

Вышеперечисленные «части» российской экономики ложится в основу экономической статистики. Так как речь идет о как будто бы разных видах деятельности, каждый раз, когда выручка от продажи углеводородов проходит по цепочке от одного звена к другому, это фиксируется и складывается между собой – так получается статистика ВВП, экономического роста и целого ряда других показателей. Из этого причудливого стечения обстоятельств вытекает, например, что самый легкий способ увеличить ВВП – больше и чаще тратить заработанное на мировом рынке. Кажется, именно так он почти «удвоился» до 2008 года, по указанию нашего Президента В. В. Путина.

Все остальное, что могло бы составить «диверсифицированную экономику», погибло вместе с СССР, не выдержав конкуренции с соседями, а нового ничего не заводится по причине все той же мировой конкуренции – самого холодного климата и относительно высокой, по сравнению с азиатскими крестьянами, заработной платы.

****

Можно ли назвать такие отношения, которые сложились в России – капиталистическими, рыночными? От социализма, представляющего собой, прежде всего «государственно-капиталистическую монополию» (см. определение во второй части), здесь гораздо больше.

Мы оказались в капитализме во время его краха, точнее, последнего этапа перед крахом – возникновения единой мировой экономики. Мы пришли в него, не будучи отягощенными старыми и запутанными местными капиталистическими отношениями, наследством, искажающим истинную картину современных общественно-экономических отношений. У нас нет автономно созданных предприятий, ориентированных на рынок, конкуренцию, сейчас доживающих свой век или медленно пожираемых транснациональными корпорациями. Наша путаница связана с обратным процессом: мы транснациональные корпорации дробим на части, и хотим получить из этих частей самостоятельные субъекты рынка. И очень удивляемся в век, когда субъектами рынка выступают аж целые государства, что из этого ничего не выходит, кроме коррупции и экономических потерь.

3. Что такое коррупция на самом деле?

По мнению многих сторонников либерального рынка, особенно российских, коррупция – явление сугубо негативное и внешнее по отношению к производству и обмену. Нечто, случайно возникшее в силу того, что некоторые люди не такие, как другие, и вместо чистого рынка, основанного на равенстве всех перед законом, везде суют свои коррупционные щупальца, обременяя рынок и даже делая его невозможным.

Мало того, что в таком подходе люди делятся на каких-то совершенных, «белых» людей, способных к рынку и «цветных», к рынку неспособных, что, по сути, есть самые обыкновенные расизм и мракобесие, так он еще и наделен всеми признаками чистого идеализма. Во-первых, коррупция – это удел не только т.н. «развивающихся» стран, она – повсеместна. В «белых» странах ее не меньше, она просто менее заметна, так как является уделом высшего общества, сложившегося много лет назад, имеющего поэтому консервативные традиции и очень мало соприкасающегося с остальным населением своих государств. В развивающихся странах она видна лучше – так как не прячется за традициями и обособленностью.

Во-вторых, люди и составленное из них общество – такие, как есть, и строить планы на развитие необходимо именно из того, что люди себя представляют, а не из того, что было бы, если бы люди стали чуточку лучше. Если люди станут лучше – им тогда точно никакой рынок не понадобится, потому что они тогда будут жить при коммунизме!

Разговоры про коррупцию сегодня в своем большинстве – несерьезны и ненаучны. Само их возникновение говорит о том, что в рыночной экономике, капитализме, что-то идет не так, и это «не так» нет возможности преодолеть практическими мерами. Так впадал в идеализм социализм в СССР, будучи не в силах преодолеть недостаток рабочей силы, так впадает в идеализм капитализм, не способный справиться с убийством нормы прибыли конкуренцией.

К объективной реальности эти разговоры не имеют никакого отношения. В объективной реальности коррупция – это вполне себе внутриэкономическая категория, основной способ индивидуального присвоения в условиях песевдорынка, пришедшего на смену рынку обычному.

Псевдорынок – это планово-командные отношения, замаскированные под отношения частной собственности и рынка.

Фактически, псевдорынок – следующий этап «развития» капитализма. Хвост начинает вилять собакой. Очень хорошо это прослеживается на экономике России, как уже говорилось, свободной от капиталистического наследства, вступившей в нынешний этап капитализма «стерильной».

