Текст книги "Окаянные"

Автор книги: Вячеслав Белоусов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 18 страниц)

Однако дни летели, а Буланов не объявлялся.

Генрих ждал развязки, а потеряв терпение, решил действовать сам. Ему был необходим лишь случай. И он представился.

Дзержинский отправил Аустрина на неделю за Урал с серьёзной ревизией в одно из неудовлетворительных губернских подразделений. Устав тащить кота за хвост, Генрих, проявляя инициативу, пригласил Буланова к себе под пустячным предлогом и, застав врасплох, ошарашил вопросом в лоб. Тот, потеряв лицо, дрогнул, долгие гадания на кофейной гуще и ожидания неминуемого возмездия доконали его. Развязать язык запуганному до смерти мерзавцу особого труда не доставило. Но Буланов всё же оказался твёрдым орешком и раскололся лишь наполовину. Генрих чувствовал это и не льстил себе. Пензенский писарь признал "отчёты" своими. Он рассказал, что готовил их по приказу начальника ЧК Аустрина, но кому они предназначались, как ни бился Генрих, не назвал. Твердил, что Аустрин не посвящал его в эти вопросы и отправлял их в Москву специальным курьером, который потом погиб в самом конце мятежа в перестрелке с бандитами. Канули в небытие и сами "отчёты". Когда он принёс их начальнику, Аустрин разгневался, приказал немедленно положить на место, но было поздно – спохватившийся помощник Ягоды – Филозов, поднявшийся в кабинет после того, как бесчувственное тело поместили в автомобиль, уже хозяйничал, прибирая на столе и укладывая всё в раскрытый сейф, а возвратившийся затем Саволайнен дежурил в приёмной пуще сторожевого пса. Время было упущено и, когда Ягода прибыл сам живым и здоровым, Аустрин хотел сжечь злосчастные "отчёты" – Генрих оказался прав в своих догадках – они были секретными доносами и в них содержалась информация на пензенских партийцев высшего звена Кураева, Минкина, и даже на Евгению Бош, о превышении полномочий, о рядовых коммунистах и чекистах, расстрелянных лично Аустриным без осуждения на Комиссии. Несчастные были уличены в том, что наивно замышляли добраться до самого Ленина и сообщить ему факты бесчеловечного истребления невинных заложников, не принимавших участия в вооружённых столкновениях крестьян. Как поступить с этими "отчётами", фактически компрометирующими его, Аустрин не сомневался, однако считал, что раз сам направил их начальству, то признался, и если должен понести наказание, то понёс бы его в своё время, а вместо этого был поощрён повышением и в звании, и по службе. Смущало его одно – компрометирующие бумаги, не пущенные в ход, были почему-то кем-то сохранены и оказались не в его личном деле, а в деле подчинённого Буланова. Припрятаны на всякий случай?.. А вдруг пригодятся?.. Но зачем?.. Для какого-то шантажа?.. Чтобы держать его в узде?.. Но, значит, не верят ему?.. Кому он этим обязан?.. Неужели кем-то из высших лиц дана такая команда?..

Каясь Генриху, Буланов поневоле заставил и его поразмыслить над скверными загадками. Но недолго. Не заморачиваясь, Ягода распутывал клубок и гнал паршивца дальше, знал – остановись он, и окончания подлого поступка можно не услышать. А Буланов верещал о том, как подсовывал свои догадки в успокоение Аустрину, что, может быть, такая участь бумаг продиктована тем, что ведь они не имели подписи и адресата. "А сопровождавшие каждый отчёт записки?" – возражал на это тот. В общем, Аустрин решил "отчёты" не уничтожать, а держать их у себя в сейфе. Оба всё ещё надеялись, каялся Буланов, вернуть их на прежнее место в том же конверте. А там будь, что будет.