В России развита отрасль промышленности, добывающая газ и нефть, транспортирующая их и продающая за границу. Вне зависимости от того, по каким юридическим лицам распределены отдельные виды деятельности в этой отрасли, все эти юридические лица строго зависимы от государства и существуют ровно столько, сколько государство им позволяет. Никакой другой вариант их существования невозможен: иначе газ и нефть просто перестанут добываться и продаваться. Все попытки искусственно, через законодательство, разделить отрасль на добычу, транспортировку и продажу терпят сокрушительное поражение, так как в условиях России главное – это транспортировка добытых ресурсов на многие тысячи километров. Оставь газовую или нефтяную отрасль России в условиях свободного рынка, предоставь его участникам принимать решения строго из экономических оснований – транспортная отрасль очень быстро «подомнет» под себя все остальные и опять станет монополистом. Таким образом, искусственно разделив отрасль на некие самостоятельные субъекты, их отношения между собой приходится регулировать постоянно и весьма жестко, что, по сути, является плановым управлением хозяйством, то есть противоположностью рыночным отношениям.

Нефтяная отрасль России именно так государством и регулируется: через нефтепровод, принадлежащий государственной компании «Роснефть». Все номинально частные нефтяные компании находятся в прямой зависимости от этого нефтепровода, а, значит, и от государства. Можно возить еще железной дорогой, но это, по сравнению с транспортировкой по трубе, огромные затраты, маленькие объемы, да и железные дороги в России также контролируются государством через 100% акций ОАО «Российские Железные Дороги». Газпрому же до сих пор удалось сохранить монополию на добычу, транспортировку и продажу природного газа. В обоих случаях государство регулирует доходы отрасли, забирает у них излишки или помогает в трудные времена, перераспределяя доходы так, чтобы хватало всем.

На следующем уровне находятся предприятия, обслуживающие отрасль. Это строители, производители и поставщики оборудования, техники, всеразличные «оказыватели» услуг и т.п. Здесь, казалось бы, и следовало развернуться настоящему рынку. Российским экономистам во власти именно так и кажется, поэтому они всеми силами бьются за т.н. «вывод непрофильных активов» – то есть тех подразделений, которые занимаются отдельными, отличными от основных видами деятельности. Российские экономисты не понимают, что если кто-то и убивает рынок – то никакой не Маркс со Сталиным и не коррупция с тоталитаризмом, а они сами, так как вносят в него все больше и больше элементов внешнего управления. Никаких результатов в плане оживления рыночных отношений от разделения по видам деятельности, конечно, не происходит. Строительство для нефтегазовой отрасли, производство для нее материалов и оборудования – дело слишком специфичное, чтобы иметь возможность найти себе заказчика не из этой сферы на свободном рынке. Потому строители и поставщики существуют лишь постольку, поскольку существует их заказчик – нефтегазовая отрасль. Без нее, сами по себе они никому не нужны и погибнут на следующий день после того, как у них отнимется заказ. Объем их возможностей в точности совпадает с потребностями заказчика: никто не будет держать у себя рабочих и оборудование для дела, которым не занимается, ради конкуренции и «альтернативы».

Такие отношения и есть псевдорынок. Никакого реального рынка нет, потому что нет конкуренции и нет альтернативных заказчиков и подрядчиков. Объемы работ между теми, кто «в системе», распределяются на основании административных решений заказчика, предположительно исходящего из целесообразности.

Несмотря на все вышесказанное, в соответствии с политикой псевдорынка, проводимой государственными экономистами, у каждого поставщика и подрядчика – частный собственник. Кто же смог стать счастливчиками и вытащить выигрышный билет? Никакого выигрышного билета нет. Все эти поставщики и подрядчики – бывшие осколки единой нефтегазовой отрасли СССР, поделенные в рамках псевдорыночных реформ. Конкуренция, кстати, здесь есть – и очень серьезная. Только конкурируют не за объемы работ, конкурируют за должности и контроль этих осколков. Выигрывает конкурентную борьбу, конечно, тот менеджер заказчика, который распределяет объемы работ. Точнее, он выигрывает конкуренцию за свою должность, а подрядчики и поставщики ему достаются автоматически. Меняется менеджер – меняется и собственник подрядчика. Владение самой крупной, с огромной материально-технической базой и опытными кадрами, компанией, если у нее не подписаны контракты на выполнение работ, не стоит ни копейки. Наоборот, любая компания с минимальным уставным капиталом, но имеющая такой контракт – стоит очень много. Через полгода у нее будет все необходимое оборудование и кадры, а пока будет идти процесс перемещения оборудования и кадров из компании-неудачницы, она возьмет ее на субподряд. В результате менеджер, подписывающий контракты от имени государственной монополии, подписывает их сам с собой – как государственное лицо с частным лицом.