На этом Буланов надолго замолчал и побитой собакой поглядывал на Генриха. Тот оставался в размышлениях и ожидании продолжения. "Вытяни я сейчас сапоги и прикажи лизать, – кривился Генрих, – ведь бросится и загадит их своими слюнями… Но как поступить с негодяем? Наказывая его, не обойтись без Аустрина. А ведь Аустрин может стать значимой фигурой в его руках. Особый отдел, возглавляемый им, как раз занимается всей этой важной и ответственной секретной работой; Аустрин получает и поручает Буланову анализировать агентурные доносы, стекающие в контору со всей страны, и даже поступающие из-за границы от верных людей. Лишь побывав в руках Аустрина, они обобщаются Булановым и тогда готовятся докладные с выводами и предложениями Дзержинскому. К председателю Всероссийской комиссии, конечно, напрямую идут записки и поручения Ленина, других руководителей страны и партии, но то особый случай, а квинтэссенцию, сущность негативных событий, назревающих и происходящих, сведения о поведении отдельных политических и государственных особ, военачальников и прочих авторитетных лидеров, об их негласных и скрытных намерениях можно почерпнуть только из информации этого отдела. Владея такими бесценными сведениями, можно вершить судьбы многих неосторожных великих личностей и управлять ими…"

Вот что стало главным и что решило участь Аустрина и Буланова. Аустрина тревожить Генрих не думал. Пока в его планы это не входило. Достаточно верного пса Буланова. Он, как ни клянётся, как ему ни приказывай, обязательно тайком всё расскажет своему начальнику, а тот пусть дрожит и не спит ночами, гадая, трясясь в ожиданиях. Оба у него на поводке. И будут исполнять его волю и приказы. А вот какие, он знает один…

Теперь в ожидании пропавшего без его команды Буланова, Генрих строил догадки насчёт причин его исчезновения. С некоторых пор, не доложившись, тот не имел права покидать кабинета. Генрих отхлебнул горячего чая, поднял глаза на ожидавшего команды Саволайнена:

– Явился ночной бродяга?

– В приёмной дожидается.

– А Штоколов?

– Греться побежал. Холодновато на улицах.

– Где ж он его разыскал?

– Говорит в Доме Советов?

– В "Национале"![49]49
  Сразу после переезда руководителей республики из Петрограда в Москву в марте 1918 г. Ленин, члены Совнаркома, Свердлов и члены ВЦИК были расселены в гостинице «Националь», но вскоре все они переехали в Кремль и заняли квартиры в здании бывшего Сената. В московском отеле «Националь» на ул. Моховой разместили общежитие для чиновников советского правительства, и гостиница была переименована в 1-й Дом Советов, где имелись номера и для временного проживания именитых иностранцев.


[Закрыть]

– Ну да.

– И с кем он там ночью валандался!

– И спросишь – не скажет. Только вам откроется. Он теперь важный гусь, как Аустрин уехал.

– Завидуешь пензенскому писарю?

– А чего мне завидовать? Мне при вас не хуже.

– Ладно. Приглашай.

– А чай?

– Подашь, когда я позвоню. – Допил остатки и протянул пустой стакан Ягода. – Заодно и мне ещё налей.

Буланов не вошёл, а проскользнул в дверь, плотно прикрывая её за собой. Он был не в форме, костюмчик серого цвета выглядел необычно, сидел мешковато на его худющем теле. Так же мышкой юркнул к стулу, но не присел, дожидался команды. После мытарств у Генриха на допросах он заметно изменился, налетавшей было после первых дней пребывания в ВЧК ранней спеси, отдающей провинциальным душком, как не бывало. Он ждал, поедая Ягоду зоркими глазками. Генрих лениво кивнул на стул:

– Не спится по ночам, когда начальство отсутствует?

– Я предупредил помощника, где меня искать, – устроился на краешке стула Буланов. – Аустрина, вам известно…

Генрих нахмурился, и Буланов смолк, недоговорив.

– Где ж гулялось?

– Один, Генрих Гершенович… Завален. Приходится встречи с нужными людьми переносить на позднее время.

– В "Националь"? Поближе к ресторанам?

– Там удобнее. Да я б и отложил, если б не нужда.

– Острая?

– Знакомая вам личность, Генрих Гершенович… – замялся Буланов. – Если б… я бы… Очень настаивал.

– Это кто ж такой? – Закинул ногу на ногу Генрих и, откинувшись на спинку кресла, полез за портсигаром.

– Да вы, должно быть, его и не помните.

– Тебе откуда знать?

– Он передал с моим человечком. Мне ж откуда самому.

– Ну-ну…

– Из Внешторга товарищ. – Белёсые глазки Буланова замаслились, заблестели. – Приятной наружности. А в "Национале" он сам назначил. Я только время подкорректировал.