В таких отношениях слова «борьба с коррупцией» не имеют никакого смысла. Что считать победой в этой борьбе? Отсутствие связи между чиновником монополии и хозяином подрядчика? И сколько средств придется затратить на то, чтобы выстроить такую громоздкую, умозрительную конструкцию и поддерживать ее? И какой в этом вообще смысл? Ведь от того, что связь разорвется, новых игроков на рынке не прибавится, потому что рынка никакого нет! Останутся те же участники тех же экономических отношений, только к ним добавятся следящие, чтобы они не спелись между собой – лишнее звено чиновников. И что помешает этим чиновникам договориться со своими подконтрольными или, если договориться невозможно – сделать их подконтрольными и финансово? Речь-то идет о десятках и сотнях миллионах долларов, но даже не в количестве долларов дело, а в том, что это единственный способ, в условиях отсутствия рынка, «зарабатывать»!

***

Возможно ли организовать «обратный» процесс и вернуть псевдорынок в нормальное рыночное состояние, то есть вернуть конкуренцию? В Европе бьются над этой проблемой последние три года. Пока успехи такие: Газпром, как единственную компанию, способную транспортировать газ, обязали держать газопровод «Северный поток» на треть пустым, потому что может появиться независимый поставщик, желающий воспользоваться этой трубой для транспортировки газа, добытого собственными силами. Таковых пока не находится в связи с тем, что Газпром самостоятельно способен обеспечивать все потребности Европы, имея для этого уже освоенные месторождения со всеми газопроводами, идущими от них. Для стороннего же инвестора капитальные затраты по освоению приполярных месторождений газа в России и строительства газопровода к ним, даже от уже действующего, слишком высоки. Они не окупились бы и в лучшие времена высоких газовых цен, не говоря уже о временах сегодняшних, когда рыночная цена ненамного выше себестоимости.

Единственная возможность для появления «независимого» поставщика здесь – если Газпром на основании волевого решения властей РФ выделит его из себя, отдав ему уже действующее месторождение. Выделить, может, и получится, но продать без необоснованного занижения цены – нет. А это будет уже не рынок, а обычные грабеж и мошенничество, поскольку, если цена продажи будет учитывать капитальные вложения, выйдет то же самое, как если бы инвестор осваивал месторождение самостоятельно.

Кроме того, предприниматель всегда стремится получить максимальную прибыль в максимально короткий срок. Чем связываться с конкуренцией, налаживая долгосрочное производство с минимальной нормой прибыли, получившему месторождение бесплатно или ниже рыночной цены, гораздо легче «высосать» из него все ликвидное, что только в нем есть и бросить, «заработав» за несколько месяцев столько, сколько бы пришлось зарабатывать годы. Естественно, добросовестным поставщикам в конкуренции с таким деятелем придется несладко. Эту ситуацию уже переживала экономика СССР после «бесплатной» приватизации: получая бесплатно заводы и фабрики, новые частные хозяева понимали, что вряд ли смогут конкурировать с иностранными производителями той же самой продукции, поэтому распродавали все, что можно было распродать – недвижимость, оборудование, а на вырученные средства покупали ценные бумаги и жили на проценты от них.

Допустим, что независимый поставщик, все же, каким-нибудь невероятным образом появился. В этом случае ему придется вступить в конкурентную борьбу с другими поставщиками, а европейским властям придется тщательно следить, чтобы транспортировщики, владельцы трубы, держали для всех одинаковую цену. А какую цену? Очевидно такую, которую им утвердят европейские власти. А каков будет механизм этого утверждения? Очевидно, транспортная компания придет на заседание правительственной комиссии, где представит свои затраты, текущие и капитальные и будет просить процент на «прибыль предпринимателя». Как от этого отдает родным советским Госпланом – аж ностальгия просыпается!