Последнее слово прозвучало как-то странно в его произношении, вроде с особым смыслом. Раньше таких слов в его лексиконе вообще не водилось. "Набирается, мерзавец, на новом поприще, – усмехнулся Генрих, – накапливает оперативный опыт агентурной работы. Погоди, сукин сын, я тебя приучу и наган в руках держать, ты у меня постреляешь не по воронам, придёт твой час".

– Ты что ж всю ночь с ним беседы вёл?

– Пришлось проверить. Смутило меня, что не один он был. С ним ещё тип держался. Серенький, невзрачный. Но он отлепился, лишь я подошёл. А этот, ваш, уж больно на нэпмана смахивал, чистый совбур[50]50
  Советские буржуа – разговорное название предпринимателей в Советской России в период НЭПа (1921–1931) – Новой Экономической Политики, провозглашённой Лениным в борьбе с разрухой на смену политики военного коммунизма.


[Закрыть].

– И чем же этот буржуй тебя озадачил? Или просветил?

– Он со мной откровенничать-то особо не пожелал. Настаивал помочь ему к вам попасть. О личном, так сказать, тет-а-тет. Ну а когда разговорились, выяснилось, что беспокойство его вызвано визитом в их владения подозрительного гражданина, разыскивающего одну дамочку. Дамочка та к Внешторгу никакого отношения вроде не имеет. Так, по случаю… – замялся Буланов, подыскивая подходящее слово, – по надобности приглашалась влиятельными лицами для компании. Но не проститутка! Нет! – сорвалось всё же с его языка, и он замахал руками. – Приличная особа.

– Да не трясись ты, Петрович, – как-то даже обласкал его Генрих, – говори как есть. Чаю выпьешь? Промёрз, вижу. А может, коньячку?

– Нет-нет, – замахал тот руками и впервые приподнялся со стула. – Вот чай с удовольствием. Продрог, пока возвращался. А вроде рядышком всё. – И принялся торопливо расписывать, проглатывая слова: – Там-то, в "Национале", он меня в ресторанчик уютненький затащил, видать, знакомый у него народец. Враз к столу понанесли такого… Я в жизни не то, чтобы пробовать, глазом не видел… Это в наше-то время, в этот-то голодомор…

Саволайнен внёс две чашки на блюдцах. Речь Буланова оборвалась.

– Я без сахара, – облизнувшись, но не касаясь чашки, заёрзал Буланов.

– А откуда ему быть? – прищурился Ягода и покосился на говоруна. – Ленин и тот морковным обходится.

– Да, Ильичу сейчас…

– Поправляется наш Ильич.

– А там, у них!.. Не поверите, Генрих Гершенович…

– Отчего ж. Знаю. В Доме Советов теперь иностранцев полно. Другие известные люди обитают, хоть и капиталисты. Не будем же мы перед ними голой задницей сверкать.

Буланов впился в Ягоду – шутит тот или издевается над ним?.. скривил губы так же, как тот.

– Ты пей чай-то, Петрович, остынет – не тот вкус. И согреться не успеешь. А баба та зачем гражданину понадобилась? Переспать? Или родственница?

– Вот уж не знаю. Ваш знакомый, хоть и расположился ко мне, а не доверился. Только я глубже его пытать стал, рот замком. Ну а насчёт вашей роли во всей катавасии, он совсем ни-ни. Свёл разговор на пустяки. А стоило мне придавить, нагло отрезал – вас ему надо. Готов, мол, встретиться на любой территории. Ушлый пройдоха.

– Интересно, – закурил вторую папироску Генрих. – Ну-ка, опиши мне их внешность. Обоих. Только не спеша.

Удивительно, но Буланов оказался хорош в этом, даже безупречен. "Шпарит, как по тюремному листу, – отметил для себя Ягода, – рост, внешность, глаза… даже в приметах мастак". По словесному портрету получалось, что "товарищ" тот был не кем иным, как разбитным малым из Внешторга, когда-то выручившим Ягоду из беды. А второй?.. Второго, казалось Генриху, он тоже где-то встречал? Необходимо было время подумать, и он оставил этого второго на потом.

– Он тебя о новой встрече просил?

– Нет, – замахал головой Буланов. – И не заикнулся. Когда я с ним попробовал построже, он вроде как осерчал. В общем, я тут же на попятную и уговорил его на завтра. Так же ночью, но только в другом месте.

– Это где же?

– Есть у меня одна квартирка. Рудольф Иванович подсудобил на время командировки, – хмыкнул Буланов. – И тоже рядышком.

– Аустрии?

– А что?

– С инструкцией вы оба не в ладах? Или у вас там, в Пензе, на счёт этого свои порядки, – изобразил жесть в глазах Генрих, а сам подумал: "Спелись эти два молодца в одну дуду, раз начальник подчинённому свою явочную хату доверяет, а может, после моих допросов Буланова решили держаться друг дружки?.."

– В Пензе в этом нужды не было, – промямлил оправдываясь Буланов, – а тут, в столице, можно напороться так, что…

– Что?

– Рассказывали уже. В белых мешках на ходулях попрыгунчики шастают. На милицию никаких надежд, чекистов надо привлекать.

– А ты ко мне обратись.

– Извините, Генрих Гершенович, я воспользуюсь.

Они помолчали.

– Теперь уж, раз приглашают меня, сам вашу явку проинспектирую, – вернулся к начатому Генрих, – а заодно, может, и прокорректирую, как ты изволил выразиться. А на месте видно будет. Завтра, говоришь, встреча?

– Так точно.

– Готовься, – подвёл черту он. – А теперь потолкуем о том, ради чего я тебя ночью разыскивал.

– Я уж кумекал, пока сюда бежал.

– Кумекал он. – Гримаса перекосила лицо Ягоды. – Ты, Павел Петрович, изволь пензенские-то словечки, деревенский свой жаргон быстрей изживать, в высшей нашей чрезвычайной сколько уже?

– Да я…

– Феликс Эдмундович в Кремле заночевал. Задержался у товарища Сталина. А из дома, сам понимаешь, зачем сюда переться, когда до утра несколько часов оставалось.

– Звонил? Что случилось?

– Звонил. Но я тоже вздремнул. Он беспокоить меня не стал. Помощнику передал, чтобы я к встрече с Иосифом Виссарионовичем готовился.

– Сегодня?

Ягода пожал плечами. Дзержинский действительно Штоколову ничего не объяснил, кроме этого.

– А по какому вопросу?

– Ну ты ещё что-нибудь спроси! – не сдержался Генрих.

Буланов съёжился, ткнувшись носом в стол.

– Не забыл о кандидатуре, которую я просил подобрать по его поручению?

– О Корновском? Ну как же!

– Я поручал тебе всё досконально перепроверить. Чтоб никаких мелочей. Чтоб с пелёнок, как говорится, и до сего часа! Задание самого Генерального секретаря, товарища Сталина! Он Феликса не стал впрягать в это дело. Понимаешь? Я головой отвечаю!

– Да не волнуйтесь вы, Генрих Гершенович, – заёрзал на стуле Буланов. – Проверен товарищ Корновский. Сам лично разгрёб его биографию по косточкам. Я теперь про него знаю больше, чем о себе. Докладывал вам. Вы же и утвердили его кандидатуру. Из трёх или четверых бывших отщепенцев. Забыли?

– Ну ты не разгоняй! – одёрнул его Генрих. – Каких ещё отщепенцев? Из бывших эсеров – это так, но давно перешедших на нашу сторону, зарекомендовавших себя активными большевиками, а главное, нюхавшими пороху, боевыми, так сказать, бойцами. Таков и приказ мне был, чтоб не каких-нибудь громил, а умных тактиков и стратегов подобрать. Не как тот засранец Семёнов, который на суде горлопанил и в грудь кулаками бил. Только воздух лозунгами поганил.