Но и это еще не все! Конкуренты конкурируют между собой, кто-то из них выигрывает, кто-то проигрывает. От чего будет зависеть выигрыш или проигрыш? Очевидно, от переменной «Затраты» в формуле Прибыли. Кому-то повезет, и ему достанется не старое месторождение, а кому-то – старое, где ему придется нести дополнительные затраты на капремонт и более глубокое бурение. Никакие ноу-хау здесь никакой роли не играют, потому что поставщики оборудования также всем известны, и экономический эффект от применения того или иного оборудования давно просчитан. Как по-честному разделить месторождения, чтобы обеспечить равные условия конкуренции? Единственный способ попытаться это сделать – создать некую комиссию при европейских властях. Опять Госплан!

Но, допустим, по-честному разделили. Теперь надо как-то отрегулировать покупателей газа чтобы они исходили также из рыночных предпочтений. Здесь тоже непросто заставить служить идеалам рынка. Вплоть до того, что продавцов газа придется заставить выходить на биржу инкогнито. Тут уже нужны полицейские силы – заставить инкогнито соблюдать.

В общем, чтобы соблюсти рыночные отношения в газовой отрасли, нужно очень много регулировок правительства и полицейских мер, не только единовременных, но и постоянных, в каждый момент экономических отношений. При этом на выходе – никакого развития, так как капитальные затраты на освоение новых месторождений при таком подходе бессмысленны. Остается только один вариант: государства будут брать на себя эти капитальные затраты, а потом уже готовые и обустроенные месторождения раздавать частникам. Можно назвать это неокейнсианством-2 [Есть, все же, один альтернативный вариант – возить газ в сжиженном виде. Вся Европа последние несколько лет строила терминал для приема такого газа в Литве, это происходило в рамках общеевропейской программы снижения зависимости от одного поставщика. Сейчас терминал, наконец, построили, и в Республике Литва приняли закон, обязывающий литовских потребителей покупать часть газа на этом терминале. Газпром же поступает очень просто: устанавливает цену на свой газ на десяток долларов меньше, чем на терминале. В результате правительство Литвы вынуждено дотировать покупателей на эту разницу. Альтернатива получилась так себе, да и независимость тоже – Газпром получил возможность управлять бюджетными тратами Европейского государства. Все просто: транспортировать газ до порта, там его сжижать, потом грузить на корабль, потом в порту прибытия обратно разжижать и транспортировать до потребителя в любом случае дороже, чем просто транспортировать газ до потребителя, какие бы технологии не применялись. Получается бизнес, существующий исключительно за счет дотаций государства, то есть псевдобизнес. Госплан времен Перестройки, когда затраты планирует государство, а прибыль – частник.]!

В любом случае, как ни крути, все это «неокейнсианство» есть командно-административные отношения времен СССР. С одной особенностью: на каждом этапе этих отношений имеется возможность для частных лиц выводить из оборота в свою пользу (и пользу тех, кто от имени государств будет регулировать процесс) столько средств, сколько им захочется. Именно такие отношения, замаскированные под рыночные, порождают коррупцию. Любой либерально-рыночный экономист подтвердит, что чем больше в экономике участвует государство, тем больше там коррупции. Если говорить точнее – коррупция существует там, где происходит взаимодействие государственных и частных форм.

***

Таким образом, у нас всего два варианта: либо продолжать делать вид, что, если еще больше чиновники будут вмешиваться в экономические отношения и перетягивать одеяло на себя (в том числе и в вопросах «заработка»), когда-нибудь из этого вырастет рынок, либо отказаться от псевдорынка в пользу иных отношений производства и распределения, не связанных с частной собственностью и частным предпринимательством. Элементарный пример: если слить все номинально частные предприятия, участвующие в производственном цикле одного продукта воедино, возможность выводить деньги «налево» просто исчезнет, так как не будет частника, через которого только и возможны такие процедуры. Если мы не будем ни у кого ничего покупать, а все будем делать сами – мы не будем тратить деньги, а если мы не будем тратить деньги – нам некуда будет выводить «откаты».

Ситуация в России – отнюдь не эксклюзив, доставшийся в наследство от СССР. Как только из любой отрасли в любой части света уходит рынок, убиваемый конкуренцией и кризисом рентабельности, а на его место приходит государство и начинает поддерживать псевдорынок – возникает и коррупция. «Схема» здесь одна и та же, и вытекает она из сущности того, как осуществляются производство и обмен.