– В Корновского свои же, эсеры, стреляли. Предателем объявили. Приговорили уничтожить при первом удобном случае. Вот как он им насолил. – Буланов оживился, приподнялся со стула. – Глеб Корновский, он же Корно, подходит по всем статьям. И со Львом Давыдовичем Троцким, как вы требовали, знаком, и в Германии во время их революции побывать успел. Зарекомендовал себя отменно на баррикадах. Ему даже поручалось с боевой дружиной Радеку[51]51
  К.Б. Радек (1885–1939) – революционер, журналист, деятель международного социал-демократического и коммунистического движения, советский политический деятель, в 1919–1924 гг. член ЦК РКП(6), секретарь исполкома Коминтерна (1920 г.), сотрудник газет «Правда» и «Известия», сблизился с Лениным после Первой мировой войны, в декабре 1918 г. был в Германии для поддержки немецкой революции (нелегально), арестован в 1919 г. и посажен в Моабитскую тюрьму. Освобождён в 1920 г., с 1923 г. активный сторонник Л. Троцкого, в 1936 г. исключён из ВКП(б), осуждён к 10 годам лишения свободы, убит в тюрьме после судебного процесса.


[Закрыть] побег устраивать из немецкой тюрьмы. Лишь случай и подвёл. Боец! Красин его очень ценил.

– Почему ценил?

– Извините, оговорился. Боевик он был ещё тот. Когда это было, а Семёнову и теперь фору даст. Я его дело изучил от корки до корки, встречался и с ним, и с людьми, под пули ходившими, беседовал. Он страха не знает, стреляет и теперь с двух рук без промаха.

– А это как же узнал?

– Поручил нашим ребяткам в тир его затащить. Подшутили они, на спор, а он, оказывается, заводной.

– Вот это лишнее, – цыкнул сквозь губу Ягода. – Ты мне про его родословную… про родословную подробнее.

– А что родословная? Как и заказывали. Из дворян. Понятное дело, как все, и он начинал с анархизма, Бакунина чтил, потом в социал-революционеры подался, то бишь эсеры. Известен Чернову[52]52
  В.М. Чернов (1873–1952) – политический деятель, один из основателей партии социал-революционеров (эсеров) и её основной теоретик, член ЦК ПСР, в 1918 г. после разгона Учредительного собрания участвовал в борьбе с большевистской властью, потом бежал за границу.


[Закрыть], близок был со всеми этими годами, Спиридоновыми, ну с этими… у истоков стоящими. Но как с Троцким встретился в Лондоне, после разгона восстания 1905 года, так от большевиков не отставал…

– С историей нашей партии ты плоховато знаком, товарищ Буланов, – хмыкнул Ягода. – Не подкован. Сознайся, в пензенской чека на политзанятия не ходил, отчёты пописывал?

При слове "отчёты" Буланов смолк, будто язык проглотил и сник.

– Ну ладно. У нас тебя выдрессируют и не посмотрят, что ты в Особом отделе.

Буланов ниже нагнул голову, зубами скрипнул, так и готов укусить, вгрызся в свои же пальцы.

– А товарищ Сталин, значит, с этим, с твоим Корно нигде не пересекался?

– Если только где в ссылке…

– А ты проверь.

– Понял, – попытался вскочить на ноги и вытянуться Буланов, но у него это плохо получилось.

– Ты сиди, сиди, Петрович.

– Товарищ Сталин, я слышал, с товарищем Свердловым ссылку отбывали вместе. В Туруханске. Вдвоём в одном доме жили, – выпалил тот, так и не присев. – Рассказывали, что они очень дружили и в шахматы баловались.

"Вот прохиндей! – постучал портсигаром по столу Генрих, с трудом скрывая нахлынувшее негодование. – Понятно, как он из хлебных кладовщиков в писарях чека оказался. Про меня, должно быть, всё разнюхал. Польстил, ублюдок, и глазом не моргнул. Этот без мыла куда хоть…"

– Да, дружно им жилось в Курейке[53]53
  Посёлок на севере Енисейской губернии, где в 1913 г. Свердлов отбывал ссылку вместе со Сталиным.


[Закрыть], – процедил он сквозь губы. – Вдвоём действительно коротали. Там и познали друг друга. – И, окутавшись табачным облачком, подумал: «Только всего до конца проведать тебе не удалось. Если кто и уцелел с тех пор, вряд ли отважится рот открыть, как мучились Яков и Коба в тех краях, потому что жили, словно кошка с собакой, и именно с тех пор стали врагами навеки. Интеллигент Яков неотёсанного выскочку грузина возненавидел и презирал за политическую неграмотность и грубость, в спорах забивал, пользуясь его прорехами в образовании, а тот в ответ, обозлённый до бешенства, мстил по-своему. Зная брезгливость чистюли, издеваясь, не мыл посуду после еды, тарелки и ложки бросал собакам, чтобы вылизывали до блеска. Прозорливый Ленин, чувствуя обоих своими соперниками, знал про эту нетерпимость и подливал масла в огонь, поддерживая то одного, то другого, но, понимая превосходство Якова, сместив Каменева, поставил его, а не Кобу на место председателя ВЦИК – вторым после себя во власти, несмотря на молодость».

Генрих поднял глаза на стывшего в ожидании Буланова и, словно не замечая, выпустил очередную порцию дыма в его сторону.

– Ты чего столбом застыл? Иди, готовь материалы на Корновского. К вечеру они мне могут понадобиться. Раньше товарищ Сталин не освободится, если пригласить вздумает, то к ночи… Да, вот ещё что… Найди время, чтобы мне с Корновским встретиться. Как он будет готов, доложи. Я его приглашу сам… С глазу на глаз.

– В ближайшие несколько дней, извиняюсь, не получиться, Генрих Гершенович.

– Что так?

– В Германии, у немцев, видать, натерпелся всего. Его же чуть было не арестовали. Попросился он родственницу навестить в Астрахани.

– Далеко.

– Туда-сюда, быстро обернётся.

– Это каким же транспортом?

– Пароходом просился.

– Ты что же, совсем спятил?! Какие теперь пароходы?

– Последний рейс. Частная компания…

– Следовало меня спросить.

– Виноват.

– Надеюсь, одного не отправил?

– Как можно. Присматривает за ним надёжный человек. Но Корновский о нём и не подозревает.

– Ему нет надобности знать. А смотрящий из каких?

– Из наших, проверенных бойцов. Я передал, чтоб поглядывали по цепочке. В конечном пункте чтоб наблюдение было. Незаметно, конечно, но охраняли как зеницу ока и, само собой, что да как…

– Ну-ну… Головой отвечаешь!

– А насчёт того гражданина что? Который, товарищ Ягода, до вас в "Национале" пробивался?

– Того-то… Встречу, раз ты уже организовал, откладывать нельзя… Впрочем, сходи на встречу сам, Петрович. Попытай его ещё.

– Может, людей с собой взять да арестовать его? – быстро согласился тот. – В "нутрянке" язык я ему развяжу.

– Ни в коем случае! – поморщился Генрих. – Ишь куда хватил! К нам человек с добром, а ты его в тюрьму. Негоже. Ты так нам всех сочувствующих людишек распугаешь… И не вздумай ему чем-то грозить.

– Что ж? Цацкаться с ним?

– Ну, если сомнения какие мелькнут или подозрения, пусти за ним человечка своего. Повезёт – узнаем, чей он гусь. – Проводил нарочито равнодушным взглядом понурившегося Буланова Генрих.

Он, кажется, окончательно определился в стратегии взаимоотношений с этим коварным авантюристом и, нервно заходив по кабинету, как только закрылась дверь, старался погасить поток новых взъерошенных мыслей.

Второго, бывшего с незнакомцем, напрашивавшегося на встречу с ним, он вспомнил только что. С год назад, когда он сопровождал Дзержинского лишь до дверей сталинского кабинета с портфелем секретных бумаг, в группе людей, выходящих от Назаретяна вместе с Камо[54]54
  Камо (партийный псевдоним), С.А. Тер-Петросян (1882–1922) – профессиональный революционер, организатор подпольных типографий, транспорта оружия, политической литературы, денежных экспроприаций для большевиков, неоднократно арестовывался, приговаривался к смерти и совершал побеги, в Берлине спасся от смертной казни, симулировав сумасшествие и нечувствительность к боли. Легендарная личность, погиб при загадочных обстоятельствах – сбит грузовиком в Тифлисе, когда ехал на велосипеде, умер в больнице, не приходя в сознание.