Современную коррупцию надо отличать от ее аналогов, даже очень похожих, в прошлом. Тогда это было преступление, нарушение установившихся общественных отношений, защищаемых всей мощью класса частных собственников. Сегодня частный собственник слаб и зависим, соответственно коррупция – это способ присвоения прибыли частными лицами, пришедший на смену классическому рыночному способу делать это через дивиденды. Поменялся субъект присвоения, поменялся и способ – все правильно.

4. Роль государства усиливается.

Во времена рыночной экономики роль государства не слишком заметна. Человек и государство существуют параллельно друг другу и встречаются очень редко – когда нужна какая-нибудь бумажка. В остальных случаях, даже при уплате налогов, общение происходит опосредованно, через почту или банк. Все свое время человек, как участник рынка, в каком бы он качестве в нем не выступал, хоть собственник, хоть наемный работник, хоть безработный – имеет дело с другими участниками рынка. Такая картина предстает перед нами, когда мы беремся читать американскую и европейскую художественную литературу конца 19-го – начала 20-го века, примерно до 30-х годов. Даже то, что является неотъемлемым признаком государства, как бы «приватизируется». Например, судья Тэтчер в знаменитом «Томе Сойере» Марка Твена, воспринимается не как государственный чиновник, а как лицо, неотделимое от местной общины, выбравшей его для соблюдения своих интересов. В России ситуация точно такая же, вопреки нашей привычке считать монархию, «Империю» страшной деспотией, прочно управляющей всеми сферами человеческого существования. Возьмем Гиляровского «Москва и Москвичи», где описываются будни жителей Хитровки, Трубы, извозчиков с биржи на Лубянской площади. Где там государство, власть? Власть представлена городовым, больше оглядывающимся не на непосредственное начальство, а на потребности своих «опекаемых», отношения которых он регулирует по выработанным совместно с ними в результате длительной практики правилам, и у них же находится на содержании.

Сегодня нам сложно представить себе подобные отношения. А все потому, что государство стало посредником «внутри» бизнеса, взяло на себя роль регулятора экономики. Взаимодействие с госаппаратом – важное направление деятельности любой современной компании. Простым регулированием бизнеса дело, конечно, не могло ограничиться – и государство стало самостоятельным, независимым и самым могущественным участником отношений во всех сферах существования общества.

Государство дает деньги – государство хочет понять, кому оно их дает и хочет проследить, как они тратятся. Эта функция государственного контроля «за своим» вызывает у нас раздражение. Мы не привыкли считать государство партнером, для нас это нечто, чьи полномочия заканчиваются, когда деньги списываются с его счета или подписано и опубликовано решение о преференции или освобождении от чего-нибудь.

В таком рассуждении, безусловно, есть своя логика. Государство – это общественный институт, призванный решать самые элементарные «бытовые» проблемы каждого члена общества, о которых мы, благодаря государству, вообще почти не думаем: вопросы внешней угрозы и внутреннего правопорядка, основанного на соблюдении закона всеми субъектами, находящимися в его юрисдикции. Мы «сбрасываемся» на это своими деньгами в виде налогов и привыкли считать государство «своим» [Если мы даже возьмем самое «экстремистское» определение государства, данное Марксом – мы придем к тому же выводу. По Марксу государство – это инструмент насилия, с помощью которого правящий класс удерживает свою власть. Поскольку мы – наемные работники, пролетариат, загнали бизнесмена на задворки производства и распределения, превратили его в зависимую и часто номинальную фигуру, государство – наш инструмент насилия и нашего удержания власти. С помощью государства и всего его аппарата принуждения мы насилуем несчастного бизнесмена, вытягивая из него «откаты», угрожая разорением, если он останется без нашей «милости» (предупреждаю недоумение от слова «мы»: позднее разберем этот механизм и нашу роль в нем более подробно).]. По мере того, как бизнес отдает позиции, государство их «подбирает». Для этого есть железобетонное основание: одна из главных функций государства – поддержание спокойствия и правопорядка, а в условиях отсутствия производства необходимого для жизни или тотальной безработицы, поддерживать спокойствие и правопорядок затруднительно. И мы переносим наше отношение к государству как к институту защиты общества и на экономическую деятельность. По общему убеждению, государство должно дать денег и тихо отойти в сторонку, умильно наблюдая, как мы с их помощью богатеем.