[Закрыть], мелькнуло лицо этого второго. Назаретян, секретарь, был со Сталиным на «ты», что позволяли себе лишь ещё двое – Орджоникидзе и Ворошилов, а чекист Камо по поручениям лично Генерального секретаря выполнял особые поручения. Случайных людей к Назаретяну с собой Камо не водил. Но Камо уже нет в живых, а этот «второй», несомненно, из тех, кому доверяет лично Сталин, вдруг ищейкой закружился вокруг его, Генриха, персоны… Сталин проверяет его в который раз, и даже теперь перед тем, как задумал поручить ему какую-то тайную операцию! и, несомненно, в обход Дзержинского, иначе Феликс сам командовал бы парадом, инструктируя его, Генриха, в деталях…

Он догадывался, что, поручая ему подобрать кандидатуру из бывших неординарных эсеров, перешедших на сторону большевиков и не привлечённых к позорно завершившемуся судилищу, Сталин задумал акцию один, не раскрывая секрет даже председателю Высшей чрезвычайной комиссии. Что же задумал Коба на этот раз?..

Словно наяву всплыли видения хмурого дня похорон Свердлова. Генрих стоял у гроба, когда, прощаясь с телом, Ленин, пожав руки жены и сестёр покойного, легонько коснулся и его локтя и тут же, торопясь, обхватил Дзержинского за талию, словно пытаясь удержаться на ногах или удержать Феликса от какого-то нервного порыва, а, заметив, что с них не сводят глаз, поспешил с речью. Дзержинский, бледнее обычного, пошатывался, сжав губы, и вздрагивал, когда вождь переходил в крик и заметно картавил. Сталин отсутствовал или прятался за спинами многочисленных партийцев и совнаркомовцев. Генриху было не до него. Он не сводил глаз с белой повязки, закрывавшей голову Свердлова. Что скрывала она, догадывались немногие. Генрих был уверен – смертельную рану. Смертельную рану от камней убийц! А вокруг плелись басни про скоропостижную гибель председателя В ЦИК от испанки. Накануне живым, здоровым, полным сил и энергии, Кожаный[55]55
  В первый период после победы революции коммунистов называли Кожаными по одежде, моду на которую ввёл Я. Свердлов, с ног до головы – от сапог до фуражки – он ходил в коже.


[Закрыть] отправился поездом в Харьков выступить на съезде депутатов, планировал задержаться в Серпухове, Туле, Курске, Белгороде и Орле, где встретиться с руководителями партийных органов. Остановка в Орле завершилась трагически. Его словно поджидал специально спланированный мятеж голодавших рабочих железнодорожных мастерских. Председатель губисполкома Волин бросился упрашивать Свердлова выступить и успокоить митингующих, вождь вместо этого пламенно заговорил о мировой революции. О его национальности не знали только дети, зато врагов, распускавших слухи, будто в перевороте главные виновники евреи и в правительстве их большинство, было предостаточно…

Информация, что Якова жёстко избили, закидав камнями, просочилась к Генриху скоро. Он бросился к Дзержинскому с просьбой разрешить выехать в Орёл с проверкой, но Феликс, сам не в себе, прервал его и, выразив соболезнования и надежду на скорое выздоровление Якова от испанки, успокоил, а насчёт вымыслов, распространяемых врагами, заверил, что займётся этим лично, а в Орёл уже выехали надёжные люди из конторы. Генрих догадался, что туда послан преданный Феликсу ушлый Петерс[56]56
  Я. Петерс (1886–1938 гг.) – российский революционер, латыш, один из создателей и первый руководитель ВЧК, заместитель Ф. Дзержинского в 1918 году; осуждён и расстрелян в 1938 году, реабилитирован в 1956 году.


[Закрыть], отличавшийся холодным рассудком. Ему поручались все подобного рода чрезвычайные происшествия с тёмными подробностями.

Визит Петерса в Орёл ясности лично Генриху не принёс. Дзержинский молчал и был недоступен до похорон. Об испанке повторил председатель Совнаркома, открывая партийный съезд: "Мы опустили в могилу пролетарского вождя, который больше всего сделал для организации рабочего класса, для его победы". И тут же, конечно, извещённый о зловещих слухах, недвусмысленно подчеркнул для сомневающихся и подозревавших, что покойник был "образцом сочетания практической трезвости…"[57]57
  Речь В. Ленина на открытии VIII съезда РКП(б).


[Закрыть]

Генрих вздрогнул тогда от пронизывающего злого взгляда Ленина, казалось, устремлённого на него одного. Дрожь пробежала по его спине и теперь, когда, стоя у окна, он уставился на пустую площадь Лубянки, ничего не различая…